Форма решения. Лягушки, Принцы и Принцессы

Форма решения

Эрик Эриксон называет позицию, с которой ребенок по­является на свет, позицией базового доверия. Он пишет, что в основе этой позиции лежат чувства ребенка, кото­рый ощущает себя как одно целое с миром и мир как одно целое с собой. Они наиболее ярко выражены в те момен­ты, когда мать, например, кормит малыша грудью или укачивает его на руках, и, конечно же, полностью прояв­ляются in utero (в утробе матери. — Примеч. перев. ).

Транзактный анализ описывает чувство базового до­верия как первую и основную из четырех экзистенциаль­ных позиций («Я в порядке, Ты в порядке», «Я не в по­рядке, Ты в порядке», «Я в порядке, Ты не в порядке» и, наконец, «Я не в порядке, Ты не в порядке»).

Первичная позиция — «Я в порядке, Ты в порядке» — основана на биологической связи ребенка и матери, где мать безусловно откликается на все нужды ребенка. На­пример, когда котенок голоден и пищит, кошка-мать на­ходит его и подставляет ему сосок. Эту реакцию можно интерпретировать и как проявление материнского ин­стинкта, и как автоматическую реакцию на стимул: кош­ка кормит котенка, чтобы прекратить неприятный писк. Я привел этот пример, чтобы продемонстрировать есте­ственную реакцию матери на голодного отпрыска, которая гарантирует первичную взаимосвязь матери и ребенка, порождающую у человека базовое доверие ребенка к миру, или первичную позицию — «Я в порядке, Ты в по­рядке».

Позиция базового доверия — это позиция Принца (Принцессы), естественная для новорожденных и очень маленьких детей. Причина, по которой ребенок заменя­ет эту позицию другой, «Я не в порядке» или «Ты не в порядке», — это разрыв естественной взаимосвязи меж­ду ним и матерью. Забота, которую мать раньше проявля­ла к малышу безусловно, исчезает. Не уверенный в том, что о нем позаботятся, ребенок приходит к выводу, что либо с ним самим что-то не так, либо с его матерью, либо с ними обоими. Естественно, это решение принимается не без борьбы. Нужны определенные усилия, чтобы убе­дить Принца в том, что он не Принц, а Лягушка. Есть раз­ница между ребенком, который чувствует, что с ним все в порядке, но ощущает дискомфорт по причине давления внешних обстоятельств, и ребенком, который уже решил, что с ним что-то не так, и таким образом приспособился к дискомфортному окружению. В ситуациях вроде этой происходит выбор: оставаться Принцем, несмотря на внешнее давление, или стать Лягушкой, уступив ему.

Превращение в Лягушку требует не только перехода от позиции «Я в порядке» к позиции «Я не в порядке», но и сознательных усилий по созданию представления о том, в какую лягушку ты превратился.

Лягушки, Принцы и Принцессы

Сценарий заставляет человека вести себя, как если бы он не был самим собой. Причем это больше, чем простое подражание или внешняя маскировка. Когда ребенок не в состоянии объяснить причины давления, под которым он находится, он претворяет свое решение стать другим человеком в сознательный образ. Этот образ берется из сказок, мифологии, кино, комиксов, телепередач или из реальной жизни. Мифическая личность воплощает в себе решение дилеммы, стоящей перед ребенком. Например, мистер Сальвадор[8] ассоциировал себя с личностью Иису­са Христа. Он вспоминал, что в детстве родители обви­няли его в убийстве младшего брата. Их мотивы ему бы­ли неизвестны. Также он никогда не знал, в шутку или всерьез они это говорили. Тем не менее в детском возра­сте мистеру Сальвадору пришлось объяснить для себя это обвинение. Он был воспитан в католической вере, знал катехизис и решил, что должен, как Иисус, иску­пить свой «первородный грех», живя праведной жизнью. Таким образом, сценарий мистера Сальвадора был осно­ван на биографии Иисуса Христа. В течение жизни он сознательно поддерживал эту идентичность, три-четыре раза в день думая о своем сходстве с Христом. Напри­мер, однажды он попросился переночевать у друга. Друг отказал ему, и, выходя из его дома, Сальвадор услышал собственные слова: «Не было им места в гостинице». В другой раз, переживая крайне несчастливые времена своей жизни, мистер Сальвадор поранил лоб. У него по­текла кровь, и перед его глазами встало видение терно­вого венца: в этом случае самоидентификация также была осознанной. Такое сознательное отождествление себя с неким лицом — частое проявление сценария.

Характер, выбранный для имитации, может быть как вымышленным, так и реальным. Так, мистер Джуниор[9] идентифицировал себя с отцом, умершим, когда ему было семь лет. Мистер Джуниор создал этот образ ча­стично на основании своих обрывочных воспоминаний, частично — рассказов матери. Мистер Нит[10], напротив, подражал капитану Марвелу из комикса, который он

прочел в двенадцать лет, — вымышленной личности, от­части похожей на робота.

Выбранный для подражания характер может быть сложнее или проще. Например, образ Христа у мистера Сальвадора был сложной компиляцией всего, что он знал и думал о нем в возрасте, когда принял свое сценарное решение. Он почерпнул знания о Христе из катехизиса и Библии, но снабдил его портрет и несколькими деталя­ми от себя. Например, в детстве он думал, что «Иисус делал это с Марией Магдалиной»: то есть он считал, что Христос не воздерживался от половых контактов и всту­пал в связи с женщинами, которых утешал и о которых заботился. Такое специфическое понимание образа Спа­сителя позже воплотилось в конкретные действия: он проявлял сексуальную активность в отношениях с жен­щинами, которые обращались к нему за помощью.

Мистер Бруто списал свой образ с картины «Мужчи­на с мотыгой», изображавшей человека, перегруженного непосильной ношей. Мистер Бруто всю жизнь тяжело работал, никогда не задумываясь о причине этого и ни­когда не возмущаясь.

Нужно заметить, что ребенок, выбирая мифологиче­ский прототип, обязательно перерабатывает особенности и обстоятельства его жизни, приспосабливая их к своей ситуации. Именно поэтому при диагностике сценария необходимо понять, как именно человек интерпретиру­ет образ героя, а не ориентироваться на стереотипное представление о нем.

Родители часто бывают шокированы тем, как реали­зуется сценарий их ребенка, и им бывает трудно понять, что именно они сыграли решающую роль в формирова­нии этого сценария. Родители хотят, чтоб дети их слуша­лись, но, когда дети на основе их запретов и предписаний разрабатывают свой сценарий, они приходят в ужас при виде результата. Классический пример — это история

Бадди[11], восемнадцатилетнего подростка, который решил, что ему «ничего ни от кого не надо». Это решение прояв­лялось в крайней вспыльчивости в ответ на давление со стороны родительских фигур. Его гнев был неконтроли­руем, и, начиная с четырнадцати лет, его регулярно гос­питализировали. Бадди помнил, что, когда в шесть лет он бегал за своей старшей сестрой с мясницким ножом, его мать сказала: «Ты слишком маленький, чтобы гоняться за сестрой с ножом! » Иными словами, мать, считая такое поведение допустимым в восемнадцать лет, сказала «фи! », увидев, что Бадди взял нож в руки раньше времени. Ана­логично мужчина, который испытывает сексуальное вле­чение к своей дочери, подталкивает ее к тому, чтобы она сексуально одевалась и сексуально вела себя. Однако, когда он узнает, что тринадцатилетняя дочь беременна, ему трудно признаться себе, что она просто следовала его указаниям. Аналогичная ситуация встречается в «исто­риях болезни» алкоголиков и наркоманов. Они расска­зывают, что их родители были в шоке, узнав, что их сын — наркоман или алкоголик, хотя сами много лет по­казывали ему, как справляться со стрессом с помощью спиртного.