Тема 2. Культура и культурная жизнь народов 28 глава

Среди художников «школы Ямато» особенно выделяется Огата Корин (1658–1716), который является основоположником японского импрессионизма и блестящим мастером лаковой живописи и керамики. За его творчество, сложившееся и развившееся в конце XVII в., за исключительное мастерство в монохромной живописи тушью Огата часто называют «самым японским из всех японских живописцев». Его произведения, будь то ширма или лаковая шкатулка, поражают силой цвета и свободой пространственных решений. В творчестве автора наиболее полно и ярко сочетались новые веяния в искусстве с культурными традициями прошлого. Среди сохранившихся произведений Огата Корина одно из самых значительных и знаменитых – «Красные и белые цветы сливы», картина, написанная на паре двустворчатых ширм. Ее можно смело назвать шедевром, равным выдающимся творениям мировой живописи.

Широко распространенным жанром была гравюра в стиле «укиеэ» (буквально, сцены из повседневной жизни), воспроизводившая картины природы и жизнь горожан. Этот стиль основал примерно в середине XVII в. художник Иваса Матабэй (1578–1650), кисти которого принадлежит множество картин из народной жизни. С творчеством его ученика Хисикава Моронобу (1618–1694) связано распространение во второй половине XVII в. гравюры «укиеэ», сначала черной, затем двухцветной, заложившей основу для развития красочных парчовых картин. Большим мастером стиля «укиеэ» считается художник Тории Киенобу (1664–1729), основатель «школы Тории», большой мастер лаковой живописи смешанных цветов («урусие») и создатель уникального стиля театральных афиш и плакатов.

Первые многоцветные гравюры приписывают Судзуки Харунобу (1725–1770), который использовал мягкие полутона, условную окрашенность предметов как главное средство передачи эмоционального смысла своих образов. Его привлекала не просто фиксация бытовых сцен, но их возвышенная поэтизация. Его главные мотивы – лирические сцены, повествующие не о действиях, а о чувствах – нежности, любви, грусти. Харунобу был первым поэтом в японской гравюре, за которым последовала целая плеяда художников и среди них наиболее прославленные – Киенага и Утамаро.

Главные герои Тории Киенага (1752–1815) – это женщины из «веселых кварталов», нежные и грациозные, то занятые своим туалетом, то созерцающие пейзаж, то тихо беседующие («Ночная сцена в Синагава»). Их образная характеристика дается художником с помощью медленных и плавных ритмов линий, торжественных сочетаний глубоких темных тонов. Вытянутые фигуры обычно располагаются группами на фоне далекого пейзажа с низким горизонтом, что создает впечатление устойчивости и спокойного величия.

Имя Китагава Утамаро (1753–1806) появилось среди японских граверов в период подъема этого искусства и скоро стало в один ряд с самыми прославленными именами. «Искусство Утамаро – это искусство сердца. Что волнует его сердце, то воспроизводит его кисть», – сказал о молодом художнике его учитель. Лиризм, воплощение не просто определенного чувства, но его самых тонких оттенков стало характерной чертой творчества этого художника, создавшего в 90-е годы XVIII века свои прославленные серии гравюр – «Соревнование в верности», «Дни и часы девушки», «Избранные песни любви» и др.

Тот условный жанр портрета в японской гравюре, которому был отчасти привержен Утамаро, получил совершенно особое выражение в творчестве Тесюсая Сяраку (работал в 1794–1795 гг.). Его гравюры очень резко отличаются от работ его предшественников и современников индивидуальностью манеры, выбором сюжетного мотива и способом его воплощения. В них нет и тени лирической созерцательности и мягкости. Напротив, образы Сяраку – в основном крупные, подчеркнуто характерные лица актеров театра «Кабуки» – отмечены бурными страстями, экспрессией черт, искаженных гневом, страхом, жестокостью. У художника не было продолжателей, и его краткая деятельность осталась одним из самых ярких и неповторимых эпизодов в истории японской гравюры.

Подлинного синтеза все ее черты и возможности достигли в творчестве крупнейшего японского художника Кацусика Хокусая (1760–1849), искусству которого свойственна невиданная не только в гравюре, но и вообще в японском искусстве полнота охвата жизни, широкий интерес ко всем ее проявлениям, от мимолетной уличной сценки до величия природных стихий.

Гравюра была главной сферой его творческих интересов, но не единственной. Он был также живописцем, поэтом, писателем, постоянно интересовался научными достижениями своего времени, был неутомимым путешественником. Будучи семидесятилетним старцем, Хокусай создал свою самую знаменитую серию «36 видов Фудзи», а вслед за ней серии «Мосты», «Большие цветы», «Путешествие по водопадам страны», альбом «100 видов Фудзи» – работы, которые позволяют поставить его в один ряд с самыми выдающимися художниками мирового искусства.

Хокусай возродил пейзажный жанр, переживший пору великого расцвета в эпоху Сэссю. Но у Хокусая впервые в японском искусстве пейзаж предстал как живой облик родины, а не отвлеченная формула мироздания, воспринятая средневековыми мастерами у китайских живописцев. Младшему современнику Хокусая – пейзажисту Андо Хиросигэ (1797–1858) удалось развить эти идеи в сторону более лирического и камерного переживания природы. Он воспринимал ее и передавал в своих гравюрах в еще большей определенности места («Станция Камабара» из серии «53 станции Токайдо») и состояния («Вечерний дождь в Коидзуми» из серии «9 видов Канадзава»).

Необычайное разнообразие жизненных наблюдений из жизни городских низов наблюдается в рисунках Ватанабэ Кадзан (1793–1841).

Однако проза, цветные гравюры, кабуки – ничто не сумело занять положения, подобного тому, которое было у ноо или пейзажной живописи в китайском стиле. Это объясняется тем, что феодалы все еще проявляли интерес к настенным картинам, выполненным в старых традициях.

§ 5. 5.1. Культура барокко в Польше, как и в других странах, теснейшим образом связана с Контрреформацией и Католической Реформой. Однако было бы ошибкой приравнять ее к культуре католической церкви, а всю польскую культурную историю XVII – первой половины XVIII в. рассматривать в связи с историей католицизма. Большой вклад в культуру Польши внес и протестантизм, а значительный сектор культуры вообще оставался вне существенных религиозных влияний[57].

На огромных просторах Речи Посполитой в XVII в. переплетались, взаимопроникая, влияния разных культур. На богатую и разнообразную культуру проживающих здесь народов воздействовали образцы зодчества, живописи, ремесла, одежды и увеселений с Запада и Востока. Все это в сочетании с национальными традициями в оригинальные формы польского, или сарматского барокко. Термином «сарматизм» определяются идеалы, ценности, стиль жизни и обычаи польской шляхты XVII в. Поляки верили, что их предками были древние сарматы, воинственное племя, населявшее в прошлом польские, русские и литовские территории. В наследие от сарматов им якобы достались республиканизм, гражданские ценности, идеалы и нормы поведения[58].

Культура барокко связана с определенным типом мироощущения, выразившимся и в литературе, и в искусстве, и в общественной мысли. Оно было построено на контрастах. Жизнелюбие сочеталось в нем с повышенным вниманием к теме смерти, радостные мотивы – со скорбными, обостренная религиозность – с разнузданным гедонизмом, смирение – с гордыней, насилие и грубость – с любовью к утонченным формам, восхваление героизма – с проповедью квиетизма.

Наиболее полное выражение эти черты мировоззрения барокко получили в польской литературе, представленной целым созвездием ярких имен. Среди писателей раннего Барокко наибольшую известность приобрел Николай Сеп-Шажинский, а в эпоху расцвета барочной литературы – католики Матвей Сарбевский, Самуэль Твардовский, Веспасиан Коховский и Ян Морштын, ариане Вацлав Потоцкий и Збигнев Морштын. Это имена писателей и поэтов только «первого ряда». За ними стояли многие другие. Литературное творчество, составление дневников и воспоминаний, компиляция компендиумов семейных преданий, обращение друг к другу с длинными посланиями – все это стало широко распространенным явлением в шляхетской среде. Из дневников этого времени особо следует выделить записки Яна Хризостома Пасека, заурядного польского шляхтича XVII в., наделенного незаурядным литературным дарованием, который прекрасно выразил характерные черты шляхетского менталитета[59].

Наряду с литературой особое место в культуре польского общества заняло искусство. Главное заключалось в том, что переменилось само отношение к искусству. Не только король, но и магнаты, и зажиточные шляхтичи, и горожане стремились привлечь в свои дома художников, скульпторов, архитекторов, труд которых стал очень высоко цениться. Возросла роль искусства в каждодневной жизни. В магнатских резиденциях и при королевском дворе устраивались театральные представления и музыкальные концерты. Для больших религиозных праздников специально писались стихи, создавались музыкальные композиции, декорации и росписи. Свадьбы и похороны включали в качестве непременного компонента пышные процессии, орации и исполнение сложных театрализованных ритуалов.

Новому стилю (барокко) в светском искусстве покравительствовал королевский двор. В годы правления Сигизмунда III Вазы был переустроен Королевский замок в Варшаве (1596 г.). Сам король поселился в Варшаве в 1611 г. Король любил искусство, коллекционировал картины и сам был золотых дел мастером. Его сын Владислав IV (1632–1648) покровительствовал театру, оперному и драматическому, при дворе ставились итальянские оперы и трагедии Шекспира. Владислав заказывал картины на исторические темы.

Ученые занятия становятся профессией, и польская наука эпохи барокко развивается в русле общеевропейских научных исканий. Онатяготеет к энциклопедизму. Примером ученого-энциклопедиста этого времени был Шимон Старовольский. Но можно назвать и ученых, работавших в отдельных областях научного знания, – например Коханского в механике, Брожека в математике. Традиционно большое место занимала связанная с теологией философия. Расцвет переживала историография.

Продолжало возрастать значение образования и просвещения в обществе. Церковные школы существовали практически в каждом приходе, а в городах, монастырях, при епископских кафедрах открывались школы повышенного уровня и семинарии для подготовки духовенства. Особенно большое значение в системе образования, как уже говорилось выше, приобрели иезуитские коллегии. В XVII в. количество иезуитских школ возросло втрое; в 1700 г. уже имелась 51 школа с 20 тыс. учащихся. Наряду с ними существовали и протестантские школы аналогичного уровня. Краковский университет по-прежнему оставался главным центром высшего образования, хотя и стал очень консервативным и потерял былой авторитет. Рядом с ним возникли коллегии, а в Вильне, в Замостье, во Львове – сходные с университетами академии. Протестантским центром высшего образования, привлекавшим многих поляков, был Кенигсберг в Восточной Пруссии. Антитринитарии (Польские братья) создали свою академию в Кракове, которая приобрела славу «Сарматских Афин». Большое значение, как и прежде, имело продолжение образования за границей[60].

Разумеется, польская культура этого времени оставалась сословно дифференцированной. Крестьянская жизнь текла в стороне от придворных празднеств в магнатских резиденциях. С другой стороны, философы-энциклопедисты были далеки от культуры «подлого сословия». Шляхта выработала свою особую субкультуру сарматизма. Кроме того, в течение XVII – первой половины XVIII в. польская культура не стояла на месте, а переживала периоды подъема и спада, не говоря уже о том, что Речь Посполитая включала представителей многих этносов и конфессий. Все это нужно иметь в виду, говоря о польской культуре эпохи барокко в целом.

На смену барокко в истории польской культуры пришло Просвещение [61]. Это была эпоха, выраставшая не столько на собственно польской почве, сколько привнесенная извне, поскольку во второй половине XVII – первой половине XVIII в. в культурном развитии Польша существенно отстала от Запада. Идеология и ценностные ориентиры Просвещения начинают проникать в Польшу при Августе III, но по-настоящему культура Просвещения укореняется здесь в годы правления Станислава Августа Понятовского. Новые веяния сталкиваются с традициями католического барокко и сарматизма. Современники аллегорически говорили о конфликте «усов и парика». За сарматскими «усами» стояли старые добрые традиции, за «париком» – западные влияния, и прежде всего французские, породившие в Польше своего рода галломанию, которой были недовольны ревнители старины.

Галломания выражалась в широком распространении французского языка, занимавшего место латинского; в переводе на польский французских книг; в волне французской моды; в частых путешествиях в Париж и переписке деятелей польской культуры с деятелями французского Просвещения, да и вообще в популярности всего французского. Конечно, это не значит, что менее интенсивными были связи Польши с Германией или Италией.

Под влиянием интенсивных связей с Западом в Польше стали распространяться идеи и настроения, характерные для культуры Просвещения. В 1724 г. в Варшаве открылся постоянный театр. Вместе с тем деятели польского Просвещения старались синтезировать западную культуру с польскими национальными традициями. Характерен пример Яна Потоцкого, который был воспитан за границей, свободно говорил по-французски, но в 1780-е гг. демонстративно отказался от французского платья и стал носить польский шляхетский кунтуш. Новую идеологию и связанное с ней культурное движение называют «просвещенным сарматизмом». Как пишут польские историки, в споре «усов и парика» «польские идеологи выбирали не первое, и не второе, а голову».

Вместе с новой идеологией распространялись и новые вкусы, и новый уклад жизни. На место пышной величавости в обращение приходит элегантность и светский лоск, танцы и игра в карты заменяют обильные возлияния за долгими обедами и игру в кости, высоко стала цениться способность вести остроумный галантный разговор, отношение к религии приобретает все более критический и даже насмешливый характер, в моду входит вольтерьянство с его антиклерикализмом, чай, кофе и шоколад приходят на смену старым польским напиткам, адюльтер и едва ли не открытые внебрачные связи начинают восприниматься в высшем обществе как нормальное явление. Конечно, все эти перемены затронули лишь верхние слои общества, но именно они образовывали общий вектор культурной перестройки. Духовная же культура большинства населения, особенно крестьянства, еще долгое время оставалась во власти прежних традиций.

Новые веяния давали о себе знать практически в каждой области культурной жизни[62]. Особенно заметны их плоды были в сфере образования. Здесь начиная уже с 1740-х гг. изменилась та модель образования, которая была внедрена в польскую культуру иезуитами в эпоху Контрреформации. Первыми, кто стал менять программы и методы обучения, были монахи-театинцы, вслед за ними – пиары, один из которых, Ст. Конарский, создал новую по типу школу – шляхетский корпус (Collegium Nobilium). В 1765 г. было открыто первое светское высшее учебное заведение – Рыцарская школа, готовившая офицеров для польской армии. К реформам приступили и иезуиты, но в 1772 г. их орден был распущен, имущество и школы переданы в распоряжение Комиссии народного просвещения, развернувшей реформу образования на всех уровнях. Прежде всего это коснулось Краковского и Виленского университетов. В них было ограничено преподавание теологии, место латинского языка в обучении занял польский, расширились кафедры точных и естественных наук. Второй уровень в системе образования был представлен отныне 74 средними школами. В них вводилась новая программа обучения, отменялось изучение теологии, сокращался курс латыни, зато появилось преподавание истории, географии и иностранных языков. Приходские школы оставались в ведении церкви, но для них начали издаваться специальные учебники.

Эпоха Станислава Августа Понятовского была слишком коротка, чтобы предпринятые реформы успели принести конкретные результаты в масштабе всего государства. Однако повышение уровня грамотности и образованности городского населения стало очевидно еще до конца XVIII столетия.

Вместе с реформами в области образования большого прогресса достигло развитие науки. Появились первые научные периодические издания (например, «Новые экономические и ученые ведомости, или Собрание вещей, для счастья человеческой жизни необходимых», «Собрание разного рода сведений из области свободных наук, философии, естественного права, истории и моральной политики») и научные общества. Крупными учеными стали братья Ян и Енджей Снядецкие (первый – в астрономии, математике, географии; второй – в химии, биологии и медицине). В философии особенно большая роль принадлежала Гуго Коллонтаю и Станиславу Сташицу. Они же были выдающимися польскими публицистами своей эпохи. Адам Нарушевич создал монументальную «Историю польского народа», заложив основы современной научной историографии Польши.

Польская литература переживала быстрый подъем и обновлялась. Широкое распространение получили комедийные и сатирические жанры, на этом поприще особенно прославились Игнаций Красицкий и Франтишек Богомолец. Станислав Трембецкий и Каэтан Венгерский открыли новую эпоху в истории польской поэзии. Войцех Богуславский основал польский оперный театр и поставил первую польскую оперу «Осчастливленная нищета». Труппа Богуславского получила название «Национальный театр». В 1790-е гг. были написаны первые полонезы Михаила Огинского. Таким образом, складывалась польская национальная музыкальная школа.

В живописи, скульптуре и архитектуре ведущую роль играли французские и итальянские мастера, но в конце XVIII в. заявили о себе и яркие польские имена. Француз Норблин оставил ряд очень выразительных и точных зарисовок варшавской жизни начала 1790-х гг. и времени национального восстания 1794 г.

В целом польская культура второй половины XVIII в. развивалась в общеевропейском русле и ритме и, несомненно, переживала подъем.

5.2. В чешской культуре побелогорского периода можно выделить два слоя. Первый представлен народной песней, устной и письменной чешской словесностью, народным театром. Формы его примитивны, в нем нет произведений непреходящего значения. Второй слой – наднациональный, создававшийся интеллектуальной и художественной элитой всех входивших в государство народов. Такая культура обладает определенной идеологической направленностью, официальным характером и способностью воздействия на культуру народную. Именно наднациональная культура создала в чешских землях ценности общечеловеческого значения. Это храмы и дворцы, мосты и гидротехнические сооружения, парковая культура, живопись, планировка городов и методы их застройки и т.д. Образовательная функция этой культуры сохраняется до нашего времени, идеологическая же отошла на задний план.

Развивавшаяся официальная культура не может считаться чешской. Чешский язык не использовался ни в литературном творчестве, ни в науке, где преобладал латинский; люди искусства редко были представлены лицами чешской национальности, в основном это выходцы из многих стран Европы; чешская же интеллигенция эмигрировала или была истреблена. Эта культура отличалась острой идеологической направленностью, однобоко служа интересам Контрреформации. Церковь отрицательно относилась к успехам экспериментальных наук, тормозила развитие свободной мысли. Однако в области изобразительного искусства, где господствовал стиль барокко, создаются настоящие шедевры.

В побелогорский период основным типом средней школы в Чехии стали иезуитские гимназии, хорошо организованные и материально обеспеченные. Были школы и других орденов, например пиаристов. Иезуиты овладели также Пражским и Оломоуцким университетами. В 1654 г. Пражский университет, официально объединенный с Клементинской коллегией иезуитов, стал именоваться Карло-Фердинандовым[63]. Профессорами философского и теологического факультетов были только иезуиты. Духу контрреформационного католицизма подчинялись также юридический и медицинский факультеты. Господствовала схоластика, уровень преподавания естественных наук был значительно ниже, чем в Европе.

В послевоенной Чехии важнейшую идеологическую функцию выполняла историография, главной фигурой в которой был Богуслав Бальбин (1621–1688), глубоко изучивший сокровищницу документов по истории Чехии. Католик и иезуит, он считал рекатолизацию Чехии благотворной, но осуждал политику монархии в отношении Чехии. В сочинении «Извлечения из чешской истории» он выступает прежде всего как патриот. Особенно четко эта ориентированность Бальбина прослеживается в его труде «Защита языка славянского, преимущественно чешского», изданном лишь в 1775 г. Бальбин скорбит о переживающем упадок Чешском королевстве, о чешском языке. Изучив библиотеки и архивы, этот автор разработал план создания энциклопедии Чехии в 30-ти томах под названием «Различные исторические сведения о Чешском королевстве». При жизни Бальбина вышло 10 книг «Энциклопедии», в конце XVIII в. – еще две. Эрудиция Бальбина и его собирательская деятельность, знакомство с новейшими методами обработки источников ставят этого ученого XVII в. в ряд предшественников критической историографии периода Просвещения и национального Возрождения.

Еще одним историком XVII в., оставившим значительный след в науке, является Томаш Пешина из Чехорода (1629–1680). Бюргер по происхождению, он быстро стал пражским каноником и деканом капитула
Св. Вита в Праге. Сочинение о чешской истории Пешина решил составить на чешском языке, чтобы с ним могли ознакомиться все соотечественники. На чешском же языке он написал краткую историю Моравии (1663), а на латинском издал сочинение о военной и политической истории Моравии (1677). Наиболее известен труд Пешина с призывом к христианам объединиться против турецкой опасности. Следует иметь в виду, что представители чешской эпохи барокковой историографии были тесно связаны с контрреформационным католицизмом и отличались социальной консервативностью. Но их патриотизм, стремление собрать как можно больше свидетельств по отечественной истории повлиял на убеждения последующих поколений.

Архитектура также выражала устремления Контрреформации, как и во всех других областях искусства в ней тоже господствовал стиль барокко: монументальность храмов, сложный план сооружений, богатое украшение алтарей, множество скульптур и золота, настенная роспись. Строительство осуществлялось мастерами из разных стран. Некоторые иностранные архитекторы использовали местные чешские традиции, переосмысливая иноземные образцы. Криштоф Динценгофер (ум. 1722), архитектор баварского происхождения, создал «чешское барокко», построив несколько костелов, в том числе и ныне существующий храм Св. Микулаша в Праге[64].

Вершиной барокковой архитектуры в Чехии является творчество Килиана Игнаца Динценгофера, сына Криштофа (1689–1751), строителя костелов в Праге, Карловых Варах и других местах. Выдающимся скульптором того же периода был Матиаш Бернард Браун (1684–1738), по происхождению тиролец. Его экзальтированные фигуры, демонстрирующие игру света и тени, и ныне производят сильнейшее впечатление на зрителей. И в настоящее время в Праге можно видеть скульптуру Св. Луитгарды, установленную Брауном
в 1705 г. Не менее, чем Браун, известен Фердинанд Максимилиан Брокофф (1688–1731), украсивший в 1714 г. своей скульптурой Франца Ксаверского Карлов мост в Праге, автор и ряда других известных произведений.

В области живописи выдающимся мастером был Карел Шкрета-Шотновский (1610–1674), творчество которого делится на духовное и светское. Он создал многочисленные алтарные композиции и картины на библейские сюжеты, выполненные по заказам иезуитов, протекцией которых художник пользовался до конца своей жизни. Светская живопись Шкреты – почти исключительно портреты, отличающиеся большой реалистичностью.

Своего расцвета барокковая живопись достигла в творчестве Петра Яна Брандла (1668–1735), писавшего жанровые сцены и композиции на мифологические темы. Наиболее известны его портреты и алтарные образы (например, «Апостол Павел»). Известнейшим портретистом в Центральной Европе в начале XVIII в. был Ян Купецкий (1667–1740), сумевший переосмыслить элементы зарубежной живописи и создать портреты художественной значимости международного уровня, хранящиеся ныне в галереях Праги[65].

В 60-е гг. XVIII в. в Габсбургской монархии и в Чехии прошел интенсивный процесс становления науки Нового времени, расширявшей свои познавательные возможности и иногда приобретавшей новую идеологическую функцию. Отдельные ученые, ранее изолированные в своей деятельности, стали объединяться в Ученые общества. Так, в 1746 г. в Оломоуце возникло «Общество Неизвестных ученых», которое с 1753 по 1761 г. собиралось в Праге под председательством И. Штеплинга, обсуждая различные научные проблемы. В 1771–1772 гг. в Праге выходил еженедельник «Пражские ученые известия» на немецком языке, издававшийся Игнацием Антонимом Борном (1742–1791)[66]. Наука вступала в борьбу с отжившим феодальным обществом.

После запрета иезуитского ордена в интеллектуальном развитии чешских земель наметилось несколько направлений. По инициативе И.А. Борна возникло «Частное общество в Чехии для развития математики, естественных наук и отечественной истории». В 1775 г. оно стало издавать «Рассуждения» на немецком языке. С 1784 г. «Частное общество» превратилось в «Чешское общество наук», которое с 1790 г. получило название «Королевское чешское общество наук» и просуществовало вплоть до 1952 г., когда слилось с Чешской академией наук и искусств, основанной в 1890 г. Ученые общества создавались в Чехии в тяжелой борьбе с защитниками феодальной идеологии, что способствовало возникновению союза между представителями естественных и общественных наук, понимавшими, что силы, тормозящие развитие одной группы научных дисциплин, наносят вред и другой группе.

«Чешское общество наук» – прогрессивный элемент в общественной структуре Чехии конца XVIII в.
В него принимались лица, имевшие научные заслуги независимо от социального происхождения. Общество придерживалось принципа свободного познания и использования объективных законов природы и социального развития в интересах прогресса.

Новым подходом к национальному прошлому, представлявшемуся Контрреформацией в искаженном виде, стремлением создать основы чешского литературного языка наука повышала национальное и политическое сознание чехов, включая народ в борьбу за новый общественный порядок. Основной задачей в области общественных наук было достижение уровня западноевропейских стран. В гуманитарных науках интерес к светской истории чешской государственности перерастал в интерес к образованности, к развитию чешского языка и исследованию прошлого чешской письменности.

В области гуманитарных наук в Чехии выделялось несколько ярких личностей. Одной из них был Гелазий Добнер (1719–1790), немец, член ордена пиаристов, историк-самоучка. Сын ремесленника, Добнер закончил латинскую иезуитскую школу и вступил в католический монашеский орден пиаристов, основанный в 1607 г. Среди обетов, принимавшихся его членами, было и безвозмездное обучение юношества. С 1752 г. Добнер работал в Пражской пиаристской гимназии и изучал историю. Он обратил внимание на расхождения в изложении фактов чешской истории в сочинениях католических и некатолических авторов. Это наводило на мысль о необходимости сравнительного изучения источников. Первым трудом Добнера по истории был разбор «Святовацлавской легенды так называемого Христиана», но главным стал его шеститомный перевод «Хроники Чешской» Вацлава Гайка из Либочан с чешского на латинский. На основании многих изысканий Добнер снабдил хронику Гайка критическими комментариями. Сочинение Гайка, вышедшее в свет в 1541 г., в течение двух столетий влияло на чешскую историографию, а критика хроники могла способствовать опровержению контрреформационной концепции чешской истории. Первый том добнеровского перевода вышел в 1761 г. Добнер доказал историческую несостоятельность сведений по древнейшей истории чехов, чему был посвящен этот том, и, по существу, вычеркнул сочинение Гайка из числа надежных источников. Добнер стал в Чехии зачинателем нового подхода к историческому исследованию, представителем новой методики, зародившейся в эпоху Просвещения. От Добнера берет свое начало концепция чешской древней истории как общества демократичного, без панов и подданных. В развитии чешской историографии его творчество означало решительный поворот от контрреформационной концепции к новому этапу изучения чешской истории.

Значительный вклад в выработку критического отношения к феодальной идеологии был внесен Франтишком Мартином Пелцлом (1734–1801). Сын ремесленника, он закончил пиаристскую гимназию в
г. Рыхнове и стал учеником высшего философского класса пиаристской гимназии в Праге. В научную жизнь Пелцл самостоятельно вступил в 1774 г. сочинением «Краткая история чехов». В 80-х гг. появились его биографии: «Император Карл IV, король чехов» и «История жизни римского и чешского короля Вацлава».
В этих сочинениях выдвигалась новая концепция чешской истории, в частности гуситского движения. При этом оценка гусизма Пелцлом постепенно развивалась. Если в 1774 г. он упоминает о Гусе лишь как об одном из чешских «ученых мужей», то в 1779 г. уже характеризует его как реформатора и бесстрашного героя, не отступающего от своих убеждений даже под страхом смерти. Пелцл критикует также позиции церкви гуситской эпохи. Впрочем, гуситскую революцию он решительно осуждает как проявление фанатизма и бунтарства, приведшие в упадок благосостояние страны и общественный порядок[67].

⇐ Предыдущая23242526272829303132Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: