Тема 2. Культура и культурная жизнь народов 6 глава

Сказанное касается и политического радикализма. В той или иной степени он характерен для социально-политических воззрений века Просвещения, но во Франции доводится до открытых призывов к свержению существующего политического строя, в Германии, Англии, России, в силу большого ряда исторически сложившихся обстоятельств, в том числе и национально-культурного своеобразия, он условен и относителен.

К основным идеям просветительского мировоззрения следует отнести идею приоритета разума, которая, будучи доведена до логического завершения, ведет к его культу. Разум мыслится высшей инстанцией при решении всех проблем: повседневно-бытовых, хозяйственно-экономических, социально-политических, абстрактных философских, нравственных, связанных с душевно-сердечным потенциалом человека, интимной стороной его личной жизни. Не случайно восемнадцатое столетие называют не только «веком Просвещения», но и «веком Разума». «Разумность» признается единственным критерием, позволяющим оценивать все сущее, реальное, действительное. Доминирование Разума, именно с большой буквой, можно признать цементирующим фактором, скрепляющим многообразные идеи самых разных мыслителей разных стран, порой, противоречивые и своеобразные, в единое целое, позволяющее характеризовать их как просветительские.

Вместе с тем, не случайным является определяющее воздействие на просветительскую мысль идей сенсуализма. Рациональное не противополагается чувственно данному, исконно от природы вещей существующему, говоря обобщенно, естественному, а само понимается как естественное. Поэтому и понятие культуры обретает особый статус. Под ней мыслится сфера человеческой деятельности, созданное, сотворенное человеком. Наряду с ней, с культурой, существует сфера природных закономерностей, существует сфера божественного. Отвлекаясь от этих двух сфер, обращаясь к культуре как особой области человеческих дел и поступков, просветители видят в ней возможность реализации того естественного начала, которое коренится в рациональных способностях человека. Культура для просветителей есть путь от условной точки некультурного состояния – дикости и варварства – до такой же условной точки разумного состояния всего человечества и каждой отдельно взятой личности. Предельно четко данную идею высказал еще в семнадцатом столетии испанский литератор и философ-моралист Бальтасар Грасиан в произведении «Карманный оракул, или Наука благоразумия»: «Человек рождается дикарем; воспитываясь, он изживает в себе животное. Культура создает личность, и чем ее больше, тем личность значительней»[20]. Для просветителей восемнадцатого столетия «больше культуры» означало – предельно разумно, выверено разумом – достижение естественного или натурального рационального состояния жизни, как отдельного человека, его нравственности и поступков, так и общества, включая деятельность государственных, политических, церковных институтов.

Возвеличение Разума до признания за ним естественного права выверять сущее его же установками, закономерностями его логики, дало просветителям возможность сквозь призму рациональных схем смотреть на мир в целом, включая общество и человека. Другими словами, утверждая всесилие человеческого разума, просветители подвергли его суду все прошлое и настоящее: традиционный образ жизни; сословно-иерархическую организацию общества; церковные институты; государственное устройство; хозяйственно-экономическую деятельность; художественное творчество; состояние науки и научных учреждений; философию; наконец, нравственную жизнь и моральные принципы, на которых она основывается. Все оказывалось несостоятельным перед судом Разума, соответственно, неразумным, ненатуральным, неестественным, не отвечающим существу и сути конкретных социальных и общечеловеческих феноменов.

Однако радикальное отрицание всего того, что является фундаментом общественного организма и накоплено в течение веков в качестве реальной базы межличностного общения, способно привести только к опустошению. Если не разумны, а по логике просветительских идей, искажены максимы, нормы, идейные установки, на которых зиждется общество и сквозь призму которых ориентирует свое поведение человек, то не на что равняться, нет возможности хотя бы каким-то образом сообразовывать линию поведения, а следовательно, не во что верить, не на что надеяться, нечего любить, некому сострадать. Принципы, заданные логикой рациональных построений, выдвигаются на передний план, их схема предельно проста – разумное следует утверждать в жизнь, только оно имеет право на существование, остальное должно быть отвергнуто. При этом игнорируется, что «остальное», «неразумное» доказало свою жизнестойкость, заполняет социальное пространство смыслами, без которых оно становится безжизненным. Как замечательно в данной связи определил Осип Мандельштам: «Восемнадцатый век похож на озеро с высохшим дном: ни глубины, ни влаги – все подводное оказалось на поверхности. Людям самим было страшно от прозаичности и пустоты понятий»[21].

Примером результата такого опустошения, не в сферах социально-политической и нравственной (о чем пойдет речь ниже), а в области сугубо духовного творчества, может служить исчезновение целых школ искусства, действенных еще в семнадцатом веке: итальянских, испанской, голландской, фламандской.

Возникшую проблематику, особенно в области социальных и нравственных отношений, не следует считать простой, легко разрешимой, и поэтому излишне критически относиться к представителям просветительской мысли и к эпохе Просвещения в целом. Признавая нечто определенное рациональным, как не дойти до отрицания того, что противоречит ему? Каким образом сохранить традиционные установки, если они не соответствуют законам, полагаемым разумом? Это вопросы, на которые пытался ответить Иммануил Кант в 1784 г. в работе «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?».

Согласно И. Канту, совершенным, в этом смысле, просвещенным, общество еще не стало, но наступил век просвещения. «Просвещение – это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, – пишет
И. Кант, – в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине – это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! – имей мужество пользоваться собственным умом! – таков, следовательно, девиз Просвещения»[22]. Но «пользование разумом», о котором говорит И. Кант, и приводит к отрицанию того, что является традиционным, например, государственного устройства или церкви, однако не соответствует логическим закономерностям, которые разумом утверждаются. «Пользование разумом» и приводит к тому, что мы определили выше как «опустошение», ведущее к социальным катаклизмам революционного характера. Понимая это, И. Кант предлагает различать публичное пользование разумом и частное. «Под публичным же применением собственного разума я понимаю такое, – говорит философ, – которое осуществляется кем-то как ученым перед читающей публикой. Частным применением разума я называю такое, которое осуществляется человеком на доверенном ему гражданском посту или службе»[23] Например, военнослужащие или священники, поясняет мыслитель, обязаны пользоваться частным разумом, выполняя свои должностные обязанности, но если они выступают как ученые, публично, то им следует свободно распоряжаться своим умом, независимо от того, чего требует профессиональный долг. Как видно, даже мыслитель такого уровня, как Кант, не находит адекватного ответа на вопросы, которые возникают в связи с проблематикой рациональной целесообразности и традиционных установок, существующих в обществе. Это приводит И. Канта к открытому восхищению королем Пруссии Фридрихом II, который свой основной принцип правления формулировал так: рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, но повинуйтесь.

Несколько позже Г.В.Ф. Гегель, анализируя духовную ситуацию Европы XVIII в., определит Просвещение как признание значимости законов, полученных на основе опытного научного познания, а также рациональных закономерностей по отношению к принципам справедливости и морали. Вере в авторитет, отмечает он, были противопоставлены рационально обоснованные выводы свободно мыслящего субъекта. Поэтому не следует, считает Гегель, возражать тому мнению, согласно которому революция во Франции получила первый импульс от философии. В Древней Греции Анаксагор впервые высказал мысль, что ум управляет миром, но лишь в эпоху Просвещения поняли, что это действительно так. В возвышенных тонах воссоздает Гегель ту атмосферу, которая царила в период апогея просветительских идей: «Таким образом, это был великолепный восход солнца. Все мыслящие существа праздновали эту эпоху. В то время господствовало возвышенное, трогательное чувство, мир был охвачен энтузиазмом, как будто лишь теперь наступило действительное примирение божественного с миром»[24]. Вместе с тем, в отношении государственного правления Гегель, как и Кант, отдает предпочтение Фридриху II, считая, что именно он постиг высшую цель государства и, устраняя частности, преследует ее. «Он дал единственный пример того, как отец заботится о благе своего домашнего круга, старательно обеспечивает благо своих подданных и энергично правит ими», – пишет Гегель, характеризуя деятельность прусского короля[25].

Как видно, радикальное отрицание, ведущее к опустошению духовного жизненного мира человека, в свою очередь влекущее за собой глобальный социальный кризис, пытались преодолеть на основе тех же рациональных принципов, на которых отрицание основывалось, уже Кант и Гегель. Однако признать, что это им удалось нельзя.

Лидеры Просвещения понимали необходимость конструктивного, а не негативного решения социальных и культурных задач, выдвинутых ими же на основе признания естественного характера рациональных установок. Поэтому они энергично утверждали естественность и разумность будущего. Они верили, что путем воспитания и образования, убеждения и непрерывных реформ можно создать «царство разума». Эта вера приводила к тому, что человек и общество оценивались с возвышенно благородных позиций. А именно, не такими, какие они есть, а такими, какими они должны быть. Причем просветители были убеждены, что им известна эта мера должного. Она базируется, считали они, на естественности разумного и разумности естественного. Следует утвердить эту меру в жизнь, и будут оправданы самые возвышенные чаяния. Сделать это можно посредством просвещения народа – его должного воспитания и соответствующего образования.

Отсюда вытекают глубинные противоречия Просвещения, которые оно не в состоянии разрешить. Высокие нормы и гражданские идеалы считаются естественными. Но если это так, почему их следует утверждать, необходимо отстаивать, внедрять? Почему в стихию естественного следует прививать искусственное? Причем само искусственное – данное разумом – мыслится естественным. Просветители не выходят из этих антиномий, существуют внутри них. Утверждение естественности Разума связано с отрицанием тех санкций, которые прежде считались священными. Но жизнь, стихия ее динамики, катаклизмов, противоречий, жизнь реальных людей и реального общества далека от нормативности рациональной логики. Оказалось, признание естественного характера нормативных предписаний не согласовывается с естественностью, данностью, непосредственной жизнедеятельностью. Естественным может быть реальное, существующее, нормативность следует обосновывать, что и делалось веками посредством признания священного характера норм. Отрицая священные санкции, признавая их искусственность, просветители задавали новые императивы, объявляя их не искусственными, а естественными. Но откуда взяться естественным императивам, и опять-таки, повторим, если они естественные, почему их следует внедрять средствами просвещения, почему они не существуют, не действуют, не лежат в фундаменте социальной и личной жизни?

Объективно, просветители оказались гениями низвержения. Однако основным пафосом их деятельности было жизнеутверждение. Именно это им не удалось. Именно здесь их самое слабое место. Попытки просветительского утверждения «должного» потерпели крах.

Сказанное касается не только характера социальных преобразований, связанных с революционным террором, и, соответственно, не согласующихся с нормами гуманности и социальной справедливости. Сказанное касается и культуры в целом, в недрах которой возникают неразрешимые противоречия, в конечном счете, ведущие к глобальному кризису первой половины ХХ века. Сказанное касается и самого важного – нравственности.

Во-первых, возникает проблема, которую прежде если и осознавали, то только интеллектуалы-одиночки, включая философов. Возникает проблема, которая с эпохи Просвещения обретает статус нравственно-социальной, становится частью общественного сознания. Возникает проблема, которую наиболее ярко и четко выразит уже в XIX в. Ф.М. Достоевский в знаменитом афоризме: «Если Бога нет, то все дозволено». Кто дал санкцию на существование правовых и нравственных норм? Если они санкционированы людьми, то в чем их безусловный характер? Прежде, отступление от требований, скажем, «не убей», «не лги», «не прелюбодействуй», признавалось грехом, и ответ за провинность и преступление человек в сознании своем нес перед самим Всевышним. Отрицание греховности приводит к вопросу, почему и пред кем провинившийся должен отвечать за свои проступки, да и должен ли отвечать, да и проступком ли отступление от признанных норм является, да и насколько, в какой мере и кем эти нормы признаются.

Во-вторых, если естественным признается Разумное, т.е. данное логикой рациональных построений, то именно оно должно составлять ядро нравственных и социальных норм. В таком случае, достаточно что-либо признать разумным, или, обратное, естественным, чтобы предъявить радикальные требования утверждения этого «что-либо» в жизнь. Неважно чего. Пришло что-то в голову, следовательно, оно является разумным, а значит, естественным, и необходимо уничтожить противоположное, а пришедшее в голову отстоять, провести в жизнь, сделать законом социального бытия. Объявили нечто естественным, самой природой данным, следовательно, оно же, признанное естественным, является и разумным, а значит, поступать нужно таким же образом.

Описанная логика рассуждений предложена просветителями, но доведена до завершения, до крайности. Завершенный, крайний вариант просветительских логических построений представлен теоретизированиями Маркиза де Сада. Его воззрения являются образцом того, до чего, собственно, можно довести идеи, порожденные гуманными устремлениями к общечеловеческому счастью, что характерно для большинства наиболее ярких и талантливых представителей эпохи Просвещения.

Вот несколько примеров «убедительной рациональной» логики знаменитого авантюриста. Согласно законам природы, каждый человек всеми доступными ему средствами стремится сохранить свое существование и жить как можно лучше. Не является исключением и вор. Следовательно, считает де Сад, мы должны установить законы, наказывающие не вора, а того, кто дал себя обокрасть. Убийство соответствует природным целям регламентации количества народонаселения и устойчивости правительства. Откуда следует, заявляет де Сад, что дитя, которое не принесет пользу правительству, должно быть лишено жизни в момент рождения; надо предоставить родителям возможность освобождаться от них, если заранее известно, что трудно будет их прокормить; каждому человеку следует дать право на свой собственный страх и риск отделываться от врагов. Наконец, женщина объявляется де Садом развратной по природе, откуда следует потребность установить законы, принуждающие ее «уступать любовному пылу того человека, который ее пожелает, так что в силу подобного права мы сможем насиловать женщину в полном соответствии с законом. … Закон должен обязать женщин заниматься проституцией, если они сами этого не желают»[26].

Приведенные примеры, повторим, показывают, до чего способна довести логика, предложенная просветителями, доведенная до своего завершения, до крайности. Те, кого по праву называют просветителями, не могли и представить возможными подобные рассуждения, пусть даже с косвенным, но намеком на их идеи. Однако о Просвещении, как и о любой другой эпохе, следует судить по тому, что она дала, несла, оставила, а не по тому, что она провозглашала, о чем грезила, чего желала сделать, но не сделала. Просвещение – это социально-политическое, философское, художественно-эстетическое течение, которое нашло полное отражение и многогранное выражение в духовной культуре стран Европы.

Просвещение утверждало принципы равенства, братства, счастья всех людей. Просвещение убеждало в возможности реализации этих принципов гуманности посредством активной жизненной позиции человека. Просвещение исповедовало веру в то, что человек способен воплотить свои идеи в жизнь, что жизнь обусловлена тем, какие идеи в ней реализуются. Неслучайно в восемнадцатом столетии был популярен афоризм: «Мнение правит миром». Просвещение вселяло надежду в светлое будущее всего человечества. Человек един Разумом, убеждали просветители, един своими неограниченными творческими способностями. «Писатели всех стран, – утверждал, например, великий итальянский драматург Гольдони в посвящении к комедии «Семья антиквария», – составляют единую республику, являясь благодаря этой прекрасной матери согражданами и братьями. Отдаленность территорий, различие климата, несходство языка не делают различными сердце и дух, и ученые, живущие в разных городах, провинциях и странах всего света, относятся друг к другу как жители единой страны, поселившиеся в разных домах». «Я пишу как гражданин мира, который не служит ни одному князю», – вторил ему великий немецкий поэт и философ Шиллер.

Главное, идеи Просвещения вызвали к жизни Декларацию прав человека и гражданина (Франция, 1789 г.), в первой статье которой говорится: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Сравним эти слова со словами первой статьи Всеобщей декларации прав человека, утвержденной и провозглашенной 10 декабря 1948 года Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Большего доказательства действенности и актуальности идей Просвещения, несмотря на их внутренний драматизм и противоречивость, быть не может.

Собственно, на протяжении всего века Просвещения звучала самокритика, или критика просветителями, тех идей, которые в принципе и в целом, они же, просветители, и отстаивали. Мыслители эпохи, скорее, чувствовали и понимали, чем могли рационально истолковать противоречивость культа Разума и опоры на практически ориентированного рационалиста. Возможно, поэтому самокритика звучит, прежде всего, со страниц произведений художественной литературы. Мы уже убедились в этом на примере «Путешествия Гулливера» Свифта.

В философском романе-диалоге Дени Дидро «Племянник Рамо» также содержится самокритика Просвещения. Дидро понимает, что абстрактные принципы, сколь бы гуманны они ни были, недостаточная духовная опора в жизни. Образ героя произведения, Рамо, сложный, многогранный, неоднозначный. Он обладает многими достоинствами, такими как проницательность, умение метко вскрывать сущность за обманчивой видимостью, музыкальное дарование, актерское мастерство. Вместе с тем Рамо циничен и самолюбив, подвержен целому ряду пороков. Однако именно он одерживает победу над своим антагонистом, по сути, просветителем, одушевленным высокими идеалами, благородными моральными принципами, но далеким от реальной жизни. В произведении Дидро «Жак-фаталист и его хозяин» также присутствует апология реального мира, а не абстрактных рациональных принципов. Фатализм главного героя Жака заключается отнюдь не в воззрениях, предполагающих предопределенность. Судьбой для него, по словам Дидро, «было все, что его касалось или с ним сталкивалось: его лошадь, его хозяин, монах, собака, женщина, мул, ворона». Полноту жизни, со всеми ее радостями и страстными эмоциональными переживания, драматическими коллизиями и неожиданностями, а не культ рационально выверенных логических схем, утверждает в своем произведении писатель и философ Дидро.

Жан-Жак Руссо отвергает одну из центральных идей Просвещения – идею прогрессивного развития человеческого общества на фундаменте совершенствования науки, техники, искусства, государственного устройства. Прогресс человеческой цивилизации, связанный с ростом ремесла и торговли, образованием национальных государств, научными и техническими достижениями, широким распространением искусств, считает Руссо, ведет к нравственной деградации, усиливает тяготение к праздности, лицемерию, лжи, тщеславию и прочим человеческим порокам. В произведениях «Исповедь» и «Мечтания любителя одиноких прогулок» Руссо раскрывает ту огромную роль, которую играют в жизни человека не проясненные разумом иррациональные чувства. Именно в этих произведениях отчетливо обнаруживается то, что, по сути, смыслу и содержанию противостоит, противополагается основным просветительским идеям, что получило название «руссоизма», т.е. особый психологизм и сентиментализм. В «Исповеди» Руссо до такой степени открытости воссоздают остроту собственных чувств, переживаний и страстей, что исследователи считают, будто он сгущал краски, даже умышленно наговаривал на себя, чтобы создать иллюзию искренности. В «Мечтаниях» герой сосредоточен на самом себе и своем внутреннем состоянии, не нуждается в обществе людей, видит в одиночестве естественную основу своего эмоционально-чувственного отношения к миру. Он блуждает по лесам и горам, «не давая себе труда мыслить», ощущая собственное существование. Как видно, Руссо уже не просто критикует основные просветительские идеи, связанные, прежде всего с культом Разума, а противополагает им иные жизненные ориентиры, установки и принципы.

Но только в XIX в. С. Кьеркегором, А. Шопенгауэром, Ф. Ницше, затем А. Бергсоном, философами русского «серебряного века» и многими другими мыслителями, писателями, общественными деятелями будет окончательно развенчан культ Разума. ХХ век, пройдя через глобальный кризис культуры и катастрофы двух мировых войн, исторически подтвердит несостоятельность формирования основ духовного мира человека исключительно на принципах логически выверенных схем, опираясь на практически ориентированного рационалиста. Не все естественное является разумным, а рациональное – естественным. Есть и другие основания, которым следует подчинять Разум. Он должен служить, а не ему. Основания эти коренятся в душевно-сердечном мире человека, его любовно-сострадательном напряжении, снижение которого влечет за собой угасание самого человеческого существования.

§ 2. Художественная культура – понятие большого объема. Оно обобщает целый ряд феноменов, связанных с созданием и функционированием произведений искусства в обществе. Речь идет как о процессах творчества, так и об особенностях содержательного, стилистического, видового, жанрового своеобразия произведений искусства. Понятие «художественная культура» включает в свой объем эстетико-художественные потребности разных слоев общества, предполагает анализ специфики их удовлетворения. Характеристика художественной культуры включает описание взаимного воздействия: социальных процессов на художников и искусства на социальное окружение. Под художественной культурой принято иметь в виду и механизмы регулирования процессами создания произведений, например, через цеховые мастерские либо Академии художеств, меценатство либо критику; а также регулирования процессами потребления искусства, скажем, посредством той же критики либо рыночных механизмов, художественно-эстетического воспитания и образования либо средствами рекламы. Как правило, речь идет обо всей совокупности процессов воздействия, как на художника, так и на потребителя особого рода товара, порожденного трудом и талантом художника.

Начнем анализ художественной культуры XVII–XVIII вв. с самого главного, с характеристики пафоса, содержательной основы, содержательного стержня художественного произведения. В нем, прежде всего, со всей силой выразилось новое по сравнению с эпохой Ренессанса понимание личности.

В эпоху Возрождения человек мыслится, представляется, изображается как самоценная, самодостаточная личность, ни в чем и ни в ком не нуждающаяся для реализации своих незаурядных духовных потенций, независимая. Она характеризуется единством, цельностью, способностью действовать согласно собственной воле, таланту, уму. Художники эпохи Возрождения создают образы титанической личности, в принципе не зависимой от окружения, концентрирующей внимание на себя, возвышенной или прекрасной по самой своей сути, направленной на самореализацию.

Человек Нового времени мыслит о себе, осознает, понимает сам себя по-другому. Он не является ценным сам по себе, только потому, что есть, существует, живет. Он всегда зависит от окружения, от объективных по отношению к нему факторов, от обстоятельств, от природной среды. Художники Нового времени создают образы сложной и многоплановой личности, способной непрерывно изменяться в соответствии с меняющимися условиями жизни, развивать свои духовные потенции сообразно необходимости. Творцы нового искусства создают образы человека чрезвычайно противоречивого, неоднозначного, находящегося в постоянной борьбе с самим собой, окружением и даже миром в целом, который мыслится и описывается столь же сложным и многоплановым.

Доминантой нового мироощущения, выраженного в искусстве, становится драматизм, доходящий до подлинного трагизма. Он заключается в том, что, с одной стороны, человек, как и в эпоху Возрождения, видится свободным от всяких ограничений, т.е. способным преодолевать любые преграды, постигать тайны мира, реализовывать свои незаурядные способности; с другой, – рассматривается как некая точка преломления находящихся вне его, но воздействующих на него, сил. Получается, его порывы, волеизъявления, поступки обусловлены не только им. Он свободен и ограничен одновременно. В этом драма, а учитывая неразрешимость предполагаемых противоречий, трагедия его бытия. Порывы свободной личности к счастью и справедливости, оказывается, ограничены непреодолимыми барьерами, каковыми являются исторические процессы, с неумолимой жестокостью пробивающие себе дорогу вперед, сметающие все на своем пути. Скажем, гражданский долг патриота требует направлять свои усилия на цели, с которыми не согласуются принципы гуманности. Личность, возвышенная и свободная, в такой ситуации оказывается перед альтернативой, не имеющей позитивного разрешения. Какой бы выбор она ни сделала, трагизм предрешен, задан. Свобода оказывается иллюзорной. Исчезает уверенность в близком и неизбежном торжестве положительных начал жизни. Прежняя гуманистическая убежденность и вера уступает место скепсису. Драматическое, до трагизма, восприятие жизни распространяется на природу, общество, наконец, внутренний мир человека.

Культ героя в произведениях искусства, который существовал в эпоху Ренессанса, сохраняется. Но Новое время порождает образы совсем другого героя. Идеал «универсального человека» утрачивается. Представление о целостности личности постепенно сменяется глубинным психологическим анализом его душевно-сердечных переживаний.

Описанное понимание мира в целом, природы, человека, общества, неизвестное предшествующей истории художественной культуры, обусловило неоднозначность его образного воплощения, что привело к становлению полиморфизма. Полиморфизм проявился в существовании ряда устойчивых стилевых течений, в богатом разнообразии жанров, в обращении художников к самым разным слоям общества, в различном направлении художественных поисков, включая техническую обработку внешней формы произведений, в многообразии эстетических предпочтений, от спектра возвышенного и прекрасного – до комического, безобразного, низменного. Полиморфизм станет неотъемлемой составной частью европейской художественной культуры. От десятилетия к десятилетию его объем будет увеличиваться и, очевидно, в современном искусстве близок к тому пределу, когда следует ожидать зарождения тенденций к синтезу и единству.

Наиболее широкими, яркими, всеохватными стилевыми течениями Нового времени стали барокко и классицизм. Происхождение слова «барокко» является предметом многих споров специалистов. Его выводят либо из итальянского «barocco», что буквально означает странный, причудливый; либо из португальского слова «барруэка» – название жемчужины странной, необычной формы; либо от силлогистической посылки, характеризующейся сложным способом доказательства. В своем первоначальном значении термин «барокко» означал плохой вкус, чудачество, экстравагантность в искусстве, противостоящие простоте, ясности, строгости, считавшимися проявлениями хорошего вкуса.

Термин «барокко» впервые был введен для обозначения определенного типа европейской живописи и скульптуры, применялся только для характеристики необычных, казавшихся странными, декораций и украшений. Затем он распространился на ту часть архитектуры, которая использует отличные от классических элементы и формы, такие, например, как витые колонны или прерывистые валюты. Наконец, термин «барокко» стали применять также и в отношении других видов искусства, включая литературу. Так, поэзия, богато орнаментированная эпитетами и панегириками, была отнесены к стилю барокко.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: