Между тем, С.Л. Рубинштейн справедливо пишет, что одно из главных различий между двумя видами единого мышления — теоретическим и практическим мышлением —

заключается в различном характере связей этих видов мыш­ления с практикой. Эта связь, опосредованная в теоретичес­ком мышлении и непосредственная в практическом [11, с. 333]. И главным, решающим источником различий явля­ется их качественное своеобразие. Как известно, первым попытался показать это качественное своеобразие практи­ческого интеллекта Б.М. Теплов в своей знаменитой работе «Ум полководца».

Различие между двумя типами мышления Б.М. Теплов видит не в разных механизмах мышления. «Интеллект у человека один и едины основные механизмы мышления, — пишет он, — но различны формы мыслительной деятельно­сти, поскольку различны задачи, стоящие в этом и в другом случае перед умом человека» [15, с. 253].

По сути о различиях в задачах теоретического и прак­тического мышления пишут О. Липман и X. Боген в своей работе «Наивная физика». По их мнению, предметом позна­ния теоретического мышления могут быть логические, гно­сеологические или чувственные свойства и связи предметов, происходит фиксация сходств и различий, установление логических связей и т.п. Но умственное познание может выступать и как подготовка, предпосылка действия. Тогда познание направлено на вещь как на исходный пункт, сред­ство или цель, необходимые для исполнения действия, или на такие свойства, которые должны быть или могут быть изменены при исполнении действия. Такое — практичес­кое — мышление интересуют главным образом свойства пред­метов, которые могут так или иначе повлиять на успех действия [[20, с. 4-5]]. Знания об этих свойствах отражают­ся в «наивной физике». Это особые неосознаваемые знания, позволяющие человеку действовать адекватно свойствам ре­ального физического мира, а также выделить предметный мир не «оптически», а уже «физически», в соответствии с актуальными свойствами этого мира.

Конечно, авторы «наивной физики» в своей трактовке природы практического интеллекта допускают явные ошиб­ки, на что справедливо указывал С.Л. Рубинштейн. Они противопоставляют теоретическое и практическое мышле­ние; сводят теоретический интеллект к той его форме, ко­торую культивирует гуманитарно-филологическое образова-

ние; рассматривают практический интеллект как связанный с практикой, в отличие от интеллекта теоретического, с практикой не связанного. _k

Однако, если принять исправления С.Л. Рубинштейна о разном характере связи с практикой теоретического и практического интеллекта, то в работе О. Липмана и X. Богена мы можем найти первые и очень интересные данные о содержании этой связи, о ее специфике у практического интеллекта. Теоретическое познание, раскрывая важные и существенные свойства действительности, не ставит при этом задачу непосредственных действий в некоторых предметных условиях. Практический интеллект, являясь формой едино­го интеллекта, также осуществляет познание реальной дей­ствительности, имея еще дополнительную задачу информа­ционного обеспечения действия непосредственно в данных условиях. Получается, что практический интеллект, наряду с теоретическим, и как одна из форм единого интеллекта, осуществляет познание опосредованное и обобщенное, опи­рается на прошлый опыт, но в то же время обеспечивает успешные дейсгвия субъекта в той или иной определенной ситуации.

Б.М. Теплову удается показать значительную сложность практического интеллекта в том случае, когда речь идет о «взрослом*, профессиональном мышлении. Мышление, по­добное тому, которое описывает Б.М. Теплов, вне всякого сомнения, является обобщенным и опосредованным позна­нием. Но оно связано с какими-то особыми обобщениями, не похожими на понятия теоретического мышления. Теплов пишет об интуиции, говорит про «верный глаз», про умение видеть ситуацию и во всей ее сложности, в деталях, и в ее главных решающих характеристиках и свойствах. Проблема единого интеллекта незаметно перерастает в проблему спе­цифики обобщенного знания, характерного для практичес­кого мышления и связанного с тем, что оно направлено на подготовку и обеспечение адекватности действования. Эта проблема специфики обобщений практического интеллекта сегодня оказывается одной из самых актуальных, о чем будет сказано ниже.

Значительные успехи в изучении профессиональной де­ятельности привели к тому, что вновь и в новом качестве

возникла проблема единого интеллекта. Не имея адекватно­го концептуального аппарата, описывающего работу и место интеллекта в любой профессиональной деятельности, пси­хологи представляют мышление как компонент некоторой реальной — и каждый раз другой — деятельности. Так по­являются мышление клиническое [7] и мышление спортсме­на [10], мышление рабочего [16] и мышление следователя [1] и др.

Теперь решение проблемы единого интеллекта требовало преодоления представления о многих интеллектах — по ви­дам деятельности и профессиям. Для этого необходимо было найти общее в этих иногда очень различных профессио­нальных видах мышления, предположить некоторую теоре­тическую модель, в которую бы они вписывались и которой бы объяснялись. Значительные шаги в этом направлении были сделаны в работах В.Н. Пушкина J8, 9], а затем Д.Н. За-валишиной [4]. Теория оперативного мышления потому и получила широкое распространение, что в значительной сте­пени обладала необходимыми обобщающими возможностя­ми.

 

Более тщательный анализ показал, что теория оператив­ного мышления не охватывает всех сторон и проявлений практического интеллекта [3], и сама его природа оказалась противоречивой и неоднородной.

Попытки создать концептуальную модель мышления «не только ученого (и школьника)», исследовать мышление «в ходе повседневной практической деятельности» и при этом «расположить его в системе жизни и деятельности человека» [13] предполагали ряд изменений в самих принципах иссле­дования. Во-первых, нужно было изучать мышление, не абстрагируясь от привходящих обстоятельств, не «мышле­ние в чистом виде», как это явно или неявно предполагалось до сих пор. А требовалось изучать мышление, укорененное в реальную практическую деятельность, т.е. ориентировать­ся на исследование мышления в деятельности рабочего и инженера, врача и следователя, а не в условиях искусствен­но вызванной лабораторной деятельности. По всей видимо­сти, деятельность профессионала (рабочего, инженера и т.п.) занимает в его.жизни центральное место. С этой деятель­ностью у него связаны жизненные планы, достаток, про-

фессиональная гордость, успех и т.п. Этой деятельностьи он отдает значительную часть своего времени и своих сил*, Мышление является существенным компонентом этой на-t пряженной и ответственной системы деятельности, a erq t связи с деятельностью сложны и многообразны. j,

Мышление в ходе лабораторного экспериментирование l не включено в реальную, жизненно важную деятельности! субъекта и в этом смысле оно является плохой моделью мышления практического. В контексте лабораторной дея­тельности все сложные и напряженные связи мышления и деятельности находят лишь бледное отражение, по которому невозможно восстановить подлинную картину.

Итак, мышление следует изучать укорененным в реаль­ную деятельность, как компонент деятельности [6, 13]. Но именно при таком подходе особенно рельефно должна вы­ступать специфика мышления, направленного непосредствен­но на преобразование мира, т.е. мышления практического.

На Западе уже в наше время получило распространение близкое по замыслу направление — исследование познания «в контексте» какой-либо деятельности [22].

Профессионал имеет дело с объектами одного и того же типа, он выступает по отношению к ним в одной и той же функции. И задачи, проблемные ситуации, с которыми ему приходится сталкиваться, до некоторой степени повто­ряются, что дает возможность профессионалу накапливать некоторый опыт решения подобных задач. Между тем, тра­диционно, при исследовании мышления мы предполагаем вовсе не типичные для субъекта задачи, а стремимся дать испытуемому задачу, новую для него, но посильную и интересную.

Таким образом, во-вторых, потребовалось предпринять изучение интеллекта не дилетанта, а профессионала, имею­щего опыт решения такого рода задач. При этом, как мы видим, акцент делался уже не на «вплетенность» мышления в некоторую деятельность, а на особенности самого субъекта практического мышления, специфику его знаний, его опы­та, их проявления в собственно процессе практического мыш­ления. В работах зарубежных исследователей сегодня мы находим и представителей данного направления — мышле­ния эксперта, экспертности в мышлении (23, 24].

И наконец, в-третьих, для практического мышления в реальной действительности нередко характерна специфичес­кая сложность решаемых задач. Ведь во многих случаях оно имеет дело с объектами, содержащими множество сложно организованных элементов. Задачи, которые возникают в та­ких объектах, являющихся сложными, «большими» система­ми, касаются сразу нескольких звеньев этой системы, нахо­дящихся в сложных взаимоотношениях. В этом случае говорят о «мышлении в больших системах» [8], о «комплексных» объектах, о «комплексном» мышлении [17,19]. Эти и другие виды мышления (социальное мышление [21], обыденное мышление [18]) исследуются в пределах различных теорети­ческих моделей, их содержание не всегда четко определено.

Таким образом, вместо построения единой теории интел­лекта мы снова получаем ряд различных «мышлений», но образованный уже не по профессиональному признаку. Они берут в практическом мышлении его разные части, растас­кивают их по разным теоретическим моделям. Получаемые результаты исследований делаются трудносопоставимыми, целостная картина не делается яснее.

Возникает и такой вопрос: а что же такое само это прак­тическое мышление? Это мышление в контексте деятельно­сти или мышление в комплексных системах? Или же это мышление эксперта, профессионала? В самих теоретических моделях достаточно четко отслеживается только одна — за­явленная — сторона. Другие параметры специально не ого­вариваются. Но может быть, такой подход и является самым удачным: нет никакого практического мышления, а та или иная специфика появляется благодаря влиянию контекста, комплексности или экспертности? С такой постановкой во­проса нельзя согласиться, но необходимо признать суще­ствование проблемы практического интеллекта — проблемы его природы, его специфики.

На протяжении десятилетий после возникновения само­го этого понятия его содержание неоднократно менялось. Эти изменения выражались в том, с чем соотносилось прак­тическое мышление, какому виду оно противопоставлялось: теоретическому или академическому, например.

В соответствии с анализом этой проблемы, представлен-ны в работе Е.В. Драпак [2], в дихотомию «практическое —

теоретическое мышление» авторами работ по практическому мышлению вкладывалось разное содержание. Так, в работах С.Л. Рубинштейна эта дихотомия представлена как «мыш­ление, протекающее в форме действий, целесообразное ма­териально-чувственное взаимодействие субъекта и объекта», с одной стороны, и «мышление как внутренняя, теоретичес­кая деятельность» — с другой. В контексте проблемы един­ства сознания и деятельности для С.Л. Рубинштейна было важно признание формы реализации в качестве критерия практического мышления.

Уникальность практического мышления обусловлена его функциональными особенностями. Традиционно разделяе­мые функции познания, относящиеся к мышлению, и пре­образования, относящиеся к практике, в практическом мыш­лении сливаются во времени и представляют тождество: мышление как действие выполняет функцию преобразова­ния; действие как интеллектуальная операция — функцию познавательную.

Практическое мышление рассматривается как исходная форма мышления теоретического. «Человек познает дей­ствительность, воздействуя на нее, понимает мир, изменяя его. Мышление зародилось в трудовой деятельности как практическая операция, как момент или компонент дея­тельности и лишь затем выделилось в относительно са­мостоятельную теоретическую деятельность» [12, с. 341]. На основании этого С.Л. Рубинштейн указывает на струк­турную и функциональную однородность теоретического и практического мышления. Но, акцентируя внимание на значении практического мышления для становления мыш­ления теоретического, прослеживая становление и генезис познавательной функции, он не затрагивает вопрос о ме­таморфозах и генезисе функции преобразовательной и спе­циально не останавливается на проблеме практического мыш­ления как мышления в практической преобразовательной деятельности.

В целом такое же содержание дихотомии представлено в работах, так или иначе затрагивающих проблемы наглядно-действенного мышления, сенсомоторного интеллекта, разум­ного действия (Басов М.Я., Выготский Л.С, Келлер В., Липман О. и Боген X., Пиаже Ж. и др.).

Практическое мышление для Б.М. Теплова — это не мыш­ление, протекающее в действенной форме, а мышление, ре­гулирующее, определяющее действие. В качестве альтерна­тивы рассматривается мышление ученого. Таким образом, здесь имеет место другое содержание дихотомии: «мышле­ние ученого* превращается в «мышление теоретическое», а мыслительная деятельность в работе производственника» — в «практическое мышление». Работа Б.М. Теплова рассмат­ривает практическое мышление как мышление, вплетенное в преобразовательную деятельность и направленное на пре­образование ситуации. Аналогичный подход так или иначе реализуется в работах, посвященных изучению мышления в том или ином виде деятельности (Д.Н. Завалишина, Т.В. Куд­рявцев, Ю.Н. Кулюткин, А.В.Родионов, В.В. Чебышева, Ю.К. Корнилов и др.).

В качестве одной из важнейших характеристик практи­ческого мышления предполагается преобразующая позиция субъекта мышления: задачей преобразователя, а следовательно, и задачей его мышления является не познание законов спонтанного развития, что характерно для ученого, а зако­нов вмешательства в движение объекта, преобразование по­следнего объектом.

Другой важной характеристикой практического мышле­ния выступает направленность на реализацию, неотделимость решения от реализации. Это значит, что практик с самого начала думает о реализации, ищет решение для данного кон­кретного случая, учитывая имеющиеся условия, возможно­сти и многие другие обстоятельства, способные влиять на получение нужного результата. Это значит, что субъект мыш­ления рассматривает окружающий мир с точки зрения воз­можного использования в своей жизни и деятельности. В процессуальном плане это означает, что субъект, решающий задачу, как бы включает в нее дополнительные условия. В одном случае — это условие реализации, в другом — условие выражения или формулирования получаемого решения.

Дихотомия «практическое — теоретическое мышление» может быть также представлена как «мышление в реальной жизнедеятельности (практическое) — мышление академичес­кое, имеющее место при решении учебных задач, в лабора­торных экспериментах (теоретическое)». Такое содержание

L. tl

прослеживается, например, в работах В.В. Чебышева, Е.В. Ко­невой, С. Скрибнер. Исходя из этого содержания, выделя­ются и ведущие характеристики практического мышления, например, самостоятельная постановка проблемы — в отли­чие от академического, где проблема задана. С. Скрибнер отмечает, что даже в условиях профессиональной деятель­ности, когда проблемы предопределены ее условиями и со­держанием, работники их преобразуют, по-новому форму­лируя для себя.

Особенностью мышления в реальной деятельности явля­ется вариабельность способов решения одной и той же задачи в отличие от учебных и экспериментальных задач, способы решения которых предопределены имеющимися условиями.

Таким образом, при одинаковом обозначении «практи­ческое — теоретическое мышление» предметом исследования могут быть содержательно разные дихотомии. В основе их выделения лежат разные факторы, которые и задают полюса дихотомии. В основе выделения первой лежит форма, в которой протекает мышление, — действенная или образная и понятийная. В основе вычленения второй дихотомии на­ходится способ освоения действительности — научно-теоре­тический или практически-преобразовательный. В основе третьей — вид деятельности, в которой реализуется мышле­ние, — учебной, лабораторно-экстгериментальной — или тру­довой, реальной.

Е.В. Драпах справедливо замечает, что во многих рабо­тах, посвященных проблеме практического мышления, ока­зываются переплетенными различные дихотомии. Так в работе С. Скрибнер практическое мышление рассматривает­ся как мышление, протекающее в реальной деятельности, но одновременно обсуждаются и преобразовательные свойства практического мышления. Также и подобные описания мышления каждый раз представляют некоторое единство содержания разных дихотомий. И все особенности мышле­ния, свойственные этим разным полюсам, сосуществуют и представляют систему.

Итак, разные авторы в качестве критериев, позволяющих выделить практическое мышление как самостоятельный вид, называют различные признаки. Но, на наш взгляд, главной его отличительной чертой является направленность на преоб-

I*.

разование. Из этой его особенности естественно и логично вытекают другие его черты, подключаются сопутствующие особенности. Ведь преобразующая направленность предпола­гает и необходимость действования при решении задачи, и включенность (содержательную, а не формальную) практи­ческого мышления в саму преобразовательную деятельность.

Мысль субъекта практического мышления направлена на поиск путей преобразования объекта и ситуации, на внесе­ние изменений в реальность. Это — особое познание, кото­рое интересует степень и характер сопротивления объекта воздействиям на него субъекта, производящего эти измене­ния. Дополнительно к познанию теоретическому это позна­ние таких свойств реальности, которые не были в поле зрения мышления теоретического. Вместе с тем, эти свой­ства можно обнаружить только в ходе самих этих преобра­зований, воздействий, что существенно изменяет и сами пути приобретения практического знания.

Практическое мышление не может абстрагироваться от условий и средств, в которых производится данное воздей­ствие, чем весьма усложняются возможности и способы по­лучения обобщенного знания. Поэтому его обобщения со­держат, в отличие от теоретических обобщений, и различ­ные стороны ситуации действования, и арсенал средств, и, возможно, специфику осуществления преобразования самим субъектом. Отсюда вытекает относительная непередаваемость этих индивидуальных обобщений, но при этом их «готов­ность» (Теплов), адекватность их реализации данным субъек­том в ходе действовзния в известных условиях.

Таким образом, важнейшая черта практического мышле­ния — его преобразующая направленность — должна найти преломление в характере обобщений, в специфике структу­рирования практического знания. Наиболее распространен­ным является представление о ситуативном принципе орга­низации этих знаний, что представляется вполне логичным. Эта проблема «реализуемости схем» актуальна не только для исследователей практического мышления, но и для предста­вителей других направлений, изучающих спонтанные поня­тия, наивные теории, ментальные модели, «экспертное» зна­ние и «когнитивное обучение*. Идея ситуационной модели не нова. Так, С.Л. Рубинштейн писал, что субъект практи-

ческого мышления производит обобщения способов осущест­вления деятельности; В.Н. Пушкин писал о «ситуативном концепте», а И. Хоффманн и У. Найссер — о ситуативных обобщениях.

Но представление о ситуативном принципе организации практического знания требовало некоторых уточнений. Ведь практическое мышление использует знания не о месте объекта в некоторой ситуации, а знания о путях воздействия на объект и преобразования его, т.е. о переводе из одного состояния в другое, соответствующее цели субъекта. Таким образом, актуальным оказалось не статическое, а динамичес­кое знание, а от ситуативной идеи пришлось перейти к идее событийной организации знания. В экспериментальном ис­следовании А.В. Варенова было убедительно показано, что практики, в отличие от теоретиков, при решении задач больше внимания уделяют анализу событийных аспектов ситуации, ищут не любые, а выполнимые действия. В ходе анализа условий задачи они пытаются построить такую структуру, которая смогла бы включить в себя решение предложенной задачи в качестве одного из событий некоторой целостной последовательности событий.

Еще одно важное проявление событийности, свойствен­ное именно практическому мышлению, стало обнаруживать себя, когда мы обратились к анализу процесса практичес­кого мышления. Оказалось, что в практическом мышлении субъект реализует не одно какое-то обобщение, а использует сменяющие друг друга в процессе мышления системы таких обобщений — в соответствии с тем или иным этапом реше­ния задачи.

В экспериментальном исследовании В.К. Солондаева было показано, что в ходе поиска решения субъект прак­тики использует не одно, а целый ряд обобщений. Их обобщения строятся на основе оценивания различных ха­рактеристик решаемой задачи как наиболее существенных на том этапе решения, на котором находится решающий задачу субъект [14].

Полученные результаты позволили нам построить иссле­дование, где выявлялись непосредственно обобщения, ис­пользуемые практиками на разных этапах решения задачи. В экспериментальном исследовании Е.В. Коневой [5] спе-

цифика индивидуальных классификаций изучалась в зави­симости от последовательности зарождения и развития мыс­лительного процесса. Упрощенно эта последовательность выглядела так; возникновение проблемной ситуации — сбор информации для построения и само построение мыслитель­ной задачи — поиск и выработка решения — реализация решения. Удалось зафиксировать элементы субъективной классификации на всех этапах мыслительного процесса.

Таким образом, индивидуальные обобщения, реализуе­мые в практическом мышлении, оказываются значительно более сложными, чем просто ситуативные или даже событий­ные. Они также тесно увязываются с мыслительным про­цессом, они образуют сложную систему, отражая разные параметры ситуации и ее изменений под влиянием преобра­зующих действий субъекта. Нам кажется, что процессуаль­ный подход к исследованию мышления еще не исчерпал себя. С одной стороны, сам мыслительный процесс, его этапы оказываются изученными не полностью. Так установлено, что в практическом мышлении ранние его этапы оказывают­ся гораздо более развернутыми и сложными. Основанием для первичного отнесения проблемной ситуации к определенно­му месту в субъективной классификации служат обычно те ее элементы, которые субъект в состоянии отразить в силу своих индивидуальных способов сбора информации. Затем происходит переклассифицирование ситуации на основе ин­дивидуальных возможностей воздействия на объект. При этом учитываются свойства взаимодействующей системы. Следо­вательно, мы имеем дело с индивидуализированными (а не просто с различными) обобщениями. Именно индивидуализированность обусловливает тот факт, что один и тот же, с точки зрения постороннего наблюдателя, эпизод деятельно­сти попадает в разные классификации, а проблемная ситу­ация разрешается с использованием разных обобщений. Последовательный же ряд обобщений мы можем зафиксиро­вать и при решении учебной (школьной) задачи.

С другой стороны, процесс мышления выступил в каче­стве своеобразной «траектории» поворота мысли, привлека­ющей различные грани имеющихся у субъекта знаний в зависимости от направления поиска. И здесь, как нам ка­жется, психологов ждут новые интересные результаты.

ЛИТЕРАТУРА

1. Данилов В.А., Богданова В.М. К исследованию мышления инс-

пектора уголовного розыска // Мышление и общение в про­изводственной деятельности. Ярославль, 1981. С. 68-74,

2. Драпах Е.В. Изучение индивидуальной специфики мышления

как мышления практического: Автореф... канд. психол. наук. Ярославль: ЯрГУ, 1994.

3. Завалишина Д.Н. Оперативное мышление и принятие решения

// Проблемы принятия решения. М., 1976. С. 105-112.

4. Завалишина Д.Н. Психологический анализ оперативного мыш-

ления. М., 1985.

5. Конева Е.В. Особенности индивидуальной классификации опы-

та в мышлении профессионала // Практическое мышление: специфика обобщения, природа вербализации и реальности знаний. Ярославль, 1997, С. 31-45.

6. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы пси-

хологии. М., 1984.

7. Попов А.С., Кондратьев B.F. Очерки методологии клинического

мышления. Л., 1972.

3. Пушкин В.Н. Оперативное мышление в больших системах. М.~ Л., 1965.

9. Пушкин В.Н. О процессе решения задач в ходе управления слож­ными объектами // Система «человек—автомат». М., 1965. С. 37-47.

10. Родионов А.В. Психология спортивного поединка. М., 1968.

11. Рубинштейн СЛ. Основы психологии. М-, 1935.

12. Рубинштейн СЛ. Основы обшей психологии. М., 1946.

13. Рубинштейн С.Л. Очередные задачи психологического исследо-

вания мышления // Исследования мышления в советской пси­хологии. М., 1966. С. 225-233.

14. Солондаев В.К. Исследование индивидуальных обобщений в

процессе решения практических задач: Дис... канд. психол. наук. Ярославль: ЯрГУ. 1999.

15. Теплое Б.М.Ум полководца // Проблемы индивидуальных раз-

личий. М., 1961. С. 252-344.

16. Чебышева В.В.О мыслительных задачах в труде рабочих // Во-

просы психологии обучении труду в школе. М-, 1968. С. 184-200.

17. Derner D. Die Logik des Mifllingens. Hamburg, 1995.

18. Everyday Cognition: its development in social context. Cambridge,

Harvard Un. Press. 1981.

19. Hussy W. Denken und Problemlosen. Stuttgart, 1993.

20. Lipman O. und Bogen H. Naive Physik. Leipzig, 1923.

21. Marlowe H.A., Bedell G.R. Socia intelligence: evidence for independence

of the construct. Psychological Reports, 1982.

22. Mind in -context: interactionist perspectives on human intelligence.

Cambridge Un. Press. 1994.

23. The psychology of Expertise: cognitive research and empirical A.I.

N.-Y., 1992.

24. Toward a general theory of expertise prospects and limits. Cambridge

Un. Press, 1991.

В.В. Селиванов

(Смоленский Гуманитарный Университет)

ИДЕИ С.Л. РУБИНШТЕЙНА О СООТНОШЕНИИ МЫШЛЕНИЯ И ЛИЧНОСТИ И ИХ РАЗВИТИЕ¹

Введение личности в психологию представляет собой необходимую предпосылку для объяснения психи­ческих явлений.

С.Л, Рубинштейн

Эпиграфом к нашей работе мы не случайно выбрали эти слова С.Л. Рубинштейна. Несмотря на то, что они написаны более 40 лет назад, звучание их с особой остротой слышится сегодня. Современные исследования познавательных про­цессов, в частности мышления, ставят проблему их лично­стной обусловленности. Изучение же личности в отечествен­ной и зарубежной психологии необходимо вторгается в сферы чисто когнитивные, в область познавательных процессов и дифференциальной психологии.

Термин «личность» изначально у большинства психоло­гов ассоциируется с сущностью психического мира. Но сущ­ность не лежит на поверхности, она скрывается где-то глу­боко и является совсем не тем, что есть обычные проявления психических переживаний, эмоций, познания и т.д. Лично­стные черты уже по определению выносятся за пределы простого запоминания, мышления, восприятия и ощуще­ния. Некоторые начинают усматривать личность где угодно (вплоть до трансцедентального мира), но только не в лич­ностных проявлениях, не в личностных психических про­цессах и состояниях. Часть конкретных эмпирических исследований (особенно в западной психологии), проведен­ных на высоком профессиональном уровне, не показывает значимых корреляционных связей между, например, интел­лектом и чертами личности (однако личностные особенно­сти здесь отождествляются со структурами темперамента, которые по определению относятся к формально-динами­ческой стороне психического). В итоге интеллект (как и

I Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект Л& 98-06-08082.

мышление, и восприятие, и др.) оказывается «независи­мым*, аличностным фактором, действующим сам по себе без отношения к субъекту, который и является на самом деле подлинным его источником. Поэтому психология лич­ности до сих пор остается вполне обособленной частью в общем психологическом мироздании, достаточно крупным и изолированным материком на карте психологии человека.

Изучение познавательных процессов происходит доста­точно бурными темпами особенно в рамках когнитивной пси­хологии. Эти исследования зачастую также вольно или не­вольно выталкивают личность из сферы своей компетенции. Психологи начинают отождествлять человека с когнитивным стилем, которым он обладает, с мотивами, которые ему свой­ственны, с идеями, которые он продуцирует. Однако сколь бы искусно мы ни описывали те или иные свойства лично­сти, сами по себе эти свойства или их определенная органи­зация не способны действовать в предметном мире. Субъек­том деяния, поступка выступает сам человек (но не мотив или направленность), сама личность.

Проблема соотношения мышления и личности является одной из главенствующих в теоретическом наследии С.Л. Ру­бинштейна. Он осознавал сложившуюся обособленность пси­хологии личности от психологии познавательных процессов и наметил основные пути преодоления данного разрыва в психологии. Единство мышления и личности, по С.Л. Ру­бинштейну, осуществляется на основе преодоления функци­онализма при рассмотрении психических явлений, а также через анализ личности как реального субъекта жизнедея­тельности. Идея С.Л. Рубинштейна о психическом как про­цессе, выдвинутая во второй половине 40-х годов, на наш взгляд, сыграла решающую роль для преодоления изолиро­ванности как мышления от личности, так и личности от ее познавательных и других форм проявления.

В отечественной психологии с разработкой личностного принципа С.Л. Рубинштейном еще в тридцатые годы идея единства личности и психических процессов, личности и деятельности становится основополагающей. «Всякое про­тивопоставление, — указывал С.Л. Рубинштейн позднее, — общей психологии (психических процессов, их закономер­ностей) и какой-то обособленной от нее личности, которое

иногда у нас встречается, в корне ошибочно» [4, с. 125]. Многие экспериментальные и теоретические исследования показали теснейшую личностно-деятельностную обусловлен­ность различных психических процессов: точности вос­приятия, включенного в различные виды деятельности (Б.Г. Ананьев, СВ. Кравков и др.); характера и результатив­ности запоминания при различной мотивации (П.И. Зин-ченко, А.А. Смирнов и др.); организации внимания в зави­симости от личностной значимости воспринимаемого (Н.Ф. Добрынин и др.); структурированносги и взаимосвязи основных составляющих мыслительной и сознательной ак­тивности в условиях реализации неоднородного соотноше­ния разных типов и видов мотивации (А.Н. Леонтьев, СЛ. Ру­бинштейн и др.).

Введение личности в изучение психических процессов, состояний, свойств является, согласно С.Л. Рубинштейну, необходимым условием как преодоления функционалисти-ческого и бихевиористического рассмотрения психических реалий, так и углубления представлений о сущностных ха­рактеристиках психического отражения, анализа онтологи­ческого статуса психики.

Существенный вклад в разработку проблемы соотноше­ния мышления и личности был внесен уже через сформу­лированный С.Л. Рубинштейном личностный принцип. Согласно личностному принципу, ни одно психическое явле­ние, формирующееся и проявляющееся в деятельности, а значит, и сама деятельность, не могут быть правильно поняты без учета их личностной обусловленности. В наиболее об­щем виде личность понимается как воедино связанная со­вокупность внутренних условий, представленная индивиду­ально-целостной структурой ее свойств и качеств, через которые преломляются внешние воздействия. Совокупность внутренних условий, которая выражает собственную логику развития индивида и определяет социальный склад лично­сти, структуры ее сознания, формируется и развивается в процессе реального общественного бытия субъекта, в ходе конкретных видов деятельности и общения, являющихся основным источником психического развития человека, основной формой связи его с объективной действительно­стью. В деятельности, общении и проч. проявляется инди-

видуал ь но-психолотический склад личности. Таким обра­зом, последовательная реализация личностного принципа предполагает в качестве субъекта самого человека, его реаль­ное бытие (но не какой-либо психический процесс или сознание) и онтологическое, объективное существование любого феномена психики, как явления субъективного, т.е. принадлежащего субъекту.

Зависимость психических процессов от личности прояв­ляется как бы в трех основных измерениях: 1) в существо­вании различных типов восприятия, памяти и т.д., детер­минированных общей организацией индивидуальности человека; 2) в отсутствии у них собственной линии разви­тия, во взаимозависимости психических процессов и общего движения личности; 3) в наличии сознательного, регуляци­онного уровня при осуществлении тех или иных психичес­ких «функций» [I, с. 617].

Серьезный шаг в преодолении разрыва между психичес­кими функциями и личностью был внесен С.Л. Рубинштей­ном при разработке им теории психического как процесса. Процессуальный уровень рассмотрения психических явле­ний (от познавательных процессов, до свойств личности) представляет собой не простой учет динамики, временной развертки психического. Это было представлено и в тради­ционной психологии. Процессуальность понимается С.Л. Ру­бинштейном как более глубокий уровень осуществления деятельности (1); в качестве онтологического способа суще­ствования психического с его недизъюнктивностью, неизо­морфностью, континуальностью, неаддитивностью и др. (2); как определенное соотношение внешних и внутренних ус­ловий в процессе функционирования психического (3). Психологи различных школ и направлений сталкиваются с необходимостью рассмотрения процессуального аспекта личностной обусловленности мыслительной деятельности. Однако данные о процессе как форме исходной взаимосвязи мыслительных и личностных компонентов пока оказывают­ся вне основного поля внимания ученых, относятся скорее к «побочному продукту» их исследований. Часто процесс понимается лишь в качестве некоторой динамики психичес­ких явлений во времени, как автономный от содержания отражаемого и т.п. Поэтому необходимо более отчетливо

раскрыть одну из основных тенденций в современном изу­чении личностного аспекта психических процессов (особен­но мышления) и функций.

Обращение к теории психического как процесса С.Л. Ру­бинштейна важно и по другой причине, которая заключа­ется в определенном состояний многих современных разра­боток проблемы соотношения мышления и личности. Интенсивные исследования познавательных процессов вы­являют значительную роль личностных конструктов (состо­яний, установок, мотивов и т.п.) в протекании, организации и результативности мыслительной деятельности. Сейчас мало кто сомневается в том, что мыслит не мышление и воспри­нимает не восприятие, но сам человек, субъект, личность. Отсюда поиски истоков и движущих сил психических про­цессов обращаются в потребностно-мотивационную сферу личности как таковую. Недоучет при этом или игнориро­вание процессуальной стороны познавательных процессов, жесткая, «негибкая» трактовка личностных параметров зача­стую приводят к тому, что перцептивная, мыслительная и др. активности становятся функцией установки как цело­стного состояния готовности, тех или иных смысловых образований, определенного рода мотивации, когнитивного стиля и проч. В этом случае не только личность превр­ащается в «раба» собственных приобретенных свойств, со­стояний, стилей, им оказываются познание, общение и де­ятельность индивида. Человек, его поведение и позн

⇐ Предыдущая3456789101112

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: