Что кончилось и что начиналось?

Мы задумываемся о слове, лишь если оно показалось непонят­ным. Что означает слово «контекст»? Хотя и оно употребляется в последнее время очень часто, каждый раз, когда хотят подчерк­нуть, что речь пойдет о чем-то, взятом не изолированно, а в свя­зи с тем, что сопутствует данному явлению, его окружает. По латыни контекст и означает «связь, соединение».

Если литература должна быть рассмотрена в культурном кон­тексте, то значит — в отношении к основным условиям истори­ческой жизни, в связи с другими формами духовной и художе­ственной деятельности, в зависимости от состояния языка.

О средневековой литературе и нельзя говорить иначе, ибо в начале периода она попросту не существует. Мы наблюдаем за процессом ее рождения из стихии устной культуры. А ведь на само слово «литература» мы едва ли отзовемся вопросом, поскольку нам кажется: мы знаем, что за ним стоит. Ощущение безусловной понятности часто сопутствует словам, которые кажутся обычны­ми и поэтому знакомыми. Обманчивое чувство:

Люблю обычные слова,

Как неизведанные страны.

Они понятны лишь сперва,

Потом значенья их туманны.

Их протирают, как стекло,

И в этом наше ремесло.

Дело и ремесло поэта, считает Д.Самойлов, — воскрешать слово, выводя его из состояния знака, лишь равнодушно указу­ющего в сторону предмета или явления.

Для средневекового человека слово таковым не было: вначале оно было хранителем мифа, исполненным магического значения. Затем магия постепенно уходила, но слово все равно не стано­вилось совершенным чужаком по отношению к им обозначаемо­му. Переименовать что-то, не изменяя, не задевая его сущности, показалось бы невозможным, ибо имя также принадлежит явле­нию, составляет его часть и закрепляет его в том состоянии, какое было названо. Отсюда ощущение авторитетности слова, его ответственности.

один из основоположников христианской западноевропейской культуры.

Но это станет ясно много позже. Тогда же монастыри и скрип-тории, где переписывались рукописи, — одинокие обители книж­ной культуры, античной и христианской, — были вытеснены из жизни, мало уместны среди возникающих и рушащихся варвар­ских королевств. Должно пройти время. Должен совершиться пе­реход от варварства к христианству.

Это в будущем. Пока же свершилось то, что и тогда и потом казалось страшной катастрофой, «ужасной революцией», по сло­вам английского историка XVIII в. Э. Гиббона. Для него, просве­тителя, смысл происшедшего сводился к победе веры над разу­мом и концу великой культуры. А то, что идет ей на смену, имеет ли право носить имя «культуры»?

Одним из первых это слово в сегодняшнем его значении упот­ребил немецкий современник Э. Гиббона — И. Г. Гердер. Он бы ответил утвердительно на этот вопрос, ибо в отличие от идеи цивилизации, расставляющей народы по ступеням, разделяя их на более и менее развитые, идея культуры была им выдвинута, чтобы подчеркнуть всеобщее культурное равноправие: «...одна цепь культуры соединяет все нации»¹. Все, как бы далеко или, напро­тив, недалеко не продвинулось у них дело просвещения. Нет чело­веческой жизни вне культуры, ибо культура — это лишь другое название для жизни человека, предполагающее ее существование в устойчивых формах, в соответствии с определенными внутренними законами, которые и нужно научиться понимать.

От устного слова к письменной культуре

От варварства к христианству... Путь, на который варварские племена вступили довольно рано, но он от этого не оказался ни легче, ни короче. В конце VI в. епископ Григорий Турский кратко и жестко определил, что означало такого рода обращение: «...по­читай то, что сжигал, сожги то, что почитал»².

Вожди племенные быстро поняли политическую выгоду хрис­тианского монотеизма — веры в единого Бога, подсказывающей аналогичную модель государственной централизации. Обращение в христианство происходило широко: рубили, топили, жгли преж­них идолов. Но что было делать с памятью, с сознанием? Не деся­тилетия даже, а века уйдут на то, чтобы забылись народные пре­дания и потускнели древние мифы.

¹ Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. — М., 1977. — С. 441. ² Турский Г. История франков. — М., 1987. — С. 50—51.

Миф

Миф — одно из важнейших слов в мировой культуре. Великое и таинственное слово, неуловимое в своей изменчивой много­значности. И все-таки: что такое миф?

Если сказать очень кратко, миф — это история об истории. Со­бытия, происходившие когда-то и происходящие сегодня, мы называем историей. Но этим же словом мы называем рассказ об этих событиях. Мы живем в истории и мы рассказываем историю, а миф — событие, отраженное в нашем сознании. Смысловое про­странство мифа простирается между первым и вторым значением слова «история», включая оба, сливая одно с другим до нераз­дельности, до неразличимости того, что было в действительно­сти, и того, что возникло при позднейшем пересказывании со­бытий.

Неразличимость

Неразличимость — это одна из характеристик мифа. Миф не знает различия, например, между правдой и вымыслом. Он сам для себя высшая и единственная правда, закрепленная в рассказе, в слове. Миф не различает общего и индивидуального, поскольку сам он всегда — форма коллективного сознания и веры. Когда-то миф был сознанием рода, сегодня же мы сетуем, что нам навязывают мифы, мифологизируют нашу картину мира mass media — сред­ства массовой информации. Мы все коллективно начинаем верить (одни больше, другие меньше) в то, о чем нам сообщают в свод­ках последних известий. Мы ведь знаем не сами события, а рас­сказ о них, историю об истории, т.е. миф.

Так что не думайте, будто миф умер. Миф вечен, во всяком случае пока существует общность людей. Наше сегодняшнее отли­чие состоит лишь в том, что миф не единственная форма нашего знания о мире. Мы пытаемся посмотреть на него со стороны, раз­гадать его, выйти из-под его власти. Нам это удается реже, чем мы надеемся. У истоков же человеческой культуры существовал толь­ко миф, родившийся вместе с первой мыслью человека и закреп­ленный в слове.

Мифологическим мышлением управлял закон аналогии: человек мыслил окружающий мир подобным самому себе, т.е. прежде всего живым, одухотворенным. На языке терминов это носит название антропоморфизм ¹(от сочетания греческих слов «человек» и «фор­ма»). Впрочем, и это пришло не сразу. Вначале человек вовсе не ощущал своей отдельности от того, что его окружало. Все слива­лось в одухотворенной неразличимости единой природы, легко пе­ревоплощалось одно в другое, сказочно меняло обличье. Все было всем, или, если воспользоваться образом Тютчева, — «все во всем».

Мы сегодня склонны думать, что создание метафор — приви­легия поэта. Хотя, конечно, метафора — один из смысловых пу-

¹ Антропоморфизм — наделение человеческими свойствами явлений приро­ды, животных, предметов, а также представление богов в человеческом образе.

держала перо, культура все в большей мере переносила себя на бумагу и все менее оказывалась зависимой в своем возрождении от возрождения политической идеи — союза духовных и светских властей.

К тому же союз империи с Римом явно расстроился. Та и дру­гая сторона хотела главенствовать и диктовать условия. Миновал X в. — век унижения папства. Папа Григорий VII (1073—1085) провел реформу церковного устройства, направленную на уста­новление порядка более жесткого, карающего как распущенность священников (запрет на брак, на продажу церковных должно­стей), так и нерадивость верующих. В отношениях со светскими правителями главным пунктом была борьба за инвеституру — право назначать и перемещать епископов. Григорий оставил это право за собой. Его реформа получила название григорианской и нашла вы­ражение в документе «Диктат папы». Диктата духовной власти не приняла светская — император Генрих IV. Борьба шла с перемен­ным успехом: то папа отлучал императора от церкви (1077) и тот смиренно являлся с покаянием в замок Каноссу («идти в Канос­су» стало метафорой для обозначения унизительной капитуляции), то император изгонял папу из Рима, чтобы вскоре бежать оттуда самому.

Новая острота противостояния свидетельствовала об одном: и духовная власть и светская окрепли настолько, что чувствовали себя готовыми для борьбы за первенство. А сама эта борьба уже отнюдь не исчерпывалась противостоянием или союзом Рима и империи. За всем этим просматривалось нечто более важное: про­тивостояние духовной и светской культуры, последняя из которых была готова заявить права на большую самостоятельность.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: