 |
Введение
|
|
|
|
Д. М. Магомедова
филологический
анализ лирического стихотворения
Учебное пособие
для студентов филологических факультетов
университетов и пединститутов
Москва 2003
Введение
Методика анализа лирического стихотворения требует максимально учитывать специфику этого литературного рода. С одной стороны, речь идет о том, что в стихотворном тексте становятся значимыми те структурные уровни, которые обычно не рассматриваются или почти не рассматриваются при анализе прозы (метр, ритм, фонетика). С другой стороны, и те элементы художественной структуры, которые кажутся общими и для прозы, и для поэзии, в лирическом стихотворении проявляют себя совершенно по-другому, нежели в эпическом тексте.
Так, и для поэзии, и для прозы важно соотношение «автор – герой». Однако даже самый неподготовленный читатель чувствует, что дистанция между лирическим героем (или «автором» как лирическим субъектом[1]) и им самим гораздо ближе, чем в эпическом тексте. «Я чувствую то же самое», «Это мои слова» - такова непосредственная читательская реакция. Благодаря чему это возможно? Ведь каждое стихотворение написано по поводу совершенно конкретной ситуации и о взаимоотношениях конкретных людей, часто весьма далеких от читателя. Но рассказано об этом совершенно особым образом, - так, что читатель видит в стихотворении не чужое, а свое.
Очевидно, одна из главных особенностей лирики, в отличие от эпоса или драмы, - «безымянность», анонимность персонажей. Мы имеем дело не с биографически конкретным человеком, у которого есть определенный возраст, социальное положение, имя. В лирике есть «я», «ты», «она», «мы», - обобщенные образы лирических персонажей, - и читатель может легко с ними отождествиться.
|
|
|
Обычно читатель хорошо осведомлен об обстоятельствах создания стихотворения Пушкина «К ***» («Я помню чудное мгновенье…»). Но «прочитывать» стихотворение через биографию поэта и видеть в его героине реальную Анну Петровну Керн – значит упустить из виду внутренний смысл произведения, в котором реальное событие и характеры участников претерпели значительную трансформацию. «Ты» в стихотворении – уже не Анна Петровна Керн (не случайно ее имя не раскрывается даже в посвящении), а обобщенный женский образ, воплощение романтического идеала красоты и гармонии.
Столь же обобщенно воссоздан и образ самого поэта, и обстоятельства его жизни, и пространство, в котором происходят встречи героев, и время действия. Биографы поэта могут точно указать, когда и где впервые встретились Пушкин и Керн, какие события скрывает поэтическая формула «бурь порыв мятежный», когда произошла новая встреча героев. Но стихотворение не случайно и не по цензурным соображениям лишено какой бы то ни было пространственной и временной конкретности. Главным становится не повествование о встречах героев, а история соприкосновения с красотой в связи с духовным становлением героя.
Возможна ли в лирическом стихотворении бó льшая конкретность лирического героя, времени и пространства? В пушкинской традиции – лишь в стихах балладного типа или в шуточной поэзии. Начиная с Некрасова, такая конкретизация получает все большее значение, в «серьезной» поэзии развивается так называемая «ролевая» лирика, «рассказы в стихах». Стихотворение становится высказыванием совершенно конкретного лица. На поэзию этого типа оказали огромное влияние проза и драматургия: в стихах Некрасова чаще всего говорит не обобщенный лирический субъект, а крестьянин, ямщик, чиновник, бедняк-разночинец и т. д. - передана стилистическая манера чужой, социально отмеченной речи. И время, и пространство в таких стихах приобретает особую конкретность и точность («Вчерашний день, часу в шестом, / Зашел я на Сенную…»).
|
|
|
Значит ли это, что в таких стихах нет специфических черт лирического выражения смысла? Отнюдь. В процитированном стихотворении Некрасова во втором четверостишии две заключительные строчки придают конкретной бытовой сцене обобщенно-лирический смысл:
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная».
Такой мгновенный переход от единичного к обобщению невозможен ни в эпосе, ни в драме: там понадобилась бы целая цепь сходных картин и впечатлений. И лишь в лирике возможно такое непосредственное соотнесение случая и обобщения, прямого и переносного смыслов.
Требует предварительного обсуждения еще одна специфическая черта лирического стихотворения - его мнимая «бессюжетность» или «бессобытийность». Сразу же уточним: и сюжет, и событие в лирике есть, хотя они качественно иные, нежели в эпосе или драме. Ведь в лирическом стихотворении невозможен полноценный контакт (встреча) двух разных мировоззрений или развернутое изображение перехода через границу одного мира к другому. И все-таки в основе лирического события тоже лежит некий переход. Прежде чем формулировать, от чего к чему переходит лирический текст, рассмотрим стихотворение Пушкина «На холмах Грузии…» (1828).
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Стихотворение начинается «объективным» пейзажным описанием. В первой строке вообще невозможно определить, чьими глазами, из какой пространственной точки увидена картина. «Холмы Грузии» (а не «холм») можно увидеть разве что «с высоты птичьего полета». Но уже вторая строка становится и личностной («предо мною»), и более или менее конкретной в пространственном отношении (берег Арагвы). А следующие две строки и все второе четверостишие – это уже духовный мир лирического героя: от внешнего и внеличного плана изображения стихотворение переходит к внутреннему психологическому плану. Одухотворение, одушевление внешнего мира – это и есть основное событие стихотворения Пушкина.
|
|
|
Если же сравнить первое и второе четверостишия, то обнаружится еще один переход, который совершается уже во внутреннем мире лирического героя. В первых четырех строках душевная жизнь изображается без единого глагола («мне грустно и легко», «печаль моя светла», «печаль моя полна тобою», - все это созерцательные статичные состояния, а не активные действия). Глаголы же – «шумит», «лежит» - это действия природы, а не человека. Но во втором четверостишии появляются глаголы, и теперь активность переходит в человеческий мир («не мучит», «не тревожит», «горит», «любит», «не любить… не может»). Переход от пассивного созерцания к активному движению души совершается во внутреннем мире лирического героя параллельно природной активности. Глубокое родство человеческого и природного начала оказывается одним из скрытых смыслов этого стихотворения.
Чтобы научиться видеть такие переходы от внешнего плана к внутреннему, нужно обращать внимание на определенные «сигналы» в стихотворном тексте, изменения в его пространственно-временной структуре, в системе лирических субъектов, в словаре, даже в метрике и ритмике лирического стихотворения. Все эти изменения подчинены логике лирического события и им формируются. Именно эту задачу: научиться понимать «язык» лирического стихотворения – и ставит перед собой наше пособие.
Само понятие «анализ текста» имеет достаточно широкие границы. Текст может анализироваться как исторический источник, с точки зрения отраженных в нем исторических событий и реалий. Социолог анализирует текст с целью определения его социальных функций, а также с точки зрения его социального генезиса. Подход к тексту с точки зрения психоаналитика подчинен выявлению подсознательных истоков творческого акта. Возможно прочтение текста в контексте философских концепций - так трактовала и трактует текст философская критика и эссеистика. При всем несходстве этих подходов (мы перечислили лишь несколько, на деле же их гораздо больше), они объединены общим родовым признаком: текст в них рассматривается через призму внетекстовых факторов, через нечто, лежащее вне его самого, берется как высказывание, как реплика в контексте других высказываний о мире[2].
|
|
|
Но текст может рассматриваться и как автономное целое, определенным образом организованное единство, обладающее собственными внутренними законами[3]. Выявлением этих законов занимается и лингвистика текста, и лингвистическая поэтика (проблемы метрики, фонетики, поэтической лексики, грамматики текста, стилистики и т. п. ), и литературоведческая наука (проблемы жанровой поэтики, тематики, композиции, лирического субъекта, стиля).
В то же время оба аспекта рассмотрения художественного текста существуют в рамках филологического анализа. В первом случае, когда текст берется как высказывание, речь идет о составлении реального комментария к тексту. Этим аспектом анализа занимается научная филологическая дисциплина текстология. Во втором случае предметом анализа оказывается внутренняя структура художественного текста. Как формулирует Ю. М. Лотман, «в основе структурного анализа лежит взгляд на литературное произведение как на органическое целое. Текст в этом анализе воспринимается не как механическая сумма составляющих его элементов, и «отдельность» этих элементов теряет абсолютный характер: каждый из них реализуется лишь в отношении к другим элементам и к структурному целому всего текста»[4]. Элементы (уровни) этого структурного целого представляют собой определенную иерархию. Для поэтического текста такими уровнями являются метр, ритм, фонетика, лексика, грамматика, речевой жанр (композиционно-речевое целое), тематика, литературный жанр. Для того чтобы осмыслить художественную, смысловую функцию того или иного уровня, каждый из них необходимо вначале рассмотреть как самостоятельную смысловую единицу, и лишь затем связать эти наблюдения с другими элементами структуры.
Этот подход к тексту обусловил структуру нашего пособия. Каждая глава представляет собой описание методических приемов анализа того или иного уровня структуры лирического стихотворения, начиная с низших, звуковых уровней и заканчивая лирическими жанрами. Автор пособия исходит из того, что студенты филологических факультетов владеют основной литературоведческой и лингвистической терминологией. В то же время в каждой главе оговариваются и определяются наиболее важные и необходимые для анализа того или иного уровня научные понятия, даются примеры аспектных анализов того или иного уровня структуры стихотворения. Во второй части пособия представлены целостные анализы стихотворений, принадлежащих поэтам разных эпох и направлений, от М. В. Ломоносова до представителей поэтических школ Серебряного века. При этом сделан акцент на сопоставительных разборах двух и даже трех стихотворений, что позволяет продемонстрировать еще один важный аспект анализа: выявление интертекстуальных связей. Последний очерк («Символизм или постсимволизм?: Символ “души” в “Тяжелой лире” В. Ходасевича») демонстрирует сквозной анализ одного символа в контексте книги стихотворений. Результатом этого анализа оказывается реконструкция поэтической картины мира, противопоставленной символистскому «двоемирию». В первой части учебника, где шла речь об имманентном анализе разных структурных уровней текста, этот весьма важный для современной науки аспект оставался нераскрытым.
|
|
|
|
|
|
