 |
No one knows what it's like. 4 глава
|
|
|
|
Голос охрип.
Пара шумных отрывистых выдохов. Процеженный сквозь сведенные челюсти мучительный полурык. Ощущения острые, режущие, почти болезненные. Заставляющие мышцы настороженно замереть, напрячься до тетануса, чтобы в следующее же мгновение свиться крупной приторной судорогой. Дин резонировал с сиянием окрашенного багряными тонами света, звенел, подобно натянутой серебряной струне, и, не вытерпев лавины сплетенных воедино тактильных и эмоциональных ощущений, сорвался на низкий, протяжный, яркий стон, переросший во всхлип.
На Новака упала тяжелая – он готов поспорить – десятитонная разомлевшая туша. Ладони гладили по голове, едва касались кожи пересохшие, истерзанные зубами губы. Дин что-то шептал – невнятно, сбивчиво. Кажется, снова называл его ангелом. Никогда не говорит так, когда в ясном уме – стесняется, возможно. Впервые мужчина использовал «ангел мой» в клинике, когда очнулся. И, спустя несколько недель, сегодня – снова. Парню нравилось, но он не подавал виду. Вдруг, если Кастиэль как-то обозначит свое отношение к настолько милым моментам, Дин замкнется? Он не любитель разного рода любятины и розовых соплей. Строгий. Суровый. Сдержанный. Только в постели диаметрально преображается, становясь сияющим сгустком энергии. Ну… еще когда гневен. Окружающим доступна лишь картонная маска, которую Дин использует в качестве буфера между ним и чувствами, неподвластными его логическому менталитету. Нехорошо так говорить, но за месяцы болезни Новак узнал о возлюбленном больше, чем за первый год их неясных и запутанных отношений. Иногда офицер возвращался из онкологии под ударной дозой седативов, валился на кровать и развязывал язык – что замечательно, конечно, но Кастиэль едва выносил его монотонный голос и блуждающий по предметам взор, как у обдолбанного наркомана.
|
|
|
А он рассказывал.
О себе, о том, каким видит иллюзорный мир, о погибшем в Балтиморе друге Фрэнки. О том, как себя убивал и почему столь успешно работал. О Джоне – кряжистом, заросшем густой щетиной майоре, не вернувшемся из горящего дома и пожертвовавшем собственной жизнью ради спасения какого-то подростка. Дин говорил, отец был слишком стар для Федерального агентства. Что его поганой метлой обязаны были выгнать с приемной комиссии. Что он не дожил, не додал, не долюбил. Чрезмерно много «не» для ушедшего не вовремя отца троих сыновей. Дин раскрывал индивидуальность перед Кастиэлем, чтобы наутро снова влезть в ледяной панцирь и подглядывать через прорези забрала на растерянного партнера, не смея впустить его в душу. Орал, срывая глотку, о самостоятельности и гордости, о табу, о том, как ненавидит жалость и как устал от повышенной заботы, чтобы ночью просить прощения в подушку и краснеть за озвученную правду, выплеснутую под влиянием химии. Нелегко пришлось – им обоим, но именно после последних пяти месяцев Кастиэль понял, что никогда не привяжется к кому-то другому. Его сердце навечно будет биться в груди капитана Дина Винчестера.
— Люблю тебя, - твердо оповестил офицер, переползая с полузадушенного весом, но терпящего капрала на кровать.
— Или у тебя в крови подскочил уровень эндорфинов, и ты любишь весь мир, - философски парировал парень, стараясь не выдать испытываемой, смешанной с осторожным недоверием эйфории девчоночьим визгом.
— Нет, - на полном серьёзе ответил Дин. — Я просто подумал, что рационально – поставить тебя в известность, во избежание недомолвок, - взгляд его напряженно изучал отрешенное после секса лицо партнера, в попытках найти признаки недовольства или протеста.
|
|
|
— Я очень рад, что ты поставил меня в известность, - посмеиваясь, протянул Кас. — Ты сделал меня счастливым, - честно признался он.
— Ошибаешься, - жестко опроверг мужчина. — Я выписал тебе приговор. До какого-то времени сомневался в правильности происходящего. У нас приличная разница в возрасте, а про характеры даже заикаться не стоит. Теперь ты – мой. Со всеми вытекающими. Ты будешь делать то, что я скажу, общаться с тем, с кем я скажу. Спать тогда, когда я скажу. И принимать те решения, которые я скажу. Право голоса – номинальное. Если есть возражения, лучше остановиться сейчас и не пытаться друг другу мозги е... не начинать совсем.
Воцарилась гулкая тишина. У Кастиэля не осталось иллюзий – он прекрасно понимал глубокий и пугающий смысл озвученного ультиматума. Понимал – Дин не образно выражался, не шутил и не преувеличивал. В конце концов, их отношения… их связь – никогда и не строилась иначе. Каждая минута бытности зависела от воли Винчестера, и Кас отдавал ему должное – капитан никогда не терял объективности или трезвого рассудка. Ну, за исключением некоторых моментов, поросших быльем и вспоминать их – себе дороже. Парень рефлекторно, инстинктивно насторожился, естественно. Отдавать руль собственной жизни другому человеку шаг за шагом, постепенно и незаметно для себя – одно. Дин же требует все – или отказывается от осколков. Винчестер до конца жизни останется доминирующим альфа-самцом, вкладывая в руки партнера конец поводка от своего ошейника. Кас улыбнулся. Его возлюбленный – животное, только что избравшее себе хозяина. Жестокий, опасный, кровожадный хищник, определивший существо, которое он покусает только в воспитательных целях.
— Нет, - взмахнул ресницами он, наконец. — Но у меня есть встречное требование.
— М-да? – скептично изогнул бровь мужчина. — Что ж… Я – одно огромное ухо.
— Мы заключим партнерство. Получим лицензию и прочая чепуха, - судя по выражению лица Винчестера, идея ему по душе не пришлась. Он нахмурился, помолчал немного. Тяжело выдохнул и потер лоб. Новак без труда определил признаки негатива, отторжения факта гражданского союза. Надеялся, что подобная реакция не означает нежелания Дина провести остаток дней вместе с Кастиэлем.
|
|
|
— Кас, я давно не активист, - начал офицер. — Пропагандой гей-браков не занимаюсь и в политику больше не лезу. Я большой мальчик, мне тридцать три скоро. Зачем нам официальное разрешение государства, если лицензия не позволит мне даже свою фамилию тебе присвоить? – справедливо поинтересовался он, тем не менее, в объяснения не вдаваясь.
— Ты был активистом «Пурпурной руки»? – ошарашенно, не поверив слуху, воскликнул парень. А Дин, в мгновение ока ощутив, что ляпнул лишнее, захлопнул рот и спрятался в подушке. — Дин?! – настойчивее переспросил капрал.
— Да, - после паузы, нехотя подтвердил офицер, учитывая упертость любовника и его свербящее пониже спины любопытство. — Принимал участие в отмене «Не спрашивай, не говори» в прошлом году. Общаюсь с представителями движения до сих пор, но в центр событий не лезу. Федеральное агентство – полувоенная организация. Многие использовали цвет моей ориентации в качестве способа манипулирования карьерой. После Катрины не трогали – боялись связываться с героем нации. А до Звезды я вынужден был улыбаться и засовывать претензии в задний карман. Я пришел в ФА открытым геем. Думаешь, как скоро мне напомнили, что гомосексуалистам там не место? Да я при всем желании не сосчитаю, сколько раз отцу приходилось выслушивать рассуждения о том, что родители не виноваты в сексуальных развлечениях детей и прочее дерьмо!.. – он осекся и скривился презрительно. Откинулся на спину, прикрыв веки.
— Я… мне жаль.
— Забей, - отмахнулся Винчестер. — Так ты, - скосил он один глаз, — не ответил.
— Меня впустили в реанимационную палату, только потому, что Сэм приглянулся медсестре. Я тебе никто. Домашнее партнерство даст нам ограниченные, но права друг на друга.
— Ты учитываешь мнение общества? Друзей, матери, коллег? Представление имеешь, как на тебя будут смотреть окружающие? Сплетни, которые обязательно пойдут вокруг твоей персоны?
— Да плевал я на сплетни! – вскинулся Кастиэль. Парень улегся вплотную к мужчине, устроил голову у него на плече и принялся старательно выводить пальчиком спираль вокруг соска. — Есть только ты.
|
|
|
— Не знаю, малой, - с сомнением протянул Винчестер. Поцеловал его в макушку. — Я подумаю, - пообещал капитан. Расслабился, собираясь немного отдохнуть – как и говорил Кастиэль, анемия у него довольно сильная, и Дин откровенно не понимал, как без головокружения выдержал секс. Ничего особенного не произошло бы, но замереть над извивающимся партнером из-за слабости – настоящий удар по самолюбию. Лучше совсем не трахаться, чем так. Правда, член его, кажется, совершенно иного мнения. — Кастиэль, - негромко мурлыкнул Дин. Парень, не отвлекаясь от своего занятия, промычал что-то невнятное. — В шесть мы выезжаем в Сассекс, но если ты продолжишь, мы еще долго не начнем собираться.
— К чёрту Сассекс, - нахально бросил капрал и припал губами к темно-коричневой ареоле.
Перекрестки
Уважаемые читатели!
Прошу прощения за задержку и небеченный текст. Все писалось второпях, второпях же и выкладывалось.
Обещаю исправиться к следующей главе.
ATB feat. Olive - You Are Not Alone
ATB - Black Nights (vocals by Madelin Zero)
ATB Feat. Jansoon - Move On
ATB - Let U Go (Mark Krupp Dubstep Remix)
Joe Cocker - My Fathers Son
— Послушай, мы можем развернуться и топнуть домой, если захочешь.
— Нет, - в ответе решительность, хотя голос ощутимо подрагивает. — Мы проделали слишком длинный путь, чтобы отступить сейчас.
— Не хочу, чтобы тебе было больно.
— Я тоже, - усмешка. — Но мне необходимо… чтобы жить. Иначе я так и не…
— Не нервничай. Я с тобой, - пауза.
— Спасибо.
Как и ожидалось, Дин задремал. После, как он сам говорит, постельной гимнастики, требующей недюжинной выдержки и физического напряжения, на офицера рухнула истома. Мягкий и теплый любовник под боком, подушка с ароматом свежести и блаженная усталость удовлетворения – достаточно факторов, чтобы мужчина расслабился, сгреб обмякшее податливое тело и уснул. Вопреки расхожему мнению о плохом дневном сне, ему грезилось нечто светлое и нежное. Что-то воздушное, неуловимо-магическое, ошеломляющее – как размашистые крылья, сотканные из невесомых перьев. Он улыбался в ответ на ласковое прикосновение мичиганского бриза из приоткрытого окна, а Кастиэль сопел ему в плечо, льнул всеми доступными клеточками и время от времени как-то разочарованно и капризно вздыхал. Ворочался, прижимался еще крепче, закинул согнутую в колене ногу на бедро капитану, обнимал и терся носом о грудь. Дин, плавая на границах бодрствования и забвения, чувствовал его беспокойные шевеления, попытки то ли срастись с ним, то ли втравиться под кожу… Глупый маленький ангел. Если срезать мускулы, вытащить сухожилия и слить кровь из полных вен, обнажив скелет, можно увидеть, как на твердых желтоватых костях и в сгибах суставов выбито архаичное, неудобное современному произношению и слуху имя, звучащее плавно, словно песня. Нейроны мозга пропитаны им. Искры сути. Не отделить, не убив.
|
|
|
Для человека, не пережившего даже подростковой увлеченности, неожиданно снизошедшая истинная и чистая любовь подобна грому среди ясного, без единого облачка неба. Сравнимо с грохотом боевых барабанов, замыкающим кольцо вокруг загнанного в ловушку зверя. С неясным, тягостным вдохновением, коснувшемся того, кто ни разу не держал в руках ни кисти, ни резца. Воодушевление и ощущение свободного парения порождают необратимые изменения в сознании, проникают в богатую гамму сфер и обязанностей. Буйствуют гормоны, заставляя сердце выстукивать близкий к инфаркту ритм, пробуждают в груди темные, жесткие пульсации, вибрирующие в молекулах организма. Речь вдруг становится несвязной или пропадает совершенно. Дрожат пальцы. Зрение туманится, смешивая окружающий мир в расплывчатую дьявольскую мозаику. Вселенная кажется враждебной и заботливой одновременно. Описательно – до отвращения похоже на психический недуг. И странно, но большинство согласится. Любовь – чувство, придающее индивидууму несвойственные ему качества, достоинства и недостатки. Воинственность, потребность защитить свое. Бунтарство, необходимость сопротивляться давлению обстоятельств. Великодушие, желание одарить остальных испытываемым счастьем. Альтруизм. Гордость. Ревность. Ярость. Список можно продолжать до бесконечности – и вывести из него единственную неоспоримую аксиому: любовь – константа, вносящая анархию в примитивные уравнения, и переменная, доказывающая высшие теории. Уязвимость, предающая тщательно выстроенные каменные стены. Буфер, ограждающий тонкий стебелек от неумолимого влияния космического ветра. «Квинтэссенция иллюзий. Живительный источник великой силы и великой слабости»*
Дин не знал, в какой момент очевидные, но ускользающие от зашоренного сознания признаки сконцентрировались, чтобы оглушающим хором объявить свершенный факт. Когда математически гармоничная программа засбоила, а битые остатки кода преобразовались в лишнюю строку, команду, выписавшую крах системы холодного робота без трех законов**. Когда имперсональные звездочки на приборной панели олицетворились в дышащих людей. Когда аморфные идеалы и смутные цели утратили стереотипность и обрели четкость. Зеркало, отражающее красивую фигуру, раскололось на куски, рассыпалось в пыль, разлетелось прахом, оставив дезориентированного мужчину наедине с новой, пугающей бытностью. Экзистенция, пропитанная режимом, уставом и регламентами, обесценилась. Бравый капитан, отважный спасатель, бесстрашный укротитель пламени не помнил, когда упал на колени перед величественной поступью грозной в своей святости силы, усмиряющей самых озлобленных хищников и возвышающей самых ничтожных рабов. Возможно, любуясь свинцовой синью озера, по поверхности которого шла рябь согласия – глазами, сияющими посланием «твое», «для тебя», «навсегда». Возможно, сминая коралловые, мягкие от покорности губы, и выпивая источающийся из легких удивленный выдох. Возможно, слушая сокрушительное, калечащее, выворачивающее наизнанку признание в ответ на кажущуюся неизбежной жестокость. Дин не мог утверждать с уверенностью. Запечатленные кадры, эпизоды и изображения мелькали столь хаотично, что выхватить один из них и вглядеться в собственное лицо, высчитать частоту пульса, угадать, влажны ли от волнения ладони – не удастся. Фатальные изменения случились слишком быстро, стремительно и неотвратимо, чтобы вычислить секунду падения в пропасть. Теперь мыслит он, что ужаснее липкой изоляции в четырех стенах, выкрашенных белом, на белой кровати, в белых бинтах нет ничего, и не от того, что тело рыдало, теряя рассудок от боли. От того, что смысл и стержень существования, маяк, высветляющий мрак бушующего моря, тускнел в шторме, уверяя себя в коварном предательстве. От того, что он сам влил в душу своей путеводной звезды яд лжи. От того, что ощущал проливающиеся за многие мили слезы, чувствуя, как они капают на разум, разъедая суровую логику.
Он никогда не переставал испытывать вину. Будто родился с ней. Вина присосалась к нему так крепко, что Дин вряд ли представлял, что сумеет когда-либо скинуть с груди тяжкий камень. Сколько бы здравый смысл ни доказывал, сущность, пропитанная отравой насквозь, не расставалась с возложенными ответственностью обязанностями. Он винил себя за то, что удачлив, опытен… Жив. Казнил себя, подобно бесстрастному инквизитору, размеренно и бесконечно. Приговаривал. Приводил в исполнение. И только сейчас остро осознавал, что прошлые его промахи в сравнении с последним – детские шалости. Искупить? Нереально. Правда, не значит, что не нужно стараться. Ха… люди не меняются. Это факт, как бы с ним не пытались спорить, достойных аргументов так и не нашли. Люди порой притворяются, что стали иными. Избавились от пороков, воспитали в себе принципы, искоренили недостатки. Винчестер не верил. И никогда не поверит – так уж он устроен. И его механизмы, сервоприводы и микросхемы вряд ли когда-нибудь целиком обретут человечность. И его реакционные цепи, рефлексы и инстинкты вряд ли когда-нибудь переключатся со стандартов на эвристику. И его закосневшее мышление, сформировавшийся характер и вросшая в панцирь личность вряд ли когда-нибудь перекуются с меча на орало. Конечно нет. Глупо и надеяться, что по взмаху даже настолько волшебной палочки, как любовь, чудовище превратится в принца. Но уникальный ключик от квартиры, авто и сердца перестанет пылиться на полке. У него, кажется, нашелся хозяин. Нашелся тот, благодаря кому квартира осветилась, авто заурчало двигателем, а сердце рвалось слагать стихи.
Ангел.
На прикроватной тумбочке завибрировал телефон. Светлые, еще гуще, чем раньше, ресницы дрогнули. Распахнулись веки. Сонный, расфокусированный взгляд обвел обстановку, скользнул по потолку. Мужчина аккуратно перекатился по ложу, чтобы не беспокоить прильнувшего любовника, вслепую нашарил на поверхности мобильник. Большой палец прижал кнопку, увенчанную изображением зеленой трубки, принимая вызов.
— Ну? – баритон хриплый, недовольно-утомленный. В интонациях явственно слышится истома, ленивое спокойствие, смешанное с полудремой. — Кто бы там ни был, - после паузы заговорил Дин, — не орите.
— Винчестер? – насмешливо уточнили с той стороны провода. — Дрыхнешь, что ли?! – с возмущением воскликнул собеседник. Офицер отнял сотовый от уха, глянул на экран.
— Твою мать! – задушенно воскликнул он. Беспомощно пошевелился, пытаясь выбраться из цепкого захвата тонких сильных рук. — Твою мать… - повторил он в микрофон.
— Хренов ты, - иронично ответили ему. — Пять часов за рулем, чтобы узнать, что ты обо мне забыл?
— Нет! – оживился Дин. — Встречаемся по плану. Извини, - покаянно добавил он. — Я слегка увлекся.
— О’кей, ковбой, - прикололся тот. — Забудь, все в порядке. Только это!.. – динамик передал возглас. — Мне нужна минералка для двигателя. Где-то там можно купить?
— У пункта проката есть достойная автомастерская, - капитан потер лоб ладонью. — Не подведут, - пообещал он.
— До встречи, - попрощался тот и отключился.
Дин выбрался из объятий партнера, с сожалением посмотрел на его недовольную моську. Проклятье, покидать Кастиэля в постели – верх безумия. Он такой соблазнительный – Винчестер почувствовал, как пах потяжелел от исключительного зрелища: парень раскинулся звездочкой, от ребер до косточки таза наискось накинуто покрывало, припухшие от поцелуев губы манят… Если бы не заранее условленная встреча с отличным человеком и верным другом, Дин ни за что бы не выбрался из кровати. Подавив рвущийся из легких стон, мужчина направился в ванную. Бурное утро оставило на теле отпечаток пряным запахом мускуса, саднящими полукруглыми лунками и царапинами. Раньше Кас постоянно оставлял на нем свои метки. От шеи к пояснице пропарывались глубокие борозды, эпидермис срезался аккуратными ноготками на тонких пальцах. Очевидное доказательство не просто секса – секса по любви. Дин никому не позволял оставлять на себе следы – не запрещал, но и не потворствовал, заламывая руки, приготовившиеся изорвать спину в лохмотья. Контролировал соитие, улавливал реакции любовника, хранил гладкость кожи, словно стяг независимости. Теперь все иначе. Неважно, что Кастиэль сделает с его телом. Истерзает, наляпает засосов и укусов. Кому, если не ему?.. Дин часто стоял напротив зеркала, но никогда до Каса не видел собственного отражения. Сегодня он гордился вновь отросшими коротким ежиком волосами и мгновенно распушившимися ресницами. Широкими бровями, так отчетливо проявляющими его эмоции. Разворотом плеч, способных в считанные недели вернуть утраченную мышечную массу. Пожалуй, впервые он настолько откровенно любовался собой – потому что радовался подарку, который готовился вручить своему чокнутому возлюбленному.
Закончив плескаться, офицер наскоро смахнул воду полотенцем и прошел в кухню. Малой занимался завтраком, когда капитан увлек его в спальню – на столешнице остались недошинкованные овощи, а в блюде – недоготовленный салат. Кас пищать будет из-за того, что Винчестер не питается нормально – заботится, беспокоится о здоровье любимого человека, постоянно верещит, если тот пропускает прием лекарств или кусочничает… Капитану от его напора оставалось лишь вскинуть, сдаваясь, лапки и делать все, что велено. Дин не хотел, чтобы Кастиэль расстраивался. Ему и без того досталось. Правда, сегодня ситуация безвыходная – щедрой рукой Дин ссыпал продукты в мусорное ведро. Поесть они не успеют, испортится за дни отсутствия. Ополоснул посуду – как был, нагишом. В конце концов, интерьер его обнаженности не испугается. В гостиной, на диване, стояла объемная спортивная сумка – Новак пытался собраться в Сассекс, составил список необходимого, чтобы ничего не забыть. Дин в этом плане не настолько привередлив. Зубная щетка и душевые принадлежности имеются в хижине, шмоток там тоже достаточно – осталось лишь побросать вещи капрала, ибо в рубахах и штанах братьев Винчестеров стройный жилистый парень однозначно утонет. Гейб очень вовремя разбудил Винчестера, только половина пятого. Закончив упаковывать одежду, офицер вернулся к спящему любовнику и несильно потряс его, пытаясь вырвать из забвения.
— Малой, - тихо позвал он. Капрал подполз на самый край, к сидящему любовнику и прижался к доступным участкам тела, а точнее – к заднице и пояснице – теплым животом. Мужчина прыснул и принялся будить соню более активно. — Я сейчас без тебя уеду, - молчание. — Кас, вставай, время шестой час.
— Уже? – открыл один глаз Новак. Личико у него приняло настолько несчастное выражение, что Дин не удержался и потрепал его по рассыпавшимся по подушке волосам. Парень давно не стригся, полгода точно, и за внезапно испарившееся лето Винчестер обнаружил, что пряди у бойфренда еще и завиваются на крупный локон. Мужчина вспомнил, что в Кеноша его обязательно обстригут и помрачнел. Сложно назвать причины – может, вспомнил, как Кастиэль раз в две недели брил ему голову машинкой, может, представил бесконечные двенадцать недель в одиночестве.
— Ага, - коротко подтвердил офицер.
Новак подскочил и унесся в ванную. Дин только усмехнулся ему в спину и принялся заправлять постель. Надо бы белье сменить перед отъездом, но лень. В конце концов, миссис Дадли прекрасно знает, что работает на пару гомосексуалистов, и нервы у нее достаточно крепкие, чтобы сунуть в нутро стиральной машины темно-синий двуспальный комплект, усыпанный пятнами спермы. Винчестера больше беспокоила поездка партнера, а если быть откровенным, то работа в АРИСП. Каждая секунда с достопамятного дня, когда Гэбриэль сообщил пациенту сногсшибающую новость, подчинялась одной идее – вернуться в ФА. Дин терпел ударные дозы цитостатиков и драконовскую терапию только ради перспективы восстановиться в Федеральном агентстве. По существу, он реально больше ничего не умеет – высококвалифицированный специалист до мозга костей, отдавший душу спасению коллег. Собственно, верхний эшелон и конкретно бригадный генерал Патрик Льюис, которого Дин всегда считал кровососом, получающим звездочки за смерть рядовых оперативников, на деле оказался не таким козлистым. Обещал Винчестеру не номинальную, лишь бы отвязаться, а ощутимую должность инструктора. Бобби поддакивал, настоятельно советуя согласиться. Рано пока, конечно, рассуждать о службе, но, тем не менее, повышение до майора и занятость если не в периметре, то хотя бы рядом с ним, заставляла в душе Дина трепетать ту струнку, что отвечала за долг и профессионализм. Но Кастиэль…
Капитан не желал, чтобы любовник продолжал числиться в АРИСП. Винчестер намеревался уговорить его получить медицинское образование – возраст и опыт в ФА позволит Новаку достаточно быстро выстроить карьеру. Вкалывать, конечно, придется, как проклятому, зато безопаснее. Офицер кристально ясно осознавал – если с малым, не дай Бог, случится что-нибудь нехорошее, он этого, без прикрас, не переживет. Не сумеет. Поэтому Дин готов отдать любые деньги, лишь бы Кастиэль уволился из подразделения. Компенсация от ФА за испорченное здоровье оказалась настолько велика – чуть больше шестисот тысяч – что заплатить сотню за Медакадемию и содержать двоих мужчин хватит лет семь, с учетом пенсии. Дину немного не хватило до выслуги – в АРИСП год идет за два – но и выделенного содержания за Звезду вполне достаточно. На крайний случай Винчестер решил воспользоваться ультиматумом, хотя, вряд ли капрал ожидал, что право Дина на его жизнь распространяется так далеко… Не имеет значения. Капитан хочет, чтобы Кастиэль ушел из АРИСП. И он свое получит.
Святые небеса… Попытайся кто-нибудь из бывших Винчестера потребовать от него бросить звено, больше никогда бы его не увидел. А теперь он сам задумал манипуляциями и ультиматумом добиться от партнера того же. Куда, вашу мать, катится мир?
Дин бросил сумку на заднее сиденье внушительного Jeep-а, подошел к стойке, чтобы подписать документы и расплатиться. Перемещаться по парку Спринг Грин на низкой посадки импале – подписать Шеви смертный приговор. Сорок четыре года – отличный возраст для авто, но при малейшей поломке необходимо доставать комплектующие и доставать на E-bay или других аукционах. В рядовых автосервисах днем с фонарем не сыщешь. Кроме того, Дин любил свою малышку, берег ее, словно живого человека. Она – память. Под обивкой на дверях выцарапаны имена братьев Винчестеров, в воздухозаборнике кусочки сэмовых лего, в пепельницах солдатики. А в водительском козырьке – общее фото Джона и Мэри. Дин помнил, как она садилась на заднее сиденье и держала на руках пищащий комочек. Как трепала его по голове, ероша полудлинные светлые волосы. Болезненные кадры, режущие мозг, ничего не поделаешь. Мать погибла, не успев выбежать из детской. Отец отдал отпущенные богами дни ради жизни постороннего мальчика. Когда-то Дин гневался на тех, кто наверху, за то, что его брат не увидел лица Мэри, за то, что Джон не ходил на родительские собрания. И сейчас еще ярость ворочается порой в груди раскаленным клубком, но ставя размашистую подпись под доверенностью на вождение джипа, он понимал, что вот-вот вернется с парковки Кастиэль. Несправедливый обмен, но утешающий. Лишиться всех, но получить изгнанного за излишнюю любовь ангела… он не просил ничего взамен, но получил и, наверное, счастлив.
Мужчина выгнал авто из гаража, вышел из салона, потянулся. Глянул на циферблат наручных часов – без пяти семь, Эндж со спутником вот-вот должны появиться. Странно, что пациент и доктор, начавшие знакомство с взаимных подначек, вдруг настолько крепко сдружились, что Дин решился пригласить его в Сассекс, куда не возил никого, за исключением братьев. Но, прикинув и высветлив имеющиеся отношения, Винчестер понял, что еще один друг лишним не будет. Немногим удалось добиться привязанности старшины АРИСП. Парни из отряда, Лорелай Фитцджеральд, Эва Уилсон – кстати, эта сучка раза четыре интересовалась, когда он изволит появиться у нее в кабинете – Эштон, IT-евангелист из Apple. Все. С Эшем они общаются раз в год по обещанию – тот работает, как ломовая лошадь, времени почти ни на что не остается. Чарли и Нитро регулярно справляются о его здоровье, предлагают набег на бар, но Винчестер пока не готов поделиться с ними тщательно скрываемой правдой. Лорелай погрузилась в заботы о детях – Ронни и Ди требуют много внимания. Нужно посетить ее как-нибудь, она давно приглашает. Эндж – другой. Дин вряд ли сможет описать, в чем разница... Может, в нереализованном притяжении, улавливаемом от Гэбриэля, или в патологической схожести характеров, обуславливающей тонкое взаимопонимание. Несущественно. Дружбу Гейба Дин не хотел бы потерять.
— Дин! – смутно знакомый по «прошлому» тенор, звенящий радостью, вдруг нарушил его уединенное ожидание, на шее сомкнулись руки, на плечи лег вес стройного тела. — Привет! – с энтузиазмом поприветствовали его. Мужчина удивленно посмотрел на паренька, столь восторгающегося случайной встрече. Улыбнулся и сцепил кисти в замок у художника за спиной. Почти не верил произошедшей случайности – собственно, Винчестер пребывал в железной уверенности, что Ник, покинув Милуоки, не вернется – да и зачем? В Мэдисон его талант быстро заметят, сделают выгодные предложения, Хэттуэй неоднократно выставлял свои работы еще в то незапамятное время, когда они делили секс. Дин, несмотря на то, что отдал сердце Кастиэлю, не мог отгородиться от Ника – хотя бы потому, что уважал его волю. Надеялся, что он найдет человека, который будет заботиться о нем трепетнее, чем когда-то сам Дин. Николас заслуживал.
— Привет, детка, - никакого подвоха в словах, лишь давняя привычка. Откровенно, Винчестер никогда не начнет воспринимать Ника иначе. В Нике ли дело или в инстинктах защитника, свойственных капитану, но попроси Хэттуэй о помощи, Дин не отказался бы и под страхом ссоры с Новаком. Тем паче, никакой особенной связи между ними нет. Офицер почти с гордостью любовался таинственной и уникальной черной радужкой с искрами смеха, отросшими до лопаток роскошными волосами. Не утратил ни йоты очарования, не страдал в разлуке. Умный мальчик. — Как ты… - «сюда попал?» намеревался поинтересоваться Дин. Задать массу вопросов – о творчестве, месте жительства, личном счастье, наконец. Убедиться, что с Ником все в порядке, что никто его больше не подстерегает в темных углах, чтобы отлупить за цвет ориентации. Не успел. Из-за джипа, придерживая дорожную сумку, выглянул Гэбриэль и, с хитринкой, спрятавшейся в уголках губ, произнес:
— Хэй, Винчестер, - правая бровь изогнулась. — Мог бы ты не называть моего любовника деткой? – капитан попробовал поставить Ника на землю – таковым был его первый порыв – но Хэттуэй его метаний не оценил, продолжив виснуть на шее капитана, будто детеныш макаки на мамаше. Мнение о Нике мгновенно изменилось – с «бывший» на «нынешний друга». И лишь спустя пару секунд, в сознании мелькнула справедливая мысль – какого черта?! Мозг обрабатывал полученную информацию медленно, продираясь сквозь стену отрицания и сомнений – казалось, слышно, как в черепной коробке шестерни проворачиваются. Нет, не его дело, с кем спят Ник и Гейб, никаких претензий или чего-то в этом роде, просто нелегко поверить, что случаются такие совпадения. Выражение лица Винчестера побило бы рекорды книги Гиннеса по отвисшим челюстям. Он переводил взор с Николаса на Гэбриэля и обратно, а на щеках стремительно вырисовались ямочки.
|
|
|
