No one knows what it's like. 13 глава

Кастиэль наскоро пробежался по расплывающимся от утомления, накопившегося за долгую с непривычки двенадцатичасовую смену строчкам, выбрал из многообразия какой-то легкий салат и фрэш. Дождался, пока Тина определится и жестом подозвал милую девчонку в строгой униформе: неопределенной формы балахон с длинными рукавами, приятный взгляду, несмотря на крой, и кипенно-белый фартук. Официантка споро приняла заказ, какими-то комичными рожицами помаячила постоянной клиентке и поспешно отошла, явно стремясь оставить гостей тет-а-тет. Очевидно, решила, что они вместе и желают побыть в блаженном уединении. Роджерс искоса, с откровенным интересом наблюдала за бывшим партнером, существенно изменившимся за то время, что они не пересекались – тот короткий обмен колкостями у Элизабет не в счет. Пару раз она раскрывала рот, выдыхая заранее заученные фразы, но вновь закрывала, не находя приемлемых слов. Секунды складывались в минуты, минуты растягивались, как карамельная патока. Кастиэль побарабанил подушечками пальцев по столешнице, откинулся назад, свил руки в замок на груди. Невербально кричал о дискомфорте, нервничал и за неполные полчаса дважды сдвигал манжет рукава, обнажая часы на правом запястье. В конце концов, он подался вперед, облокотился на стол и утомленно прикрыл веки. Помассировал переносицу указательным и большим левой.

— Нет, — внезапно выдала Тина. — Это определенно какой-то абсурд! — с шутливым негодованием заявила она. Новак недоуменно вскинул бровь, не понимая, к чему ведет ее эскапада.

— Ты о чем? — без особого энтузиазма спросил он, проявляя любопытство скорее из вежливости, чем действительно интересуясь каким-то вложенным в выпад намеком.

— Вселенная говорит со мной, — саркастично протянула Тина, многозначительно посмотрев на его безымянный палец. Судя по ее гримаске, она оценила элегантность и роскошь опоясывающего фалангу платинового ободка, посверкивающего бриллиантом – кольцо очень шло к узкой светлой кисти, не испорченной даже грубой работой. Матовый металл подчеркивал мрамор кожи и аккуратные ухоженные ногти. — Мой бывший выходит замуж раньше меня! — хихикнула девушка.

— Тин, я очень устал, — не принял подкола капрал. — Ты…

Он собирался продолжить, но из-за угла материализовалась официантка с подносом. Расставила вазочки, стаканы с соком и тактично удалилась. Кастиэль счел, что немного перекусив и выпив фрэш, значительно подобреет, и приступил к ужину. Тина тоже не торопилась поднимать на обсуждение животрепещущую, действительно фундаментальную проблему и, хоть и невероятно волновалась, принялась за пищу, тем более что кухня тут великолепная. Они ели молча, что вполне понятно. Кас пребывал в уверенности, что общих тем для разговора у них не осталось, а Тина не знала, с чего начать, и металась по собственным размышлениям, как загнанный кролик, выискивая, с какой стороны подступиться. Новак аккуратно положил вилку на плоскую тарелку, отпил несколько глотков яблочного микса и сыто, умиротворенно улыбнулся. Краем глаза заметил крохотную пепельницу с логотипом кафе, вынул из внутреннего кармана куртки почти пустую пачку Camel – купленную дней пять назад – и щелкнул пьезой серебряной зажигалки. Роджерс сначала не поверила представшему зрелищу. Вообще-то, три года назад именно Джеймс строго отчитывал подругу за курение, ломал и выбрасывал сигареты, ругался и грозился, что не будет целоваться с курящей девушкой, ибо проще облизать пригоршню бычков. А теперь сидит, и умело, даже грациозно затягивается, позволяя голубоватому дымку истекать между пухлых губ и виться под потолок, в вытяжку.

— Твой любовник тоже курит? — зачем-то спросила Тина, отодвигая от себя пустые приборы. Кастиэль лениво глянул на нее и отрицательно покачал головой.

— Он… — парень с иронией усмехнулся. — Не в восторге. И это еще мягко сказано.

— Слушай, давай меняться? — вдруг предложила Роджерс, игриво подмигнув. — У тебя наверняка есть его фото. Покажи? А я покажу тебе ту, которую постоянно таскаю с собой, — хитро улыбнулась она, внимательно, пронзительно созерцая парня.

— Зачем мне знать, как выглядит твой нынешний? — справедливо отметил Новак, добродушно хмыкнув. — Да и тебе – зачем знать, как выглядит мой партнер? Хочешь посекретничать со мной? По-девичьи? — задорно, искренне рассмеялся он. — О, Тин, твой талант смущать людей с годами лишь приобретает глубину и тонкость, — капрал сделал девушке комплимент совершенно непритворно, но Роджерс почему-то опечалилась. В глубине темной, почти черной карей радужки вспыхнула и погасла какая-то незамеченная Джеймсом искорка.

— Пожалуйста, — попросила она. Попросила так, что у него не осталось пространства для маневра – ее напевный меццо-сопрано отчетливо вибрировал от тревоги или стресса, а подошва модного ботильона отбивала по ламинатному полу стаккато. Необычно для Новака – улавливать психологическое напряжение подруги, потому что она: женщина – раз, а в состоянии женщин он не специалист, и мастер самообладания – два. Определить настроение Тины по внешним признакам – задача непростая. Поэтому он сдался.

Кастиэль беззаботно пожал плечами и вытащил бумажник. За отворотом, под плотной пластиковой пленкой, миниатюрное изображение Дина появилось совсем недавно, месяца четыре назад, в конце августа. Парень едва ли не грязным шантажом и коварными махинациями уговорил Винчестера сфотографироваться – на пикнике в Сассексе. Сам выбрал момент и щелкнул его на цифровик. С тех пор ведьмовская зелень Дина сияет для него всякий раз, когда он открывает портмоне. В тренировочном лагере маленькая картинка, вмещающая только лицо, стала для Новака, не лучшим образом перенесшего разлуку с возлюбленным, единственным утешением. Кас не намеревался когда-либо вытаскивать ее из кармашка, но Роджерс так настаивала, что он понял – проще согласиться, чем объяснить, почему нет.

Отдавая Тине фотку Дина, взамен Кастиэль получил снимок, заставивший его глубоко вдохнуть от избытка чувств, обжегших легкие горячей волной. Он не обращал внимания на девушку, сосредоточенно ловящую каждый его жест, каждый полутон богатой мимики. Он прилип взглядом к ярким краскам. Сквозь матовую поверхность Кастиэль изучал мраморную, кажется, прозрачную кожу. Черные, воронова крыла волосы и реснички. Широкие брови вразлет. Серьезное умное выражение лица. В груди холодило, будто февральскими ветрами Мичиган выдувало нечто теплое. Взращивало гнев, смятение и отчасти обиду. Он безвозвратно, обреченно тонул. Захлебывался. Сердце стиснуло неумолимой дланью, выдавливая из еще мгновение назад мерно пульсирующего комка мышц независимость. Парень ошеломленно задыхался. Упал с невероятной высоты на острые, пиками возвышающиеся на дне бездны рифы. Обмер. Конечности чуть онемели, словно от дозы нервнопаралитического яда. Эмоции на краткий миг как умерли, уничтоженные тотальным, смертельным фантомом. Сквозь матовую поверхность Кастиэль исследовал изученный до мельчайших нюансов интервала от 440 до 485 нанометров колер. Выжженный в памяти каленым железом плавящейся арматуры. Вытравленный пылающими стенами старенького коттеджа. Застывающий свинец точечно капнул на фото. Свинец, что ежедневно отражается ему зеркалом. Сквозь матовую поверхность на Кастиэля смотрели родные до тоски глаза Аннабет Рэйчел Монтойя, в миру Ани Новак.

— Это мой сын? — проронил он минут через пять, отойдя от первого громоподобного шока. Звенела тишина. Капрал нахмурился и скрипнул зубами, позволив скулам вздуться агрессивными, поигрывающими в унисон разгневанному выражению желваками. — Я спросил, – с нажимом повторил он. — Это мой сын?

— Да, — тихо вымолвила Тина и сжалась на стуле, словно опасаясь, что он ее ударит – настолько грозным выглядел обычно уравновешенный, флегматичный Новак, известный ей даже не наполовину. Именно краткий момент осознания и последующие слова, тембр и интонации тенора приоткрыли перед Роджерс завесу над настоящим Джеймсом Новаком. И она поняла, что едва ли знакома с ним. — Его зовут Тайлер, — поспешно продолжила она. — Мы отметили два года семнадцатого сентября.

— Почему ты мне не сказала? — парень сжал кулак и несильно, машинально, постучал по столу, чем невольно еще больше напугал девушку. — Как ты могла скрывать?! — рассержено упрекнул он, с трудом удерживая голос в диапазоне приличий.

— Джим… — начала мулатка и резко осеклась, вспомнив, как его раздражала приклеенная подругой кличка. — Джеймс, мы ведь поссорились. Ты ушел. Я так обиделась на тебя! — сбивчиво объяснялась она. — А потом, когда Тайлеру исполнилось шесть месяцев, хотела рассказать, но ты уже… встречался с кем-то. С Дином, наверное. Бэт не скрывала, что у тебя новые отношения и ты счастлив. Я просто не смогла, понимаешь? — всхлипнула Роджерс. Помолчала, собираясь с мыслями. — Думала, ты решишь, что шантажирую тебя, пытаюсь привязать. А мне не нужен муж, который будет ненавидеть меня и Тая за то, что любит другого! — с отчаянием вскинулась она. — Ты не имеешь права меня обвинять!.. — на ресницах ее повисла крупная, наливающаяся тяжестью жемчужина. Сорвалась и покатались к подбородку, прочерчивая на идеальном макияже влажную дорожку.

Тина тихонько хныкнула и окончательно залилась слезами, словно упрекала бывшего бойфренда в излишней суровости. Кастиэль же мгновенно растерялся – ярость и чувство уязвленного достоинства, спровоцированное недоверием девушки, постепенно таяли и сошли на нет. Он никогда не умел успокаивать рыдающих женщин – ни мать, ни подруг – на него будто ступор нападал. Складывалось впечатление, что плача, они превращаются в нестабильные бомбы, и одно неверное движение легко детонирует ядерный взрыв.

— Не реви, — буркнул Кас виновато. — Тина, — с мягким укором протянул он. — Прости, только реветь прекрати, — капрал вытащил платок из кармана, протянул его Роджерс – девчонка с благодарностью перемазала светлую ткань потекшей тушью и сунула его в сумочку.

— Я рассказала тебе, потому что мне нужна помощь, — объяснила Тина, чуть отдышавшись и глотнув сока. — Ты не обязан и можешь отказаться, не осужу. Я не хочу разлучить тебя с твоим партнером… — она опять всхлипнула. — Тем более что парень у тебя реально классный и вряд ли ты его бросишь ради кого бы то ни было, — шутка вышла грустной, но Кас улыбнулся. Да и что ему, собственно, оставалось?

Мысль о том, что он, сам того не желая, стал отцом и, пусть невольно, но бросил мать своего сына разбираться с проблемой в одиночку, неприятно скоблила по совести. Он не знал ребенка, которого помог произвести на свет, пусть и весьма косвенно. Но ответственность свалилась ему на плечи громоздким грузом. Да даже и захоти он – не скинул бы его, потому что не стремился избавиться от внезапного сегодня, воплотившегося в маленьком дитя. Тай. Красивое имя. Тайлер. Сын. Ребенок, в венах которого течет дикая смесь испанской, каталанской, баскской, тулузской, американской и эфиопской крови. Красивый, как маленький бог! На смену тоскливому ужасу оскорбленной чести в душу вторглась легкость. Бэт будет на седьмом небе от счастья, проклятье, она так огорчалась, что ее драгоценный Джимми не подарит ей внуков. Да, мама будет очень рада…

Они мирно, расслабленно говорили. Отвлекались от основной, достаточно скользкой и больной линии, переключаясь на что-то менее шаткое – профессиональные обязанности, совместных друзей, развлечения. После ошарашивающего признания Тины беседа потекла куда проще и приятнее. Кастиэль слушал странную историю ее дотошно охраняемого секрета немного рассеянно, постепенно привыкая к невообразимой, изумляющей мысли – он вдруг превратился в родителя двухлетнего мальчика, который, оказывается, прекрасно знает отца – во всяком случае, лучше, чем отец сына. Эмоциональный накал притупился с гиперболы на эллипс, атмосфера вокруг столика значительно развеялась до прозрачности, прекратив яростно потрескивать голубоватыми всполохами статики. Официантка наскоро, стараясь не тревожить гостей, прибрала стол, унесла приборы и вернулась с заварником, наполненным жасминовым чаем. Столь же исподволь, не вмешиваясь в сокровенные тайны совершенно разных людей глупыми вопросами, испарилась. На улице к ночи экспромтом взбушевалась плотная стихийная метель, рассыпая по Милуоки крупные кипенные хлопья. В желтоватом, неровном свете фонарей, описывающих просторные парковки у торгового комплекса Саутгейт&Лумис Сентр Молл, цельная, непроглядная стена неторопливо валящегося снега с фиолетово-черного, затянутого тучами неба выглядело фантастически, неописуемо волшебно. Мистически сказочно. Как случается только с затянутыми слепящей пеленой городами в канун Рождества.

Кастиэль внемлил. Пропускал долгую, прозаически тривиальную и загадочно восхищающую исповедь матери своего сына сквозь себя, точечно сквозь солнечное сплетение и широким потоком сквозь глубокие закоулки осмысления. Тина поняла, что Тайлеру нужен папа, когда малыш начал ползать, приняла тот факт, что никакие претензии конкретно Тины конкретно к Кастиэлю малыша ни в коей мере не касаются. Когда он сделал первый самостоятельный шаг, девушка свыклась с строгой реальностью и смирилась с тем, что будет растить ребенка одна – но ни обид, ни злости на бывшего бойфренда уже не держала – перекипела. Джеймса винить несправедливо – он и понятия не имел, прагматично и рационально расставаясь с подругой, с которой за пять лет не нашел общих целей, что она беременна. Тина в свою очередь тоже узнала лишь в апреле, когда Кастиэль с боем вытряс из будущего партнера право служить с ним рядом. Именно тогда Новак был безвозвратно потерян для Роджерс – но они оба об этом, конечно, не догадывались.

Тина весьма неплохо справлялась сама – выматывалась, почти не спала, взвалив на плечи интернатуру, бесконечно уставала, но выплывала. Не жалела энергии на основную и дополнительную работы, выбила из муниципалитета бенефиции. Наняла квалифицированную, с высшим образованием няню – миссис Келли Лейковиц. Солидная, почтенная среброволосая леди, выглядящая как настоящая аристократка в третьем поколении, поначалу скептически воспринимавшая молодую, едва закончившую магистратуру мать, постоянно пропадающую в офисах, а вечера коротавшую в обнимку не с сынишкой, а с ноутбуком. Но спустя пару месяцев миссис Лейковиц оттаяла и крепко привязалась к подопечной семье, как к малышу, так и к Тине. Помогала по мере возможности и снизила оплату до минимального уровня – на смешную сумму больше, чем платят девчонкам-тинейджерам на летних каникулах. Через год, когда Тайлеру исполнился годик, умную, трудолюбивую и расторопную иммунолога пригласили на вакансию стажера по специальности в клинику Аврора Хэлф, с перспективой стабильного карьерного роста. Назначение на щедро оплачиваемую и с нормированным графиком должность основательно поправило ее быт и семью. Отныне, возвращаясь домой, Тина не валится спать без сил, а читает Тайлеру, играет с ним и занимается самообразованием. А пробуждаясь по утрам и ложась вечерами, Тай машет ручкой фотографии в рамке, стоящей на тумбочке рядом с его кроваткой. Карапуз отлично осведомлен, как выглядит его папа – Тина с маниакальным упорством, пока кроха не научился опознавать Джеймса, показывала ему многочисленные видеозаписи. Конечно, в личном общении придется преодолеть определенный барьер, но Роджерс уверена, что Новак справится.

— Понимаешь, такой шанс мне больше не выпадет, — мулатка потеребила растрепанную в клочья бумажную салфетку. Кастиэль посмотрел на нее немного обескураженно – информации, густо замешанной на вихре ярчайших, невыносимо интенсивных эмоций столь много, что он уже перестал чему-либо удивляться. Бывшая подруга изменилась. Прошла, прорвалась через череду метаморфоз и стала еще сильнее. Она с юности приобрела стрессоустойчивость, конкурентоспособность и азарт к соревнованиям. Она, после разрыва с Джеймсом, нескоро отважилась на новый роман – с каким-то Энди Галлахером, по ее словам, неплохим, честным, а главное, давно в нее влюбленным мужиком – а одиночество закалило ее. Она легко бы выдержала сравнение со спартанцами – физическая форма у нее великолепная, а мощь духа побьет любого марафонца. А теперь, с рождением ребенка, с обострившимися инстинктами и интуицией – о, Кастиэль радовался, что они с Тиной не враги.

— Ты определеннее не могла бы? — уточнил он.

— Да, — согласилась Тина. Подняла тонкую фарфоровую чашку, отпила ароматного напитка – согревающего и тонизирующего. То, что нужно в таких переплетах. — Собственно, я получила приглашение на работу заграницей. Билеты, виза, проживание – вполне прилично оплачивается, оклад еще. Седьмого февраля в Южный Судан отправляется гуманитарная миссия Красного Креста под руководством профессора Фергуса Макклауда, — торжественно озвучила она, зная, что Новак, как представитель пусть и экстренной, но врачебной помощи, оценит список ее будущих коллег, возглавляемый светилом медицинского небосклона. — Поездка займет от двенадцати до двадцати месяцев, страна не самая благополучная, — тут парень встрепенулся, намереваясь выразить протест. Южный Судан – место опасное во всех, мать их, аспектах. Спать на пороховой бочке с зажженным фитилем и то спокойнее. — Прежде чем ты откажешь! — вскинула Тина ладонь в примирительном жесте, обрывая уже насторожившегося и собравшегося возмущаться парня. — Позволь мне договорить, — повелительно распорядилась она. — Передвижной медицинский лагерь попадает под Женевские конвенции и защиту ООН. Нас будут охранять миротворцы НАТО. Это невероятно серьезное задание и никто нас брать в плен, пытать или казнить не осмелится! Там не Зимбабве, Джеймс, — с упрашивающими нотками в голосе взмолилась Тина.

— Постой, — притормозил Кастиэль и улыбнулся. — Давай на миг предположим, что я настолько безумен, чтобы одобрить путешествие красивой двадцативосьмилетней женщины, с которой у меня, как выяснилось, общий ребенок, что немаловажно, прямым экспрессом в преисподнюю, в лапы к сепаратистам, наркобаронам и лихорадке Денге. Но, Тин, — с подозрением покачал он головой и укоризненно фыркнул. — Тебе никогда не требовалось мое одобрение.

— Тай… — расстроенно вымолвила Роджерс. — Я не собираюсь, да и не могу везти с собой малыша, естественно, — взгляд ее преисполнился нечитаемыми для капрала чувствами. Чаяниями, мечтами, страхами. Тина смотрела на него проникновенно, выискивая в глубине свинцовой сини ответ на еще не заданный вопрос, словно сомневалась, стоит ли его вообще задавать. — И прямых родственников, кому бы я могла довериться и оформить полноправное опекунство, у меня нет. Никого нет, ты же знаешь. И если бы…

— Постой! — неожиданно для самого себя выпалил, перебив подругу, планомерно скатывающийся в шок Кастиэль. Взмахнул ресницами, позволяя мимике отражать обескураженность и замешательство. — Ты хочешь… — по слогам произнес он. — Чтобы я юридически, по всем правилам и семейному кодексу, признал и усыновил Тайлера? И… эээ… присматривал за ним, пока ты добровольно рискуешь жизнью где-то в Африке?

— В целом – да, — без затей ответила девушка.

— Вау… — емко припечатал Новак и притих.

Он потер лицо ладонями, помассировал виски и веки, чуть нажимая на них подушечками пальцев. Глаза болели – от слишком многих новостей у здорового, как астронавт, звеньевого АРИСП внутричерепное давление подскочило. Немудрено. Извилины мозга парня элементарно пресытились красочным спектром эмоций. До сих пор присутствовало ощущение сюрреализма, кажется, он просто перетрудился на смене в подразделении и отрубился на скамье в раздевалке. И Тина, прятавшая от него кроху, и сам кроха – окажутся не более чем абсурдным плодом разомлевшей от полугодового безделья фантазии. И случись так в действительности, Кастиэль пробудился с чувством невероятной, оглушительной утраты. Конечно, предложение Тины тянет на горячечный бред – да он детей на руках держал, лишь вытаскивая их из горящих домов. Взять полноправную опеку на Тайлером. Быть настоящим отцом, а не генетически или на бумаге. Кому из облажавшихся экс-бойфрендов настолько повезло?! Тишина затягивалась, и Новак понял, что его молчание Тина способна оценить, как отказ или малодушие, а потому отмер, глотнул основательно остывшего и превратившегося в горькие помои чая. Выдохнул.

— Тина, — смущенно протянул он. — Ты и не представляешь, насколько для меня важно твое доверие. Я осознаю, насколько серьезен для тебя этот шаг – передать заботу о нашем ребенке мне… — он остановился, мысленно взвешивая вертящиеся на кончике языка термины и фразы, скрупулезно отбирая те, что помогут ему во всей полноте передать шквал испытываемой капралом гордости, триумфа, эйфории и паники. — И я безумно счастлив. Но я не специалист по уходу за детьми. И даже если я научусь – есть масса других проблем. Во-первых, усыновление – бумажная волокита. С учетом праздников мы не успеем до февраля…

— Я подготовила необходимые документы еще в сентябре, — решительно отмела Тина. Ей приятны слова Джеймса и его опасения небезосновательны, в конце концов. Но она, хоть и не была уверена, надеялась на благородство и честь бывшего партнера. Не собиралась давить, но предчувствовала – совесть или родительский инстинкт не позволят ему отказаться от собственного сына. — Необходимо лишь встретиться с моим адвокатом, внести твои данные – страховку и любое удостоверение личности – в анкету, поставить печать и занести обновление статуса несовершеннолетнего иждивенца в реестры. К середине января справимся.

— О’кей, — как зачарованный, промычал Кастиэль, сраженный наповал пылом и предприимчивостью Роджерс. — Ты забываешь, что у меня нет своей жилплощади. Найти приличную, подходящую ребенку и мне, если откровенно, аренду по приемлемой цене – грандиозная эпопея…

— Нет, ты забываешь, что комитет по социальному обеспечению восемь лет тянул с выплатой моей компенсации. Полученной от системы попечительства суммы хватило на первый взнос ипотеки с избытком, — похвасталась девушка, хотя ему через многое пришлось пройти ради квартиры в высотке с двумя спальнями, кухней и огромной гостиной. Годы в приютах, отвратительные патронажные семьи, постоянные переезды и отношение власть имущих и неимущих, самых незначительных инспекторов или кураторов – свысока, как к отбросам. — Взносы погашаются автоматически с банковского счета, а интерьер, готова поспорить, вполне тебя устроит. Плюс – Тай там у себя дома, — выложила главный козырь Роджерс.

— И потом, — упрямо продолжил капрал, отвлекшись от созерцания чашки. — Я не принимаю глобальных решений в одиночку, Тина. Прости, но у меня есть гражданский партнер, мнение которого всегда будет приоритетным. Не заставляй меня выбирать, пожалуйста.

— Боже милостивый, завтра с небес камни падать начнут, — иронично поддела его Роджерс. — Помню, мое мнение тебя интересовало чрезвычайно редко, — беззлобно уколола она. — Знаешь, я и вообразить не могла, что ты умеешь так гореть, Джим. Как я бесилась от твоей невозмутимости, — девушка искренне рассмеялась, воскрешая образ девочки, когда-то крутившей своего бойфренда, как фокусник – монетку меж фаланг. — Так старалась тебя переделать, исправить твою утилитарность, логичность, флегматичность. Прилагала столько усилий. А оказалось все так банально, — она кинула многозначительный взгляд на кольцо, украшающее безымянный собеседника.

— Разочарована? — изогнул бровь капрал, подзывая официантку со счетом.

— Нет. Тогда… все казалось таким простым, — пожала плечами Тина.

— Просто мы были детьми, — устало ответил Кастиэль.

Домой Новак мчался на взводе, как сжатая тугая пружина. Хамелеоном тонированное забрало шлема скрадывало и без того отвратительную видимость, ехать приходилось не быстрее тридцати миль в час, чтобы не слететь с покрытой поблескивающей, как зеркало, ледяной пленкой трассы. Метель переплавилась в пургу, разошлась всерьез и надолго. Пару раз капралу приходилось останавливаться на обочине и счищать пышную белую вату с приборной панели Yamaha, промокших штанин джинсов и высоких сапог. Он еще утром, глянув на термометр в углу экрана плазмы и выслушав метеорологическую сводку, предполагал, что к вечеру низкое, затянутое тяжелыми серо-фиолетовыми тучами небо подкинет населению Милуоки, а может, и всего Висконсина затейливый сюрприз. Жестокий норд с северной бухты Мичигана – Грин-Бэй – последние несколько дней старательно сдувал на юг штата канадский и гуронский атмосферный фронт, наполненный пасмурными красками и мощными осадками. Относительно тепло, минус три-четыре по Цельсию, занесет к хренам дороги и междугородние шоссе под завязку, хлопот для муниципальных служб выше крыши – по Уэстуэй стрит круглосуточно снуют грейдеры, счищая наносы из четырех парков, взявших приятный район, в котором Винчестеру повезло приобрести квартиру, в кольцо.

Парень отчасти порадовался, что завтра – не его смена, одновременно с тем понадеявшись, что никаких чрезвычайных и экстренных не случится. Тушить пожары и спасать попавших в беду специалистов в подобных условиях настоящий ад – ОТС завязнут в традиционных пробках, заклинит система подачи пены, коллеги из координационного центра «Эхо», по регламентам располагаемый в военного образца палатках, промерзнут, ИТ заиндевеют от холода, как и баллоны утратят стабильность. Зимний сезон самый опасный для пожарных, в особенности, во время крупных снегопадов. Хотя дети, конечно, будут непередаваемо счастливы. Если температура опустится достаточно низко, отменят занятия в школах, и ребятишки начнут толпами дурачиться в сугробах, играть в ангелов, валяясь на кипенных лужайках и лепить фигуры. Раньше Кастиэль никогда особенно внимания на детские забавы не обращал. Веселится подрастающее поколение и замечательно. Теперь он, аккуратно вписываясь в прямого угла поворот, задумался, поведут ли Тина или няня Тайлера в парк. И станет ли он, как и остальные малыши, бросаться комками снега. И не замерзнут ли у него ладошки.

Странно. Внезапно мир радикально изменился, превратившись в некое измерение, коего парень еще не встречал. Смотрел на с юности знакомые улицы и истоптанные дворы сквозь затемненный пластик, мысленно прикидывая, насколько они безопасны. Если раньше в его бытности каждая секунда наполнялась уверенностью и спокойствием в отношении будущего и благосклонности судьбы, то теперь он видел все с иной ипостаси и точки зрения. Словно какой-то тумблер в осмыслении переключился на режим хронической тревоги – автоматически, не поинтересовавшись мнением или разрешением обладателя. Как, черт возьми, задорная красавица, привыкшая к независимости и свободе, три года живет с постоянным, неизбывным страхом за свое дитя. И как теперь придется жить ему? Он смехотворно мало знает о Тайлере – какие лакомства мальчик любит, какие мультики предпочитает смотреть, какие книжки слушать перед сном. Сказать, что Кастиэль впал в глубокий шок – не сказать ничего. И вместе с тем, мысль отказаться от воспитания родного ребенка для Кастиэля кощунственна.

Он ни секунды не рассматривал великодушно предоставленный Тиной шанс самоустраниться. Экзистенция для капрала, игнорируя его волю или пожелания, ознаменовалась новой вехой. Тотальной, пугающей быстротой сменой парадигм. Но Джеймс, невзирая на импульсивность, привнесенную в его характер вспыльчивым и скорым на суждения Дином, сохранил частичку интроверта, скептически воспринимающего насущные пертурбации, так что никакого упоения в связи с предстоящими трансформациями не испытывал. Пока, сбрасывая обороты и вновь разгоняя скорость, он пытался принять кардинальную эволюцию, совершенную его существованием. Он очень нервничал. Погрузился в себя, переключился на ментальный автопилот. Глиссировал усталым взглядом по проносящимся мимо высоткам, светофорам, автобусным остановкам и парковкам, отрешившись от окружающего мира. Замкнулся в автономном режиме, стараясь выискать в личности ресурсы на то, чтобы перестроиться столь же стремительно, как переакцентировались его приоритеты. И разве удивительно, что он дергался, понимая – беседа с Роджерс абсолютно исчерпала его. Выпила до капли, высушила. Не осталось сил ни радоваться, ни воодушевляться, ни торжествовать.

Он лукавил бы, отрицая присутствие сожаления, навсегда поселившегося в нем после того знаменательного Рождества, когда ошалевший от собственной фантастической смелости капрал принес суровому и надменному капитану Винчестеру эксклюзивные записи Manowar. Он изначально отдавал себе отчет в том, что их семья никогда не увеличится количественно, и не расстраивался, естественно, расставляя приоритеты правильно. Да, он иногда, в частности, когда они ругались или когда Дин в безумии страданий настойчиво требовал уединения, уходил в парк Шервуд – сидел на скамье напротив детской площадки и наслаждался видом скачущих по горкам и домикам бесенят. Даже с парой мамочек познакомился – сделали ему замечание по поводу дурного примера, подаваемого малышам курением, и вообще поначалу относились очевидно подозрительно, пока не узнали, что он местный. Тогда он счел их излишнее любопытство к его персоне гиперопекой. А ныне с острой ясностью осознал, что обязательно озверел бы, неоднократно заметив напряженного, вымотанного, с колючими синими глазами чувака, пялящегося на Тайлера. Господи, какая мерзость – в мгновение ока разглядеть населяющих планету ублюдков, прячущихся за ширмой благополучия и сытости…

В лифте он бесстрастно вдавил кнопку с номером этажа и грузно, не скрывая усталости, привалился к металлической стенке. Его накрыло настолько опустошающей, стылой апатией, что он ненадолго выпал из материальности куда-то в сабспейс, где нет ни проблем, ни забот. Пронзительно хотелось побыть одному. Совершенно одному, никому ничего не объяснять, не втолковывать, не оправдываться. Накатил параноидальный психоз. Он неожиданно принялся вспоминать, куда положил ключи от квартиры Бэт и сколько времени понадобится, чтобы по такой хлесткой погоде добраться до Глендэйла на другом конце Милуоки, будто сможет просто вытащить увесистую связку из осенней куртки и уехать в десять вечера, ни слова не сказав Винчестеру. Не имеет права, конечно. Но только представив, что сейчас обречен складывать случившееся, еще неосмысленное в полной мере, во внятные предложения, подыскивая наиболее точные и доходчивые термины, парень нагрелся.

Кажется, эмоциональный взрыв зародился где-то в солнечном сплетении и ослепляющей волной распространился по конечностям. Нет ни малейшего желания говорить. Почему нельзя элементарно войти в холл, ткнуться лбом в надежное плечо любимого человека, константно прикрывающего его от любых, самых неистовых невзгод, щедро прячущего его от разрушительного жизненного ветра, и попросить не задавать вопросов? Кастиэль метался по мыслительному процессу, выуживая из него связные идеи. Не находил. И потому психовал, открывая входную дверь. А за дверью его встретил Дин, моментально насторожившийся, рассмотрев озабоченную мимику любовника.

— Все нормально? — нахмурился майор, с сомнением наблюдая за тем, как капрал небрежно расшнуровывает голенище сапог и скидывает верхнюю одежду. Переобувается в домашние ботинки. Качает головой, пряча отчего-то виноватый взгляд.

Дин не знал, что с ним, но немедленно забеспокоился. Он видел Кастиэля в подобном состоянии максимум два-три раза, и все они ассоциируются с не самыми светлыми днями их взаимоотношений. Новак промолчал. Преодолел те короткие шаги, что их разделяли, и повис на Винчестере, прильнув к нему каждой доступной клеточкой тела, выпрашивая тепла и поддержки. Дин в растерянности и тревоге обвил хрупкого, дрожащего в ознобе парня руками, согревая его ароматами дома. Зарылся носом в мягкие темные волосы на макушке. Втянул, заполняя легкие до отказа, запах фруктового шампуня, мороза и дыма. Немного рассердился, как обычно, подлавливая партнера на лжи и прикрыл веки, намереваясь провести воспитательные процедуры – Кастиэль помпезно поклялся, что никогда не прикоснется к сигаретам, засранец. Но сжалился и притормозил, расслышав тяжелый, истерзанный вздох, преисполненный печали.

— Малой, что случилось? — мягко поинтересовался он, решив отложить наказание на потом.

— За пару недель до того, как мы расстались, Тина забеременела, — тихо, почти шепотом ответил Новак, прижимаясь к нему совсем тесно. — Родила. Сына, — убитым тоном уточнил он. Повисла изумленная, гробовая тишина, нарушаемая шумом дыхания. — Дин, это пиздец.