Воспитание выносливости. Жизнь рода

Воспитание выносливости

Не так-то легко назвать человека братом и вручить ему свою жизнь. «Братья», мужчины рода, должны быть смелыми, выносли­выми и сильными, должны быть настоящими товарищами на охоте и в бою. Они составляли ядро рода, «мужской союз» с его суровыми, таинственными обрядами. Вступить в этот союз, стать «братом» и полноправным мужчиной было дано не каждому, и подрастающих юношей ждал тяжелейший жизненный экзамен — инициация.

«Свожу-ка каждого своего сына в лес, узнаю, к чему они способ­ны», — говорит отец в русской сказке. Инициации обычно прово­дились в лесу, в особой хижине, внутри увенчанного черепами частокола. Из этой хижины суждено было вернуться не всякому, вход в нее изображал пасть чудовища, и вы­рваться из этой пасти могли лишь настоящие мужчины. Во время ис­пытаний им запрещалось кричать, но все же многие путешественники по Океании с ужасом описывают вопли, раздающиеся из этой хижины. «Видимым символом такого посвящения является рассе­чение кожи спины от шеи вниз», — рассказывает один из очевидцев. Иногда под кожу пропускали ремни, на которых мальчиков подвеши­вали. В раны втирали перец, передние зубы выбивали, чтобы «придать лицу сходство с темными дождевыми тучами». Ногтями при­тыкали отверстие в носовой перегородке, потом заставляли танцевать

науглях и обмазывали тело известью, чтобы оно имело вид трупа, проглоченного чудовищем.

« Татинька, теперь прощай, я не ваш! — говорит мальчик, уводимый на инициацию. — Я теперь к чуду лесному отправляюсь на пожи­рание! ». Женщины ложились лицом вниз и испускали крики отчаяния: некоторым юношам, действительно, не суждено было вернуться. У австралийцев Варрамунга еще сохранились свидетельства тех времен, когда слабых убивали; другие погибали от ран. Трупы погибших рассекали, мальчиков заставляли проползти под ними, имитировали их смерть, ослепляли с помощью перца и заставляли молчать. Перенесшие все это назывались у ариев «дважды рожденными», что почти соответствовало действительности.

После окончания испытаний приходил черед тайной науки. Юношей учили обычаям рода, передаваемым по наследству охотничьим навыкам, «языку зверей». Они становились мужчинами-охотника­ми, но не могли жить вместе с родом, пока не женятся, не приведут в род женщину. Юноши-холостяки жили в «мужских домах» в глубине леса, сами охотились и сами готовили пищу. Это было продолжением жизненной школы — этап, на котором они должны были приобрести самостоятельность; лишь в случае крайней необходимости им разре­шалось красть продукты в роду. Фольклор сохранил множество воспоминаний об этих разбойниках, «семи богатырях», живущих в лесу. Сохранились и описания современных «мужских домов» в Океании: «Дом этот стоит на столбах; некоторые столбы вырезаны в виде мужских и женских фигур. Бревно, по которому забирались к входной двери, также представляло мужскую фигуру с огромным фаллом. Входные двери были занавешены, чтобы ни одна женщина не могла заглянуть вглубь дома... и не подвергалась бы, таким образом, смерти»*.

Женщинам запрещалось подходить к мужскому дому, но в то же время там часто можно было видеть девушку. «Василису Прекрас­ную», живущую с «семью богатырями». Эта девушка принадлежала обычно к тому же роду, и ее отношения с «братьями» носили особый характер: она считалась для них не женой, а сестрой, и появлявшихся у нее детей сразу убивали. Холостяки должны были найти себе жен из других родов — таков был древний закон экзагамии, унаследован­ный людьми от их предков. В поисках невест юноши устраивали любовные экспедиции, «улатиле»: прокрадывались к стоянкам другого рода и долго выжидали момента для знакомства. Девушки отвечали им взаимностью и иногда сами, тайком от матерей, группами приходили к стоянкам холостяков. Эти экспедиции были не вполне безопасны, особенно для юношей, ведь отношения между родами зачастую бывали враждебными. Любовные игры в кустах иногда пре­рывались нападениями отцов и братьев девушек. Иногда холостяки

______

* Schuts. S. Altersklassen und Mannerbunde. Berlin, 1902.

 «умыкали» невест. Однако обычно дело решалось мирно, путем обме­на: кто-нибудь из братьев похищенной невесты отвечал тем же и брал себе в жены сестру похитителя. И вот, приведя в стойбище свою не­весту, «дваждырожденный» юноша, наконец, становился настоящим мужем, братом всех мужчин стойбища. Обучение и испытания закан­чивались, и впереди открывалась новая жизнь, жизнь воина и охотни­ка, хозяина лесов и степей.

Жизнь рода

Мужчины были хозяевами в этой жизни, потому что они корми­ли род — от их охотничьей удачи зависела жизнь каждого. Женщины лишь изредка принимали участие в больших охотах, основными их занятиями были собирательство и выкармливание детей. Мужчины погибали на охоте и в войнах — поэтому женщины должны были рожать каждый год, и самые плодовитые женщины пользовались наибольшим уважением у мужчин. Детей было очень много, но воспи­тывали далеко не всех: численность рода ограничивалась размерами его угодий. Дети подвергались жестокому естественному и искусст­венному отбору, и чем больше рождалось детей, тем более выносливы­ми и сильными были те, кто доживал до совершеннолетия.

Отбор начинался с момента рождения: еще недавно индейцы ку­пали своих новорожденных зимой в холодной воде. Иногда в первые дни их не кормили и не одевали, зачастую дети ходили голыми до 10—12 лет. Отбор юношей завершался жестокими инициациями. «Сами туземцы иногда объясняют эти обряды желанием уменьшить население», — отмечал В. Я. Пропп. Отбор девушек производился менее строго: девушки предназначались для «обмена» с другими ро­дами и рано или поздно уходили от своих родителей. Поскольку их рождалось гораздо больше, чем требовалось для обмена, то боль­шинство новорожденных девочек сразу же убивали. Заболевших де­вочек алеуты убивали вплоть до четырех - шестилетнего возраста.

Со временем девочка становилась девушкой, а потом — женой. Австралийские охотники всецело распоряжались своими женами, могли одалживать. их другим мужчинам, обменивать на других женщин или на вещи. Муж мог оставить жену, не давая по этому по­воду никаких объяснений. Но вместе с тем мужчина должен был заботиться о своей жене и защищать ее, если же он отказывался это делать, то за женщину вступались родовичи. Вдовы и старухи на­ходились на иждивении рода, который уважал их жизненный опыт. Мужчины обычно не доживали до старости, и хранителями преданий и мистических тайн, колдунами и шаманами были женщины. Жен­щины находились в какой-то непостижимой для мужчин связи с

природой, своим колдовством старухи вызывали живительный дождь и побуждали животных плодиться. Таинственная колдунья, повелительница звериного племени, превратилась в русских сказках в Бабу-Ягу. «Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом — И вдруг, откуда только взялись — побежали всякие звери, полетели цепкие птицы... » Старуха могла дать добрый совет, излечить от болезни, но могла и околдовать, наслать порчу, стоило только ей завладеть, волоском или ноготком жертвы. В Австралии колдун при­вязывал этот волос к копьеметалке вместе с пером сокола и жиром человека, а потом пел, повторяя имя жертвы, пока волосок не падал на землю. Это страшное колдовство обычно губило человека, как только он узнавал о нем.

Шаманки могли многое: вынюхать «преступника», узнать волю Предка, превратиться в ворону и отогнать птиц — злых духов. Но ритуалы охотничьего культа обычно выполняли шаманы-мужчины, они рисовали на земле контуры зверей и, распевая заклятия, метали в них копья. Иногда охотники разыгрывали целые спектакли и шкурах животных с танцами и песнями. На стенах пещер они рисовали пораженных копьями лошадей и бизонов, эти рисунки обра­зовывали целые галереи наподобие знаменитой галереи в пещере Монтеспан. Изображения бизонов, лошадей, мамонтов, сцены загон­ной охоты, пронзенный копьем бизон и распростертый рядом охот­ник, утыканный копьями макет медведя — все говорит о том, что пещеры были охотничьими храмами рода. Люди молились неведо­мому богу удачи, молились исступленно, выпрашивая для себя добы­чу и жизнь.

Наутро они выходили на охоту, одинаково рослые и сильные, с одинаковой прической, говорящей об их принадлежности роду Волка, Ворона, Сокола... Опытнейшие охотники становились в за­саду, а остальные растягивались в цепь загонщиков. Так повто­рилось изо дня в день, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Через тридцать тысяч лет после появления человека наступило время новых мутаций — таких, каких еще не случалось пережить человеку и его предкам...