 |
Раздел второй. Историческая семантика. и традиционная поэтическая фразеология
|
|
|
|
Раздел второй
Историческая семантика
и традиционная поэтическая фразеология
Поэтическая фразеология
Анализ словаря лирического стихотворения неизбежно приводит к осознанию определенного разрыва между словарным значением слова и переносным, метафорическим значением, которое возникает в контексте стихотворения. Обратимся к самым простым примерам. Ни один общеязыковой словарь не отметит, что «винная чаша» может быть синонимом жизни или любви, а пить из этой чаши означает жить или испытывать любовную страсть. Между тем, мы неоднократно встречаемся с таким значением этих слов и выражений в фольклорных текстах и в лирических стихотворениях. Так, Пушкин пишет о ранней смерти Ленского:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина.
О любовных мечтах Татьяны говорится:
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты.
Это – не единственные произведения Пушкина, где слова, обозначающие питье вина, чашу, хмель, опьянение, связываются с темами жизни или любви. У других поэтов пушкинского круга мы находим то же словоупотребление[58]. У Баратынского:
Мы пьем в любви отраву сладкую;
Но всё отраву пьем мы в ней…
У Батюшкова:
О! дай же ты мне руку,
Товарищ в лени мой,
И мы… потопим скуку
В сей чаше золотой!
Такое же истолкование «чаши», «вина», «питья» свойственно и более поздним поэтическим эпохам. Так, у Блока в стихотворении «Снежное вино» стихийная страсть лирического героя тоже описывается с помощью метафоры вина и чаши:
|
|
|
И вновь, сверкнув из чаши винной
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах.
Я опрокинут в темных струях
И вновь вдыхаю, не любя,
Забытый сон о поцелуях,
О снежных вьюгах вкруг тебя.
И ты смеешься дивным смехом,
Змеишься в чаше золотой…
Конечно, в последнем случае метафора вина и чаши получает ряд значений, которых не было ни у кого из поэтов пушкинского круга. Даже если питье вина означало любовь или страсть, сама героиня с вином не отождествлялась. Но у Блока происходит именно такое отождествление: она «сверкает» и «змеится» в чаше с вином. Иными словами, образуется более сложная синонимическая цепочка: ты – вино – страсть. Такое осложнение и преобразование метафоры делает не вполне очевидной ее традиционную основу, но все же связь с традицией несомненна.
Приведем еще один пример традиционной поэтической образности. Ни в одном из общеязыковых словарей слова, обозначающие времена суток (утро, полдень, день, вечер, ночь), а также тематически связанные с ними слова (заря, восход, закат, свет, тьма), не синонимичны различным возрастам человека (детство, юность, зрелость, старость, смерть). Но в поэзии рубежа XVIII-XIX в. такое словоупотребление тоже становится вполне традиционным:
Обоих ожидала злоба
Слепой фортуны и людей
На самом утре наших дней.
(А. С. Пушкин)
И, может быть, на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
(А. С. Пушкин)
Он на закате юных лет,
На утренней заре ты юности прекрасной.
(Е. А. Баратынский)
На заре туманной юности
Всей душой любил я милую.
(А. С. Кольцов)
|
|
|
Я видел вечер твой. Он был прекрасен!
В последний раз прощаяся с тобой,
Я любовался им: и тих, и ясен,
И весь насквозь проникнут теплотой.
(Ф. И. Тютчев)
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем
И в ночь идет, и плачет, уходя.
(А. А. Фет)
И вновь метафорическое обозначение человеческой жизни через времена суток и связанные с ними образы и мотивы оказывается чрезвычайно устойчивым, хотя и подвергается значительным преобразованиям. Так, у Владимира Соловьева в стихотворении " В тумане утреннем неверными шагами... " (< 1884> ) времена суток (утренний туман и заря, холодный белый день, полночь) сопряжены не только с семантикой жизненного пути, но и с обозначением духовного подвига, самосовершенствования. Поэтому и мотив " полночи" означает в этом стихотворении не смерть, а, совершенно парадоксально, финальное преображение, просветление в конце пути:
В тумане утреннем неверными шагами
Я шел к таинственным и чудным берегам,
Боролася заря с последними звездами,
Еще летали сны – и, схваченная снами,
Душа молилася неведомым богам.
В холодный белый день дорогой одинокой,
Как прежде, я иду в неведомой стране.
Рассеялся туман, и ясно видит око,
Как труден горный путь, и как еще далёко,
Далёко все, что грезилося мне.
И до полуночинеробкими шагами
Все буду я идти к желанным берегам,
Туда, где на горе, под новыми звездами,
Весь пламенеющий победными огнями,
Меня дождется мой заветный храм.
Именно в таком преобразованном значении употребляются слова «утро, день, вечер, ночь» в поэзии младших символистов. Так, для Блока, Андрея Белого «заря» - не просто символ обновления, но и религиозного апокалипсического преображения мира, схождения в земной мир Вечной Женственности, Мировой души, Софии Премудрости:
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –
Все в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
|
|
|
И, молча, жду, - тоскуя и любя.
В этих первых двустишиях стихотворения Блока из цикла «Стихи о Прекрасной Даме» на первый взгляд кажется не вполне понятным время действия. Если описывается «заря» (вечерняя или утренняя? это тоже не сразу понятно), то почему «года проходят мимо»? Может ли заря длится годами?
Это противоречие разрешается только тогда, когда становится понятным, что заря отождествляется с приходом в мир мистической возлюбленной. Если это так, то речь идет не просто о заре, а о состоянии мира, находящемся в постоянном ожидании обновляющего катаклизма.
Так последовательно осложняется исходная традиционная метафора, устанавливающая параллель между человеческой жизнью и временами суток.
Система традиционных метафорических значений начала формироваться еще на стадии фольклора. Каждая последующая поэтическая эпоха пользовалась готовыми метафорическими значениями и в то же время создавала свои иносказания, метафоры или сравнения, которые, в свою очередь, тоже становились традиционными. В русской поэтической культуре такой устойчивый словарь поэтических формул, традиционных метафорических значений сформировался к концу XVIII – началу XIX в.
Для того чтобы адекватно воспринимать фольклорный текст или лирическое стихотворение того или иного направления, читатель должен владеть не только национальным языком, но и системой традиционных метафорических значений, свойственных данной поэтической культуре. В иные поэтические эпохи господствовала так называемая «поэтика узнавания» (термин Л. Я. Гинзбург[59]), где читатель ждал не столько смелых и необычных образов, сколько вариаций хорошо знакомых устойчивых мотивов и символов. На основе «поэтики узнавания» строится, например, стиль классической элегии пушкинской эпохи. Рассмотрим, например, как формируется метафорический язык в первой строфе стихотворения А. С. Пушкина «Элегия» (1830).
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но как вино, печаль минувших дней
|
|
|
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
СЛОВАРЬ СТРОФЫ
Существительные: лета, веселье, похмелье, вино, печаль, дни, душа, путь, труд, горе, грядущее, море.
Глаголы: сулит.
Прилагательные, причастия и наречия: безумные, угасшее, тяжело, смутное, минувшие, старе, сильней, уныл, волнуемое.
Местоимения: мне-2, в моей, мой.
Среди тематических полей этого текста легко выделяются слова со значением время (лета, минувшие, дни, сулит, грядущее), вино (вино, похмелье, смутное, веселье, печаль, старе, сильней), чувства, душевные состояния (безумные, угасшее, веселье, тяжело, печаль, смутное, уныл, горе).
Остальные слова, входящие в словарь этой строфы – путь, волнуемое море, труд - в пределах этого фрагмента как будто не образуют тематических полей, если исходить из их лексических значений в общеязыковом словаре. Однако, кроме слов, обозначающих время, большинство слов в этом фрагменте текста употреблено в переносном, метафорическом значении. И слова, не являющиеся синонимами в языковых словарях, оказываются таковыми в словарях литературных жанров и направлений. В поэтическом словаре пушкинской эпохи общепринятыми были уподобления жизнь – море, жизнь – путь, жизнь –пир [60]. Последнее уподобление порождало также образы чаша бытия, пить восторги и любовь, чаша жизни, и образ вина как символа жизни.
Таким образом, в первой строфе «Элегии» представлены три символа жизни – вино - похмелье, путь и море. Так готовится восклицание, которым начинается вторая строфа стихотворения: «Но не хочу, о други, умирать; / Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».
В то же время, при всей традиционности метафорики жизни в «Элегии», Пушкин совершает незаметный, но весьма важный парадоксальный семантический сдвиг в поэтическом словоупотреблении. В традиционном поэтическом словаре вино означало радость и упоение жизнью, похмелье же связывалось с неприятными, негативными состояниями. Между тем в «Элегии» похмелье связывается с весельем, а вино - с печалью. Такое изменение семантических связей выявляет глубинную тему стихотворения: истинное содержание духовного мира личности – не преходящие удовольствия, а пережитые страдания и боль. Так в поздней лирике Пушкина происходит постепенное переосмысление и трансформация традиционной системы поэтических значений.
|
|
|
