 |
Зоорландия 2 страница
|
|
|
|
В комментарии Владимира Набокова к пятой части романа «Евгений Онегин» есть фрагмент, подтверждающий наше предположение:
1 Еще страшней, еще чуднее... Этот стих обнаруживает забавное сходство с фразой " все страннее и страннее", " чем дальше, тем страннее" из второй части " Приключений Алисы в стране чудес" Льюиса Кэролла.. гости, погруженные во мрак ночного кошмара, и этот сон предвосхищает их выход на сцену -
За дверью крик и звон стакана...
хвосты хохлатые, клыки,
усы, кровавы языки,
рога и пальцы костяные -
все указует на нее,
и все кричат: мое! мое! "
В басне Ивана Хемницера " Два соседа" есть сходная интонация:
Тут лай собак, и визг свиной,
и крик людей, и стук побой...
И в вымышленном сне Софьи, поведанном ею отцу, Павлу Фамусову, в грибоедовской пьесе слышится
... стон, рев, хохот, свист чудовищ.
Совершенно такая же интонация у Теннисона, см. его " Пробуждение", стихи 3, 4
И ноги, что бежали, и двери, что хлопали,
и лающие псы, и кукарекающие петухи...
Важно, что соперник Смурова в романе скрывался за фамилией " Мухин" - как и персонаж " Романа с кокаином" :
Олег, обозленный, забыв о необходимости говорить полушепотом, мерзко выругался.
В это мгновенье большинство из нас уже заметили нашего старого гимназического батюшку.
- Как вам не стыдно, дети, - сказал он, - от вас, от вас, которым выпало счастье изучать музыку Пушкина и Лермонтова, и этой музыки ждет от вас несчастная Россия, этой и никакой другой...
- Вы, батюшка, - возразил Мухин, - знакомы, вероятно, с господами Пушкиным и Лермонтовым только по казенным хрестоматиям.
|
|
|
В финале романа " Лолита" [80] - " Дом Ваш... при условии, что вы перестанете направлять на меня этот ( он отвратительно выругался ) пистолет... он стал подыматься с табурета все выше и выше, как какой-то давний кошмар мой... недоставало уже доброй четверти лица и уже спустились с потолка две мухи, едва веря своему небывалому счастью" / 2000, 375 /. Итак, мухи, в соответствии с моралью голдинговой повести ( см. исследование Ольги Авдевниной, 1997, 71-74, 83 ) - сопровождали явления соперника, весьма " корректного на вид" господина, в " Лолите", " становились в очередь на обратной стороне двери", в рассказе " Лик" обитель Колдунова была наполнена этими насекомыми, садившимися " с маниакальной настойчивостью" Лику на лоб. С фигурой соперника сопоставлен был и мотив некоторого учреждения, в котором «страшно задерживают", в котором необходимо зафиксировать взаимные отношения героев. В рассказе " Что раз один в Алеппо" - " Мы пытались получить от неуступчивых властей некоторые бумаги, которые делают законным обращение еще за одними бумагами, служащими, как некий перевалочный пункт, для получения разрешения, позволяющего истребовать уже другие бумаги. Так что оставалось только.. ждать часами в префектуре. В результате ее сладострастный.. коммивояжер слился в один уродливый образ с рычащими чиновниками, запахом фиолетовых чернил.. жирными мухами, щекочущими влажную шею леденящими движениями мягких лапок". В другом переводе: " Мы пытались получить от властей необходимые бумаги, которые в свою очередь позволят на законных основаниях подать прошение о других бумагах, которые послужат ступенькой на пути к получению разрешения, дающего право их обладателю составить заявление на приобретение еще каких-то бумаг. Таким образом, оставалось только просиживать часами в префектуре, заполнять анкеты, совещаться с друзьями, уже исследовавшими все закоулки лабиринта визовой службы, снова заполнять анкеты, в результате чего ее расторопный и напористый коммивояжер.. оказался вовлечен в чудовищный хоровд вопящих чиновников.. с жирными мухами, почесывающими влажные шейки своими проворными липкими лапками" ( 2004, 44 ). Такое " учреждение" – редакция советской газеты - упоминается и в романе " Защита Лужина" - «Когда же она обращалась к газетам потусторонним, советским, то скуке не было границ. С них веяло холодом бухгалтерии, мушиной канцелярской тоской» ( 96, 154 ).
|
|
|
В романе " Камера обскура" героя также окружает придуманный мир, и автор особенно отчетливо акцентирует внимание на том, что его пространство насыщено на самом деле не-существующими стенами и перегородками, черными и красными красками: Магда, разевавшийся «ее мягкий и яркий рот», красный матрац, красное пятно на чулке, Зегелькранц, являвшийся в снах Кречмара с черной тетрадью, - ибо Горну казалось забавным, что герой " будет представлять себе свой мир в тех красках, которые он, Горн, продиктует" [81]
В искусственном, придуманном мире мыслили свое существование и дети, изображенные в набоковских произведениях ( " Совершенство", " Соглядатай" ) - " сладострастно затягивавшиеся папиросой", девочки, " улыбавшиеся собственному чулку на " лакированные лакомки, обращавшиеся обычно в " бодрых, румяных стариков" ( " Дар", 96, 186 ), также отличавшихся обжорливостью.
Речь идет о попытке писателя " создать представление о силуэте, изломанном отражении в зеркале Бытия, о сбившемся с пути жизни, о левеющем мире" ( предисловие к американской публикации романа " Под знаком незаконнорожденных" ). Важно, что искажение это было неприятно постольку, поскольку затемнение интенсивности и содержательности русской речи увлекало героя к пространственным перифериям - " дурно намалеванным" ( рассказ " Королек" ), " придуманным" ( роман " Камера обскура" ), " наспех очерченным" ( роман " Приглашение на казнь" ), к обыденностям пространств, в которых " вещи крупнее людей", с типичными для них " тупостью, косностью, сухими красками" ( Александр Блок ). Избыточные, изменчивые миры периферии - куда " нестерпимо противно вторгаться" - театральные, надуманные, напоминали " города" А. Блока, тусклый свет которых ( " Дар", " Соглядатай", " Первая любовь" ) был признаком периферийности видимого мира, " порядочного образца кустарного искусства" / " Приглашение на казнь", 1989, 218 /, мира, " лежащего у ног" ( Жан-Поль Сартр ), " мглистого, огромного" ( как огромное, несообразное пространство " громоздкого Берлина" ( Вл. Ходасевич ) ), покинутого.
|
|
|
По мнению Ким Юн Ена, с названной ситуацией связан мотив «страшного мира» ( напр., в рассказах «Посещение музея», «Истребление тиранов», «Василий Шишков» ). Так, в " ПнК" видна общая бутафорская незакрепленность вещей, - не только большие декорации подвержены абсурдному перемещению, но и предметы личного пользования ( так, у Марфиньки " убегает" ручное зеркальце, в романе " Соглядатай" " убегает" лампочка ). Для этого мира были характерны прежде всего картины распространяющегося зловония – «кислой вонью несло от шорных и каретных лавок в низах мрачно-желтых домов» / " Дар", 96, 384 /, «У порогов возились отвратительные младенцы, - всюду текла черная, вонючая водица» / " Лик" /.
В другом фрагменте романа наступление тьмы показано как возрастание загрязненности, загроможденности пространства ( " Я спускался по этой темной лестнице, и мне вспомнилось время, когда этих мусорных ящиков еще не было... это было лето" ). Так же в рассказе " Знаки и символы" ( "... насупротив через узкий двор, где дождь тренькал в темноте по мусорным бакам" ), " Катастрофа" ( "... в провале между домов был квадратный пустырь - там... стояли фургоны. Их раздуло от груза" ), " Королек" ( " вдоль заборов ночной ветер гнал шуршащий мусор, места пустые и темные" [82] ), " Истребление тиранов" ( " мы шли.. незастроенной улицей, мимо заборов и поваленных досок" ), " Путеводитель по Берлину". В зоорландии немало картин смешения безымянных пространств и " вещей-уродов" " непомерной величины", " громоздких и совершенно невменяемых" / " Весна в Фиальте", 1991, 296 /, которые разрастались без всякого стеснения или щепетильности - как в рассказе " Королек" безобразно разрастались соседи Романтовского, которых было всего двое, «но они все-таки умудрились столпиться".
|
|
|
Так в рассказе " Путеводитель по Берлину" висевшие на стене газеты и журналы превращались в копии знамен. Так же Марк Штандфусс, шагая по берлинской улице, видел " провалы между домов", " гигантские черные сердца", " увеличенную во много раз тень липы". В романе " Смотри на арлекинов" будильник отбрасывал на потолок спальни арабские цифры, «уничтожая священную, совершенную, ценой мучений достигнутую непроницаемость ее овального окна" - и эти мрачные цифры тоже разрастались безо всякого стеснения или щепетильности, как " монстры, откормленные на моем бреду" / Владимир Набоков, " Другие берега", 1991, 466 /, особенно сильные в периоды наступления тьмы / " Ужас", " Роман с кокаином" /. В романе Отчаяние» «всадник потемнел и.. разросся». С наступлением темноты пространство мира будто бы претерпевает некие изменения:
Соседний дом в сиренях ночи тонет
и сумраком становится он сам..
" Окно"
Я подхожу к неведомому дому,
я только место узнаю..
Там, в темных комнатах, все по-другому
и все волнует..
" Для странствия.. "
И если в ночных видениях героя романа Ф. Достоевского неподвижные прежде старушка ( " деревянная" ) и девочка ( " окостенелая" ) вдруг принимались хохотать, а маленький мужик со взъерошенной бородой в романе Л. Толстого - приговаривать по-французски, то видение, пересказанное в " Ужасе", долго томило героя - "... она... до упаду хохотала. И вспомнил я этот сон случайно, - и когда вспомнил, то почувствовал, как все то, что было во сне весело - ее кружева, закинутое лицо, смех, - теперь, наяву, страшно" / Владимир Набоков, 1991, 145 /. Колыхание второстепенных персонажей - признак несообразности их нахождения - очевидно и в рассказе " Обида", в котором старушка, изъяснявшаяся на ломаном французском, направляла Путю в темную нишу между бельевым шкапом и изразцовой печкой ( см. в " Романе с кокаином" - " Между портьерой и шкапом втиснулись Нелли и Зандер... ", в романе «Соглядатай» - " Ваня.. за ней узкое лицо Мухина» )[83]. К признакам кошмарной логики пространства зоорландии может быть отнесена несообразность места нахождения второстепенного персонажа, его нахождение в слабо освещенном пространстве - так, Полина " повалилась за кресло" ( в романе " Приглашение.. " ), в других рассказах второстепенные персонажи «валятся» четыре раза.
|
|
|
Герой попадает в мир, где безусловно искажены представления о долге, чести, морали. Другая отличительная особенность этого мира - немотивированная, спонтанная ненависть к художнику, поэту, проявления ее различны и отвратительны. По выражению Геннадия Барабтарло, отвратительный " жуткий мир, захваченный врасплох", не представляет собой даже ясной картины причины и следствия. Как и герой рассказа " Ужас" Цинциннат не может поверить, что вокруг него – действительный мир, живые люди. Так для " Петки на дече" все вокруг представлялось как " длинный неприятный сон", - замечал К. Чуковский, - для Немовецкого - " все в мире не похоже на настоящее". А изображенные в " Приглашении" персонажи - складывалось такое впечатление - словно не способны вообразить, что Цинциннат может страдать. Это мир без путеводных огней. Его персонажи пребывают в плену иллюзий, ограниченных сюжетов - в рамках таких сюжетов увидел " человечество, обижающее слабых, истребляющее себя в ненужных войнах, создавшее тюрьмы, инквизицию, Бастилию, сажающее птиц в клетки" В. Шкловский, который так же как и Набоков, вспоминает соловья у Стерна, посаженного в клетку. Для него характерны повторявшиеся мотивы " отблесков луны" - " серых, сальных... частей разобранной луны" в романе " Приглашение на казнь", " жирной, мрачной" луны в " Отчаянии", " темницы вялого не-бытия" в " Даре", речь шла об " опасной" роли луны -
... снилось мне, что в пропасти окна
высилась как череп великана, костяная, круглая луна.
Я в разладе с лунным светом...
... и все луною одержимо,
все исковеркано кругом.
" Университетская поэма", 1998, 306, 316.
... темная башня и над ней довольная луна... луну уже убрали.
" Приглашение на казнь"
... здесь все так плоско, так непрочно,
так плохо сделана луна...
" Дар".
В отличие от роли луны, появление звезды не носит здесь столь отчетливо выраженной негативной оценки, нередко сопровождает автора в минуты его поэтического уединения / " только звезды у сердца остались", звезды - " высокие, скорбные мысли" / см. финал " Дара" /, " такая грусть - а внизу ничего не знают" / " Приглашение на казнь" / [84].
В освещенной вселенной у Набокова, по свидетельству Турс. Кусаиновой, находится " колыбель, олицетворяющая собой жизнь" ( 1997, 114 ). В рассказе Набокова - " горел дрожащей звездой фонарь сквозь медленный дым паровоза" ( " Облако, озеро, башня" ), велосипедный фонарь в воспоминании " Другие берега" ( также - " благодаря свету провожающего нас фонаря", " слабо, но безценно светящиеся вогнутости" уличных фонарей ), " фонарик на носу" в одном из стихотворений, фонарь в рассказе " Королек", фонарик в стихотворении " Видение". В романе " Соглядатай" - " единственными свидетелями моего ожидания были фонарь да лист оберточной бумаги", " в конце узкой и мрачной аллеи, где хрустел гравий и пахло можжевельником, вдруг явился театрально освещенный подъезд", так же в стихотворении " Первая любовь" ( " .. в конце аллеи, у мостка, вдруг падал свет от платья синего" ).
Итак, обитатели зоорландии - второстепенные персонажи – и их появление в названной ситуации – подчеркивается в романе Вл. Набокова благодаря:
а ) библейской традиции
Вид Ветхозаветного персонажа - забытый, появляющийся лишь в декадентских снах Олег Колдунов, которого герой считал погибшим, - персонаж из его отрочества с " мутно-глинисто-нильским" взглядом, страшный черноволосый гимназист, после которого " пахло зверинцем".
- Я - человек, - заявляет Колдунов, - Почему меня систематически травила жизнь?.. Почему моя первая жена сбежала с черкесом?
Колдунов назван " крокодилом" не случайно. Пьер из " Приглашения.. " напоминает Иуду ( в пользу этого сопоставления - пиршество, предшествующее казни, на котором появляются Пьер и Цинциннат, слова Пьера - " Л а с к о в ы й д р у г поможет ему взойти на красные ступени ).
б ) традиции русской литературы
Марфинька - напоминает ряд второстепенных персонажей романа Достоевского со " сладкими", уменьшительно-ласкательными именами ( Соня Мармеладова, Настенька и другие ),
Родион - довольно плюгавый молодец, убирающий в комнатах - его тезку из романа Достоевского.
В СТРАНЕ ТИРАНА
Западные исследователи оценивают «ПнК» и «Дар», «Bend Sinister», - как трилогию романов Набокова о тоталитарных революциях – ибо ищут в романах Набокова преимущественно " политические откровения". «Дар» повествует якобы о " корнях тоталитаризма в якобы либеральных, но в действительности догматических и фанатичных идеологиях более раннего поколения ( " Жизнь Чернышевского" )" ( 1940 - 1971, с. 25 ), «ПнК» имеет дело с мрачными последствиями такой системы. «Bend Sinister» был фантазией о эволюции системы до образа авторитарного диктатора. По словам исследователей, сопоставляющих " Ленина в России и Гитлера в Германии" ( по словам Б. Бойда, В. Набоков " ненавидел Гитлера" ( ВН, Второн добавление ), для Набокова не было существенной разницы и между Сталиным и Гитлером ), Набоков " пересыпал" книгу цитатами из речей Ленина и Советской конституции, Отношение между диктатором Падуком и его идеологическим предшественником - якобы искаженная версия связи между Чернышевским и Лениным.
Итак, чаще всего тиран - персонаж не литературный, но идеологический, феномен идеологии, причем суть этой идеологии - ложная, это " страшный обман", безнравственное средство управления и подчинения, узурпации власти. Так в англоязычном романе " Bend Sinister", где Падук описан как еще с юности аморальный персонаж (фигура уединившегося в пышной спальне профессионального тирана возникает и в статье " Искусство литературы и здравый смысл" ( Набоков о Н., 472 ) ).
О тиране, как о некой увеличенной в масштабах особи обычного преступника говорил В. Набоков в одном из интервью: " Все то, что вызывает во мне отвращение, несложно перечислить: тупость, тирания, преступление, жестокость, популярная музыка[85]" ( Ю. Святослав ).
Пустая риторика Падука, грохочущая через радио в миллионах домов - вот, по словам Б. Бойда, примета не только страны тирана в романе Набокова, но и " реальных" тоталитарных режимов двадцатого века ( с. 106 ). Интересно, что прототипом тирана из набоковского рассказа мог быть " вождь мирового пролетариата". В письме Вилсону В. Набоков пишет о " мальчишеском смехе Ленина, на котором его биографы задерживаются так любовно" ( в рассказе " Истребление тиранов" - у вождя также имеются прославляющие его придворные биографы ), и сравнивает эту атмосферу с " ведром молока человеческой доброты с мертвой крысой внизу". " Истребление тиранов" продолжает " тоталитарную» тему «ПнК», где поддельная доброта свойственна мсье Пьеру и где " все будет хорошо и приятно, только вы не суетитесь (заявляет палач своему " пациенту" )" ( 1940-1971, с. 38 ).
По мнению западных исследователей, именно Ленин " спустил с привязи волну беспорядочного террора, беспрецедентную в течение современного времени". Именно он " восстанавливал цензуру книг в значительно большем объеме, чем когда-либо она существовала под царями". Об этом говорилось, напр., в письме Вильсона Набокову. Из писем же В. Набокова видно, что его интересовали сочинения Троцкого, собственные работы Ленина и воспоминания людей, таких как Горький и Клара Цеткин. По словам В. Набокова, которые приводит в своем исследовании Д. Рамптон, 'Гитлер, Ленин и Сталин оспаривали трон тирана в рассказе " ИсТ". Этот образ снова встречается в BS. Речь идет о фантастическом по своим масштабам культе личности; который распространяется на всю страну, превращенную в обширный огород, где особой заботой окружены репа, капуста и свекла.
«ПнК» - по словам западных исследователей - не что иное как роман на " политическую" тему - сюрреалистическая анти-утопия, которая передает состояние " полицейских" режимов двадцатого столетия и автор которой приходит к выводу: " вот что значит провинциальная глушь с разрушающейся, устаревшей технологией, где вся секретность и индвидидуальность упразднены и где человек может быть приговорен к пошлой казни только из-за того, что он обладает некоторой интеллектуальной независимостью" ( 1940 - 1971, 11 ). " ПнК", по мнению Дж. Монахана, исполнен в жанре метафизической фантазии с политическими обертонами. «Дар» - несомненно один из трех или четырех величайших романов, написанных на русском в это столетие, - " роман о молодом человеке, который разрабатывает его литературный дар и находит любовь при исследовании литературной биографии Н. Чернышевского, радикального критика и романиста, одного из тех, у которых Ленин и большевики позаимствовали политический стиль и эстетику" ( там же ).
«BS» и " ПнК", по словам Лары Делаж-Торье, - два зеркальных романа, объединенных темой личности в тоталитарной системе. Томас Каршан особо выделяет строки Набокова " С каких пор понятие власти приравнено к понятию Отечества? " в " PaP". Эти строки, по его мнению, помогают понять внутреннюю логику BS. Падук из «BS» - не только мастер риторики, но и " сумасброд" ( Б. Бойд, с. 100 ). Ему противопоставлен Круг, философ, чей ум " калейдоскопичен" и способен расширять пределы познания.
Исполнители воли тирана - часто несмышленые " молодые громилы" ( Б. Бойд, с. 93 ). Круг же - напротив, - ученый. Тем не безопасней его положение в стране Падука, где нужны исполнительные подчиненные, но не мыслящие философы. Так, по мнению Н. Л. Тагановой, знаковой для мира " ПнК" становится вскользь брошенная ( о Цинциннате ) фраза: «Некоторых он учил читать». Цинциннат учит читать, а значит - вчитываться - даже в самые грозные приказы - и мыслить, и в этом - его угроза для тех, кто правит послушными марионетками мира " ПнК". Для Падука и его партии, кроме того, важны интересы группы, корпорации, но не личности ( наблюдение Б. Бойда ).
При этом Падук, как любой просвещенный тиран, потакает страстям толпы - по мнению Л. Токер, толпа ( " чернь", по определению М. Булгакова ) во все времена является наиболее эффективным нейтрализатором индивидуальности человека. Она привлекательна для личности доставляющим удовольствие ощущением величия коллектива, который уменьшает страх прикоснувшегося к этому явлению. С толпой
связана в романе писателя энергия пошлости и лжи ( наблюдение В. Ю. Лебедевой ). Герой Набокова поэтому вынужден " избегать" толпы, как избегает ее Гриффин в известном романе Уэллса.
По мнению Л. Токер, толпа не возникает, если отдельные индивидуумы не извращены. " Протагонист-комментатор " Сестер Вейн" стремится считать гостей Синтии тусклой и отчасти вульгарной толпой, но Cинтия учит его тому, чтобы видеть их как отдельные айсберги. Их пальто оставлены в куче в спальне, что комментатор называет " варварским, негигиеничным, и прелюбодейским обычаем" " ( Конноли - 2, 98 ).
Речь идет о " политическом насилии" ( Набоков о Н. 148 ). " В случае " ПнК " Набоков также реагирует на политические ситуации в России и Германии" ( Л. Зуншин, с. 106 ). В интервью Мартину Эсслину Набоков говорил: " .. все во мне восстает и негодует при виде брутального фарса, который разыгрывают тоталитарные государства, вроде России" ( Набоков о Н. 234 )[86]. В " ПнК", по словам Дж. Монахана, описан " смешной режим", основанный на единственном непристойном и безчеловечном принципе, том же самом сотрудничестве с экзекуторами. Режим предусматривает архаичный ритуал - вальс с тюремщиком, восхищение мастерством палача мсье Пьера и " послание на казнь". Это поистине " тюремный мир", который вызывает ассоциации с фактической историей современных тоталитарных режимов, в частности, с нацисткими лагерями. По словам Б. Страуман, романы Набокова BS и " ПнК" содержат зримое отображение исторических систем тоталитаризма ( 100 ). По мнению А. Аппеля, в романе " ПнК" изображено полицейское государство. А. Аппель предположил, что в романах " ПнК" и " BS" Набоков разрабатывает нелепую логику полицейского государства, доводя ее до крайней и фантастической метафоры помрачения ума, таким образом делая тоталитарность феноменом сознания, а не политики. Этот же аспект применительно к современной ему России отмечал Набоков: " Что он нам дал, этот коммунизм? Хорошо организованную полицию" ( Набоков о Н. 97 ). В интервью Филлис Мерас: " Каждое мое слово наполнено презрением к полицейскому государству" ( Набоков о Н., 107 ). В интервью Курту Хоффману писатель отметил, что " полицейские государства" терпят полнейший крах в его романах и рассказах. В романах Набоков показательно, по его словам, " уничтожил не одного диктатора" ( Набоков о Н., 363 ). В интервью Алин Толми писатель говорит о том, что " вынес окончательный приговор русскому и немецкому тоталитаризму в романах «ПнК» и «Под знаком незаконнорожденных»" ( Набоков о Н. 274 ).
В письме Г. Струве от 24. 11. 1946 замечено, что советская страна напоминает писателю страну, где процветает рабство.
По словам Н. Хрущевой, Набоков говорил о судьбе Пастернака как о судьбе писателя в полицейском государстве, в " далеком концентрационном лагере". " И когда я читаю стиxотворения Mандельштама, созданные под проклятым гнетом этиx животныx, я чувствую что-то наподобие безнадежного стыда — я свободно живу, думаю, пишу и говорю в свободной части мира. И это единственный случай, когда свобода горька" ( цит. по Н. Хрущева, 2005 ).
В интервью Джейн Хоуард писатель говорил определенно о том, что " всегда испытывал омерзение и презрение к диктатуре и полицейским государствам, также как и к любой форме насилия. Это относится к регламентации мысли, правительственной цензуре, расовым или религиозным преследованиям и всему подобному" ( Набоков о Н. 161 ).
И персонажи полицейского государства для Набокова - " бабуины в кирзовых сапогах" ( Набоков о Н. 173 ). Судьба художника в таком государстве - незавидна - " Один из самых грустных примеров—история Осипа Мандельштама—удивительного поэта, величайшего из тех, кто пытался выжить в России при советском режиме, — которого хамское и слабоумное правительство преследовало" ( там же ). По мнению В. Набокова, и Пастернак был " заложником большевиков" - " Я глубоко сочувствую судьбе Пастернака в полицейском государстве»( Набоков о Н. 345, 346 ). В одном из интервью семидесятых годов Набоков заметил, что, напр., Спасский во время матча с Фишером " все время ощущал присутствие и давление советского полицейского государства — и невольно задумываешься, а выиграл бы Фишер, если бы роли поменялись и глаза угрюмых цензоров следили бы за каждым его ходом с той же правительственной угрозой" ( Набоков о Н., 365 ). Набоков был горд тем, что его отец " выступал против деспотизма и беззаконии царского режима" ( Набоков о Н., 497 ), однако, по мысли Набокова, выгодно отличавшегося от советского тем, что в дореволюционной России можно было выражать свое мнение.
Второстепенные персонажи в искусственном, полицейском государстве разворачиваются во всю ширь своей натуры и чувствуют себя, как в " ПнК", полновластными вершителями судеб его граждан. В стране тирана не в почете экономика, в загоне благосостояние, зато удаются политические преследования в отношении собственных граждан. Здесь распространена пропаганда и " поклонение государству" ( Набоков о Н., 460 ).
Подводная часть айсберга страны тирана – многочисленные тюрьмы, являющееся как бы основой политической системы страны. В ПнК, по словам Н. Беллестрини, описана такая «тюремная среда», поспешно собранная, как крашенный мир ( Л. Зуншин, с. 104 ), и подчеркивается несовместимость ее и индивидуальности человека. Любопытно, что мотив тюрьмы возникает и когда Набоков размышляет в статье «Торжество добродетели» об отборных советских елейных библиотеках, " которые бывают при тюрьмах и исправительных домах для просвещения и умиротворения заключенных».
По словам Н. Беллестрини, мир тюрьмы - фальшивый, театральный, ветхий, неестественный мир, противоречащий внутреннему миру Цинцинната ( то есть, " его стремлению к свободе, природе, искусству, и индивидуальности" ( Л. Зуншин, с. 95 ) ).
Н. Беллестрини так пишет о сюжете «ПнК» - " Запертый в тюремной камере, Цинциннат ожидает предстоящей казни, которая неизвестно когда состоится. Другой заключенный, мсье Пьер, веселый, неприятный человек, который знает хитрости и шутит и пытается подружиться с Цинциннатом, на поверку оказывается исполняющим в сюжете роль экзекутора. Дочь директора, Эмми, насмехается над Цинциннатом, обещает ему помощь в избегании казни, но все " попытки" заканчиваются возвращением осужденного в его камеру".
Кроме того, тюрьму напоминает и школа в " ПнК" ( которую А. В. Успенская возводит и к детству автобиограического героя " Странных октав" Мережковского ).
По словам Д. Рамптона, набоковские герои как будто " не - полностью дома в его собственном теле: они - патриции в мире периферии. И свобода, которую Цинциннат ждет с нетерпением, наглядно изображена как исход и воплощает союз с потусторонним", " Круг имеет аналогичные проблемы. Он описывает тело как темницу, в которую заключен герой" ( с. 44 ).
У Мережковского так:
В своей тюрьме, — в себе самом —
|
|
|
