 |
Семантика грамматических категорий
|
|
|
|
Раздел второй
Семантика грамматических категорий
Именной и глагольный стили
Исследования в области лингвистической поэтики последних десятилетий выявили ряд типичных разновидностей «грамматической формульности», синтаксических конструкций, повторяющихся во многих текстах. В частности, было обращено внимание на тексты или фрагменты текстов, которые состоят из сплошных назывных, номинативных предложений (именной, безглагольный стиль), а также на тексты, образованные цепочками инфинитивных конструкций или перечислением действий (глагольный стиль)[79].
По наблюдениям О. Н. Панченко, композиционная роль номинативных и инфинитивных рядов в тексте имеет определенную тематическую характеристику. Иными словами, можно говорить о двух семантических моделях текста: «Если номинативный ряд служит для обозначения временных, пространственных координат, того или иного предметного ряда – сложного ассоциативно-смыслового плана, косвенно выражая состояние лирического героя (из окружающего мира выделяются лишь те реалии, которые попадают в поле зрения лирического субъекта), то инфинитивный ряд вследствие модальной перспективы более тесно связан с выражением состояния лирического героя»[80].
О безглагольных стихотворениях Фета («Чудная картина…», «Это утро, радость эта…», «Шепот, робкое дыханье…», «Только в мире и есть, что тенистый…» уже говорилось в названной статье М. Л. Гаспарова, ставшей своего рода эталоном филологического анализа стихотворного текста. В тезисах, предшествовавших публикации этих анализов, были выделены «три основы лирической композиции», реконструируемые при таком подходе: (1) точка зрения, (2) поле зрения, (3) движение зрения[81]. Продемонстрируем применение этой методики при анализе «номинативного» стихотворения В. Брюсова (1899):
|
|
|
Зодчество церквей старинных,
Современный прихотливый свод,
Много зданий – высоких, длинных,
Улицы неуверенный поворот.
Проходящих теней вереница,
Отрывки неугаданных слов,
Женские мимолетные лица
И смутная память шагов.
Стихотворение состоит из восьми назывных (номинативных) предложений. Каждое предложение равно строке. Синтаксис каждого отдельного предложения прихотливо варьируется: субъект + дополнение + определение, определение + субъект, субъект + определение, субъект + определение + дополнение и т. п. Однако все конструкции объединяет общий признак – безглагольность. В таких случаях внимание читателя сосредотачивается на лексической семантике главных и косвенных членов предложения.
В первой строфе чередуются общий панорамный взгляд в нечетных строках (множественное число церквей и зданий) и остановки взгляда на единичных предметах в четных строках (свод, поворот). Все определения, кроме последнего, - фиксируют либо пространственные (прихотливый, высоких, длинных), либо временные (старинных, современный) объективные характеристики увиденного. И лишь последнее определение – неуверенный – оказывается субъективной, психологической оценкой пространства и меняет характер того, что попадает в поле зрения и оценивается во второй строфе.
Если в первой строфе взгляд скользит по уличным архитектурным сооружениям – в поле зрения попадают неподвижные, четко увиденные предметы, то пространство второй строфы суживается: лирический субъект видит то, что находится прямо перед ним, - и психологизируется: оно заполнено фрагментарными впечатлениями от движущихся встречных прохожих.
|
|
|
В первой строке даны смутные внешние контуры (теней вереница), во второй – столь же неопределенные слуховые впечатления (отрывки…слов), в третьей внешние впечатления обретают большую конкретность (женские…лица). Большая часть определений во второй строфе – не столько объективная характеристика, сколько описание субъективных переживаний (неугаданных, мимолетные). Наконец, в последней строке грамматический акцент сделан на слове память – действие стихотворение окончательно перенесено во внутренний мир лирического субъекта. Такой переход от внешних впечатлений к внутреннему миру субъекта стихотворения мы, вслед за М. Л. Гаспаровым, будем называть интериоризацией [82].
Обратимся теперь к глагольной инфинитивной грамматической модели лирического стихотворения. Одним из первых в русской лирике такой тип стихотворного текста стал использовать Фет («Одним толчком согнать ладью живую…»[83]), встречаются они и у А. Блока («Грешить бесстыдно, непробудно…»), И. Анненского («Кулачишка»), В. Брюсова («Засыпать под рокот моря…»), А. Ахматовой («Просыпаться на рассвете…»), и у многих современных поэтов, например, у С. Гандлевского («Устроиться на автобазу…»). Рассмотрим в качестве примера стихотворение Блока «Грешить бесстыдно, непробудно…».
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И с головой, от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь – осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод.
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…-
Да! И такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
|
|
|
1914
Почтим все стихотворение состоит из безличных инфинитивных конструкций. И лишь в двух финальных строках грамматическая инерция резко ломается: появляется не обозначаемый прежде субъект речи (мне) и единственная во всем тексте личная грамматическая конструкция с грамматическим субъектом (Россия, ты). Лишь финальные строки позволяют понять, что персонаж, описываемый инфинитивными конструкциями с неопределенной модальностью, и лирический субъект резко противопоставлены друг другу.
|
|
|
