Принцип минимума потенциальной энергии

Kelly Clarkson – Addicted
Within Temptation – Angels
Skillet – Comatose

Первое, что сделал Кастиэль, проснувшись к вечеру – вновь уснул. Элизабет выловила его в коридоре, покрытого испариной и дрожащего в ознобе. Положив руку сыну на лоб, отняла ее с весьма недовольным выражением лица, увела парня на кухню и усадила в кресло. Наскоро залила кипятком и настояла какой-то отвар, похожий на тот, которым потчевала Кастиэля во время кошмаров после смерти Душечки – по комнате распространился аромат черной смородины, липового цвета, шалфея и солодки. Еще чего-то неопознаваемого непосвященному. Сунула в руки чашку, заставив выпить как можно скорее. Сын повиновался, даже не пытаясь спорить – состояние не позволяло. Как только последний глоток провалился в желудок, Гриссом отправила «ненаглядного Джимми» обратно в постель и накрыла еще одним одеялом. К утру отойдет. Ее зелья всегда помогали. Отгоняли ночные страхи и тревоги, снижали жар и успокаивали ломоту. Капрал не вникал в ее ведьмовство, считая, что все женщины немного ведьмы. Проваливаясь в муторное, лихорадочное забытье, он повторял короткое имя с латинскими корнями, призывая того, кто так больно и глубоко ранил, оставив на сердце невытравимую метку.

Бэт выдохнула с облегчением. Он цеплялся за мать ослабевшими пальцами, проявляя полное доверие. Давно она не видела своего ребенка беспомощным и открытым, а видеть его таким, каким он успел стать за зиму, не хватало выдержки. Естественно, Джимми не полегчало настолько, насколько хотела бы любящая Элизабет, но он, по крайней мере, прекратил дичиться и прятать истекающую ядом обиды и унижения рану в груди. Раньше она сердилась на сына. Да бросьте! Сложно найти вторую такую же преданную мать, как Бэт, но какому нормальному родителю понравится смотреть, как дражайший отпрыск, тем более приемный, выпестованный, выстраданный, чудом спасенный, убереженный едва ли не волшебством, губит себя, не желая объяснить причин? Она гневалась на него за безалаберное до безумия отношение к собственной судьбе, здоровью и жизни. Нервничала, читая его беспечно-жестокие сообщения. Откровенно злилась! Элизабет привыкла принимать Джимми, какой есть. Пожарный? Его решение. Гомосексуалист? Никого, кроме него не касается. Но самоубийцей он ее не устраивал. Терпение матери трескалось по швам, и она вот-вот готовилась задать сыну хорошую взбучку!.. Того, что кое-как, перемешивая в одних предложениях испанский и английский языки, рассказал ей Джимми, она совершенно не ожидала.

Впору бы возненавидеть чуждого состраданию ублюдка, так поступившего с ее драгоценным чадом – и плевать, что «чадо» планомерно катится к тридцатке – но Бэт не возненавидела. Она, спрятав глаза от Джимми, подумала, что понимает мотивы его любовника. Не то, чтобы одобряет, но понимает даже слишком хорошо. В свое время она и сама упрямо пыталась оградить сына от возни со старухой – у «капитана Дина», раз сумел заставить Джимми уйти, воистину стальная, куда как более крепкая воля, чем у пожилой женщины, позорно хватающейся за протянутую руку совсем юного, наивного еще парня. Во имя близкого человека офицер готов пойти на что угодно. В частности, принимая в расчет плачевное состояние бывшего командира Кастиэля, Бэт не удивлялась, что он отчаялся и безжалостно отталкивает всех, в ком не испытывает практической, физической потребности. Потеряв самостоятельность, уход и заботу проще переложить на малознакомых людей. Они выполняют обязанности за деньги, не остается сомнений в их беспристрастности и безэмоциональности. Никаких чувств – ни отвращения, ни жалости, ни брезгливости – уход за тяжелобольным у профессионала не вызовет. Они не станут неумело скрывать истинные мысли, лгать, фальшиво улыбаться и подбадривать. Не вызовут в подопечном ощущения обузы. Перед ними нет необходимости притворяться или расшаркиваться. Деловые, построенные на взаимной выгоде отношения, особенно, если пациент может себе их позволить, а с этим у Винчестера проблем, кажется, нет.

Джимми о своих коллаборационистских рассуждениях она, само собой, говорить не собиралась. Мальчик не в той кондиции, чтобы спорить еще и с матерью по поводу вызывающих отторжение идей. Джимми любит Дина, и значит ни один довод разума не дойдет до его пропитанного окситоцином мозга. А если и дойдет – будет немедленно разнесен в пух и прах. Гриссом слишком глубоко привязалась к сыну, чтобы расстраивать его и без того воспаленное сознание, но тайком… тайком она переживала, что станет с Джимми, если с его возлюбленным не дай Бог случиться что-нибудь нехорошее. Он не справится с подобной болью. Не вывезет. И куда в таком случае его занесет нелегкая, страшно представить. Она молилась за человека, которого никогда не встречала лично, да и, собственно, не надеялась когда-либо встретить. Считала, Джимми не захочет знакомить ее с избранником – по многим причинам. Из-за того, что партнер – мужчина. Из-за характера Дина – судя по словам сына, капитан крут, скор на расправу и очень прямолинеен. Из-за скрытности – он щепетилен с личными подробностями. Элизабет не настаивала. Зачем? Лишь бы Джимми был счастлив. Лишь бы его возлюбленный выжил. Покачав головой и рассеянно осмотрев крохотную кухоньку, женщина поднялась и, грузно переставляя ноги, отправилась к себе. Там она включила свет, нашла корзинку с вышиванием и принялась ловко наносить узор. Ревматолог посоветовала – отлично развивает мелкую моторику пальцев, предотвращает ранний артрит. По меркам стариков Бэт, вообще-то, молодуха. Шестидесяти еще нет, но вот-вот стукнет, а о здоровье лучше позаботиться заранее. Ко всему прочему, вышивать у нее получалось не то, чтобы профессионально, но красиво и без явных огрехов. Она не садилась за пяльцы последние недели – не до хобби, знаете ли, да и время от времени дрожащие руки приводили не к искусным натюрмортам и пейзажам, а исколотым подушечкам, рассыпающим красные пятнышки на светлом материале.

Джимми спит. Гриссом же, в силу возраста, больше бодрствовала – раньше пробуждалась и поздно ложилась. Дни в тревогах отсчитываются гулким, мерным тиканьем секундной стрелки, столь неторопливым, что вызывающим порыв яростно разбить гнусный раздражитель. На выхлоп мотоцикла – к окну. Взглянуть, не вернулся ли блудный… заблудившийся ребенок домой. Плохо, наверное, сосредоточить свое существование вокруг одного человека. Психологи наперебой утверждают, что дети должны покидать родительский дом после совершеннолетия, самостоятельно зарабатывать и жить собственным, пусть и слегка сумасшедшим бытом, заводить отношения и приобретать независимость от опеки. Позволять приобрести независимость старшему поколению. Мать, мол, не инкубатор и не нянька, у женщины есть право на свободу и личную жизнь в любом возрасте. Они, несомненно, интеллектуально развитые люди, с образованием и либеральными взглядами, но толку нет от свободы, если единственный, кому принадлежит твое сердце, уходит, только потому, что так-де надо. Каждый вздох Элизабет, несмотря на ее бодрость и энергию, принадлежал Джимми. Одна лишь мысль, одно стремление – счастье сына, привнесшего счастье в её, казалось навсегда разбитую душу. Нет ничего дороже, чем видеть сияющее лицо Джимми, его смех и улыбку. Тепло, пробивающееся сквозь мрак слепоты. Ласка сильных ладоней. И голос, мелодично-напевный, яркий и густой. Перезвон небесных колокольчиков и свет благодати, заключенный в хрупкое человеческое тело. Мир и боль, и всё это – Джимми.

Первое, что сделал Новак, войдя в раздевалку – окинул ее изучающим, цепким взглядом. Присмотрелся к разоблачающимся коллегам, улыбнулся традиционным утренним подколкам. Аккуратно положил шлем на один из крайних шкафчиков в ряду, прошел вдоль стены. С силой сжал и разжал несколько раз кулак, словно качал эспандер. Все на месте. Убедившись в полном комплекте коллектива, он упругим, быстрым шагом приблизился к хохочущему Адаму, и с боксерского размаха, вкладывая в правую руку пережитую обиду, терзающую ненависть, испепеляющий гнев и тревогу, сводящую с ума своими скрипучими песнями, влепил ему в челюсть, да так, что уоррен-офицер отлетел спиной на металлическую дверцу, намертво её захлопнув. Разговоры немедленно смолкли, а Миллиган, ошарашенными глазами таращась на капрала, потер место встречи набитых костяшек товарища и собственного лица.

— Охренел?! – возмутился мужчина больше от неожиданности, хотя раскрываться полностью челюстной сустав не желал, вибрируя от приложенной силы. — Совсем с катушек съехал?

— Прости, - без зазрения совести пожал плечами парень и шагнул в сторону шокированных выходкой сослуживцев. Дело в том, что внутри отряда подобные разборки не одобрялись. Все-таки они прикрывают друг друга, что обязывает сосуществовать не просто мирно, а по возможности, как приятели. Тот, кто не нашел точек соприкосновения с остальными, не приживается, его выжигает, как домна вышлаковывает пустую породу из благородного сплава. В любом случае, даже если возникали недоразумения, решали конструктивно, и уж конечно, дело никогда не доходило до мордобоя в расположении части. Пятеро недоумевающих мужиков откровенно с опаской посматривали на Принца, отличающегося неагрессивным складом характера. Не трогать – он не тронет, да и как нужно постараться, чтобы довести до ярости насколько неконфликтного человека?! Звеньевые переводили взгляд с капрала на уоррен-офицера, многозначительным молчанием, затянувшимся в наэлектризовавшемся воздухе, явственно намекая на необходимость объяснений. Джей же тем временем подошел к старшине и, виновато похлопав ресницами, заявил: — Я ударил старшего по званию. Отстрани меня.

— Эээм… - промычал Донован. — Это что сейчас такое было?! – отмер он, наконец. Капитан накинул лямки униформы, застегнул молнию до шеи, будто надеялся таким способом прибавить образу солидности, но заранее разочаровался в успехе, ибо взлетевшие, изогнувшиеся под слишком острым углом брови и попеременно закрывающийся-открывающийся рот выдавали полноту степени его изумления.

— Я на идиш изъясняюсь? – с издевкой протянул капрал. — Уоррен-офицер Миллиган… - он запнулся, на ходу придумывая какую-нибудь правдоподобную ложь. — Оскорбил мои религиозные чувства! – нашел, как выкрутиться, Кас.

— Чего? – впал в ступор окончательно запутавшийся Миллиган.

— Заткнись, - беззлобно бросил Новак через плечо. — Так ты отстранишь меня? – вернулся он к Нитро.

— Парни, - обреченно выдохнул новоявленный старшина. — Да вы чего, до 8 статьи меня довести хотите? – Майк сделал жалобное выражение лица. Остальные – Стив, Пол и Чак не вмешивались. Особенно Лемон не лез. Они с Кастиэлем легко нашли общий язык и подружились не по букве регламента, а всерьез, поэтому Пророк знал – просто так Принц балаган затевать не станет. Глубокое уважение, внушенное изящным, но стойким сержантом, разжалованным в капралы Новаком, плюс одна позорная ошибка, совершенная Чарли в период ранения Винчестера и слушаний, отлично отпечаталась в памяти офицера. Больше он в друге, как и обещал, не сомневался. Стив и Пол не лезли хотя бы потому, что новички, в хитросплетениях субординации и дружбы в отряде пока разбирались плохо. — Капрал Новак, - он кивнул в сторону двери, - на пару слов.

Кас подхватил шлем, юркнул в холл и, не оборачиваясь, потопал на крыльцо. Там он вытащил из кармана пачку «Camel», предложил командиру, и, когда тот отказался, выщелкнул себе одну, немедленно прикуривая от старенькой пьезовой зажигалки. Майкл ему не мешал, хотя не мог сказать, что одобряет курение в рабочее время. С другой стороны, исходя из случившегося, можно предположить, что на дежурство Новак выходить не планирует. Он, кстати говоря, сегодня не должен был появляться в части – Адам предупредил, что у капрала проблемы со здоровьем, что-то вроде автомобильной аварии, о которой свидетельствовала отчетливая хромота на правую ногу. Кас ее почти не сгибал и хмурился при каждом неудобном или неловком шаге. Собственно, капитан и не спорил, вписал в табель три из пяти имеющихся у Новака отгула и не предполагал возникновения каких-то затруднений. А тут такое… Принцесска взял привычку удивлять сослуживцев. Внезапные, стремительные перемены в поведении и манерах вызвали беспокойство у тогда еще заместителя командующего. Можно было бы заподозрить капрала в употреблении психотропных веществ, но проводимая раз в две недели проверка на наличие в организме изменяющих сознание препаратов любого, даже медикаментозного назначения, заранее делала эту версию несостоятельной. Да и в принципе – где Кастиэль и где наркотики. Закурил, выпивает чаще, чем раньше, но, в сравнении с остальными полгода назад, он, можно сказать, вообще не пил. Обоснованным поводом для тревоги Донована стала лишь видимая, льющаяся из всех пор подчиненного депрессия, накладывающаяся на осязаемую окружающими усталость. Не физическую – эмоциональную. Словно весь свет, когда-то сияющий в слишком красивых для мужчины глазах, померк. А мир вокруг – надоел, превратившись из уютного дома в сырую темницу.

— Принц… - начал офицер. Осекся. — Кас, - снова окликнул он, когда окурок, рассыпая искры, полетел в урну. — Ты не гони. Адам мужик хороший, уверен, он уже забыл. Не злопамятный и не станет тебе… - договорить он не успел. Парень глянул на него из-под бровей, лукаво улыбнулся. Потер лицо ладонями и сунул кисти в карманы зябким жестом.

— Если ты меня не отстранишь – пойду к Сингеру. Он тоже хороший человек, - отметил Новак, - но проигнорировать столь вопиющее нарушение устава не сможет. Ему придется.

— Да нахрена тебе такие заморочки? – психанул капитан. — Не пойму я тебя, капрал! Что происходит? Ты вляпался куда-то? Денег задолжал? – Новак насмешливо скривился.

— Майк, - не скрывая снисхождения, протянул он. — Ты же меня неплохо знаешь. Ну, какие деньги? Сам подумай. Мне нужно отстранение, капитан Донован.

— Пока не объяснишь, какого чёрта – даже не собираюсь ничего слушать! – отрезал Донован. Махнул рукой. — Давай сигарету. Матерь Божья, - сокрушался он, тиская фильтр. — Я же бросил! – Кастиэль прикусил губу, рассудительно покачал головой. Решил, что раз подписывает отряд под свои личные дела, старшина имеет право знать. Хотя бы часть правды.

— В середине декабря, - тенор звучал глухо, но уверенно. Кастиэль испытывал невероятную легкость, отпустило смущение, страх и отошли на задний план стереотипы. Он испытывал потребность поделиться. Матери такого не расскажешь даже косвенно – она сразу обо всем догадается, а тут – как на исповеди. Полуложь-полуистина, недоозвученная, но чистая. Странная ситуация, проклятье!.. как жизнь, всколыхнутая нежданным, неведомым ранее чудом. — Меня бросил партнёр. Мы нехорошо расстались, я на него крепкую обиду держал, - парень усмехнулся. — Вы видели, как меня потрепало. А вчера узнал, что на самом деле он очень сильно заболел. Фактически, на грани. Мне нужно время, чтобы попытаться. Немедленно, сегодня. Я мог бы попросить тебя об отпуске, но валандаться слишком долго. Ты сам в курсе – две недели, а то и больше. Извини, что доставил хлопот. Отстрани меня на месяц, полгода, отправляй на семинары – что угодно.

— Ха… - только и ответил Донован. Задумался о чем-то, щурясь и затягиваясь сизым дымом. С сомнением посмотрел на капрала, прошелся вдоль крыльца. — Религиозные убеждения, значит?

— Если уоррен-офицер Миллиган примет решение подать на меня жалобу, - покаянно произнес Кастиэль, - я не стану отпираться. Признаюсь, что ударил его по собственному умыслу.

— Не гони, - привычно отмахнулся Нитро. — Если Адам подтвердит твою версию, разойдетесь, как в море корабли. Никаких взысканий, никаких семинаров. И вот еще что, - вдруг повернулся он, всматриваясь в глаза подчиненного. — Что-то мне подсказывает, что он не станет отрицать свое участие. А главное – моя чуйка просто воем воет, убеждая, что Глобус знает куда больше меня. И кстати, - грозно припечатал старшина. — Еще одна такая выходка – вылетишь к чёртовой бабушке из АРИПС.

— Так точно, сэр, - козырнул капрал.

— Вольно, - попрощался Донован, касаясь кончиками пальцев козырька фуражки.

На том и договорились. Адам, как Кастиэль выяснит позже, действительно не стал отказываться от вложенной доли в откровенно сомнительное дело. Отличительной чертой старших Винчестеров – Дина и Адама – являлось то, что они оба прикидывались идиотами. Нет, серьезно. Дин прятался за фасадом тупого мускулистого полена с амплитудой эмоционального фона, не превышающей оную же у спички, Адам Элиотт скрывал прекрасное чувство юмора и любопытство ребенка за маской сурового равнодушного молчуна, редко участвующего в общих свалках и обсуждениях, вмешивающегося только тогда, когда его вмешательство реально необходимо. На самом же деле Миллиган больше слушал и мотал на ус, а Дин… тащил на своих плечах все грехи мира, как современный богочеловек. Ну, или он внушил себе, что обязан соответствовать лекалу, с которого его создали – по образу и подобию. Сэмюель порой испытывал жгучую ревность, наблюдая за взаимодействием братьев, и осознавал, что поменяй судьба местами его и Адама – между старшими установилась бы куда более тесная связь, чем сейчас. Расти они вместе – вместе шкодили бы. Вместе прогуливали уроки и понимали друг друга с полуслова. Узнав о сводном родстве, лишь повзрослев, они многое упустили. А Сэм даже не пытался походить на Дина. Нет, Дин привязан к Сэму, любит его всей душой, но той острой, пронзительной чуткости, что проявляют по отношению друг к другу старшие, Сэму не достичь никогда. Сэм не лишний в их троице, ни в коем случае, но различия между ним и теми двумя – кардинальные.

Нитро, вернувшись в здание, выдернул из комнаты отдыха Миллигана и взял с него объяснительную. А пока уоррен-офицер старательно, прикусив кончик языка, выводил от руки буквы на бумаге, Майк размышлял о сказанном Кастиэлем. Интересный финт ушами. В декабре кэп уехал якобы перенимать опыт. Только вот в управлении Мэдисон он не служит – Донован узнавал, но помалкивал, не желая звенеть по отряду, пока ничего конкретного не выяснит. Потом приходит постановление о повышении в звании и передаче командования, и полковник сообщает отряду об отставке Винчестера. В тот же день на территории подразделения ныне капитан Донован заметил Сэмюеля. Зачем тут появлялся брат кэпа и к кому приходил, Нитро выяснить так и не удалось, зато Адам вдруг хлопочет о больничном для Новака. И признание Новака, как огромный кусок клятой мозаики. Не хватает паззла. Какой-то важной, критически основной части не хватает, но интуиция Майкла просто поедом грызла мозг обладателя, нашептывая и подводя к какому-то элементарному выводу. В памяти Нитро всплывали отрывки прошлого. Несвязные между собой, неясные. Взгляды, недомолвки. Неожиданные паузы в общих беседах. Запахи. Что-то на уровне инстинктов царапало и беспокоило командующего АРИСП, но разгадать загадку, неожиданно подкинутую сослуживцами, он пока не смог. Пока. Отвлек его Адам, сунув в нос исписанный корявым почерком лист. Майк кивнул и отправился в крохотный закуток, по недоразумению называемый кабинетом старшины звена. Офицер наполнялся неосознанным благоговением, находясь в его стенах. Здесь раньше работал Дин, постоянно сшибая предметы мебели и нагромождения папок широкими плечами – развернуться-то негде. Сколько тут шкур безжалостно снято, сколько коллег пропесочено. Некоторые неоднократно – суицидники, иначе и не скажешь. Донован от командира нахлебался полной ложкой, всем, что сейчас имеет, обязан Дину. Методы у бывшего старшины жесткие и ультимативные, зато действенные. Бывший старшина… Мерзостно звучит, как по Майку. Мужчина никак не мог отделаться от ощущения, что подсидел кэпа. Словно это он виновен в отставке Винчестера. Глупо, конечно, но от понимания суеверности собственных опасений горечь с губ не стирается.

Хлопнула дверь. В тесном пространстве два на три возникла фигурка рыжеволосой девушки. Анна Милтон, секретарша. Работает чуть больше года – первая представительница прекрасного пола, выдержавшая регулярные ликбезы от командующего АРИСП Дина Винчестера, и то, только потому, что тайно влюблена в него. Была, правда, еще одна – Джо Харвелл. Сучка та еще, ушла на повышение. А миниатюрная шатенка с несчастными глазами с первого дня провожала томным взором широкоплечего, могучего мужика, на удивление вежливого за стенами корпуса и предельно въедливого в рабочее время. Ей еще повезло. Многие заметили, что именно в последний год капитан, гроза новичков и рекрутов, стал более уравновешенным. Так же требователен, но уже не так жёсток. Просветили Анну быстро – каждый знал об ориентации офицера, так что за клерками не заржавело. Но Милтон продолжала неровно дышать. Еще одно напоминание для Донована. Подводный камень, заставляющий копошиться в сознании, гудящем, как растревоженный осиный улей. Старшина АРИСП собрался. Сосредоточился на здесь и сейчас, уговаривая себя отложить выяснение обстоятельств до конца дежурства. Не нравилось ему то, что происходит в отряде. Не нравилось.

Пятеро суток спустя

Миссис Дадли дождалась, пока двери кабинки откроются, вышла, осторожно поддерживая пластиковый пакет с продуктами. Двенадцатиэтажный дом, квартиру в котором имел ее подопечный, разделялся двумя лифтами, по одному на каждую половину здания. Лестницей пользовались в исключительных ситуациях, вроде пожара, например – она почти всегда закрыта. А вот секции, рассчитанные на двоих хозяев, легкодоступны для разных мастей сброда. Консьерж в холле первого этажа – латиноамериканец в возрасте – следил, само собой, за парадной, но ведь и он не идеален, раз почтенная миссис четвертый день видит сидящего на полу у квартиры Винчестера парня лет двадцати пяти. Небольшой рюкзак рядом, черный мотоциклетный шлем, а на парковке, следует думать, его байк. На коленях – какая-то увесистая книга, вроде учебника. Нашел, где спать, хотя выглядит, вроде бы, порядочно, но кто их разберет, молодых да ранних?

— Ты снова здесь? – обвинила Ленор вместо «здравствуйте». Тот посмотрел на нее, развязно, как ей показалось, кивнул и вернулся к чтению. — Тебе что, пойти больше некуда? – насторожилась Дадли.

— Нет, - неопределенно ответил он, продолжая скользить взглядом по строчкам текста. Страница на развороте изображала внутренние органы человека, из чего Ленор сделала вывод, что брюнет – студент-медик. Наверное. А раз студент, значит, действительно ночует тут. Прогуляют выделенные родителями деньги, сами зарабатывать не умеют, вот и бродяжничают. За кампус-то тоже платить надо.

— Нет, некуда пойти или нет, есть куда пойти? – повысила она тон. Нужно отметить, что когда миссис Дадли нервничала, она начинала очень громко ругаться. Тут она кричать не решилась бы, но, тем не менее, децибелы, воспроизводимые ее, несомненно, богатырскими голосовыми связками, заставляли нахального незваного гостя хмуриться, выражая мимикой несогласие с избранным способом донесения информации до собеседника. Женщина осознавала, что ведет себя не лучшим образом, но ничего не могла поделать со вспыльчивым характером, перешедшим, без сомнения, по наследству от матери. — Как ты вообще сюда попал?! – хищно прищурилась Ленор, нависая над студентом. Красавчик, конечно, но за красивой мордашкой часто скрываются не самые чистые и честные намерения.

— Если я вам расскажу, не смогу вернуться тем же способом, - флегматично отметил парень. — Где логика? – невозмутимый, пропитанный спокойствием тенор раздражал женщину до вспыхнувшего румянца. Она не любила, когда ей перечили, а в приструнении задир и циников ей вряд ли найдется равный. Квалификация обязывает.

— Уходи, или полицию вызову! – безапелляционно заявила Дадли и сунула кисть в карман, разыскивая в его необъятном нутре мобильник. Парень легко поднялся, сложил книгу в рюкзак, а шлем устроил на локте, взращивая в Ленор чувство глубокого удовлетворения. Она торопилась на работу, склока с неожиданным оппонентом в плотный график не вписывалась. Хорошо, что проблемы с законом вторженцу не нужны. — Мудрый выбор, - пропела она, считая неприятный инцидент исчерпанным.

— О, - мило, без тени агрессии, но с отчетливым упрямством протянул парень. — Вы как нельзя кстати. У меня есть возможность выйти в парк и перекусить. Почему бы, - улыбнулся он, - не воспользоваться?

— Наглец! – возопила Ленор, окончательно настраиваясь на скандал. — Это приличный дом, нечего тут делать всяким бездомным! – выражение лица женщины приобрело снисходительно-пренебрежительную окраску, а ноздри раздувались от праведного гнева. Нынешняя молодежь, по ее мнению, совершенно не знакома с правилами этикета и элементарной вежливости. Конечно, приветствие её сложно назвать мирным, но ведь она-то в своем праве. Она служит тут, а он – просто бродяга!

— Приличный, разве есть повод для спора? Но вы ошибаетесь, я не бездомный, уважаемая леди, - он шагнул к стене и надавил на кнопку вызова лифта, но женщина, с подозрением фыркнув, схватила его за широкую лямку рюкзака. — И если даже если вы сдадите меня полисмену, - повернулся парень, - спустя несколько часов меня выпустят, как добропорядочного, законопослушного гражданина. И я вернусь, - мягко возразил он, зная, что прав.

— А ну, стой! – Ленор только крепче вцепилась, будто забыла, что буквально минуту назад приказывала брюнету убираться. Что ж, порой даже самые умные представительницы прекрасного пола прилагают массу усилий, чтобы сокрушить мужскую психику противоречиями и парадоксами. Такова их природа, нельзя винить бабочек за то, что они летают. — Может, ты тут крадешь? – ее жертва тихо рассмеялась настолько дикому предположению.

— Миссис… простите, - пожал плечами парень, - не имею чести знать вашего имени. Понимаете, я с большим удовольствием украл бы отсюда, - он указал в сторону одной из дверей, той, что облицована и проклепана стальными пластинами, — кое-что. Но, - брови смущенно свелись, - не могу туда войти, - Дадли на этом месте, осознав вложенную в ответ иронию, нависла всем весом на не думавшего вырываться или сопротивляться брюнета.

— Негодяй! – яростно припечатала Ленор, растеряв остатки самообладания. Уважаемая леди, как назвал ее парень, весьма негативно воспринимала плохих шутников и разного рода сомнительных личностей, особенно, когда они попадали на территорию ее влияния. За того, кто проживал за облюбованной воришкой дверью, Дадли не пожалела бы и собственной головы. — Мало того, что бомжуешь, крадешь, даже не боясь признаться, да еще и дерзишь! В полицию! – она вытащила, наконец, телефон. — Духа тут твоего… - щелкнул отпираемый запор.

— Миссис Дадли, - окликнул ее надтреснутый, сорванный, едва слышный, но веющий силой баритон, на корню подавляющий своим необычным звучанием попытки бунта. — Оставьте пацана в покое, - твердо попросил вышедший из квартиры мужчина. Тяжелый, длинный выдох – заметно, что опираться на косяк ему нелегко, но, и с трудом держась на ногах, он заставляет себя не шататься. Ленор испуганно обернулась, с негодованием и заботой глядя на пациента.

— Капитан, да он же…

— Немедленно, — жесткие интонации, — отпустите его. Сейчас же, - с властным, непререкаемым нажимом повторил тот. Пожилая сиделка нехотя разжала не по возрасту крепкий кулак и принялась ощупывать профессиональным взглядом подопечного, мгновенно переключаясь на режим покровительства, в тревоге разыскивая признаки ухудшения. Знала, что они обязательно наступят и очень скоро. Волновалась за него, причем абсолютно искренне. А он огорченно смотрел только на «пацана». И «пацан», внутренне удивляясь столь неожиданному ярлыку, смотрел только на офицера. Незримая, неуловимая, непонятная всем, кроме них, но осязаемая кожей беседа материально повисла в секции, и миссис Дадли, уже пожалев, что рискнула связаться с парнем и вызвать недовольство капитана, остро ощутила, что лишняя. Гулкая тишина. Виноватая, робкая улыбка. Поигрывающие, напряженные желваки на выпирающих скулах. — Заходите, - велел Дин женщине, освобождая проем. — Не терплю ссор и воплей. Не одобряю грубости, - поймал он Ленор на пороге. — Еще услышу нечто подобное - рассчитаю.

— Хорошо-хорошо, не нервничай только, тебе нельзя… - квохтала она откуда-то из кухни, шурша пакетами.

— Кастиэль, - утомленно вымолвил Дин, пряча обреченность в уголках воспаленных век. Вдавил пальцы в ребро створки – кожа на фалангах побелела. Очертаниями потрескавшихся губ складывая тоскливый шепот, лишь обозначив имя, словно оно обжигало ему душу. Как древнее заклинание умелого мага… или серую молитву отчаявшегося. Горькую. Измученную. Последнюю. — Зачем ты пришел? – крик, рвущийся из груди, застыл вязким шелестом.

— Не расстраивайся, ладно? Я ухожу, - утешил Новак и скрылся в кабине лифта, словно боялся, что именно его вид причиняет офицеру боль. Словно уверен до точки, что именно он и виноват.

Дин покачал головой, потеряв надежду убедить его уйти.

Они оба знали, что Кас вернется.

Капрал сидит под дверью своего неизменного командира шестой день. После разговора с матерью Кастиэль плюнул на гордость, уязвленное достоинство, обиды и работу, решив действовать наивно, но от души. Больше ничего в голову не пришло. К себе его Дин не пустит, никакие слова не смогут пробить толстый панцирь, в который заковал себя Винчестер. Значит, остается только ждать у порога, если не доверия, то хотя бы чуда. Вдали от любимого человека Кастиэль все равно не мог ни нормально спать, ни толком питаться. А так… он хотя бы рядом, за стеной. Порой в квартире стояла кромешная тишина, заставляющая парня холодеть от неизвестности. Он вслушивался в тихий скрип паркета, хлопающие межкомнатные двери. Ловил малейший шорох. Покидал пост максимум на полчаса – в Шервуд-парке, практически, в паре шагов от высотки, он покупал поесть и бутылку воды. Заходил в кафе, за стаканом кофе. Консьерж на первом этаже, мистер Альвадо, товарищ Новака – подружились, когда парень, поднимаясь к любовнику, помог старику с тяжелыми коробками. Касу повезло – теперь, благодаря отзывчивости, ему есть, к кому зайти в туалет и умыться, иначе пришлось бы бегать во все тот же парк, а отлучаться надолго он не хотел.

Хуан спрашивал, что за женщина столь сильно приворожила молодого мужчину, что он готов дежурить у квартиры, а когда услышал, в ком дело – сильно удивился. Поделился местными сплетнями – Винчестера считали преданным погибшей супруге вдовцом, потому что никогда не видели его в компании девушек, да и парни его посещали очень редко. Мнения по поводу геев Хуан не высказывал – может, и осудил, но отказать искренней и пылкой просьбе Кастиэля уже не мог. Своими глазами наблюдая настолько глубокую привязанность, невозможно не измениться и не проникнуться. Джимми договорился с матерью не терять его, предупредил, куда и зачем уехал. Обещал держать связь по мобильному, но в секции Дина отключал телефон. Собственно, он и Дину-то о своем присутствии сообщать не собирался, но если в первый день ему удалось ускользнуть от миссис Дадли по лестнице – добрый Хуан дал ему ключ, то на второй фортуна повернулась к парню спиной, после чего капрал справедливо рассудил, что конспирация бесполезна.

Он, возвращаясь через парадную, говорит Альвадо «Hola, Juan», широко улыбается и топает по лестнице на восьмой этаж. Можно и на лифте, но проводя круглые сутки в скрюченном положении, подъем по ста девяносто двум ступеням и шестнадцати пролетам – отличная разминка. Он с удовольствием отжимался бы, но тренировка чревата последствиями. Вспотеть, например. Старик-мексиканец, подумавший, что Новаку негде жить, приглашал его к себе, а выяснив обстоятельства, разрешил пользоваться благами цивилизации… но Кас не хотел злоупотреблять. Собираясь сюда, под дверь к Дину, он понимал, на что подписывается. Осознавал, что спать придется на холодном бетонном полу, есть стряпню из ближайшей забегаловки, и основательно пропахнуть потом, так что Хуан со своим радушием существенно облегчил самоотверженному влюбленному жизнь. Альвадо нравился акцент Джимми. И второе напевное имя «наивного дитя с большим сердцем» ему нравилось больше. Хуан говорил, Кастиэль – исковерканный вариант Кассиэля, древнего имени хранителя четверга, ангела слез и воздержания. К вящему удивлению Новака, Альвадо оказался образованным человеком, историком, когда-то бросившим родную Мексику и отправившимся покорять Соединенные Штаты. В общем, даже оставаясь наедине с рвущими грудь чувствами, Джеймс не оставался одинок. В отличие от того, под чьей дверью он сидел.

Парень с тоской отмечал тот факт, что Дин никуда не выходит, постоянно взаперти. Ни Адам, ни Сэм за прошедшую неделю ни разу не появились, но настолько вопиющий недочет со стороны близких, скорее всего, следствие желаний и воли самого Винчестера. Он умеет грамотно отшить. Только та воинственная женщина, миссис Дадли, как назвал ее Дин, приходила ежедневно. Когда она, гордо задрав подбородок, вплывала в квартиру подопечного, из-за стены начинали доноситься звуки жизни. Она, видимо, активная почтенная леди. Ее зычный голос отчетливо слышался сквозь толстые плиты, в отличие от усталого, вымученного баритона. Правда, в последнее время самочувствие Дина, кажется, улучшилось. Иногда слух Кастиэля улавливал голос любовника, приобретший более энергичные нотки, чем раньше. Иногда – скрип. У самого порога, осторожные легкие шаги, шорох ткани о поверхность. Долгая, муторно-плотная тишина. В такие моменты Кастиэль бросал учебник и прикладывал ладонь к леденящему кожу металлу лицевого полотна. Глупости, естественно. Внутри стального «футляра» - деревянные доски, и, как бы сильно он не хотел верить, что тепло его руки передастся стоящему у входной двери возлюбленному, в реальности подобное действие не несло ни малейшего смысла, но… Каждый истинно влюбленный суеверен и поступает согласно велению сердца, а не рассудка.

Парень давил стремление долбиться в створку, терзать звонок, умолять, требовать, приказывать и просить впустить его. Тормозил себя, напоминая – настойчивость ничего не изменит. Дин… у него какие-то свои причины, которых ему, Кастиэлю, не осознать. Капрал пытался поставить себя на место партнера – несмотря ни на что, Дин навсегда останется его партнером, никакие размолвки не отдалят их! – но к цели не приблизился. Есть нечто, познаваемое лишь при соприкосновении со смертью. Медленном, методичном соприкосновении, когда забвение неуловимо подкрадывается исподтишка, неожиданно. Или Дин еще встречаясь с ним, знал, что болен? Кастиэль оставил попытки погрузиться в атмосферу страха и обреченности, преследующих капитана. Не смирился с разлукой, не принял пустоты. Любил, ступая босыми ногами по осколкам счастья, храня в средоточии человечности робкий огонек надежды.

Ленор смахнула пыль с мебели, пропылесосила ковролин. Проконтролировала наличие у пациента лекарств и ушла на кухню – проверить супчик. За минувшие с момента полихимической капельницы дни капитан действительно пошел на поправку. Появился аппетит, ходит намного лучше, тошнит не так сильно. Не удивительно. Цитостатики угнетают высшие когнитивные процессы и основные рефлексы, фактически, лишают пациента жалких остатков сил. Убивают организм, убивая клетки опухоли. В вены вводится чистый яд, от которого измученное тело безуспешно пытается избавиться. Близится начало апреля, не сулящее офицеру Винчестеру ничего хорошего – снова интродьюсер, снова ампулы антиэметика, снова контейнер с отравой. И он снова будет ползать по стеночке и питаться воздухом. Ленор допустила один существенный промах в работе – прониклась пациентом. Конечно, для романтической привязанности она слишком солидна, но как нянька или тетушка сойдет. А о Дине хотелось позаботиться. Он такой одинокий – бывало, придет сиделка и дозвониться не может, потому что он не может подняться и дойти открыть. После пары таких визитов хозяин дал ей ключи. Больше к нему никто не приходил – звонили иногда, но мужчина огрызался в трубку и сбрасывал. А потом появился этот студент. Вторую неделю сидит, кажется, будто вообще никуда не отлучается. Сиделка появлялась в разные часы. Ранним утром – Дин не спит дольше девяти – в полдень и вечером, но парень так и сидел, обнимаясь с учебниками. Только обложки у книг менялись. Брюнет и Ленор даже поздоровались несколько раз.