 |
No one knows what it's like. 12 глава
|
|
|
|
— Пойдем прогуляемся, — тихо предложил майор.
— Пойдем, — согласился Кастиэль.
— Только одевайся теплее.
Дин встал и потопал к сейфу. Распахнув дверцу, вытащил два нарезных охотничьих карабина Remington. Достал упаковку патронов, вернулся к шкафу и принялся методично облачаться. Берцы с высоким голенищем, флисовый свитер, снегоотталкивающие штаны. На минутку задумавшись, офицер подошел к кухонной тумбе, достал с полки небольшой термос и налил туда горячий кофе – поместится в кармане пуховика и не придется бегать в хижину. Винчестер любил проводить время в зимнем лесу. Особенно с винтовкой – живность не убивал, но распугивал грохотом стайки обнаглевших белок, ворующих припасы прямо с веранды, и расколачивал в щепки засохшие деревья, относясь, тем не менее, с уважением к окружающей среде, не злоупотреблял званием венца эволюции. С егерями Лисбон Коммьюнити у династии Винчестеров давняя дружба, лицензия на территорию, разрешения на ношение стрелкового всегда в порядке. И потом – Висконсин, детка. Штат молока, сурового климата и автономии. Здесь более ста семидесяти тысяч обычных, законопослушных жителей, не считая полицейских, специальных агентов и военных, имеют по две, а то и три короткоствольных нарезных пушки. Вторая поправка в действии – народное ополчение, готовое оборонять себя и соседей. Единственный пункт конституции, помимо выборов президента, вызывающий в майоре гражданскую сознательность – с правом хранить, носить и применять оружие Дин расставаться не намеревался. Привил партнеру любовь к холодному, агрессивному металлу в руках. Выстрелить – из пистолета ли или из ружья – сродни миниоргазму. А офицер никогда не отказывал себе в удовольствиях.
|
|
|
Часы летели незаметно. Расхреначив пару десятков мишеней и расшевелив сонную тишину национального парка, любовники занесли стволы в дом и отправились бродить по затянутым метелью тропинкам. Болтали ни о чем. Молчали. Смеялись, разгоняя звонкое эхо. Бросались снежками и крутились по кипенным дюнам. Копошились, раскрасневшиеся и веселые, как упитанные, довольные существованием, беспечные щенки. Напряжение, терзавшее Дина три одиноких месяца, разрядилось, словно обойма. Нагнетенная отчасти им самим до состояния саспенса атмосфера полегчала, развеялись тяжелые тучи над фронтом их маленькой, неофициально-фундаментальной семьи. Дин улыбался. В его улыбке Кастиэль улавливал нежную интригу, которой не мог найти оснований. Зеленая, насыщенная на фоне разрумянившихся щек до малахита радужка влекла и манила. Окутывала капрала волнами теплой ласки. Кричала о бесконечной, бескрайней преданности. Кас изменил Винчестера. Вскрыл его, как консервную банку, вытряхнул со дна его души педантично притаптываемую человечность. Да, он видел Дина разным. Плавящимся от страсти, безумствующим от горя. Шокированным и легкомысленным. Юморным и дерзким. Но впервые – таким солнечным. Балованным судьбой. Благословленным богами. И Новаку льстила мысль о том, что это его действия, его старания и упорство заставили расцвести того, кто считал себя бесплодным кактусом, способным лишь жалить небрежных колючками. Рывок. Хохот. В плечо влепился белый ком, завязалась возня. Они кувыркались по пышной перине, ржали, как обкурившиеся подростки. Целая вселенная тотчас сконцентрировалась вокруг них, закрутилась спиралью, детонировала и пела. Пара, еще мгновение назад барахтавшаяся в куче искр мерзлой воды, теперь самозабвенно целовалась, окруженная целомудренной природой, как колыбелью. Дин перекатился на спину, ограждая партнера от контакта с холодом и пил его дыхание, не в силах оторваться.
|
|
|
— У меня тут кое-что твое, — шепнул он в ищущие губы. Кастиэль приподнялся на локтях, нависая над распластанным на измятом снегу офицером, и вопросительно изогнул бровь. Дин зубами стянул с ладони перчатку, нырнул в широкий, закрытый на молнию карман. Положил себе на грудь добычу – аккуратный квадратный предмет, назначение которого при внимательном рассмотрении не вызывало сомнений. Парень недоверчиво покосился на коробочку.
— Что там? – смутился он, догадываясь и без подсказок.
— Открой. Только, малой… — Винчестер скорчил презрительную гримаску. — Давай без вставаний на колено и пафосных речей, а? Пожалуйста.
— Эмм… Я же не девица на выданье, — медленно, не скрывая удивления, протянул Новак. — Да и это, — он перевел взгляд на подозрительно синего цвета предмет, — совершенно лишнее.
— Поздняк метаться, ангел мой, — из легких Дина вырвался снисходительный смешок. — Я не возвращаю то, что собирался подарить. Да и чек, — выражение лица его стало притворно-озабоченным, — куда-то потерялся.
Кастиэль навалился на любовника всем весом, освобождая руки, и открыл футляр. На бархатной подушечке лежало серебристо-белое, матовое кольцо с вытравленным орнаментом на фронтальной части в виде четырех лепестков, центрованных углублением с креплениями для прозрачного, как слеза камня – крошечного, не вычурного, в пару сотых карата. Платина высшей пробы, сплавленная с иридием – чтобы не испортить благородный цвет. Лаконичный, стильный дизайн. Минимализм в миниатюре. Ясная, нейтрально-творческая, монохромная композиция. Грубовато-изящная, сдержанная эстетика. И с внутренней стороны – углубленная, классическим шрифтом гравировка. «Soy tuyo. D.W». Ободок лег на левый безымянный капрала, как родной. Дин не собирался рассказывать возлюбленному, что снимал размер со своего мизинца и накинул еще несколько миллиметров – по наитию угадывая диаметр тонких пальцев Новака. Касу не обязательно знать, как придирчиво майор выбирал ювелира и как колебался в выборе языка для надписи. Малой покраснел. Залился краской – кончики ушей запылали – ткнулся носом куда-то в шею Дина и молчал. Солнце иллюминировало небосклон розовыми тонами, мягко окутывая валяющихся на белой опушке мужчин. Они не мерзли, не торопились, не стеснялись. Просто лежали под куполом далекой стратосферы, наслаждаясь общим на двоих уединением. На руке у Кастиэля – не замок. Лишь лента драгоценного металла и сплющенный временем и чудовищным давлением тектонических плит углерод, усердно ограненный мастером. То, что связывало их, засело глубже кожи и мускулов – занозой в душу, не извлечь. И оттого Дин не ждал, не желал никаких «спасибо», поросячьего визга и блеска в свинцовой сини. Он расстелился теплым покрывалом между стылой землей и тем, кем дышал. Черноволосым парнем, чье сердце выстукивало короткий слог древнего латинского имени.
|
|
|
Пухлых губ коснулся юркий кончик языка, очертил контур. Поцелуй. Долгий, глубокий, пронзительный. Кастиэль отстранился и встал. Протянул руку Дину – майор крепко обхватил запястье партнера и тоже поднялся. В безмолвии, похрустывающем подошвами ботинок о тропинку, обнявшись и прильнув друг к другу боками, они отправились домой. Растопить камин, сварить глинтвейна и засесть в гостиной с ноутбуком на коленях. Касу не довелось читать Кинга, и экранизации короля ужасов он смотреть избегал в силу предвзятого отношения. Дин решил показать ему «Зеленую милю». Хороший философский фильм, замечательное завершение замечательного дня. Когда-то Кастиэль ни с того, ни с сего полюбопытствовал, верит ли офицер в Бога. Винчестер не сразу нашелся с ответом. Христианская догма его не устраивала даже не потому, что он содомит, и гореть ему в аду – хотя и поэтому тоже – а больше по причине необъяснимого равнодушия концептуального христианского божества к собственным творениям. Земля прекрасна. Все, что есть плохого на планете – привнесли люди, созданные по образу и подобию. Так что Дин игнорировал небо и считал, что небу нет никакого дела до гомосексуалиста Дина Винчестера. А потом пришел Кастиэль. И глядя на него, светлый шедевр чьей-то гениальной воли, у майора не осталось ни единого шанса на атеизм. И вместе со странным, политеистическим, почти языческим итсизмом в душу Дина ворвалось благоговение. Он никогда не молился, но, засыпая рядом с возлюбленным, рассудок его помимо желания переполняла благодарность.
|
|
|
Мужчина стоял под горячим, освежающим душем. На Висконсин спустились сумерки – партнеры долго бродили по лесу, забавлялись и общались. Кастиэль, кажется, искренне порадовался подарку. Дин ни для кого ничего в таком роде не делал, никому ни фамилию, ни ключи от квартиры не обещал. Он за молодость и юность нашатался. Сколько постелей перебрал – не упомнишь. Пару-тройку раз, на заре становления личности, лет в двадцать-двадцать два, пробовал завести интрижки с женщинами, но дальше короткого перепихона не пошло. Кувыркаясь с дамочками, мысленно он по-прежнему обнимал парней, а трахаясь с парнями, с утра уходил, не оставив номера телефона и не рассчитывая на повторную встречу. Время, когда он пытался соответствовать стандартам, давно утекло. Он смирился с одиночеством, вбил себе в разум новые опции существования. Убеждался, что уединение – лучший вариант для человека, ежедневно рискующего жизнью. Довольствовался случайными связями и думал, что счастлив. Пока судьба не столкнула его с Новаком. И Дин познал прелесть нравственной и телесной добродетели. Приумножил лучшие качества своей индивидуальности, истребляя худшие. Он ни с кем не был настолько честен – единственная его тайна, причиняющая офицеру жгучий стыд, навеки останется за семью печатями. Он не готов поделиться ею с Касом. Да и вряд ли когда-нибудь будет готов.
Скрип отодвигающейся панели. В просторной душевой кабине значительно убавилось пространства. На узкую талию Дина легли прохладные руки, к спине прижался живот. Винчестер неуловимо улыбнулся и повернулся к любовнику лицом. Пристальный взгляд. Растушевывается палая зелень на свинцовой сини, растекаются полутона, как акварели. По отчетливой хитринке на дне внезапно широких зрачков, по хищно трепещущим крыльям носа, по жадным, неспешным касаниям ясно без слов, зачем капрал присоединился к любовнику в тесной клетушке. Подушечки пальцев выписывают тропинки по влажной, немедленно покрывшейся мурашками коже. От впадинки ключицы спускаются к груди, обводят ареолу. Нисходят к пупку, отсчитывая гармоничный рельеф пресса.
— Ты, вроде, глинтвейн хотел сварить? — офицер, не мешая партнеру, прислонился к стенке кабины. Кас склонил голову чуть вбок. Вода обволакивала его плавные изгибы столь рьяно, что Дин почти ревновал. Темные волосы намокли и стали еще чернее, ресницы слиплись стрелочками. Чистые потоки придавали облику Кастиэля непередаваемую, фантастическую порочность, от которой у Винчестера в артериях вскипала кровь.
|
|
|
— Я его и сварил, — едва слышно мурлыкнул парень.
Губы яростно сминались умопомрачительным, тотальным соитием. Перемешивали вкус нежной, упоенной любви и самозабвенной страсти. Хлесткие струи стегали сплетшихся возлюбленных, как неистовый, стихийный ливень, а атмосфера нагнеталась, потрескивая настороженными, взбешенными молниями возбуждения. Кастиэль пластично, не разрывая визуального контакта, с явственным намерением раззадорить развязным, нарочито развратным зрелищем, опустился на колени. Облизнулся. Прижал аллюром теряющего самообладание Винчестера к разогретому пластику. Выцеловывал дорожки к стремительно наливающемуся тяжестью паху, стискивал упругие ягодицы, пропечатывая рядом со вчерашними новые полукруглые лунки от ногтей, щекотал выдохом. Усыпал легкими, частыми укусами. Дину не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться его настойчивому желанию – он облокотился на дверцу и запрокинул голову, предоставив Касу возможность изучать свое тело, пробовать его на прочность, словно впервые. Он вбился в клетки организма, отключился от рассудка, превратившись в единую эрогенную зону, крошечное раздражение которой порождало нейтронный взрыв, сметающий любые преграды. Казалось, они тому много веков, как созданы друг для друга. Их души и плоть заточены друг под друга, каждая шероховатость, каждый излом приспособлен друг для друга – как уникальные паззлы затейливой мозаики. Будто вечность назад, когда вселенная была юна и неопытна, некая непостижимая осмыслению сила отделила от глобальной материи два нестройно бьющихся комка слепящего света и кромешной тьмы. Обрекла их на бесконечные, ломающие, калечащие метаморфозы, пока плюсы не сведутся к минусам. И они изменялись, инверсировались и трансформировались, пока не адаптировались друг к другу. Пока не научились угадывать друг друга в толпе среди миллионов пустышек. И ныне они развиваются, взвинчиваются по антропософичной спирали параллельно тщетным мирам, являясь друг для друга конгруэнтной константой среди хаоса нитья париврита.
Поцелуй. Кастиэль, под аккомпанемент эротично-хриплого баритона, лизнул атласную головку члена. Погрузил изнывающий ствол до основания. Ладонь оглаживала внутреннюю сторону бедер, описывала сильные, напряженные мускулы ног. Обхватывала подобравшуюся мошонку. Зарывалась в жесткие курчавые волосы на лобке. Вторая мягко, но уверенно давила на косточку таза, не давая охмеленному удовольствием любовнику ни шанса управлять процессом. Кончик языка детально прорисовывал полные вены, дразнил уздечку, вминался в маленькое, сочащееся терпкой смазкой отверстие уретры. Кас азартно, вдохновенно ублажал партнера. Околдовывал, пленял, покорял искусной нежностью, черпая собственную фанатичную похоть в его шумных вздохах. Он растягивал блаженную пытку. Практиковал на Винчестере его же забавы – водить по краю, останавливая за миг до падения. С любопытством экспериментатора играл на сенситивности дрожащего от восхищения и истомной неги офицера. Отодвигался, отвлекаясь на живот. Аккуратно царапал плоские соски. Вновь оцеловывал налитый эрекцией орган. Увеличивал темп, извлекая из легких Дина измученные всхлипы.
Дин плыл. Захлебывался сочащимся из горла криком. Тлел и резонировал, молниеносно обращался в серый прах, возрождался фениксом. Под кожей, вместе с буграми раскачанных мышц, перекатывалось чистое пламя, концентрированное помешательство. Он пытался молчать, ровной кромкой зубов вспарывая слизистую до багровых клякс, мгновенно смываемых прирученным дождем. Пытался сосредоточиться на испепеляющий ощущениях, выжать из затеянной Касом игры до звона в ушах необходимую разрядку, но не мог. Пытался контролировать изобретательного инквизитора, подстегнуть происходящее, добавить динамики, но сил хватало лишь на то, чтобы загнанно скулить от неудовлетворенности. Толкался вперед, навстречу умелой казни, и останавливался, осеченный властной волей партнера. Зверел по секундам. Где-то на периферии разума визжали тормоза, кровь грохала о стенки черепа, требуя и приказывая. Дин млел. Извивался по надсадно скрипящей панели и хныкал от голода. Умолял всеми фибрами сути. По молекулам от лихорадочно закаменевших, ноющих и истянутых чресл к мозгу поднимались волны приторного яда. Раскаленная, освежеванная нервными окончаниями плоть, средоточие наслаждения, резала без анестезии, простегивала болезненными всплесками экстаза. Отстранился сдерживающий бедра кулак – Дин мгновенно прогнулся, проникая членом до корня и, поняв, что Кастиэль не собирается мешать, хозяйским жестом уронил кисть ему на затылок.
— Ох, Кас…
Он импульсивно втискивался между припухших, блестящих от слюны губ. Проникал, едва сохраняя контроль – парень расслаблено дарил любовнику то, чего тот отчаянно желал. Позволил Дину иметь свой рот, беспрекословно подчинялся любому его порыву. Рассыпался по тесной кабинке сияющими осколками эйфории, экспрессивно, откровенно, искренне торжествовал, впитывая остервенелые, гортанные стоны партнера. Возлюбленного, до дурмана ошеломленного доставленной экзальтацией. Приближался к пику вслед за ним, терял сознание, слушая протяжный, перехлестывающийся в рычание крик своего имени. Разбился на искры, сглотнув пряное семя. Утонул в чувственном поцелуе. Поддался быстрым, бесхитростным прикосновениям, спустя секунду вышвырнувшим его за грань материальности.
— Ну, mi pasión, — пролепетал Винчестер. — Думаю, до фильма мы не доберемся?
— Mi apasionado, — на автомате поправил капрал. — У тебя кубинский акцент. И да, к черту фильм.
В понедельник, девятнадцатого декабря, на парковку при 151 подразделении противопожарного надзора города Милуоки въехал черный мотоцикл. Из седла выпрыгнул высокий худощавый брюнет, снял шлем, придирчиво осмотрел шину на переднем колесе и пружинистой походкой направился к крыльцу. Рамка металлодетектора приветливо взвизгнула, заставив парня вывернуть карманы джинсов и избавиться от мелочи. Традиционно невыспавшийся охранник хмуро оценил новенькое удостоверение и кивнул. Гордо вскинув подбородок, капрал прошел по коридору к белой пластиковой двери в раздевалку, которую не видел больше полугода. Доносящийся из-за стен гогот собирающихся по домам и только прибывших на работу звеньевых АРИСП привычно истреблял почтительную тишину, отражаясь от мраморной облицовки гулким эхом. Сегодня экстренное дежурство, половина отряда отдыхает дома после ночной – полностью коллектив соберется на двадцатичетырехчасовую смену в среду. Джеймс Кастиэль Новак, прозванный сослуживцами Принцем, вышагивал с улыбкой.
Да, в Сассексе и уютной двушке на Уэстуэй стрит, с партнером, парню замечательно, но и по друзьям – лейтенанту Чаку Лемону «Пророку», капитану Майку Доновану «Нитро», уоррен-офицеру Адаму Миллигану «Глобусу» и неразлучной парочке сержантов Полу Даттону и Стиву Ванделлу, окрещенным «Сиамскими близнецами» за долгое товарищество, он очень-очень соскучился. И сейчас, предвкушая объятия, чреватые переломом ребер, подколки, за шесть месяцев наверняка не ставшие остроумнее, он едва ли не подпрыгивал от нетерпения. И не ошибся. Коллеги обступили его кругом, с размаху хлопали по плечам и наперебой интересовались переменами в жизни. Кас и Адам – единственный из звена, с кем он общался в период отстранения в силу родственной связи Миллигана с Винчестером – многозначительно переглядывались, когда кто-нибудь спрашивал о подробностях залета Принца в Кеноша. Чак буркнул, что надеется на инструкторов тренировочного лагеря. Мол, неплохо, если бы оказалось, что мозги парню промыли с порошком, вследствие чего шалавиться и «страдать херней» он больше не будет. Новак поклялся, что с херней покончено. Пересменка подходила к концу, поэтому бурное воссоединение решили отложить на потом. Кастиэль открыл шкафчик и принялся переоблачаться из гражданина в бойца ФА. Аккуратно снял с пальца платиновый ободок и уже собирался прибрать его в нагрудный карман куртки – чтобы не потерять, как над ним навис Глобус.
— Ого! — негромко хохотнул он. — Дин молодец, — исподволь похвалил Адам вкус старшего. Кастиэль смутился и сжал кулак, спрятав компрометирующую улику от чужого любопытства.
— Да почему сразу Дин? — шикнул он, испуганно оглядываясь по сторонам. Любовники пока не сообразили, как поставить в известность звено и откровенно тянули резину, с молчаливого согласия не поднимая эту тему на обсуждение. Вряд ли кто-нибудь из АРИСП осудит скрытных за их отношения, но за ложь о состоянии Винчестера, уважаемого старшины и верного друга, и причинах его отставки ребята точно спасибо им не скажут. Обидятся и имеют, вообще-то право.
— Он мой брат, дурашка, — покровительственно заявил Миллиган, фыркнув от наивности собеседника. — Я всегда узнаю подарок, который он выбирал.
— Не называй меня дурашкой! — возмутился парень от такого нахальства. Усмехнулся и покачал головой – с того момента, как Адам понял, что его драгоценный старший, повеса и Казанова без шанса на семью, определился с избранником, стал относиться к Новаку, как бестолковому, несмышленому ребенку. Парадокс Винчестеров, не иначе.
— Да ладно. Я теперь твой добрый деверь, так что не кипиши, — постриг бровками Глобус.
— Я лучше крысу живьем съем, — парировал Кас. На губах его расцвела улыбка. — Мне в гараж пора.
— Вечером пересечемся, — пожал плечами уоррен-офицер. — Давай. Не шали.
— Иди нахер, — огрызнулся Кастиэль и выскользнул в холл.
Схема творения
Oliver Koletzki feat Fran - Hypnotized (Original Version)
Malcolm McLaren - About Her
Franco Bixio - Seven Notes In Black
Дин окинул комнату придирчивым взглядом, одобрительно кивнул, похвалив себя за идеальные порядок и сервировку и вышел в коридор. Состроил недовольную гримаску, услышав пронзительно-раздраженную трель звонка. Провернул рычажок замка и распахнул входную дверь, с улыбкой встречая гостей. Спустя мгновение в холле стало тесно, а хозяин квартиры угодил в крепкие тиски Адама, а следом и Сэма. Тишину когда-то холостяцкой, а ныне стараниями не Дина ухоженной и уютной квартиры разбили дружный хохот и приветствия. Ворвался уникальный запах свежести – зимы в канун праздников. Братья еще недели две назад договаривались собраться, причем Сэм и Адам считали, что трио, как заведено, потусуется и напьется где-нибудь в баре, но Дин, глубоко шокировав младших, вытащил их на Уэстуэй стрит. Сэмюэль, снисходительно закатив глаза, прошел мимо старших, пихающий друг друга, будто малолетки на школьной перемене – унес на кухню пакет с еще теплым яблочным пирогом, приготовленным мастерицей Джесс персонально для офицера, и двумя бутылками недешевого Шато Миль Ом. Он, как представитель благородной профессии белых воротничков – юриспруденции и респектабельного среднего класса, предпочитал пить белое вино, словно в пику Дину и Адаму, хлещущим виски, бурбон и ром, как воду. Шумный раскатистый гогот уже доносился из гостиной, когда парень понял, что в доме не хватает одного из обитателей.
— Дин, а где Кастиэль? — поинтересовался он, присоединяясь к компании. Майор отвлекся от бессмысленной болтовни с Адамом и повернулся к Сэму, собираясь что-то ответить, но Адам, нацепив на моську одну из своих хитрющих выражений, его опередил.
— Наверняка кому-нибудь хвастается своим последним приобретением, — театральным шепотом озвучил он. Дин, услышав подколку брата, слегка порозовел, что ему отнюдь не свойственно, и в смущении отвернулся. Сэм вопросительно изогнул бровь, но реакции виновника торжества не дождался. — Дин, — продолжил Адам, — сделал подружке предложение! — поддел он пытающегося сохранить невозмутимость Дина.
— Не смей называть Кастиэля подружкой, — мгновенно купился Дин, чем вызвал на лицах младших заговорческие ухмылки, переросшие в сардонический смех. Осознав, что повелся на элементарную, самую что ни на есть дешевую провокацию, он залился густым румянцем, с негодованием фыркнул и мысленно пожелал провалиться сквозь паркетный пол к соседям снизу.
— Серьезно? — с нотками легкого ошеломления уточнил Сэм, когда чуть успокоился. — Ты собираешься официально заключить партнерство? Ты поэтому нас пригласил сегодня?
— Слишком много вопросов, Сэмми, — не проявляя рвения, отозвался Дин, поерзав по креслу.
Длинно, как перед прыжком в ледяную полынью, выдохнул. Взявшись за Jameson, сорвал крышку и разлил по трем толстого стекла стаканам. По комнате немедленно растекся пряный аромат хорошего двенадцатилетнего виски: теплые ноты хереса и дубовой бочки – даже Сэм не отказался. Мужчина помолчал, собираясь с мыслями. Странная ситуация и удивление братьев, изучивших его недостатки и достоинства лучше, чем собственные, вполне понимаемо. Он и сам представить не мог, что когда-нибудь встретит, примет и полюбит человека, с которым захочет связать остаток жизни. Более того, он сознательно и упорно отказывался от одного предположения, что может испытывать потребность в постоянном присутствии кого-либо в быту. Он ведь матерый, прожженный эгоист. Эгоист парадоксальный, диссонирующий. Готовый с абсолютной беззаветностью голову сложить за родных, коллег и подчиненных, но преданный до гробовой доски лишь себе, любимому. Своим стереотипам, ритуалам и правилам.
Он не толерантен к чужим промахам, привычкам и пунктикам. Он бесится, когда в его берлогу и душу лезут посторонние. Он никого не пускает в свое жилище, ни с кем не делит постель и стол. Это аксиома Дина Винчестера – всегда быть отдельно от кого бы то ни было. Дин тихо звереет, когда находит заляпанное мелкими, почти незаметными пятнышками зубной пасты зеркало в ванной комнате. Он не высыпается, постоянно ворочаясь, когда слишком жарко. Он ест небольшой десертной ложкой и пьет черный, скрипящий на зубах кофе по утрам. Но он прощает рассеянного Каса, в спешке сборов, особенно когда тот проспал, заляпывающего Colgate все поверхности над раковиной. Терпит знойное пекло в спальне, потому что Кастиэль неизменно мерзнет от малейшего сквозняка. Смиряется с поучениями и опекой любовника, когда тот верещит за чрезмерное количество кофеина и хватает узкий изящный прибор, не заморачиваясь его размером. Так что – да. Кажется, все очень серьезно.
— Я пригласил вас, потому что мы туеву хучу времени не собирались вместе. А предложение, — ядовито протянул он, метнув в Адама убийственный, тяжелый взгляд, — мне Кас сделал. Так что паситесь оба.
— Поздравляю, — хлопнул его по плечу Сэм.
— Да не с чем еще! — сердито огрызнулся Дин, смутившись от повышенного внимания, проявляемого семьей к его личной жизни. Как по Дину, так государство обязано ему отсосать и не совать нос к нему в койку до тех пор, пока его жеребцы – совершеннолетние. Так, по крайней мере, раньше было. Теперь в его кровати спит Кастиэль. Попробуй только кто-нибудь сказать в адрес Каса «жеребец» – о, месть Дина не заставит себя ждать. Для него, жестокого, циничного, черствого, капрал сравним лишь с чем-то чистым, почти святым. Забавно – он только сегодня, поцеловав любовника на прощанье и выпроводив его на первое после отстранения дежурство, додумался покопаться в паутине на предмет информации об имени Новака. Чересчур уж необычное, право.
Парень с неохотой говорил о родителях – и Дин ни в коем случае его за вынужденную скрытность не винил – но упоминал, что мать, Ани, была католичкой. Признаться, Дин немного увлекся, копаясь в информации – его озадачивала колоссальная разница между религиозно христианскими, а догматически – враждующими течениями вероисповедания. Чудно, но в католических текстах имени «Кастиэль» Винчестер не нашел. Зато нашел в поздних, навзничь перевранных переводах книги Еноха, в описании ангельской иерархии. Он несколько минут тщательно изучал изображение на мониторе Samsung-а. Хмурился, недоверчиво качал головой и в итоге захлопнул крышку ноутбука, чтобы откинуться на спинку кресла, закинув сцепленные в замок руки под затылок. Минут десять он ошарашенно созерцал безукоризненно выложенный узор потолочной плитки. Подскочил, поддавшись внезапному инсайту, и вновь открыл тонкий компьютер, торопливо, путая буквы и не попадая по кнопкам пальцами, выбил в строке поисковика запрос «календарь 2009 года». И повторно поразился. Пятое февраля, операция на нефтеперегонной фабрике Запад Аллис, где погиб майор Мигель Кортез, бывший командующий офицер оперативного отряда 212 подразделения. День, когда Дин фактически вытащил будущего партнера из озверелого индустриального пламени. Четверг.
Нет, Винчестер не растрогался и не принялся утверждать, что их с Кастиэлем отношения – влияние вселенной или судьбы. Он не сентиментален в принципе. Не склонен искать мистическую подоплеку там, где ее отродясь не бывало. Да и не верил в подобную муру. Но некий суеверный страх в груди мужчины волей-неволей шевельнулся, хотя он не признается в том никому, даже безмолвному камню. И сокрушительнее совпадения дат его потрясло совпадение мнений. Дин считал, видел и называл любовника ангелом. Осязал его тепло и свет. Его чистоту. Он и не предполагал, что имя возлюбленного настолько точно повторит его внутренний отклик.
— Короче, не болтайте никому, — угрюмо попросил Дин. — Уверен, Касу мало удовольствия доставит отмахиваться от отряда. Заманают же. Плюс, — он с сожалением посмотрел на Миллигана. — Из подразделения кроме полковника, малого и тебя никто не знает, что я…
— Сваливал сверлить себе черепушку? — с обидой перебил Адам. — Да, парни тебе спасибо не скажут.
— Эй-эй! — бдительно вмешался Сэм, пока пикировка шпильками не вылилась в полномасштабное сражение. — Давайте без традиционных разборок, ладно? — осадил он старших, мечущих друг в друга молнии. В палой зелени отражался отблеск стали – Дин и Адам играли в гляделки, выясняя, кто круче. Оклик Сэмми ко двору предсказуемо не пришелся – братья часто игнорировали младшего в его попытках притормозить разгоняющийся спор.
— Адам, — не отворачиваясь, проронил Винчестер. — Я тебе неоднократно повторял, почему скрыл. Не веди себя, как пятилетний пацан. Хоть раз прими то, что я сделал, как должное, бля. Потому что исправить уже нихрена нельзя.
— Бла-бла-бла, — с досадой окрысился Миллиган и отпил виски, смакуя терпкий, сливочно-ореховый вкус. Он постоянно так делал, когда понимал, что крыть нечем.
— Дин, — парень решил взять общение в свои руки, пока бестолковые старшие братцы не поцапались. Они кусаются, дуются, соглашаются друг с другом, хотя пять минут назад категорически стояли на своей точке зрения и церемониально напиваются в честь примирения. Ради бога, Сэмюэль не против их шаманских плясок, где ему порой места не находится – пусть развлекаются, но не нынешним вечером. Хотелось бы приятно провести время, которого и без того катастрофично не хватает, чтобы тратить его на выходки двух придурков. — Ты так и не сказал, где Кас.
— В кафе. С бывшей, — объяснил майор, пригубив большой глоток из стакана.
Беседа плавно перетекла в более идилличное русло. Сэм – юрист до костей и манипулировать людьми умеет филигранно.
В районе Саутгейт, на пересечении 27 улицы и Запад-Морган-авеню расположен, вероятно, самый массивный в южной части Милуоки шопинг-центр – Саутгейт&Лумис Сентр Молл. Огромные торговые площади, несколько десятков забегаловок, кофеен и ресторанчиков. Тысячи бутиков – дорогих и эконом-класса. Толпы покупателей и праздных зевак. На удивление, среди этого вавилонского столпотворения нетрудно найти уютный и тихий уголок, где жаждущих уединения посетителей усердно и мастерски обслужат, предоставят приличное меню в исполнении хорошего повара и винную карту. Именно в таком комфортном кафе в восточной части зала, у огромного окна-витрины заняла столик исключительно гармоничная пара. Красавица с ее спутником воплощали воистину совершенное благозвучие мужского и женского начала – квинтэссенция инь и ян. Грациозная, хрупкая, как веточка, темнокожая девушка с мелкими, наивными кудряшками и большими влажными карими глазами в обрамлении длинных ресниц. Уверенный, статный, худощавый, но крепкий парень на фоне подруги выглядел, как фарфоровая статуэтка, невзирая на его казуальный, непретенциозный прикид. Официантки «Amusement» давно знакомы с Тиной Роджерс, а вот брюнет, галантно придерживающий стул веселой хохотушки, здесь впервые. На темную скатерть легли две папки со списком блюд. От услуг сомелье пара дружно отказалась, что нестранно – персонал кафе в курсе, что Тина не пьет ни капли, а парень устроил на соседнее сиденье внушительный черный, подстертый на заднем своде мотоциклетный шлем.
|
|
|
