Глава II. Экономическая культура и социально-экономическое развитие России

Культура производства

 

Исследование взаимосвязи особенностей экономической культуры с общественно-экономическим развитием и в особенности исследование, выполняемое в русле социально-философского знания, не может обойти своим вниманием и собственно российскую культуру. Наша позиция, согласно которой экономическая культура есть основание и источник культуры как таковой, позволяет говорить о специфике экономической культуры России как специфике культуры в целом и, следовательно, позволяет ответить на один из осевых вопросов отечественной философской мысли – относить ли наше общество к Западу или Востоку, считать ли его мостом между ними, или же Россия является особым миром – локальной цивилизацией.

К числу особенностей, если не собственно экономической культуры России, то её исследования мы можем отнести недостаточность философских трудов, которые отвечают установленным нами требованиям самобытности и практической значимости. Единственной концепцией такого рода в России оказался марксизм и его последователи, что в начале ХХ в. использовали марксистские идеи для преобразования российского общества, однако сам марксизм не являлся продуктом отечественной философской мысли и потому не мог в достаточной мере отражать специфику российской экономической культуры.

Совокупность этих факторов обуславливает и те отличия, что должно иметь исследование российской экономической культуры в сравнении с исследованием экономической культуры Запада или Китая. Когда нам потребуется исследовать экономическую культуру России, тогда в большей мере нам потребуется обращаться к действительным условиям хозяйственного развития российского общества, а не к концептуальным философским трудам. Вместе с тем, содержание уже проделанной нами работы в отношении тех обществ, где мы могли делать определенные выводы из непосредственно философских парадигм, позволяет нам соотносить фактический материал с универсалиями экономической культуры, обозначенными в зарубежных источниках и на этих основаниях выполнять уже собственные теоретические построения.

"Специфика историко-материалистического подхода требует не только раскрытия существующих сегодня социальных особенностей экономической культуры России, но и обозначения логики их генезиса. Хронологически первым крупнейшим производительным классом в России, как, впрочем, и в других странах, были крестьяне. По этой причине рассмотрение особенностей российской культуры производства в историко-материалистическом ключе следует начинать с аграрного этапа, а точнее, с производства зерновых хлебов.

Среди особенностей ведения аграрного хозяйства в России, в сравнении с иными странами, следует отметить малую продолжительность рабочего сезона и низкое плодородие почв, характерное для большей части территории. Такие производственные условия в доиндустриальную эпоху требовали высокой концентрации труда в краткие промежутки времени. Н. Г. Чернышевский, развенчивая представления о лености русского народа, писал: «Смешно говорить о наклонности к лени в человеке, который в пять или шесть месяцев должен запастись средствами к жизни на целый год»[90]. Климатические факторы обуславливали и сравнительно малые объемы прибавочного продукта, формируемого в сельском хозяйстве вплоть до индустриальной эпохи. Это создавало заведомо неравные условия для землепользователей центральной части России, в сравнении с их западными и восточными коллегами. Ввиду этих факторов экономическое развитие части русских земель на ранних этапах заметно отставало от уровня, достигнутого в более благоприятных для земледелия регионах.

Основной производственной единицей на заре становления аграрного уклада являлась деревня; наиболее трудоемким процессом в её создании было обеспечение поселения лугом и пашней, поселение без устойчивой земледельческой базы деревней не считалось, а называлось починком[91]. Термин крестьяне впервые появляется в грамоте митрополита Киприяна, датированной 1391 годом; около 1400 года крестьяне упоминаются как свободные люди, уплачивающие дань и торговые пошлины[92]. В это время мы не находим на Руси ни европейских ремесленных объединений, ни вольных городов, за исключением, разве что, Новгорода, который может быть отнесен к таковым.

Государство в рассматриваемом периоде можно разделить на две части сообразно производственно-хозяйственному принципу – центральную (Московскую) и северную (Новгородскую). Особенностью севера Руси было преобладание добывающего хозяйства. Земледелие здесь играло скорее вспомогательную роль, что явственно из потребностей Новгорода в поставках зерна из южных регионов. Важным элементом новгородской экономики была внешняя торговля. Основу экспорта Новгорода составляли продукты добывающего хозяйства[93]. В центральной части Руси основой хозяйства являлось земледелие, то есть центральная часть являлась носителем наиболее развитой культуры производства.

Города Руси того времени представляли собой административные и торговые центры, «многие села имели по городам свои дворы»[94]. В России переход ремесла в мелкотоварное производство растянулся на длительный промежуток времени. Редкие случаи проявления капиталистических отношений не оказывали влияния на традиционную систему хозяйствования. Отсутствие интенсификации разделения труда лишало предпосылок зарождения крупных производств (мануфактур), ремесло так же имело весьма слабое развитие. В отличие от стран Западной Европы, российские города не получили автономии. «Западноевропейский город был ремесленно-цеховым и торгово-гильдейским. Наши же города были в первую голову административно-военными, следовательно, потребляющими, а не производящими центрами»[95].

Во время появления крупных промышленных производств в России одним из их отличий от капиталистических мануфактур Западной Европы было использование крепостного труда в промышленности. Указ от 18 января 1721 года расширил область приложения крепостного труда, позволив покупку крепостных людям, не имеющим дворянского происхождения – купцам и промышленникам[96].

Внедрение этой формы трудовых отношений осуществлялось с сохранением за крестьянами земледельческого производства, определяя специфику разделения труда в России. Такая форма производственно-трудовых отношений, «неизвестная в Западной Европе»^[97], продолжала существовать вплоть до отмены крепостного права. Использование крепостного труда в промышленности обусловило развитие рынка рабочей силы как рынка с заниженными размерами заработной платы вольнонаемных рабочих^[98].

Показательно сравнение фактора дешевизны рабочей силы для России и Англии: причиной ускоренного роста британских производств была не только низкая себестоимость их промышленных товаров, достигнутая на ранних этапах благодаря дешевизне рабочей силы и суровому рабочему законодательству, но и обширные насыщенные деньгами рынки сбыта для этих товаров и наличие развитых транспортных каналов для их движения; в России же эти факторы существовали в той мере, что их влияние практически не ощущалось, а потому столь бурного роста мануфактур, происходившего на Британских островах, в России не было и не могло было быть. Тем не менее, промышленность в России развивалась и достаточно успешно. 1830-е гг. стали начальным этапом промышленного переворота в России, растянувшегося на длительный промежуток времени.

Д. И. Менделеев, известный прежде всего как химик, был не чужд и экономической науке. В одной из своих работ он, устанавливая причины медлительности развития российской фабрично-заводской промышленности, находил их в самом аграрном укладе, где все потребности крестьянского населения удовлетворяло сельское ремесло, а потребности крупных землевладельцев покрывал импорт^[99]. И, в дополнение к этому, Д. И. Менделеев писал: «Заводы и фабрики явились прежде всего там, где от увеличения народонаселения и от истощения или недостатка земли исчезали условия возможности беспредельного сохранения любезных народу патриархальных порядков, особенно же и ранее всего – в местностях соседних с Москвою, где имеется уже очень тесное население... на каждый километр приходится уже около 72 жителя»^[100]. Этот тезис интересен не только в отношении собственно становления и развития российского промышленного производства, но и в отношении много более общем и значимом, о чем мы скажем далее.

По словам О. И. Шкаратана, «со времен Золотой Орды, на Руси, а позднее в Российском государстве отдельный человек не мог быть собственником, а мог быть лишь владельцем. Верховным собственником, прежде всего земли, и высшей абсолютной властью над подданными являлось государство, которое стало со времен Ивана Грозного типичной деспотией»^[101]. С некоторыми оговорками с этим можно согласиться. Первая и наиболее важная оговорка – со времен ли Ивана Грозного Россия обрела черты восточной деспотии? Как мы предполагаем, такой порядок начал складываться много раньше – со времен монгольского завоевания. И причиной этого стало не привнесение монголами какой-то особой культуры, хотя и это оказало некоторое влияние. Основной же причиной этого стало самое завоевание и те разрушения, что были учинены монголами в землях южной Руси. Многочисленные жители этих земель бежали от завоевателей на север, и немалая их часть расселилась в княжестве Московском, занимая доступные к обработке земельные наделы. Такой неестественный прирост населения и привел к необходимости распределения земель, из которого происходит так называемый азиатский способ производства.

Причиной установления деспотического государства является не столько строительство оросительных сооружений, так как подобные сооружения (акведуки) строились и римлянами, сколько численность жителей государства и плотность его населения. М. Марини пишет, что развитие экономической культуры проходит через стадии, где на ранних стадиях участники обеспокоены проблематикой распределения  богатства, а впоследствии сосредотачиваются над вопросами его роста^[102]. Применительно к формированию азиатского способа производства этот тезис означает, что общества, где складывалась подобная форма общественных отношений, не имели возможности перейти к стадии роста по объективным причинам – нехватка пригодных к возделыванию земель при невозможности внешней экспансии. Строительство оросительных сооружений тут выступает скорее вторичным фактором и не является обязательным для появления деспотического государства. Основной же функцией бюрократического слоя в восточной деспотии будет являться не столько контроль строительства и эксплуатации оросительных сооружений, сколько оценка (обмер) и распределение средств производства (земель).

Возвращаясь к промышленному развитию России, заметим, что зачастую его связывают с деятельностью старообрядцев. Существует множество разнообразных, работ посвященных исследованию предпринимательской культуры старообрядцев, их взаимосвязи с концепциями нестяжательства и прочих... Несмотря на то, что все эти труды, несомненно, представляют интерес с культурологической точки зрения, значимость рассматриваемых в них факторов не столь велика для хозяйственного развития как это представляется. Не следует искать причин успеха старообрядцев в особой их духовной культуре и конфессиональной особенности, они лежат совсем в другой плоскости. Старообрядцы структурировались в форме общин, причем эти общины, в отличие от общин крестьянских, бывали весьма состоятельны и преследовали более серьезные цели, чем простое жизнеобеспечение. Для общин такого рода характерна внутренняя поддержка их членов, в том числе и поддержка финансовая. Эта поддержка нередко использовалась для реализации начинаний в сферах промышленности и торговли. И в данном случае старообрядческие общины мало чем отличались от еврейских или иных состоятельных этноконфессиональных сообществ. Проще говоря, община выполняла функции банка, кредитуя своих участников. В условиях неразвитой банковской системы люди получали важный инструмент хозяйственного развития и неоспоримое преимущество. Это единственная значимая причина обилия старообрядцев среди предпринимателей. Все же остальное – это лишь следствия. Понятно, что с наибольшей вероятностью ссуда будет дана человеку деловитому и ответственному, не склонному к мотовству и в наибольшей мере публично склонному выражать приверженность исповедуемым общиной ценностям. В действительности же приверженность человека к этим ценностям не может быть установлена никоим образом, как и то, сколько коммерческих людей объявили себя старообрядцами для извлечения из этого собственной выгоды.

К концу XIX века развитие российской производственной культуры не несло на себе каких-либо отпечатков самобытности или особости русского пути... Все что может быть отнесено к таковой, являлось либо проявлением обычного отставания от передовых обществ, либо не имело необходимой взаимосвязи с рассматриваемым нами вопросом. Мы полагаем неправомерным относить отсталость к специфике российской экономической культуры. Упомянутое нами отставание происходило из далеких от культуры предпосылок – удаленности крупных зарубежных рынков сбыта продукции и меньших объемов доступных внутри страны инвестиционных капиталов. Несмотря на бурное развитие промышленных производств, начало которого пришлось на 80-е годы XIX века, Российская Империя сохраняла многие пережитки аграрного хозяйственно-экономического уклада. Так к началу ХХ века многие из рабочих имели тесную связь с деревней, куда возвращались на время посевной и уборочной, а экономическая культура крестьян и рабочих не имела качественных различий. Рабочие зачастую приезжали в города лишь на сезон, в то время как их семьи оставались в деревне. Если говорить о заработке рабочих, то на 1911 г. их годовой доход достигал четверти дохода американского рабочего^[103].

Революция и последующие события, выраженные в интенсивной индустриализации и модернизации осуществлялась путем значительных государственных инвестиций в основные средства промышленности; хозяйство раннего СССР было производительным, что видно из внешнеторговых связей, однако существовала и добывающая компонента – СССР экспортировал лес, нефтепродукты, пушнину; промышленный рост приходился на тяжелую промышленность, уступая росту производства товаров народного потребления и пищепрома^[104].

В дальнейшем эта диспропорция лишь нарастала, так в 1966 году рост производства тяжелой промышленности превышал в 7 раз рост производства товаров народного потребления^[105]. К 1937 году 66% сельскохозяйственного ресурса было моторизировано, тяжелая промышленность постепенно перенаправлялась в ВПК. Об этом свидетельствует доля затрат на оборону в бюджете, которая в начале первой пятилетки составляла лишь 10%, а к концу третьей, то есть незадолго до начала войны, составляла уже 30%^[106].

Экономическое и правовое положение крестьян того времени едва ли можно назвать удовлетворительным: «С 1932 г. они не имели права сменить место жительства. Качество потребления продовольственных и особенно промышленных товаров, их количественный уровень отражали нищенское состояние жителей деревни»^[107]... Эту черту российской действительности отмечал еще Г. В. Плеханов: «...нужны были, во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Выбивая их из народа, правительство тем самым содействовало развитию...»^[108].

Важной переменой в положении тружеников села стала аграрная реформа Маленкова 1953 года. Произошедшее благодаря ей снижение административного давления на производителя привело к росту сельскохозяйственного производства. В дальнейшем Хрущев свернул с этого пути к простому наращиванию полей, тракторов и рабочих рук. Переход к экстенсивному хозяйству он совместил с отчуждением индивидуальных хозяйств в сферу бюрократического контроля, что «привело к очередной волне падения уровня сельскохозяйственного производства»^[109]. Двукратным снижением доли продукции индивидуальных хозяйств в товарообороте отразились эти перемены и на продуктовом рынке^[110].

В результате реформ, проводимых Хрущевым, индивидуальные крестьянские хозяйства, занимавшие «менее 10% сельскохозяйственных земель» и производившие около половины «мясомолочной продукции, овощей, фруктов, ягод» «были почти уничтожены»^[111]. Перед Советским Союзом встала необходимость начать закупки продовольствия на Западе. Произошло не просто огусодарствление производства, менялся сам характер экономической системы, её качество, её материальные основания. С началом закупок оплачиваемого сырьем и золотом зерна, СССР начал движение в сторону добывающей хозяйственной модели, что неизбежно должно было повлечь за собой общее падение культуры производства.

Развитие любой хозяйственной системы зависит от количества её внешнеторговых и внешнеэкономических связей, их структуры. Формирование азиатского промышленно-производительного комплекса происходило при прямом участии Запада, чьи производства постепенно переносились в азиатские страны. Запад оставлял у себя финансовый, юридический и маркетинговый компоненты производств, то есть, в глобализирующейся экономике именно эти услуги становились основой экспорта. Кроме того, Запад оставался основным потребителем производимых в Азии товаров. Такова была ниша, занятая Западом в мировом хозяйстве.

В чем же выражалась интеграция СССР в мировую экономику? Как было отмечено выше, частью товарных поставок за пределы советского блока было золото. В дальнейшем экспортные статьи пополнялись и другими металлами, а также углеводородным сырьем и прочими продуктами добывающего хозяйства. В 1966 году эти категории товаров составляли 38% в общей структуре экспорта против 6% в 1913^[112].

Кризис производительной промышленности, возникший в 70-е годы ХХ века, был преодолен Западом через снижение производственных издержек, в том числе и путем переноса производств туда, где можно было использовать более дешевую рабочую силу с низкими социальными издержками. СССР же, стремясь достигнуть западных стандартов потребления, наращивал собственную промышленность, которая, ввиду более высоких издержек и низкой мотивации работников, постепенно утрачивала конкурентоспособность^[113].

Промышленность весьма слабо была ориентирована на бытовые потребности населения, в 1967 году 75% промышленной продукции составляли средства производства[114], а на оставшуюся долю приходился еще и ВПК. Усиление регулирующей роли государства в сельском хозяйстве сопровождалось спадом производства. Попытка его преодоления была сделана путем увеличения капиталовложений. Помимо роста капиталовложений, наращивались и посевные площади, что дало краткосрочный эффект. К 1970 году «резервы незанятых посевных площадей оказались исчерпаны, и в следующей пятилетке темп развития сельскохозяйственного производства замедлился»^[115]. С середины 80-х годов в сельскохозяйственном производстве, несмотря на рост отраслевых инвестиций, обозначился спад. Валютные ресурсы, извлекаемые из добывающего хозяйства, направлялись на закупки продовольствия за рубежом. Эти внешние закупки по своим объемам были сопоставимы с внутренними^[116].

По итогам перестройки государство вышло из целого ряда отраслей промышленного и аграрного производств, что привело к значительному снижению объемов выпускаемой продукции и ликвидации предприятий. На спад повлияла неспособность партийной номенклатуры, приватизировавшей подведомственные предприятия, управлять имуществом на рыночных принципах, без постоянного государственного финансирования, без государственно-монополистической системы. Многие из них и сегодня владеют производственными площадями, оставшимися от советской промышленности, сдавая помещения в аренду малому бизнесу.

Среди причин снижения промышленного производства можно также отметить следующие: распад централизованной промышленной системы и системы государственных закупок, прекращение государственного датирования, утрату монопольного доступа на рынки стран соцлагеря, неконкурентоспособность отечественной промышленности в новых условиях. Советская промышленность функционировала благодаря монопольному доступу к рынкам стран советского блока, что в значительной мере защищало её от конкуренции с западными товарами. Разрушение Берлинской стены ликвидировало эту монополию, последовавшая за этим утрата промышленности была неизбежна. Сохранился интегрированный в мировую экономику ресурсный компонент, который уже тогда начал избавляться от существовавших за его счет структур.

Нетрудно заметить, что с того момента, когда основой государственного хозяйства начала становиться добывающая отрасль, тогда во всех прочих отраслях последовала постепенная либерализация, государство уходило из них, оставляя под своим контролем лишь жизненно важное. Современная хозяйственная система России, несмотря на прошедший комплекс либеральных реформ, осталась системой, базирующейся на институциональной собственности. Крупнейшие предприятия современной России сформировались еще в СССР и содержат многие элементы советской институциональной матрицы, сущность которой заключается в слиянии государственного управления с хозяйственной деятельностью.

Бюрократический формализм в отношении общественного производства и неповоротливость системы, обусловленная пятилетними производственными планами, формировали продукт не столько ради удовлетворения насущных потребностей населения, сколько для выполнения норм требуемой отчетности, исполнения всех индикативных показателей. Отсутствие рыночной системы, выполняющей функции обратной связи между производителем и потребителем, ставило народ в ситуацию ограниченного выбора, вынуждая приобретать, что есть. Философ Ю. Л. Неймер приводит в своей публикации данные проведенных в разных регионах СССР незадолго до его распада опросов трудящихся: «Продовольственным снабжением в населенном пункте не удовлетворены 75% опрошенных, промтоварным – 86%, жилищными условиями – 53%, качеством медицинского обслуживания – 60%»^[117]. Как видно, результат удручающий, но для полноты картины следует добавить тот факт, что подавляющее большинство рабочих выполняло свои обязанности не в полную силу и без какого-либо увлечения и интереса[118]. Тот факт, что импортные товары становились для многих вожделенными предметами едва ли не фетиша, несмотря на бич идеологической сатиры, наглядно демонстрирует недостатки советского производства. И дело тут даже не в качестве продукции, если под качеством по-бюрократически формально понимается долговечность вещей. Дело скорее в самой возможности выбора, которого зачастую были лишены трудящиеся. Их мотивация была ликвидирована или направлена в неформальное русло, питая своей энергией теневой сектор. Более способные или более изворотливые находили различные способы продемонстрировать свои деловые качества окружающим их людям. Однако чаще всего эти способы шли в разрез с декларируемыми советской системой нормами, что в деталях было описано российским философом М. Н. Руткевичем: «В роли частных торговцев в условиях дефицита выступали также по сути многие продавцы, товароведы, заведующие, директора государственных торговых предприятий, клавших в свой карман надбавку в цене, т.е. взятку, за возможность приобретения по твердой цене у государства тех или иных товаров. “Надбавка” частично шла “наверх”, т.е. вышестоящим начальникам в торговле, работникам милиции и т.д., которые получали свою часть торговой прибыли... Индивидуальная трудовая деятельность, особенно в полу- и нелегальных формах, имела очень широкое распространение... услуги, предоставляемые частным образом лицами интеллигентских профессий, осуществлялась вне всякого контроля по законам свободного рынка, но без принятого в странах рыночной экономики декларирования доходов и выплаты соответствующего налога»[119].

Последующая трансформация общества была неизбежной. Характерно, что декриминализация целого ряда видов хозяйственной деятельности отнюдь не привела к тому, что все самозанятые люди, предприниматели и торговцы приняли легальный статус и прошли регистрацию в качестве налогоплательщиков. В настоящее время до «45% трудоспособного населения в России работает в условиях, о которых правительству почти ничего не известно, а рынок труда в целом можно считать нелегитимизированным»[120]. Эти данные приводятся новостным агентством на основании слов экономиста О. Ю. Голодец, которая помимо этого отмечает общую отсталость российского рынка труда от мировых стандартов на два десятилетия.

На Западе с его развитой материальной культурой в ХХ веке были достигнуты значительные успехи в области мотивации работников. Дизайн, маркетинг, реклама и другие смежные отрасли нематериального производства производили комплексный продукт, один из наиболее сложных и дорогих потребительских товаров современности – образ жизни. Потребление образа жизни оказывалось достижимо посредством потребления широкого спектра как нематериальных, так и материальных благ, а последние оказывались подвержены моральному устареванию. Трудящемуся, не поспевавшему за обновляющейся номенклатурой потребительских товаров, грозила утрата соответствия с образом жизни, предлагаемым ему социальными технологами. Эти механизмы явили собой много более могущественную мотивацию к труду, чем советская идеология. Надо признать, что в данном случае советская материалистическая теория разошлась с практикой. Сектор потребительских товаров СССР не стал и не мог стать тем локомотивом экономического роста, каким ему довелось оказаться на Западе. Причиной этого была не только слабость сектора потребительских товаров в СССР, значительно уступавшему тяжелой промышленности, не только неспособность советских потребительских товаров к удовлетворению эстетических потребностей народа и не только ограниченный ассортимент, лишающий трудящихся возможности выбора. Причиной этого была и сама концепция долговечности потребительского товара, сроки морального устаревания которого порой превышали десятилетие, а физически многие предметы служили людям на протяжение десятков лет. Став обладателем некоторого стандартного набора предметов домашнего быта советский трудящийся постепенно утрачивал мотивацию к труду, которая худо-бедно поддерживалась существованием дефицитных и импортных товаров. Это стало одной из причин распространения пьянства, масштабы которого приобрели настолько угрожающий характер, что в конце 80-х годов решение этой проблемы пришлось взять в свои руки высшему руководству страны. Другим следствием этого стало усиление неформального и теневого секторов, то есть тех областей, где пролегали каналы движения дефицитных и импортных товаров. Естественно, что исходя из всех этих фактов, следует полная несостоятельность концепций коллективизма как особой российской ментальности. Нельзя относить к особой черте экономической культуры россиян и номенклатурную эстетику бесчисленных справок-формуляров, дефицитных товаров и теневых связей, изгибы очередей и отсутствие интереса к труду.

Одно из коренных отличий в организации производства между Россией и Западом заключается в том, что на Западе создание производственных единиц происходило благодаря инвестициям частных агентов, приобретавших своих капиталы торговлей, ростовщичеством или войной, в то время как в России нередки случаи создания крупной промышленности на средства, изъятые государством у населения, как непосредственно, так и в виде принудительного труда. По этой причине может представляться естественным вмешательство государства во все сферы и уровни общественного производства на этапах качественного обновления хозяйственного уклада. Целью такого вмешательства является необходимость в концентрации значительных ресурсов, требуемых для создания обновленного экономического базиса. Можно ли считать это особенностью экономической культуры российского народа? Нет, нельзя. Это свойство любой системы, основанной на государственной собственности, где собственник и отвечает за проведение мероприятий по обновлению своих активов. Можно ли считать преобладание государственной собственности специфической чертой экономической ментальности россиянина? И тут мы не можем ответить положительно. Преобладание госсектора в экономике – достаточно распространенное явление в странах Востока.

В настоящее время все чаще признается несостоятельной сложившаяся в России модель добывающего хозяйства. На этом фоне звучат предложения новой индустриализации, воссоздания промышленного потенциала, перехода к новому технологическому укладу. Среди сторонников таких перемен можно отметить экономистов С. Ю. Глазьева, С. С. Губанова, участников «Изброского клуба», Московского экономического форума и других. Практически все эти предложения объединяет одно – желание произвести эти мероприятия мобилизационными механизмами государства. При этом зачастую остается неясным, кто будет работать в этой обновленной индустрии, особенно если учесть упомянутое нами выше отставание российского рынка труда от мировых стандартов на два десятка лет. Не вполне ясно и то, где предлагается искать сбыт для товаров вновь создаваемой индустрии, подразумевается ли конкуренция с Китаем по цене? Идет ли речь о конкуренции с западными странами в сфере качества? Или же целью ставится самоизоляция и переход к автаркии? Широкое распространение среди сторонников неоиндустриализации получила концепция технологических укладов, сформулированная при участии С. Ю. Глазьева. Однако применимость данной концепции, как мы предполагаем, ограничена рамками индустриального общества. В этом случае сомнительна сама попытка реализации в нарождающемся постиндустриальном обществе индустриальной модели. И тут мы подходим к другой точке зрения на пути выхода из кризиса сырьевой экономики: «В отличие от ситуации столетней давности, в настоящее время поднимается вопрос не о догоняющей индустриализации, а о догоняющей постиндустриализации. Именно в этом состоит ключевая долгосрочная проблема развития российского общества»[121]. В этом случае государство не должно брать на себя несвойственных ему функций по созданию промышленности, а напротив – участвует в развитии традиционных для большинства стран государственных отраслей – образования, здравоохранения, фундаментальной науки. В этом случае также существует некоторая сложность – здоровые, образованные люди, способные конкурировать на международном рынке труда с большой долей вероятности интегрируются в более развитые экономические системы и уедут из страны, так как российские работодатели в редких случаях смогут предложить лучшие условия труда, а российское общество в целом – лучшие социальные институты"[122].

Приведенный выше анализ российской экономической культуры, на первый взгляд, может показаться излишне материалистичным и, как следствие, недостаточно «духовным», недостаточно обращенным к ценностям и идеалам хозяйственной жизни, что направляют и направляли, по мнению широкого круга мыслителей, деятельность хозяйствующих субъектов. Несостоятельность позиций такого рода была обозначена нами вскользь, когда речь шла о «предпринимательском духе старообрядцев», где через соотнесение старообрядчества с подкатегориями экономической культуры, что были введены Ф. Бэконом легко вскрывается сущность его коммерческого успеха, достигаемая через социальный капитал товарищества.

Производство социального капитала или создание организаций долгое время в России было монополизировано государством, в значительной мере эта практика сохранилась и сегодня. Результатом монополизации такого рода явилась низкая организационная культура российского общества, что за последние годы во всей полноте проявилось при реализации государственных программ модернизации жилищно-коммунального хозяйства в части перехода от жилищно-эксплуатационных компаний к товариществам собственников жилья. Долговременная государственная монополия в сфере производства социального капитала в России привела к тому, что товарищества нередко стали приобретать неформальный, а подчас и антигосударственный характер. Совокупность теневых институтов такого рода фактически подменила собой государство в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ века. И здесь вполне естественным и логичным предстает национальный оттенок этих событий.

Возвращаясь к аксиологической стороне рассматриваемого вопроса еще раз отметим, что эта его бесспорно значимая сторона нередко представляется исследователями в своей далеко не самой существенной или же и вовсе не существующей части. Очень часто в различных источниках, где затрагиваются вопросы, связанные с хозяйственной культурой, можно встретить рассуждения о «ценностных ориентирах», что по мнению авторов этих источников направляют, а чаще направляли в далеком прошлом хозяйственную деятельность рабочих, служащих или предпринимателей. В числе этих «ценностей» упоминаются прежде всего некие абстрактные этические комплексы вроде «протестантской этики», «этики служения», «морального кодекса строителя коммунизма» или «либеральных ценностей». Пустыми абстракциями подменяются действительные механизмы мотивации в виде качественного образования, медицинского обслуживания, жизненного комфорта, эффективных систем права и социальной мобильности. Эти последние и являются действительными ценностями экономической культуры, что было обоснованно отмечено нами выше и вновь подчеркнуто здесь.

Близость российской культуры к Востоку или Китаю в части неразвитости традиций производства социального капитала вне государственно-монополистической системы, по нашему мнению, является одним из основных препятствий для всецелого включения российской культуры в цивилизационный ареал Запада. Причиной этого была не столько монополизация государством этой сферы общественного производства по аналогии с монополиями в хозяйственной культуре Китая (хотя и это имело некоторое свое влияние, в особенности в советский период отечественной истории), сколько сами условия внешнеэкономической среды, что не способствовали столь бурному развитию торговли и торговых объединений, каковые имелись на территории Англии, Голландии и итальянских торговых республик.

В части такой подкатегории экономической культуры как изобретения Россия является скорее частью западного мира, однако и здесь существует своя специфика. Важнейшим продуктом российской инновационной деятельности, что на практике демонстрировало свою конкурентоспособность с западными аналогами, были и остаются военная техника. Однако производство в этой его части утрачивает свой смысл, если произведенный им продукт не вызывает к жизни процессы распределения и обмена. В отношения обмена продукция ВПК вступает при непосредственной её продаже и здесь (на рынке вооружений) Россия занимает лидирующие позиции, уступая пожалуй только США. Но и это превосходство США не всегда вызвано качеством вооружений, а нередко проистекает из лоббирования и монополизации рынков. В отношения распределения военная техника вступает, когда в качестве средства приращения капитала используется содержательная часть такой подкатегории экономической культуры как война. Прежде чем перейти к более подробному рассмотрению распределения, обозначим некоторые выводы по данном параграфу:

1. Важнейшей чертой российской культуры производства на протяжении всей истории была и остается ведущая управленческая и инвестиционная роль государства в создании производственных мощностей на тех этапах социально-экономи<

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: