Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена
На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самыхкрасивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад,находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, таккак их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами игипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев. Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Егодлинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасывертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно инеуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положивострый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу подсебя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантскихдомов и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своимсовременным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями,одетый, как и Воланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своегоповелителя, так же как и он не спуская глаз с города. Воланд заговорил: -- Какой интересный город, не правда ли? Азазелло шевельнулся и ответил почтительно: -- Мессир, мне больше нравится Рим! -- Да, это дело вкуса, -- ответил Воланд. Через некоторое время опять раздался его голос: -- А отчего этот дым там, на бульваре? -- Это горит Грибоедов, -- ответил Азазелло. -- Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Бегемот,побывала там? -- В этом нет никакого сомнения, мессир. Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как вокнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанноеослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон,хотя Воланд был спиною к закату. Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить своевнимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стеныее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, всамодельных сандалиях, чернобородый. -- Ба! -- воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, -- менеевсего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, нопредвиденный гость? -- Я к тебе, дух зла и повелитель теней, -- ответил вошедший,исподлобья недружелюбно глядя на Воланда. -- Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывшийсборщик податей? -- заговорил Воланд сурово. -- Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, -- ответил дерзковошедший. -- Но тебе придется примириться с этим, -- возразил Воланд, и усмешкаискривила его рот, -- не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесилнелепость, и я тебе скажу, в чем она, -- в твоих интонациях. Ты произнессвои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь литы так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы несуществовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведьтени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тениот деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар,снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждатьсяголым светом? Ты глуп. -- Я не буду с тобой спорить, старый софист, -- ответил Левий Матвей. -- Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я ужеупомянул, -- ты глуп, -- ответил Воланд и спросил: -- Ну, говори кратко, неутомляя меня, зачем появился? -- Он прислал меня. -- Что же он велел передать тебе, раб? -- Я не раб, -- все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, -- я егоученик. -- Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, -- отозвалсяВоланд, -- но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак... -- Он прочитал сочинение мастера, -- заговорил Левий Матвей, -- ипросит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужелиэто трудно тебе сделать, дух зла? -- Мне ничего не трудно сделать, -- ответил Воланд, -- и тебе этохорошо известно. -- Он помолчал и добавил: -- А что же вы не берете его ксебе, в свет? -- Он не заслужил света, он заслужил покой, -- печальным голосомпроговорил Левий. -- Передай, что будет сделано, -- ответил Воланд и прибавил, причемглаз его вспыхнул: -- И покинь меня немедленно. -- Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взялибы тоже, -- в первый раз моляще обратился Левий к Воланду. -- Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи. Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло иприказал ему: -- Лети к ним и все устрой. Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его небыло продолжительным. Послышался на плитах террасы стук шагов и оживленныеголоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса притолстяке не было, а нагружен он был другими предметами. Так, под мышкой унего находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинутповарской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельнуюсемгу в шкуре и с хвостом. От Коровьева и Бегемота несло гарью, рожаБегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела. -- Салют, мессир, -- прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахалсемгой. -- Очень хороши, -- сказал Воланд. -- Мессир, вообразите, -- закричал возбужденно и радостно Бегемот, --меня за мародера приняли! -- Судя по принесенным тобою предметам, -- ответил Воланд, поглядываяна ландшафтик, -- ты и есть мародер. -- Верите ли, мессир... -- задушевным голосом начал Бегемот. -- Нет, не верю, -- коротко ответил Воланд. -- Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что быломожно, и вот все, что удалось отстоять. -- Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? -- спросил Воланд. Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, аБегемот вскричал: -- Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали... -- И вдруг -- трах, трах! -- подхватил Коровьев, -- выстрелы! Обезумевот страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи занами, мы кинулись к Тимирязеву! -- Но чувство долга, -- вступил Бегемот, -- побороло наш постыдныйстрах, и мы вернулись! -- Ах, вы вернулись? -- сказал Воланд, -- ну, конечно, тогда зданиесгорело дотла. -- Дотла! -- горестно подтвердил Коровьев, -- то есть буквально,мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки! -- Я устремился, -- рассказывал Бегемот, -- в зал заседаний, -- этокоторый с колоннами, мессир, -- рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах,мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковалаостаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо --счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу натягостное ярмо! -- Опять началась какая-то чушь, -- заметил Воланд. -- Слушаю и продолжаю, -- ответил кот, -- да-с, вот ландшафтик. Болееничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал вкладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что ясделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение навашем лице. -- А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? -- спросилВоланд. -- Я помогал пожарным, мессир, -- ответил Коровьев, указывая наразорванные брюки. -- Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание. -- Оно будет построено, мессир, -- отозвался Коровьев, -- смею уверитьвас в этом. -- Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, --заметил Воланд. -- Так и будет, мессир, -- сказал Коровьев. -- Уж вы мне верьте, -- добавил кот, -- я форменный пророк. -- Во всяком случае, мы явились, мессир, -- докладывал Коровьев, -- иждем ваших распоряжений. Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча,один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел открая, опять опустился на свой табурет и сказал: -- Распоряжений никаких не будет -- вы исполнили все, что могли, иболее в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придетгроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемсяв путь. -- Очень хорошо, мессир, -- ответили оба гаера и скрылись где-то закруглой центральной башней, расположенной в середине террасы. Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Чернаятуча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрылаего целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно. Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты,дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через всенебо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился,и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.
Глава 30. Пора! Пора!
-- Ты знаешь, -- говорила Маргарита, -- как раз когда ты заснул вчераночью, я читала про тьму, которая пришла со средиземного моря... И этиидолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне все время не дают покоя. Мнекажется, что сейчас будет дождь. Ты чувствуешь, как свежеет? -- Все это хорошо и мило, -- отвечал мастер, куря и разбивая рукой дым,-- и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительнонепонятно! Разговор этот шел на закате солнца, как раз тогда, когда к Воландуявился Левий Матвей на террасе. Окошко подвала было открыто, и если быкто-нибудь заглянул в него, он удивился бы тому, насколько странно выглядятразговаривающие. На Маргарите прямо на голое тело был накинут черный плащ, амастер был в своем больничном белье. Происходило это оттого, что Маргаритерешительно нечего было надеть, так как все ее вещи остались в особняке, ихоть этот особняк был очень недалеко, конечно, нечего было и толковать отом, чтобы пойти туда и взять там свои вещи. А мастер, у которого всекостюмы нашли в шкафу, как будто мастер никуда и не уезжал, просто не желалодеваться, развивая перед Маргаритой ту мысль, что вот-вот начнется какая-тосовершеннейшая чепуха. Правда, он был выбрит впервые, считая с той осеннейночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой). Комната также имела очень странный вид, и что-нибудь понять в хаосе еебыло очень трудно. На ковре лежали рукописи, они же были и на диване.Валялась какая-то книжка горбом в кресле. А на круглом столе был накрытобед, и среди закусок стояло несколько бутылок. Откуда взялись все эти ястваи напитки, было неизвестно и Маргарите и мастеру. Проснувшись, они все этозастали уже на столе. Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чувствовали себясовершенно окрепшими, и только одно давало знать о вчерашних приключениях. Уобоих немного ныл левый висок. Со стороны же психики изменения в обоихпроизошли очень большие, как убедился бы всякий, кто мог бы подслушатьразговор в подвальной квартире. Но подслушать было решительно некому.Дворик-то этот был тем и хорош, что всегда был пуст. С каждым днем всесильнее зеленеющие липы и ветла за окном источали весенний запах, иначинающийся ветерок заносил его в подвал. -- Фу ты черт, -- неожиданно воскликнул мастер, -- ведь это, подуматьтолько, -- он затушил окурок в пепельнице и сжал голову руками, -- нет,послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была. Ты серьезно уверена втом, что мы вчера были у сатаны? -- Совершенно серьезно, -- ответила Маргарита. -- Конечно, конечно, -- иронически заметил мастер, -- теперь, сталобыть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! И муж и жена. -- Он возделруки к небу и закричал: -- Нет, это черт знает что такое, черт, черт, черт! Вместо ответа Маргарита обрушилась на диван, захохотала, заболталабосыми ногами и потом уж вскричала: -- Ой, не могу! Ой, не могу! Ты посмотри только, на что ты похож! Отхохотавшись, пока мастер сердито поддергивал больничные кальсоны,Маргарита стала серьезной. -- Ты сейчас невольно сказал правду, -- заговорила она, -- черт знает,что такое, и черт, поверь мне, все устроит! -- глаза ее вдруг загорелись,она вскочила, затанцевала на месте и стала вскрикивать: -- Как я счастлива,как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О, дьявол,дьявол! Придется вам, мой милый, жить с ведьмой. -- После этого она кинуласьк мастеру, обхватила его шею и стала его целовать в губы, в нос, в щеки.Вихры неприглаженных черных волос прыгали на мастере, и щеки и лоб егоразгорались под поцелуями. -- А ты действительно стала похожей на ведьму. -- А я этого и не отрицаю, -- ответила Маргарита, -- я ведьма и оченьэтим довольна! -- Ну, хорошо, -- ответил мастер, -- ведьма так ведьма. Очень славно ироскошно! Меня, стало быть, похитили из лечебницы! Тоже очень мило. Вернулисюда, допустим и это... Предположим даже, что нас не хватятся, но скажи тымне ради всего святого, чем и как мы будем жить? Говоря это, я забочусь отебе, поверь мне. В этот момент в оконце показались тупоносые ботинки и нижняя часть брюкв жилочку. Затем эти брюки согнулись в колене, и дневной свет заслонилчей-то увесистый зад. -- Алоизий, ты дома? -- спросил голос где-то вверху над брюками, заокном. -- Вот, начинается, -- сказал мастер. -- Алоизий? -- спросила Маргарита, подходя ближе к окну, -- егоарестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия? В то же мгновение колени и зад пропали, и слышно было, как стукнулакалитка, после чего все пришло в норму. Маргарита повалилась на диван изахохотала так, что слезы покатились у нее из глаз. Но когда она утихла,лицо ее сильнейшим образом изменилось, она заговорила серьезно и, говоря,сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, сталагладить голову. -- Как ты страдал, как ты страдал, мой бедный! Об этом знаю только яодна. Смотри, у тебя седые нитки в голове и вечная складка у губ. Мойединственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлосьдумать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что всебудет ослепительно хорошо. -- Я ничего и не боюсь, Марго, -- вдруг ответил ей мастер и поднялголову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда невидел, но о чем наверно знал, что оно было. -- И не боюсь потому, что я всеуже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут. Но мнежалко тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том же.Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе!Жалею тебя, потому это и говорю. -- Ах, ты, ты, -- качая растрепанной головой, шептала Маргарита, -- ах,ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь вчера трясласьнагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев ясидела в темной каморке и думала только про одно -- про грозу надЕршалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, тыменя гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Ониопустошили тебе душу! Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно почему, онзаплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. Та, плача, шептала ему, и пальцы еепрыгали на висках мастера. -- Да, нити, нити, на моих глазах покрывается снегом голова, ах, моя,моя много страдавшая голова. Смотри, какие у тебя глаза! В них пустыня... Аплечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили, -- речь Маргаритыстановилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача. Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал и сам итвердо сказал: -- Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия ине вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своейдушевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же, вместе ипонесем ее. Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала: -- Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета,все будет хорошо. -- Ну, и ладно, ладно, -- отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: --Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасенияу потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там. -- Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, -- отвечалаМаргарита, -- и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее илине потустороннее -- не все ли это равно? Я хочу есть. И она потащила за руку мастера к столу. -- Я не уверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землю или неулетит в окно, -- ответил тот, совершенно успокоившись. -- Она не улетит! И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос: -- Мир вам. Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Маргаритавскричала: -- Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо! -- и, шепнувмастеру: -- Вот видишь, видишь, нас не оставляют! -- бросилась открывать. -- Ты хоть запахнись, -- крикнул ей вслед мастер. -- Плевала я на это, -- ответила Маргарита уже из коридорчика. И вот уже Азазелло раскланивался, здоровался с мастером, сверкал емусвоим кривым глазом, а Маргарита восклицала: -- Ах, как я рада! Я никогда не была так рада в жизни! Но простите,Азазелло, что я голая! Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голыхженщин, но даже женщин с начисто содранной кожей, охотно подсел к столу,предварительно поставив в угол у печки какой-то сверток в темной парче. Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его. Мастер, неспуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть левойруки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да,сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. Ничего страшного врыжеватом маленького роста человеке не было, разве только вот глаз сбельмом, но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда несовсем обыкновенная -- какая-то ряса или плащ, -- опять-таки, если строговдуматься, и это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрыелюди, целыми стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастеразашумело в голове, и он стал думать: "Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник дьявола.Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану о том, что тотвстретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этоймысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут кчерту гипнотизеры!" Он стал присматриваться к Азазелло и убедился в том, что в глазах утого виднеется что-то принужденное, какая-то мысль, которую тот до поры довремени не выкладывает. "Он не просто с визитом, а появился он с каким-топоручением", -- думал мастер. Наблюдательность его ему не изменила. Выпив третью стопку коньяку, который на Азазелло не производил никакогодействия, визитер заговорил так: -- А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает,чего в нем делать, в этом подвальчике? -- Про то же самое я и говорю, -- засмеявшись, ответил мастер. -- Зачем вы меня тревожите, Азазелло? -- спросила Маргарита, --как-нибудь! -- Что вы, что вы, -- вскричал Азазелло, -- я и в мыслях не имел вастревожить. Я и сам говорю -- как-нибудь. Да! Чуть не забыл, мессир передавалвам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с нимнебольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на этоскажете? Маргарита под столом толкнула ногою мастера. -- С большим удовольствием, -- ответил мастер, изучая Азазелло, а тотпродолжал: -- Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого? -- Я-то уж наверное не откажусь, -- сказала Маргарита, и опять ее ногапроехалась по ноге мастера. -- Чудеснейшая вещь! -- воскликнул Азазелло, -- вот это я люблю.Раз-два и готово! Не то, что тогда в Александровском саду. -- Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да, впрочем,меня и нельзя строго винить за это -- ведь не каждый же день встречаешься снечистой силой! -- Еще бы, -- подтверждал Азазелло, -- если бы каждый день, это было быприятно! -- Мне и самой нравится быстрота, -- говорила Маргарита возбужденно, --нравится быстрота и нагота. Как из маузера -- раз! Ах, как он стреляет, --вскричала Маргарита, обращаясь к мастеру, -- семерка под подушкой, и любоеочко... -- Маргарита начинала пьянеть, отчего глаза у нее разгорелись. -- И опять-таки забыл, -- прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, --совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, -- тут он отнесся именнок мастеру, -- бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, котороепил прокуратор Иудеи. Фалернское вино. Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание иМаргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчисовершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, гляделисквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как всеокрашивается в цвет крови. -- Здоровье Воланда! -- воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан. Все трое приложились к стаканам и сделали по большому глотку. Тотчаспредгрозовой свет начал гаснуть в глазах у мастера, дыхание у негоперехватило, он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, каксмертельно побледневшая Маргарита, беспомощно простирая к нему руки, роняетголову на стол, а потом сползает на пол. -- Отравитель, -- успел еще крикнуть мастер. Он хотел схватить нож состола, чтобы ударить Азазелло им, но рука его беспомощно соскользнула соскатерти, все окружавшее мастера в подвале окрасилось в черный цвет, а потоми вовсе пропало. Он упал навзничь и, падая, рассек себе кожу на виске обугол доски бюро. Когда отравленные затихли, Азазелло начал действовать. Первым делом онбросился в окно и через несколько мгновений был в особняке, в котором жилаМаргарита Николаевна. Всегда точный и аккуратный Азазелло хотел проверить,все ли исполнено, как нужно. И все оказалось в полном порядке. Азазелловидел, как мрачная, ожидающая возвращения мужа женщина вышла из своейспальни, внезапно побледнела, схватилась за сердце и, крикнув беспомощно: -- Наташа! Кто-нибудь... ко мне! -- упала на пол в гостиной, не дойдядо кабинета. -- Все в порядке, -- сказал Азазелло. Через мгновение он был возлеповерженных любовников. Маргарита лежала, уткнувшись лицом в коврик. Своимижелезными руками Азазелло повернул ее как куклу, лицом к себе и вгляделся внее. На его глазах лицо отравленной менялось. Даже в наступавших грозовыхсумерках видно было, как исчезало ее временное ведьмино косоглазие ижестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось,и оскал ее стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом.Тогда Азазелло разжал ее белые зубы и влил в рот несколько капель тогосамого вина, которым ее и отравил. Маргарита вздохнула, стала подниматьсябез помощи Азазелло, села и слабо спросила: -- За что, Азазелло, за что? Что вы сделали со мною? Она увидела лежащего мастера, содрогнулась и прошептала: -- Этого я не ожидала... Убийца! -- Да нет же, нет, -- ответил Азазелло, -- сейчас он встанет. Ах, зачемвы так нервны! Маргарита поверила ему сразу, настолько убедителен был голос рыжегодемона. Маргарита вскочила, сильная и живая, и помогла напоить лежащеговином. Открыв глаза, тот глянул мрачно и с ненавистью повторил своепоследнее слово: -- Отравитель... -- Ах! Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу, --ответил Азазелло, -- неужели вы слепы? Но прозрейте же скорей. Тут мастер поднялся, огляделся взором живым и светлым и спросил: -- Что же означает это новое? -- Оно означает, -- ответил Азазелло, -- что вам пора. Уже гремитгроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад.Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее. -- А, понимаю, -- сказал мастер, озираясь, -- вы нас убили, мы мертвы.Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял все. -- Ах, помилуйте, -- ответил Азазелло, -- вас ли я слышу? Ведь вашаподруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете бытьмертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть вподвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно! -- Я понял все, что вы говорили, -- вскричал мастер, -- не продолжайте!Вы тысячу раз правы. -- Великий Воланд, -- стала вторить ему Маргарита, -- великий Воланд!Он выдумал гораздо лучше, чем я. Но только роман, роман, -- кричала онамастеру, -- роман возьми с собою, куда бы ты ни летел. -- Не надо, -- ответил мастер, -- я помню его наизусть. -- Но ты ни слова... ни слова из него не забудешь? -- спрашивалаМаргарита, прижимаясь к любовнику и вытирая кровь на его рассеченном виске. -- Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду, -- ответил тот. -- Тогда огонь! -- вскричал Азазелло, -- огонь, с которого все началосьи которым мы все заканчиваем. -- Огонь! -- страшно прокричала Маргарита. Оконце в подвале хлопнуло,ветром сбило штору в сторону. В небе прогремело весело и кратко. Азазеллосунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег скатерть настоле. Потом поджег пачку старых газет на диване, а за нею рукопись изанавеску на окне. Мастер, уже опьяненный будущей скачкой, выбросил с полкикакую-то книгу на стол, вспушил ее листы в горящей скатерти, и книгавспыхнула веселым огнем. -- Гори, гори, прежняя жизнь! -- Гори, страдание! -- кричала Маргарита. Комната уже колыхалась в багровых столбах, и вместе с дымом выбежали издвери трое, поднялись по каменной лестнице вверх и оказались во дворике.Первое, что они увидели там, это сидящую на земле кухарку застройщика, возленее валялся рассыпавшийся картофель и несколько пучков луку. Состояниекухарки было понятно. Трое черных коней храпели у сарая, вздрагивали,взрывали фонтанами землю. Маргарита вскочила первая, за нею Азазелло,последним мастер. Кухарка, застонав, хотела поднять руку для крестногознамения, но Азазелло грозно закричал с седла: -- Отрежу руку! -- он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились ивонзились в низкую черную тучу. Тотчас из окошечка подвала повалил дым.Снизу донесся слабый, жалкий крик кухарки: -- Горим!.. Кони уже неслись над крышами Москвы. -- Я хочу попрощаться с городом, -- прокричал мастер Азазелло, которыйскакал впереди. Гром съел окончание фразы мастера. Азазелло кивнул головою ипустил своего коня галопом. Навстречу летящим стремительно летела туча, ноеще не брызгала дождем. Они летели над бульваром, видели, как фигурки людей разбегаются,прячась от дождя. Падали первые капли. Они пролетели над дымом -- всем, чтоосталось от Грибоедова. Они летели над городом, который уже заливалатемнота. Над ними вспыхивали молнии. Потом крыши сменились зеленью. Тогдатолько хлынул дождь и превратил летящих в три огромных пузыря в воде. Маргарите было уже знакомо ощущение полета, а мастеру -- нет, и онподивился тому, как быстро они оказались у цели, у того, с кем он хотелпопрощаться, потому что больше ему не с кем было прощаться. Он узнал сразу впелене дождя здание клиники Стравинского, реку и очень хорошо изученный имбор на другом берегу. Они снизились в роще на поляне, недалеко от клиники. -- Я подожду вас здесь, -- прокричал Азазелло, сложив руки щитком, тоосвещаясь молниями, то пропадая в серой пелене, -- прощайтесь, но скорее. Мастер и Маргарита соскочили с седел и полетели, мелькая, как водяныетени, через клинический сад. Еще через мгновение мастер привычной рукойотодвигал балконную решетку в комнате N 117-й, Маргарита следовала за ним.Они вошли к Иванушке, невидимые и незамеченные, во время грохота и воягрозы. Мастер остановился возле кровати. Иванушка лежал неподвижно, как и тогда, когда первый раз наблюдал грозув доме своего отдохновения. Но он не плакал, как в тот раз. Когда онвсмотрелся как следует в темный силуэт, ворвавшийся к нему с балкона, онприподнялся, протянул руки и сказал радостно: -- А, это вы! А я все жду, жду вас. Вот и вы, мой сосед. На это мастер ответил: -- Я здесь! Но вашим соседом я, к сожалению, больше быть не могу. Яулетаю навсегда и пришел к вам лишь с тем, чтобы попрощаться. -- Я это знал, я догадался, -- тихо ответил Иван и спросил: -- Вывстретили его? -- Да, -- сказал мастер, -- я пришел попрощаться с вами, потому что выбыли единственным человеком, с которым я говорил в последнее время. Иванушка просветлел и сказал: -- Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое сдержу, стишковбольше писать не буду. Меня другое теперь интересует, -- Иванушка улыбнулсяи безумными глазами поглядел куда-то мимо мастера, -- я другое хочунаписать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял. Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на крайИванушкиной постели: -- А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите! Иванушкины глаза вспыхнули. -- А вы сами не будете разве? -- тут он поник головой и задумчиводобавил: -- Ах да... Что же это я спрашиваю, -- Иванушка покосился в пол,посмотрел испуганно. -- Да, -- сказал мастер, и голос его показался Иванушке незнакомым иглухим, -- я уже больше не буду писать о нем. Я буду занят другим. Шум грозы прорезал дальний свист. -- Вы слышите? -- спросил мастер. -- Шумит гроза... -- Нет, это меня зовут, мне пора, -- пояснил мастер и поднялся спостели. -- Постойте! Еще одно слово, -- попросил Иван, -- а вы ее нашли? Онавам осталась верна? -- Вот она, -- ответил мастер и указал на стену. От белой стеныотделилась темная Маргарита и подошла к постели. Она смотрела на лежащегоюношу, и в глазах ее читалась скорбь. -- Бедный, бедный, -- беззвучно зашептала Маргарита и наклонилась кпостели. -- Какая красивая, -- без зависти, но с грустью и с каким-то тихимумилением проговорил Иван, -- вишь ты, как у вас все хорошо вышло. А вот уменя не так, -- тут он подумал и задумчиво прибавил: -- А впрочем, можетбыть, и так... -- Так, так, -- прошептала Маргарита и совсем склонилась к лежащему, --вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо... В этом вы уж мнеповерьте, я все уже видела, все знаю. Лежащий юноша охватил ее шею руками, и она поцеловала его. -- Прощай, ученик, -- чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе.Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка закрылась. Иванушка впал в беспокойство. Он сел на постели, оглянулся тревожно,даже простонал, заговорил сам с собой, поднялся. Гроза бушевала все сильнееи, видимо, растревожила его душу. Волновало его также то, что за дверью онсвоим, уже привыкшим к постоянной тишине, слухом уловил беспокойные шаги,глухие голоса за дверью. Он позвал, нервничая уже и вздрагивая: -- Прасковья Федоровна! Прасковья Федоровна уже входила в комнату, вопросительно и тревожноглядя на Иванушку. -- Что? Что такое? -- спрашивала она, -- гроза волнует? Ну, ничего,ничего... Сейчас вам поможем. Сейчас я доктора позову. -- Нет, Прасковья Федоровна, не надо доктора звать, -- сказал Иванушка,беспокойно глядя не на Прасковью Федоровну, а в стену, -- со мною ничегоособенного такого нет. Я уже разбираюсь теперь, вы не бойтесь. А вы мнелучше скажите, -- задушевно попросил Иван, -- а что там рядом, в стовосемнадцатой комнате сейчас случилось? -- В восемнадцатой? -- переспросила Прасковья Федоровна, и глаза еезабегали, -- а ничего там не случилось. -- Но голос ее был фальшив, Иванушкатотчас это заметил и сказал: -- Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый... Вы думаете, ябушевать стану? Нет, Прасковья Федоровна, этого не будет. А вы лучше прямоговорите. Я ведь через стену все чувствую. -- Скончался сосед ваш сейчас, -- прошептала Прасковья Федоровна, небудучи в силах преодолеть свою правдивость и доброту, и испуганно погляделана Иванушку, вся одевшись светом молнии. Но с Иванушкой ничего не произошлострашного. Он только многозначительно поднял палец и сказал: -- Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Федоровна, что сейчас в городееще скончался один человек. Я даже знаю, кто, -- тут Иванушка таинственноулыбнулся, -- это женщина.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
