 |
XV. Дурной нрав. Уступчивость. Правдивость
|
|
|
|
Итак, мы дали характеристику "доброго нрава", хорошего характера.
Что такое недобрый характер - ясно уже из предыдущего.
Люди недоброго характера недовольны всегда и всем.
Все существующее кажется им дурным, темным.
Страдая манией самовлюбленности, они видят в людях врагов, покушающихся на их достоинство или на их благосостояние.
Центр их внимания - их "я", и мир существует только для этого "я".
Мелкие досады, обиды они принимают как тяжкое оскорбление, и дурную погоду считают личной обидой.
Они любят бередить свои раны.
Видя обиду в чужом светлом слове, они тешатся болью обиды, рассматривают ее и так, и сяк и в конце концов выращивают маленькую досаду в большую ненависть. Конечно, их настроение опасно не для них одних - оно способно заражать всех кругом; окружающие видят их угрюмое лицо, слышат раздраженный брезгливый голос, и сами охватываются неопределенным чувством недовольства.
Отсюда около недовольных - всегда тяжелая и злая атмосфера.
Человек дурного характера не уважает и не ценит чужой личности: у него нет улыбки для другого, нет привета и ласкового слова. Он всегда несдержан.
На правах больного и обиженного, он считает для себя позволительным делать больно другому.
Очень часто причины дурного настроения - физиологические и нервные (ипохондрия, меланхолия), но чаще оно - результат распущенности, нежелания обуздать каприз, положить преграду первому позыву недисциплинированного темперамента. Во всяком случае, вопрос о причинах "дурного нрава" второстепенен: дурное настроение и само по себе всегда болезнь неприятная и опасная.
|
|
|
Можно ли лечить его?
Можно и необходимо.
Известный доктор Джонсон, который и сам был подвержен меланхолии и страдал ею, как не многие страдали, говорил, что "хорошее или дурное расположение во многом зависит от воли человека". Действительно, мы можем воспитать себя или в привычке быть терпеливыми и довольными, или в привычке вечно брюзжать и быть недовольными. Мы можем приучить себя преувеличивать мелкие бедствия и умалять великое счастье. Мы даже можем сделаться жертвами ничтожных дрязг, упадая духом перед ними. Таким образом, от нас зависит воспитать в себе или счастливое расположение, или болезненное. В самом деле, привычка смотреть на вещи и на жизнь бодро и с надеждой - может быть воспитана в нас, как всякая привычка.
"Во всех тех случаях, - говорит Джереми Бентам, - в которых сила воли может управлять мыслями, она должна стараться дать им веселое направление. Старайтесь отыскать в вещах их хорошую, лучшую сторону и постоянно имейте ее в виду... Большая часть жизни необходимо проходит в бездействии. Днем (возьмем пример из тысячи постоянно повторяющихся), когда почему-нибудь приходится ждать, а иногда и долго ждать других; ночью, когда сон не смыкает наших глаз, экономия счастья требует от нас, чтобы мы занялись приятными мыслями. Когда мы гуляем вне дома или отдыхаем дома, наш ум не может оставаться в бездействии: в нас являются мысли, которые могут быть бесполезны и даже вредны для счастья. Дайте им правильное направление, и привычка к радостным мыслям усвоится вами не хуже всякой другой привычки".
Можно обуздать и несдержанность, быструю воспламеняемость каприза.
Горячий нрав не всегда возникает на дурной почве.
Часто - это выражение кипучей энергии, избытка сил, не находящих себе иного приложения.
Но от этого он становится только более преступным. Нужно иметь дело, которое бы отводило излишек сил по доброму руслу; нужно тратить энергию на работу, на дело борьбы с действительным злом.
|
|
|
Нужно уметь растопить свои маленькие досады в беспредельном море чужих страданий: тогда взрывы дурного настроения станут казаться смешными и нелепыми.
Мы уже сказали, что как добрый характер не есть еще признак христианственности, так и дурной не доказывает глубокой порчи человека.
Но как намного увеличился бы мир и счастье на земле, если бы люди умели быть довольными и светлыми.
***
Добрый характер получает черты "христианского" характера, когда (при любви как фундаменте доброго нрава) культура характера развивает те свойства, которые делают человека истинным членом общежития, желающим жить на началах правды и взаимопомощи.
Пусть эти свойства фактически иногда делают человека менее приятным для тех людей, с которыми сталкивает его жизненная необходимость.
Эти свойства: уступчивость (иначе - миролюбие), искренность (правдивость), честность и самоуважение, не позволяющие прислужничества и измены правде из угодничества миру. Уступчивость - добродетель общежития, близкая к снисходительности.
Она - главное основание мира в обществе и семье.
Два старца, жившие в пустыне, не знали, что значит ссориться. Им разъяснили, что если двое считают одну и ту же вещь своей и отстаивают свои права, то они поссорятся. И старцы решили поссориться.
- Это моя чашка, - говорит один.
- Нет, моя, - говорит другой.
- Моя, - повторяет первый.
- А твоя - так и возьми.
Они поссориться не могли: мешала уступчивость, которая не допускала упорной защиты "своих прав", если эта защита не есть защита добра и истины.
Два брата делили наследство. И обоим казалось, что его участок и часть больше, лучше... "Возьми мой: мой лучше", - говорит один. "Нет, мой, кажется, лучше. Бери его, если хочешь".
А когда раздел был окончен, старший брат принес потихоньку часть сбора в закром брата. У него, мол, меньше. Но в ту же ночь и час младший брат принес из своего сбора часть в амбары старшего.
При такой любовной уступчивости не может быть ссоры.
Сказанное не значит, конечно, что мы должны соглашаться со всякой ложью, а значит только, что мы должны верить искренности своего противника, допускать, что он защищает правду (с его точки зрения), и отсюда должны искать точек соприкосновения, мирно отыскивать истину, иногда откладывая вопрос спора на время.
|
|
|
Мы постоянно упускаем из виду, что наши собеседники мыслят при содействии той головы, которая у них на плечах, а не нашей.
Мы можем удивляться, горячиться, что они расходятся с нами, не принимают мнений, которые нам кажутся вполне обоснованными, неоспоримыми. Мы не в праве возлагать на них ответственность за их невежество, выражать им свое презрение, и если мы думаем, что можем на них воздействовать, не забудем, что мухи падки на мед, а не на уксус. Франциск Ассизский говорил: "Лучше промолчать об истине, чем преподнести ее без кротости и без любви".
Люди часто уподобляются двум лицам, которые смотрят на деревню с двух разных холмов.
- Взгляните-ка на эту колоколенку.
- Что ты болтаешь, глупый, это сосна.
- Безумный человек, ты пьян: белого от черного не отличишь. Это колокольня.
И оба готовы вцепиться друг другу в волосы, как им приходит в голому поменяться местами, и они убеждаются, что оба правы и смело могли избежать взаимных оскорблений: с одного холма видна колокольня, с другого - сосна.
Нужно в столкновениях с ближним уметь встать на точку зрения другого, принять во внимание его взгляды и, применяясь к ним, любовно помогать ему найти истину.
Где особенно сказывается разрушительное действие неуступчивости - это в семье.
Мир очага нарушается ежедневно. Во многих семьях колеса скрипят, машина двигается с трудом. Я не имею в виду тех катастроф, которые приводят к разрыву семейных связей и обнаруживают то у одного, то у другого, а то и у всех: у мужа и жены, у родителей и у детей - отсутствие морального равновесия. Я говорю лишь об относительно счастливых семьях, где все идет своим порядком, согласно буржуазной морали, о семьях, где, по-видимому, царит полная гармония.
|
|
|
При ближайшем рассмотрении и в этой мирной среде мы наблюдаем не только столкновение мнений, что было бы лишь хорошо, но раздражение, являющееся следствием взаимной нетерпимости.
Мы раздражаемся, когда другие не разделяют наших мнений или наших вкусов, и повторяем для самозащиты: "О вкусах и красках не спорят". Мы показываем другим, хотя бы только неприятным выражением лица, что их несогласие нас раздражает. Настроение портится с обеих сторон, и несогласия усиливаются. Утомясь враждой, люди становятся равнодушными, и безразличие свивает себе гнездо у очага, в более широком кругу семьи, в дружеской среде.
И страннее и хуже всего то, что то же неразумие царствует даже в отношении отдельных сословий и наций. Спасти мир может только уступчивость. Странно сердиться на негра за то, что он черен. Странно сердиться на злого за то, что он зол: его нужно лечить.
Негра не сделает белым наша критика, но ошибку взгляда другого человека можно и исправить.
Для этого нужно представить ему свое мнение в приемлемой форме. Вам это удастся лишь при условии уважения к тому, что он с детской гордостью называет свободой воли, иначе говоря, предоставляя ему взвесить ваши доводы, проникнуться любовью к идеям, проходящим перед его умственном взором. Если он останется верен своим взглядам, знайте, что иначе поступить он не мог. Считайтесь с этой неизбежной разницей и живите в мире со своим противником. Терпимость на этом не останавливается; она не только снисходительно критикует взгляды других, но побуждает к проверке своего собственного образа мысли. И тут, нередко с удивлением, мы констатируем, что мы упрямы не менее своего противника и что в споре мы требуем от него усилия, на которое сами едва ли способны. Отсюда можно сделать вывод: не то, чтобы мы должны всегда уступать, а что необходимо наблюдать за собою, возобновлять время от времени логическую работу, прибегая к содействию именно посторонних мнений, столь отличных от наших. Кто под каким-нибудь предлогом отказывается от постоянной проверки своих взглядов, заранее пренебрегая чужим мнением, тот нетерпим.
Он не только препятствует интеллектуальному прогрессу, который будет совершаться без его участия, но и прогрессу нравственному, который как раз является результатом духовного сближения людей (Дюбуа).
Уступчивость - часть миролюбия.
Но миролюбие не ограничивается уступчивостью. Оно старается потушить и всякую вражду, начатую хотя бы в прошлом, оно не выносит вражды и в других и всюду сеет идею мира.
Знаменитый Райт (английский доктор Гааз) обходил дома, где поселилась вражда, иногда за несколько миль от дома и иногда на коленях умолял мужа примириться с виновной женой, отца с виновным сыном.
|
|
|
Жизненная политика каждого должна быть похожа на политику одного старца, который поставил себе целью множить мир.
Старец не имел своего пристанища, а ходил по чужим домам, чаще всего туда, где слышно, что были нелады. Придет, где братья поссорились, друзья разошлись, муж с женой враждуют, выслушает всех в одиночку и спокойно станет мирить каждого в отдельности.
- Надо мириться, скажет он. - Оцарапаешься сам или другой кто сделает царапину, ведь не оставляешь язву больше разболеться, накладываешь пластырь; разорвешь дорогую одежду - не бросишь ее, а стараешься заштопать. Надо штопать, лечить, зашивать и прорванную дружбу, и надо лечить скорее, чтобы язва не разболелась. Как мухи на царапину насядут и нанесут грязи, так и при всякой ссоре близких людей всегда найдутся охотники переносить с одного на другого всякую клевету и еще более растравлять свежую рану. Не откладывай дела, иди помирись скорее, - говорил обыкновенно старец обиженному.
- Как? Я должен идти мириться? - удивлялся тот. - Меня обидели, да я же первый пойду с миром.
- Да, ты! - спокойно говорил мудрец. - Обидчику может быть стыдно: он будет думать, что ты оттолкнешь его протянутую руку примирения, а тебе легко, тебе не надо просить прощения, тебе не стыдно прийти, братски протянуть руку и сказать: "Мало ли что случилось! Давай помиримся, забудем старое".
Обиженный согласится. Тогда старец идет к обидчику и успокаивает того.
- Когда что-либо горит, - начинает убеждать мудрец, - ведь некогда бывает рассуждать, кто виноват в пожаре: надо скорее тушить, чтобы пламя сильнее не разгорелось. Смотри, теперь горит твоя старая дружба с таким-то; пойдем тушить ее, пойдем мириться.
- Я бы пошел, - говорит обидчик. - Признаться, меня и совесть смущает: погорячился я; может быть, лишнее что сказал; боюсь только: отвернется он, смеяться станет.
- Ну, за это я ручаюсь, что не будет, - успокаивает мудрец. - Обиженный сам хочет мириться. Смотри, он идет к тебе.
И враги в самом деле мирились.
Отношение доверия, мира, однако, возможны при наличии развитой в людях правдивости.
- Лгут ли бесы? - спрашивали одного философа.
- Нет, потому что тогда царство их разорилось бы.
Да, возможно, что даже царство "отца лжи", клеветника искони держится на согласии, т.е. на некоторой правдивости взаимных отношений.
Мир и сожитие людей друг с другом стало бы невозможным, если бы правдивость погасла совсем.
"Искренность - первая среди добродетелей", - говорит В. Шербюлье. А недавно профессор философии Пароди в речи, произнесенной им на торжественном акте в лицее Корнейля, высказал, что правдивость одна может создать основу рациональной морали. "Уважение к правде, - говорил он, - составляет доблесть взрослого человечества. По мере того, как искренность укореняется в нашем сознании, она приобретает в наших глазах все больше значения".
Ложь - оружие слабых.
Ребенок легко прибегает к лжи, чтобы избежать неприятности, женщина, рассуждающая меньше мужчины, легко поддается ей.
У нас различают ложь невинную, ложь неважную, ложь позволительную и т.п.
Опасное разделение, и преступно воспитание, которое не внушает идеи абсолютной правдивости. "Ложь, - говорит Рёскин, - может быть неважной и случайной, тем не менее она является черной сажей копоти, и следует желать, чтобы сердце было от нее чисто".
Любая ложь подрывает инстинкт правды, разрушает уважение к ней.
В сущности, вся нравственная жизнь сводится к правдивости.
Еще Сенека установил как коренной догмат нравственности - правдивость. Он указал, что мы должны в самых интимных обстоятельствах жизни, даже в своих мыслях и намерениях поступать так, как будто все нас видят.
Как будто сокровеннейшие уголки души открыты чьему-то взору.
Человек правдивый не может быть дурным, потому что дурное в человеке возможно только вследствие укрывательства перед собой своих грехов путем самооправдания, то есть лжи.
Правдивость не является чисто внешним, светским качеством, как вежливость, которая облегчает отношения между людьми. Это, напротив - кардинальная добродетель, порождающая много других. Раз человек прям, он, разве по ошибке, способен сделать зло; он выслушает упрек со стороны и сам себя осудит, как только сознает свою неправду.
Говорят, что есть ложь необходимая, святая, спасительная.
Нельзя, говорят, чтобы врач открыто сказал больному, что он умрет.
Нельзя сказать человеку в лицо, что о нем думаеши.
И т.д.
Пролог изображает одного примирителя-инока, который так примирил вражду двух старцев. Один старец, рассердившись на другого, жившего в его келье (но в другом месте, далеко от него), послал инока с распоряжением выселиться из кельи.
Инок вместо этого, от имени старца, только осведомился о его здоровье.
После повторного приказания старца о выселении, переданного иноком так же, строптивый старец пошел к другому, чтобы благодарить за милость. Он встретил старца, идущего к нему с гневом, и пал ему в ноги, благодаря его. Враждующий старец, тронутый этой благодарностью, познал грех свой и сам стал умолять о прощении.
Рассказывают о лжи героической, когда человек принимает на себя чужую вину и казнь - вины ради.
Не можем судить о таких случаях. Верим, что святы и чисты намерения инока; велика душа у жертвующего собой ради любви мученика, но все же, думаем, что лжи не нужно никогда.
Господь силен уничтожить, разрешить всякие коллизии, не требуя лжи от чад своих.
И, думается, не смеет врач укрывать истину перед больным, которому всегда нужно перед смертью подвести последние счеты.
О ближнем нужно выучиться думать всегда благожелательно, но если нужно сказать мнение о его поступке - не должно быть места лжи. И т.д.
Громадный вред приносит ложь в отношениях международных, торговых и иных.
|
|
|
