Эволюция системы конвентов

(Продолжение)

Когда разразился кризис¹¹⁰, вызванный вопросом о невольни­честве, старые партии стушевались, но система организации, бла­годаря которой они держались против ветра и бурь, их пережи­ла. «Республиканцы», представлявшие собой новое течение в жизни партий, восприняли гибкую организационную технику; пользование ею было настолько обычно, что она утвердилась са­ма по себе, как факт почти что естественного порядка. По мере усиления могущества новой партии она привлекала к себе про­фессионалов и паразитов политики, желавших прокормиться около партии; техника конвентов, владеть которой они научились с таким искусством, значительно облегчала им доступ в партию, Моральные принципы, лежавшие в основе партии республикан­цев, и благородный энтузиазм, который воодушевлял ее сторон­ников, не позволили заинтересованным политикам стать ее хозя­евами, но тем не менее эти политики составляли значительный элемент в партии. Даже при выборах самого Линкольна влияние профессионалов сыграло не меньшую роль, чем искренняя пре­данность принципам. Действительно, этот выбор был сделан по соображениям «пригодности», согласно традиции национальных конвентов; но на этот раз интриганы конвента ошиблись. Лин­кольн оказался человеком великой души, смелым, решительным, человеком, какие редко встречаются на протяжении ряда веков.

Но хотя эти выдающиеся качества и помогли ему победить колоссальное восстание Юга, он все же не мог использовать их в борьбе против политических традиций, завещанных старыми партийными организациями, - - против круговорота и системы до­бычи. Так как раскол отбросил большинство демократов на сто­рону врагов Союза, республиканская партия сделалась его глав­ной, если не единственной поддержкой, и спасение самого Со­юза, казалось, требовало, чтобы республиканская партия была поддержана какой бы то ни было ценой и чтобы государственные должности были предоставлены только ее сторонникам. Таким образом, толпа соискателей должностей, главным достоинством которых был их республиканизм, быстро добилась своей цели. Чтобы освободить им место, произошла одна из самых ужасных гекатомб чиновников, какую только знает история американского государства,

После войны республиканская организация наводнила Юг. Этой страны до сих пор почти не коснулась система, введенная джексоновской демократией после гибели управления лидеров, воплощенного в избирательном кокусе. Те социальные и эконо­мические условия, которые благоприятствовали учреждению и развитию партийных организаций на Севере и на Западе, не существовали на Юге. Юг и остальная часть Союза фактически соcтавляли две нации, две различные расы, причем каждая из них имела свою особую цивилизацию. В то время как на Севере цар­ствовала паровая машина, невольнический Юг оставался страной по существу земледельческой, с редким населением и относи­тельно небольшими и незначительными городами. Рабский труд исключал всякое свободное проявление и держал Юг в стороне от экономического движения, словно вихрь увлекавшего Север и Запад. Все это сделало невозможным развитие среднего обес­печенного класса, состоящего из мелких землевладельцев, подо­бных тем, которые составляли моральное могущество Новой Ан­глии, промышленников, фабрикантов, почтенных коммерсантов, крупных ремесленников, черпающих в своей материальной неза­висимости и одержанных благодаря твердой и свободной воле успехах сознание своего достоинства как человека и гражданина. Кроме довольно ограниченного числа плантаторов, помимо чер­ных рабов, имелась жалкая кучка людей белой расы, прозябавших в невежестве и бедности, свободных телом, но благодаря своей нищете находившихся в полной экономиче­ской и политической зависимости от плантаторов, Будучи един­ственными держателями ценностей, плантаторы составляли в штате господствующий класс, который являлся открытым отрица­нием демократии; республиканская форма, предписанная консти­туцией Союза, прикрывала там олигархическую власть, которой пользовалось несколько тысяч богатых плантаторов. Привлекая в свой круг менее богатых плантаторов и людей свободных про­фессий города, этот класс осуществлял социально-политическое управление лидеров.

Такое положение вещей создавало политическую атмосферу, очень неблагоприятную для развития и расцвета двух главнейших элементов политической жизни штатов Севера, а именно: демок­ратического формализма, завладевшего умами, и того вида наем­ных политиков, которые в силу этого формализма овладели по­литическим механизмом. Масса избирателей не нуждалась ни в абстрактном понятии регулярности, ни в формальных решениях конвентов, т.е. в представительстве, чтобы определить свое по­литическое поведение; они все следовали со слепой верой за людьми, с которыми их скрепляли как бы феодальные связи; каждое знатное семейство имело свою политическую клиентелу ^с ополчением, являвшимся по первому зову. С другой стороны, независимо от ограничений избирательного права, которые пре­обладали в старых штатах Юга, политика и главные государствен­ные должности являлись фактически монополией господствую­щего класса. Политика являлась для них не столько карьерой, сколько призванием, и молодые люди из хороших семей посвя­щались ей с ранних лет. Почти всегда из этого класса общества и людей, его окружавших, выходили члены избирательных собра­ний и, в частности, конгресса. Других выборных должностей было немного, и большинство их заполнялось исполнительной вла­стью или законодательным собранием. Точно так же необходи­мость избирательных махинаций партии не ощущалось здесь в той мере, как на Севере и на Западе, и система конвентов на Юге не приобрела такого значения. Очень часто, не получив подтверждения от какого-либо конвента, кандидаты сами себя пред­лагали избирателям, что на Севере было почти невозможно. На Юге также не нужны были и комитеты для обработки избирате­лей. Обычно кандидаты не вмешивались в избирательную стряп­ню, и полем их деятельности являлась трибуна, с которой они, споря с кандидатами противной стороны, устраивали для народа и самих себя словесные турниры, льстившие их рыцарским вку­сам. Победитель дебатов делался победителем и на выборах. Мо­нополизируя политику, члены господствующего класса не делали из государственных должностей средства персонального обога­щения: они в них искали удовлетворения своего честолюбия и тщеславия. Мелкие должности, не удовлетворявшие этим требо­ваниям, предоставлялись людям, приближавшимся к типу «поли­тиков» Севера, и поэтому-то этот тип был на Юге незначитель­ным и хилым; политические профессионалы играли там совер­шенно второстепенную роль.

Все это изменилось после гражданской войны, когда победи­тели предоставили избирательное право невежественной и гру­бой массе освобожденных негров и обезглавили старое управле­ние лидеров, лишив политических прав лиц, принимавших уча­стие в расколе, Прежнее политическое общество распалось, а новое представляло собою еще разрозненные элементы. Респуб­ликанская партия постаралась их объединить как для того, чтобы укрепить результаты своей победы, и в частности эмансипацию негров, так и для того, чтобы увековечить свою власть. Для этой цели партия пользовалась уловками организации, употреблявши­мися на Севере. Негры это восприняли с необычайной быстро­той; ничего не понимая в существе политики, они великолепно усвоили ее внешнюю сторону, приемы и хитрости организации, коварство и каверзы, процедуры собраний, и в скором времени они стали в конвентах и комитетах как ветераны. Ими руководи­ли белые, частью прибывшие из штатов Севера и получившие от отчаявшихся побежденных кличку, сделавшуюся общепринятой и перенесенную затем в Англию. Эти авантюри­сты нашли там же сообщников в лице «презренных белых», ото­рвавшихся от своих старых социальных связей вследствие паде­ния рабства, и с помощью негров, завербованных в республиканскую организацию, они за­владели избирательной машиной. Овладев властью, негры и их белые руководители отдались беспримерному грабежу государст­венного имущества.

Они заставляли вотировать в законодательном собрании воп­рос о государственных рентах, предназначенных на покрытие расходов по никогда не предпринимавшимся общественным ра­ботам, делили между собой вырученные деньги, заставляя пла­тельщиков вносить новые налоги; они производили явно подлож­ные платежи, в которых совершенно фантастическим образом увеличивались расходы, произведенные на меблировку канцеля­рий и т.д., украшая их, например, часами стоимостью в 840 дол­ларов за штуку, люстрами в 650 долларов. Государственные дол­жности были розданы невеждам: в одном штате было больше двухсот магистратов негров, не умевших ни читать, ни писать; правосудием торговали, как на рынке.

В то время как вожди организации, в большинстве случаев просто хищники, были заняты сбором добычи, глав­ные вожди дергали за веревочки из Вашингтона, утверждали кан­дидатуры на более значительные посты в штатах Юга и заставля­ли действовать в интересах своей политики руководителей этих штатов, не зная или не желая знать, что там происходило под уп­равлением. Необходимо было, чтобы республикан­ская организация удержалась на Юге какой бы то ни было ценой. Само союзное правительство, администрация президента Гранта не раз предоставляла в распоряжение организации вооруженную силу во время избирательной борьбы¹¹¹.

Бесчинство республиканской организации, эксплуатировав­шей голоса негров, вскоре оттолкнуло и заставило стать в оппо­зицию почти все честное население белой расы; сознание униже­ния быть управляемыми вчерашними рабами и обираемыми без пощады их руководителями, застави­ло белых забыть о всех своих политических разногласиях. Они объединились под вывеской партии демократов, не интересуясь ее принципами, лишь потому, что она стояла в оппозиции к ре­спубликанской партии, партии черных; они неизменно голосовали за мероприятия и кандидатов демократической партии, были ли они хороши или плохи. Весь Юг застыл в таком положении, почему и заслужил название «Твердый Юг». Политический формализм пронизал его существование. Относительная свобода мыслей в отношении партий, существовавшая до войны на местных выборах и иногда на некоторых других, исчезла совершенно. Партийная организация, так редко встречавшаяся на Юге до войны, утвердилась там неограниченно со всей своей системой регулярных назначений. Белым, стоявшим за организацией демократической партии, скоро удалось свергнуть республиканцев на Юге и свести негров к бесправному состоянию.

«Твердый Юг» тем не менее существовал: о нем заботились «политики», чтобы сохранить свои должности. Появившись на сцене в виде и их подручных, негри­тянских политиков, как республиканцы, они вскоре появились также и в оппозиционном лагере. Старые лидеры демократов, вновь приобретая свое влияние, не смогли больше проводить сво­его политического влияния в прежних условиях после расшире­ния избирательного права и развития на Юге системы партийных организаций. Им нужны были многочисленные посредники меж­ду ними и избирательными массами. Эту обязанность сейчас же взяли на себя наемники, примкнувшие к знамени демократов, Общее успокоение и чудесное экономическое превращение, ко­торое Юг испытал после войны, лишь способствовали увеличе­нию шансов профессиональных политиков, поглощая живые си­лы страны в промышленности и торговле и создавая политико-со­циальное положение, подобное Северу. Чтобы им не помешали воспользоваться добычей, политики, несмотря на происшедшие глубокие перемены, удерживали население на старых позициях, Одни продолжали бить в набат против «господства негров», а другие агитировали за «кровавую рубаху» войны против «мятеж­ников», Так как казалось, что опасность всегда близка, вернопод­данные партии должны были продолжать слепо вотировать в их пользу не только на Юге, но везде, где были республиканцы и демократы. Весь Союз таким образом стал солидарен с «Твердым Югом», к наибольшей выгоде партийных организаций, К этому присоединились еще многие другие последствия войны, значение которых во многом превзошло значение нового положения ве­щей, создавшегося на Юге, и которые послужили толчком к даль­нейшему развитию организаций.

III

Война произвела глубокие изменения во всей национальной жизни, она придала новый характер политическим, экономиче­ским и моральным отношениям. В политической жизни произош­ло чрезвычайное развитие централизации. Авторитет Союза над штатами возрос как в области конституции, так и в повседневной политической жизни, В экономической жизни развилась еще большая концентрация. Расширение сети железных дорог и теле­графа сократило расстояния и уничтожило естественную изоля­цию, в которой находилось до сих пор население штатов. Боль­шие промышленные предприятия, созданные колоссальной кон­центрацией небольших капиталов, распространившиеся с одного конца Союза на другой, объединяли жителей различных штатов общими интересами. После окончания военных действий населе­ние, вернувшись к мирным занятиям, с еще большим рвением ус­тремилось в погоню за обогащением — «делать деньги», так как оно долгое время было сковано тревогами войны. Вследствие колебаний в ценности бумажных денег, в изобилии выпущенных на нужды войны, спекуляция охватила всех и вскоре знала границ. Аппетитам и вкусам было предоставлено сво­бодное поле действий. Все считалось позволенным. Успех или делание успеха, казалось, все узаконивали. Этот грубый матери­ализм удваивался безбрежным энтузиазмом, вызванным войной. Союзу были принесены колоссальные жертвы, миллионы рабов _призвали к свободе; этим гордились, упивались патриотизмом тем охотнее и искреннее, что он хорошо маскировал упадок нацио­нального характера. Чтобы использовать ценность этого патрио­тизма, вызываемые им чувства вложили в партию Союза, партию республиканцев, как капитал, который надо было сохранить и за­ставить приносить прибыль; в партию был влит весь собранный в борьбе моральный энтузиазм, и чувство к партии усилилось. До­вольно сильное до войны, оно было почти суеверным; теперь же оно вылилось в страсть, зародившись в условиях личной заинте­ресованности, оно очистилось в горниле гражданской войны, что­бы появиться в сиянии идеала. Эта экзальтация чувств к партии еще надежнее отдала гражданина, связанного по рукам и ногам, в распоряжение партии, воплощенной в ее организации. Видя, что моральные источники ее влияния расширяются, организация произвела в своем механизме значительные улучшения, усилив централизацию, что дало ей возможность еще большего захвата влияния над массами избирателей. Опираясь на необычайное раз­витие железнодорожной и телеграфной сети, усилившаяся цент­рализация крепче связала между собою различные части органи­зации и укрепила связь партии с ее членами. Но при всем этом жизнь организации больше, чем когда-либо, была лишена непос­редственности и искренности. Неограниченная власть маленькой группы дельцов, которые все обделывали за кулисами, воскреси­ла старое название кокуса — в смысле тайного совещания и за­говора, и это название стало применяться к демократизирован­ной системе организации партий. Профессиональные политики под руководством вожаков и интриганов действовали с таким единодушием и такой полной несознательностью или безразличи­ем к добру и злу, что они походили на автоматически и слепо Действующий механизм машины. Сходство было настолько силь­ным, что термин «машина» укрепился за организацией как про­звище, которое употребляется до сих пор чаще, чем название «кокус».

IV

Таща за собой, как на буксире, весь избирательный корпус, организация с тем большей легкостью могла взять на себя госу­дарственные функции, созданные выборами. Исполнительная власть, от которой зависели должности союзных учреждений, в которых нуждалась организация для поддержания своей машины, была ей особенно нужна. После введения системы добычи орга­низация всегда оказывала плохое влияние на осуществление патронажа (права президента производить назначения). Организация партии, конвент ее делегатов, намечали президента и, может быть, извлекали его из неизвестности; бесчисленные комитеты этой организации обрабатывали избирателей, чтобы собрать голо­са в его пользу; словом, он был созданием организации, Мог ли он ее забыть, будучи у власти, не являлось ли это контрактом в отношении ее вождей, даже если он и не взял на себя ясно вы­раженных обязательств? Сам Линкольн в борьбе с этим роковым положением должен был неоднократно отступать. Поэтому неу­дивительно, что наследники великого президента не проявили большой твердости. Стремление быть вновь избранным, охваты­вающее всех избранных в первый раз президентов, только уве­личивало склонность к соглашениям в отношении местных вож­дей организации.

Между тем личные обязательства не были единственными, о которых президент уславливался. Система партий сделала из гла­вы государства главу партии или же уполномоченного власти, ко­торый, прибыв в Белый дом, получал на хранение судьбы своей партии. Так как успех партии на выборах зависел от активности действий организации, президент должен был остерегаться ее ос­лабить и охладить пыл и рвение многочисленных работников (\уогкег5), которые руководили массами избирателей. Таким обра­зом, когда после сражения вождь местной организации приходил просить президента предоставить его помощникам обещанные им должности, президент должен был соглашаться, так как, отказав, он уничтожил бы вместе с авторитетом местных вождей и успех партии в округе.

Наконец, условия его конституционного положения заставля­ли президента искать опоры у членов конгресса. Конституция ус­тановила полное разделение властей, организовала законодатель­ную, исполнительную и судебную власть как координированные между собой и являющиеся противовесом одна другой; однако, чем больше развивался Союз, чем больше осложнялась его по­литическая жизнь, тем менее становилось возможным законода­тельной и исполнительной власти действовать раздельно и по-разному. Будь то по вопросу законодательных актов или годового бюджетного назначения, законодательная власть должна была договариваться с исполнительной властью и согласовывать с нею свои действия. Но так как они не могли встречаться публично, представители той и другой власти были вынуждены сговаривать­ся и торговаться на стороне, по углам, где законодательная власть, сильная своим правом принимать или отклонять законо­проекты, оказывалась в более выгодном положении.

Кроме того, законодательная власть имела формальное пре­имущество перед исполнительной, в силу самой конституции, ко­торая отступала в некоторых отдельных случаях от принципа раз­деления обязанностей и передавала на одобрение сената ратифи­кацию договоров и утверждение назначений на важные должности. Сильно ограниченный с разных сторон законодательной вла­стью, исполнительный орган вынужден был ей уступать, и для своего существования он должен был покупать содействие членов конгресса ценою тех благ, которые находились в его распо­ряжении. К середине XIX века эта практика сделалась обычной: и Пирс и Бьюкенен покупали законодательство, как на рынке, в обмен на должности, распределяемые ими по протекции сената _и депутатов.

В то же время законодательная власть сделалась крепостью вождей партийной организации. Так как места в конгрессе явля­лись наиболее высокими выборными постами, которые можно было получить при помощи организации, местные вожди, естест­венно, жаждали этих мест для самих себя, и, когда машина до­стигала силы, позволяющей ей действовать наверняка, она сис­тематически предоставляла своим вождям эти высокие избира­тельные должности. Им принадлежала вся выгода тех преиму­ществ, которые приобрела законодательная власть над исполни­тельной. Сильные ее слабостью, вожди организации, превратив­шись в членов конгресса, вынудили исполнительную власть пере­дать им без ограничений все союзное управление. В первую оче­редь выгода от этой привилегии досталась сенаторам, которым их конституционная власть, так же как и особый престиж, заключа­ющийся в их мандатах высших представителей штатов, обеспечи­вали наибольшее влияние. Они регулярно председательствовали при распределении должностей в своих штатах. По конституции сенат, облеченный властью утверждать большинством голосов важнейшие президентские назначения, сделал неписаным зако­ном, милостью сената, исключительное право сенаторов каждого штата принять или отклонить предложение президента, относя­щееся к его штату; остальные же сенаторы становились на сто­рону своего коллеги, не вникая в суть дела. В таких условиях президенту было бесполезно отклонять рекомендации сенаторов. На практике, правда, существовали исключения, но обыкновенно фактически выбор делал сенатор, а президент лишь подписывал. В конечном итоге правительство, установленное конституцией, оказалось лишенным одной из своих основных функций в пользу частной организации, выдвинувшейся с этих пор наряду с ним в качестве своего рода контрправительства.

 

V

 

Таково было положение, когда Грант поселился в Белом доме. Его колоссальный престиж и неограниченное доверие республи­канских масс, поднявших его к власти, не помогли ему в борьбе этим положением. После нескольких мягких попыток сопро­тивления он сделался его соучастником. Организация открыла более, чем когда-либо, свободный путь контингенту наемников, ее наполнивших, и открыла в общественной жизни новую эру скандалов и коррупции, которая напоминала и превзошла наиболее плохие дни времен Джексона. Общественное мнение в большей своей массе не протестовало: оно разрешало все, загипнотизиро­ванное воображаемыми опасностями, угрожавшими Союзу со стороны «мятежного» Юга, «Все еще боялись мертвых львов го­сударственного раскола и рабовладения, больше, чем живых со­бак государственной коррупции». Пока Грант стоял у власти, бы­ли по крайней мере уверены в том, что порядок вещей, установ­ленный благодаря его победам, не будет поставлен под сомнение, а кроме того, вообще дела шли не очень плохо и можно было легко заработать деньги.

Преемник Гранта — Гейс¹¹², который прошел в республикан­ском национальном конвенте как «темная лошадь» (с!аг1с Ьогзе), оказался совершенно честным человеком. Принимая кандидату­ру, он объявил себя врагом системы добычи: «Эта система дол­жна быть уничтожена. Необходимо, чтобы реформа была насто­ящей, радикальной и полной». Выбранный в 1876 г., он реши­тельно занялся реализацией своих обещаний. Но тогда большая часть вождей партий, которые привели его к власти, вожди ор­ганизации восстали против него. По подстрекательству председа­теля организации Нью-Йорка и сенатора этого штата Роско Кон-клинга, сенат, пользуясь своим правом отклонять президентские назначения, препятствовал действиям президента и парализовал его стремление освободить государственные учреждения от по­литиков. Гейс упал духом и ослаб. На одно хорошее назначение он делал два скверных под давлением партии. Поведение органи­зации сделалось более скромным, но машина продолжала рабо­тать полным ходом.

Наученный горьким опытом Гейса, его преемник¹¹³ Гарфилд совсем не проявил намерения отнять у членов конгресса права назначения на должности. Однако несмотря на то, что он цели­ком поддался системе добычи, он вызвал против себя с момента своего появления жгучую ненависть уже известного Роско Конклинга, так как сделал несколько назначений помимо и даже на­зло Конклингу, Между президентом и сенатором разразился серьезный конфликт, который вскрыл, до каких пределов могли дойти наглые намерения могущественных руководителей партий­ной машины. Между тем вожделения, порожденные добычей, вызвали еще более важное происшествие: среди орды попроша­ек с мест, которые наводнили Вашингтон, оказался человек, ко­торый, разочаровавшись или потеряв терпение, убил президента. Встряска, полученная общественным мнением в результате этого трагического конца, заставила конгресс принять закон, который должен был оградить от фаворитизма администрации или, что сводилось к тому же, — от произвола членов конгресса, извест­ное число должностей, сохраняя их для заполнения в порядке конкурса. Эта реформа, проведенная в 1883 г., как это будет видно дальше, послужила началом важного движения в политической жизни Соединенных Штатов, но она все же не смогла восстановить прерогативы президента в деле назначений и полоясить конец их узурпации со стороны членов конгресса. Доста­точно здесь лишь отметить, что назначения, на которые прези­дент должен был получать утверждение сената, не затрагивались новым законом, так как вмешательство сената в этих случаях быkо установлено конституцией. Первым реальным результатом, вызванным пробуждением общественного мнения, явилось то, что ряды республиканской организации были прорваны; был по­ложен конец монополии власти, которой она владела почти чет­верть века, и на пост президента под знаменем демократов был призван человек гражданского мужества и исключительной чест­ности — Гровер Кливленд, Но карьера этого президента¹¹⁴, ко­торый, держа себя независимо, пролил такой яркий свет на ис­полнительную власть, как нельзя лучше доказала, как трудно президенту, чтобы не сказать невозможно, в вышеуказанных ус­ловиях обуздать партийную организацию. На почве больших эко­номических проблем, как, например, денежной системы и систе­мы таможенных тарифов, которые непосредственно касались ма­териального благосостояния нации, президент вел с мятежным сенатом храбрую войну, особенно в течение своего второго из­брания 1893—1897 гг.; но, когда дело касалось назначений на должности, этот боевой пыл ослабевал и смягчался обоюдными уступками¹'⁵.

Республиканский президент, который заполнил междуцарст­вие демократов между первым и вторым президентством Клив­ленда, Бенджамин Гаррисон возобновил самые худшие традиции системы добычи. В течение одного года 30000 служащих депар­тамента почты были- смещены только за их принадлежность к де­мократической партии. Злоупотребление государственными дол­жностями со стороны партии достигло высшей меры беззаконий, распространившись на самый кабинет, как бы выставленный на публичный торг: владелец крупного универсального магазина в Филадельфии был награжден министерским постом за то, что снабдил комитет, руководивший президентскими выборами, зна­чительными суммами, причем большая их часть была открыто употреблена на покупку голосов. Президент был создан, и ана­логичные факты имели место при каждом из последующих пра­вительств: при Кливленде и при Мак-Кинли. Общее отношение Мак-Кинли¹¹⁶ к системе добычи было менее всего революцион­ным. Умудренный опытом своего предшественника Кливленда, он прежде всего хотел быть в мире с сенатом и со всей партией и ^с первого дня отказался в пользу членов конгресса от своего права участия в назначениях на должности с такой мягкостью и так последовательно, как будто это было формально предписано кон­ституцией. Его преемник Рузвельт¹¹⁷, при всей своей храбрости, всей своей огромной популярности в стране, не достиг боль­шего, чем Кливленд, в деле обуздания сената. Он совсем не хотел ссориться с партийной организацией и, выказывая до неко­торой степени свою независимость, старался, насколько возмож­но, действовать согласованно с партией и быть ей приятным. Президент Тафт¹¹⁸ следовал той же традиции.

VI

Фактически имея в своих руках назначения на государствен­ные должности, партийная организация решила обложить всех чиновников пропорциональной и прямой данью. Эта мера была введена во время правительства демократов в течение десятиле­тия 1840—1850 гг. робко, медленно и с соблюдением тайны. В течение следующего десятилетия она приняла широкие размеры и при Бьюкенене уже установилась твердо и основательно. Ма­шине республиканской партии было суждено после войны дове­сти до совершенства систему контрибуций, или, вернее, вымога­тельств. Она это делала с полным спокойствием и бесцеремонно­стью. На всем протяжении Союза союзные чиновники должны были платить определенный процент с своего жалования под ви­дом взносов, обозначенных смягчающим названием «доброволь­ных». Вскоре появилось до пяти категорий различных сборов, налагаемых на несчастных служащих: сборы союз­ные, штата, муниципальные, участковые, окружные; часто они об­лагались этими налогами несколькими комитетами за раз.

Мнимой целью этих сборов было пополнение расходов по проведению выборов, как, например, расходов по печати, почто­вых и других законных расходов. Часть собранных денег дейст­вительно употреблялись для этих целей, но большая часть шла на подкуп избирателей, местным деятелям машины, ее работникам. Мотивом, приводимым для того, чтобы за­ставить плательщиков подчиняться, являлась необходимость не­допущения возврата к власти противной партии, которая бы их сместила и предоставила их места своим сторонникам. Но еще больше влияла на чиновников боязнь быть смещенными своей собственной партией или скомпрометировать свое продвижение по службе, если они откажутся от этих податей. Ни материаль­ное положение, ни возраст, ни пол не вызывали снисхождения у комитетских сборщиков. Все те, кто состоял на службе како­го-либо государственного учреждения, платил контрибуцию: мальчики при конторах, рабочие морских арсеналов, прачки, не говоря уже о преподавателях и преподавательницах. Безразличие и даже попустительство правительства были обеспе­чены партийной организацией республиканцев почти в течение всего времени, пока она стояла у власти. Грант и его заместитель Гейс не раз приостанавливали уплату этих податей, но их запре­щения оставались мертвой буквой. Однако под давлением обще­ственного мнения, которое со временем становилось все менее снисходительным к этим злоупотреблениям, был издан уже ранее упомянутый закон 1883 г. о допущении на союзную службу _в порядке конкурса; при помощи этого закона пытались устра­нить зло политических податей путем формальных предписаний, сопровождаемых санкциями уголовного кодекса. Этот закон ог­раничил зло, но был далек от того, чтобы его уничтожить.

Подати, взимаемые с чиновников, соответствовали контрибу­ции, которой облагались кандидаты на выборах. Опираясь на предрассудок, или, как это называлось, принцип регулярности, который сделал невозможным для каждого искателя выборной должности предстать перед избирателями, не получив от партий­ной организации официальной кандидатской грамоты, партийные машины получили возможность распространить практику податей на кандидатов еще с большим успехом, чем на чиновников. Пред­лог необходимости производства расходов, связанных с выбора­ми, являлся более убедительным для кандидатов, и они вносили более или менее крупные суммы в кассу партии; но до войны эти подати были довольно скромными, иногда даже минимальными. С развитием же партийной машины денежные взыскания с канди­датов сделались строго обязательными и привели к чрезмерным цифрам, которые зачастую превышали итог того, что искомая должность могла дать по крайней мере законным путем. В боль­ших городах, с Нью-Йорком во главе, практика выработала сво­его рода тариф для каждой категории служащих в соответствии с продолжительностью служебного периода и важностью зани­маемого места. Так, например, должность судьи, другими слова­ми, выдвижение кандидатуры на эту должность — обходилось в 15 000 долларов; место в конгрессе оценивалось в 4 000 дол­ларов; за мандат законодательного собрания штата требовалось 1 500 долларов, такая же сумма за место «олдермена», должностного лица в городском совете и т.д.

Невозможность получить доступ на государственную долж­ность иначе, как таким путем, заставила многих абсолютно чест­ных и способных людей согласиться платить эти подати. Но мно­гие другие, попавшие на службу в силу системы податей, кото­рым не хватало знаний и честности, естественно, извлекали из своей службы все, что только могли, в течение короткого време­ни своих избирательных полномочий. Даже высшая магистратура не была пощажена, и были судьи (к счастью, эти случаи не были очень часты), единственной заслугой которых была подать, вне­сенная партийной машине. Таким образом, государственная служба, уже и так униженная применением системы круговорота и раздела добычи, получила новый смертельный удар от руки кокуса через систему податей: государственные должности факти­чески продавались с торгов. Организация окончательно показала себя с той стороны, которая ясно выявлялась уже давно: оправдывались вначале политическими соображениями, подчиненными Сужению партии, она опустилась до состояния промышленного предприятия по эксплуатации государственных постов и должно- стей; она покупала избирательные голоса в качестве сырья, пе­рерабатывала их в избирательные мандаты и перепродавала их под своей маркой с наибольшей выгодой.

Глава пятая

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: