Глава XXII. Загадочный подарок
Дуэль для Техаса не диво. По истечении трех дней о ней ужеперестают говорить, а через неделю никто даже и не вспоминает опроисшедшем, за исключением, конечно, участников и их близких. Так бывает даже в том случае, если на дуэли дрались людиуважаемые и занимающие видное положение в обществе. Если жедуэлянты -- неизвестные бедняки или приезжие, одного дня бываетдостаточно, чтобы предать забвению их подвиги. Они остаютсяжить лишь в памяти противников -- чаще одного, уцелевшего, иеще, пожалуй, в памяти неудачливого зрителя, получившегошальную пулю или удар ножа, предназначавшийся не ему. Не раз мне приходилось быть свидетелем "уличных схваток",разыгравшихся прямо на мостовой, где ни в чем не повинные,беззаботно гулявшие горожане бывали ранены или даже убиты врезультате этих своеобразных дуэлей. Я никогда не слышал, чтобы виновники несли наказание иливозмещали бы материальные убытки,-- на эти происшествия смотрятобычно как на "несчастные случаи". Несмотря на то что КассийКолхаун, так же как и Морис Джеральд, сравнительно недавнопоявился в поселке,-- причем Морис только время от времениприезжал в форт,-- их дуэль вызвала необычайный интерес, и оней говорили в течение целых девяти дней. Неприятный,заносчивый нрав капитана и таинственность, окружавшаямустангера, вероятно, послужили причиной того, что эта дуэльзаняла совершенно особое место: об этих двух людях, об ихдостоинствах и недостатках говорили много дней спустя после ихссоры и горячее всего там, где пролилась их кровь,-- в барегостиницы. Победитель завоевал всеобщее уважение и приобрел новыхдрузей; на стороне его противника были только немногие.Большинство остались довольны исходом дуэли: несмотря на то чтоКолхаун только недавно переехал в эти края, своей дерзкойнаглостью он успел восстановить против себя не одногозавсегдатая бара. Все считали, что молодой ирландец хорошо егопроучил, и говорили об этом с одобрением. Как переносил Кассий Колхаун свое поражение, никто незнал; его больше не видели в гостинице "На привале", но причинаего отсутствия была понятна: тяжелые, почти смертельные ранынадолго приковали его к постели. Несмотря на то, что раны Мориса не были такими тяжелыми,как у его противника, он тоже был прикован к постели. Емупришлось остаться в гостинице Обердофера -- в скромном номере,потому что даже слава победителя не изменила обычногонебрежного отношения к нему ее хозяина. После дуэли он потерял сознание от большой потери крови.Его нельзя было никуда перевозить. Лежа в неуютном номере, онмог бы позавидовать заботам, которыми был окружен его раненыйсоперник. К счастью, с мустангером был Фелим, иначе положениеего было бы еще хуже, -- Святой Патрик! Ведь это же безобразие! -- вздыхалверный слуга.-- Сущее безобразие -- впихнуть джентльмена втакую конуру! Такого джентльмена, как вы, мистер Морис. И еданикуда не годится, и вино. Хорошо откормленный ирландскийпоросенок, наверно, отвернулся бы от того, чем тут нас кормят.И как вы думаете, что этот старый Доффер говорил внизу... -- Я не имею ни малейшего представления и мне совершеннобезразлично, дорогой Фелим, что говорил Обердофер внизу, ноесли ты не хочешь, чтобы он слышал, что ты говоришь наверху, тоумерь, пожалуйста, свой голос. Не забывай, дружище, чтоперегородки здесь -- это только дранка и штукатурка. -- Черт бы побрал эти перегородки! Вам все равно, что овас болтают? А мне наплевать, что меня слышат. Все равно этотнемец обращается хуже некуда. Я все-таки скажу -- вам это нужнознать. -- Ну ладно. Что же он говорил? -- А вот что. Я слыхал, как он говорил одному приятелю,что заставит вас заплатить не только за номер, за еду и стирку,но и за все разбитые бутылки, зеркала и за все, что былополомано и разбито в тот вечер. -- Заставит заплатить меня? -- Да, вас, мастер Морис. И ничего не потребует с янки.Ведь это подлость! Только проклятый немец мог такое придумать!Пусть платит тот, кто заварил эту кашу, а не вы, потомокДжеральдов из Баллибаллаха! -- А ты не слышал, почему он считает, что я должен платитьза все? -- Как же, мастер Морис! Этот жулик говорил, что вы --синица в руках и что он не выпустит вас, пока вы всего незаплатите. -- Ничего, он скоро увидит, что немножко ошибся. Пустьлучше он подает счет журавлю в небе. Я согласен уплатитьполовину причиненных убытков, но не больше. Можешь ему этопередать при случае. А по совести говоря, Фелим, не знаю, как ядаже это смогу сделать... Наверно, много вещей было перебито ипереломано. Мне помнится, что-то здорово дребезжало, когда мыдрались. Кажется, разбилось зеркало или часы, или что-то в этомроде... -- Большое зеркало, мастер Морис, и что-то стеклянное, чтобыло на часах. Говорят, что оно стоит двести долларов. Враки!Наверно, не больше половины. -- Пусть так, для меня сейчас и это тяжело. Боюсь, Фелим,что тебе придется съездить на Аламо и привезти все нашисокровища. Чтобы уплатить этот долг, мне необходимо будетрасстаться со своими шпорами, серебряным кубком и, быть может,с ружьем. -- Только не это, мастер Морис! Как мы будем жить безружья? -- Как-нибудь проживем, дружище. Будем есть конину --лассо нам поможет. -- Ей-же-ей, прокормимся не хуже, чем на той бурде, чтоподает нам старый Доффер! У меня всякий раз после обеда болитживот. Вдруг без всякого стука открылась дверь, и на порогепоявилась неопрятная фигура -- женщина или мужчина, трудно былосразу сказать; в жилистой руке она держала плетеную корзинку. -- Ты что, Гертруда? -- спросил Фелим, который,по-видимому, уже знал, что перед ним служанка. -- Джентльмен передал это,-- ответила она, протягиваякорзинку. -- Какой джентльмен, Гертруда? -- Не знаю его. Я никогда раньше его не видела. -- Передал джентльмен? Кто же это может быть? Фелим,посмотри, что там. Фелим открыл корзинку; в ней было много всякой всячины:несколько бутылок вина и прохладительных напитков, уложенныхсреди всевозможных сладостей и деликатесов -- изделий кондитераи повара. Не было ни письма, ни даже записочки, однако изящнаяупаковка не оставляла сомнений, что посылка приготовленаженской рукой. Морис перебрал и пересмотрел все содержимое корзинки -- помнению Фелима, чтобы определить, во что все это обошлось. Но насамом деле мустангер думал совсем о другом -- он искал записку. Но в корзинке не оказалось ни клочка бумаги, ни дажевизитной карточки. Щедрость этого подарка, который, надосказать, был очень кстати, не оставлял сомнений, что егоприслал богатый человек. Но кто же это мог быть? Когда Морис задавал себе этот вопрос, в его воображениивставал прекрасный образ, и мустангер невольно связывал его снеизвестным благодетелем. Неужели это была Луиза Пойндекстер? Несмотря на некоторую неправдоподобность, он все же хотелверить, что это так, и, пока он верил, сердце его трепетало отсчастья. Однако чем больше он думал, тем больше сомневался, и отего уверенности осталась лишь неопределенная, призрачнаянадежда. -- "Джентльмен передал",-- повторил Фелим, не торазговаривая сам с собой, не то обращаясь к хозяину. --Гертруда сказала, что это джентльмен. Видно, добрый джентльмен.Но только кто? -- Не имею ни малейшего представления, Фелим. Может быть,кто-то из офицеров форта? Хотя сомневаюсь чтобы кто-нибудь изних мог проявить ко мне такое внимание. -- Само собой разумеется, это не они. Офицеры и вообщемужчины тут ни при чем. -- Почему ты так думаешь? -- Почему я так думаю? Ох, мастер Морис, вам ли этоспрашивать? Ведь это дело женских пальчиков. Ей-ей! Гляньте-ка,до чего аккуратно завернуто. Никогда мужчине так не сделать.Да-да, это женщина и, смею вас уверить, настоящая леди. -- Глупости, Фелим! Я не знаю ни одной леди, которая моглабы проявить ко мне такое участие. -- Не знаете? Вот уж неправда, мастер Морис! А я знаю. Иесли бы она не позаботилась о вас, то это было бы чернойнеблагодарностью. Разве вы не спасли ей жизнь? -- О ком ты говоришь? -- Как будто вы сами не догадываетесь, сударь! Я говорю отой красотке, что была у нас в хижине: прискакала на крупчатом,которого вы ей подарили и даже гроша ломаного за него не взяли.Если это не ее подарок, то Фелим О'Нил самый большой дурень вовсем Баллибаллахе!.. Ах, мастер Морис, заговорил я о родныхкраях, и вспомнились мне те, кто там живет... А что бы сказалаголубоглазая красотка, если бы только узнала, в какой опасностивы находитесь? -- Опасность? Да все уже прошло. Доктор сказал, что черезнедельку можно будет выходить. Не тужи, дружище! -- Нет, я не про то. Не об этой опасности я говорил. Самизнаете, о чем я думаю. Нет ли у вас сердечной раны, мастерМорис? Иной раз прекрасные глаза ранят куда больнее, чемсвинцовая пуля. Может, кто-нибудь ранен вашими глазами, потомуи прислал все это? -- Ты ошибаешься, Фелим. Наверно, корзину прислалкто-нибудь из форта. Но, кто бы это ни был, я не вижу причин,почему мы должны церемониться с ее содержимым. Давай-капопробуем. Больной получил очень большое удовольствие, лакомясьделикатесами из корзинки, но мысли его были еще приятнее -- онмечтал о той, чья забота была ему так дорога. Неужели этот великолепный подарок сделала молодая креолка-- кузина и, как говорили, невеста его злейшего врага? Это казалось ему маловероятным. Но если не она, то кто же? Мустангер отдал бы лошадь, целый табун лошадей, лишь быподтвердилось, что щедрый подарок прислан Луизой Пойндекстер. Прошло два дня, а тайна оставалась нераскрытой. Вскоре больного опять порадовали подарком. Прибыла такаяже корзинка с новыми бутылками и свежими лакомствами. Они опять начали расспрашивать служанку, но результатыбыли те же: "Джентльмен привез, незнакомый джентльмен, тот жесамый, что и тогда". Она могла только добавить, что он был"очень черный", что на нем была блестящая шляпа и что онподъехал к гостинице верхом на муле. Казалось, Морис не был доволен этим описанием неизвестногодоброжелателя; но никому, даже Фелиму, не поверил он своихмыслей. Два дня спустя после того, как была получена третьякорзинка, доставленная тем же джентльменом в блестящей шляпе,Морису пришлось забыть свои мечты. Это нельзя было объяснитьсодержимым корзинки, которое ничем не отличалось от прежних.Дело скорее было в письме, привязанном лентой к ее ручке. -- Это всего лишь Исидора,-- пробормотал Морис, взглянувна подпись. Потом, равнодушно развернув листок, стал читать написанноепо-испански письмо. Вот оно -- в точном переводе. "Дорогой сеньор! В течение недели я гостила у дяди Сильвио. До меня дошлислухи о вашем ранении, а также о том, что вас плохо обслуживаютв гостинице. Примите, пожалуйста, этот маленький подарок, какпамять о той большой услуге, которую вы мне оказали. Я пишу ужев седле. Через минуту я уезжаю на Рио-Гранде. Мой благодетель, спаситель моей жизни... больше того --моей чести! До свидания, до свидания! Исидора Коварубио де Лос-Льянос". -- Спасибо, спасибо, милая Исидора! -- прошепталмустангер, складывая письмо и небрежно бросая его на одеяло.--Всегда признательная, внимательная, добрая! Не будь ЛуизыПойндекстер, может быть, я полюбил бы тебя!
Глава XXIII. КЛЯТВА МЕСТИ
Томившийся в своей комнате Колхаун, наверно, позавидовалбы такому вниманию. Несмотря на то, что он лежал дома и былокружен роскошью, он не мог утешать себя мыслью, что естькто-то на свете, кто привязан к нему. Черствый эгоист, он неверил в дружбу -- и у него не было друзей; прикованный кпостели, мучимый страхом, что его раны могут оказатьсясмертельными, он терзался сознанием, что всем совершеннобезразлично, останется ли он жив или умрет. Если к нему и проявляли какое-то внимание, то только всилу родственных обязанностей. Иначе и не могло быть. Егоповедение в отношении двоюродной сестры и двоюродного братавряд ли могло вызвать их привязанность. Его дядя, гордый ВудлиПойндекстер, испытывал к нему отвращение, смешанное со страхом. Правда, это чувство появилось совсем недавно. Как ужеизвестно, Пойндекстер был должником своего племянника. Долг был так велик, что фактически Кассий Колхаун сталвладельцем асиенды Каса-дель-Корво и мог в любую минутуобъявить себя ее хозяином. За последнее время Колхаун пустил в ход все свое влияние,чтобы добиться руки Луизы,-- он уже давно был страстно влюбленв нее. Скоро он понял, что ему вряд ли удастся получить еесогласие, потому что она в ответ на его ухаживания даже непыталась скрывать свое равнодушие. Поэтому он решил добиться еесогласия через отца, хорошо сознавая свою власть над ним. Неудивительно, что к отставному капитану во время еготяжелой болезни было проявлено меньше симпатии, чем это моглобыть при других обстоятельствах. Пока больной чувствовал, что ему грозит смерть, он был какбудто мягче к окружающим. Но это длилось недолго. Как толькоКолхаун почувствовал, что начинает выздоравливать, к нему сразувернулась вся его дикая необузданность, усиленная горькимсознанием недавнего поражения. Всю жизнь он любил щеголять своей наглостью и верховодитьв любой компании, которая собиралась около него. Сознание, чтоникто в Техасе больше не поверит в его доблесть, причиняло емунесказанные мучения. Появиться в роли потерпевшего поражение перед всеми дамамии, главное, перед той, которую он обожал, сознавать, чтовиновником его поражения был безвестный авантюрист, которого онсчитал своим соперником в любви, -- это было выше его сил. Дажеобыкновенному человеку было бы тяжело под таким душевнымгнетом,-- Колхаун же не находил себе места. Он вовсе не собирался смириться с этим, как поступил быобыкновенный человек,-- он решил мстить. Поэтому, едваизбавившись от страха за свою жизнь, он начал упорно размышлятьо мести. Морис-мустангер должен умереть! И если не от его руки, тоот руки кого-нибудь другого. Найти соучастника не так ужтрудно. В обширных прериях Техаса наемные убийцы встречаются нереже, чем в итальянских городах. Увы, нет такого уголка на всемземном шаре, где золото не управляло бы кинжалом убийцы! А уКолхауна золота было больше чем достаточно, чтобы подкупитькакого-нибудь негодяя. В уединении своей комнаты, выздоравливая от ран, Колхаунобдумывал план убийства мустангера. Он не собирался этого делать сам, потому что боялся новойвстречи со столь грозным противником -- даже в том случае, еслибы ему удалось напасть на него врасплох. Поражение сделало его трусливым, и он хотел найтиисполнителя -- руку, которая нанесла бы удар за него. Где жеего искать? К несчастью, он знал или, быть может, ему только казалось,что он знал подходящего человека. Это был мексиканец, в товремя находившийся в поселке,-- такой же мустангер, как иМорис, но один их тех, от кого молодой ирландец держался встороне. Как правило, люди этой своеобразной профессии пользовалисьв Техасе дурной славой. Ремеслом мустангера обычно занималисьмексиканцы или метисы; однако нередко бывало, что этим деломувлекался француз или американец. Это были обычно подонкицивилизованного общества, нередко преступники, которыеволнениями опасной охоты, быть может, заглушали упреки совести. Когда мустангеры появлялись в поселках, они досаждалимирным жителям своими постоянными драками и дебошами.Повстречаться же с ними в пустынной прерии нередко было опаснодля жизни. В истории Техаса неоднократно упоминаются случаи,когда компания мустангеров превращалась на время в разбойничьюбанду; переодетые и загримированные индейцами, они частограбили путешественников. Кассий Колхаун вспомнил об одном из таких головорезов. Онвспомнил, что встречался с ним неоднократно в баре гостиницы,видел его и в тот вечер, когда дрался на дуэли. Этот мустангербыл одним из тех, кто нес его домой на носилках. Припомнилосьему также, с какой злобой говорил мексиканец о МорисеДжеральде. Потом Колхаун узнал, что мексиканец ненавидит Мориса почтитак же, как он сам. На нем и остановил свой выбор Колхаун. Он вызвалмексиканца к себе и после этого часто разговаривал с ним,запершись в своей комнате. У окружающих не возникло никаких подозрений. Впрочем,Колхаун об этом и не беспокоился. Его посетитель торговаллошадьми и рогатым скотом -- у них могли быть дела. Такоеобъяснение выглядело вполне естественным. Даже сам мексиканецвначале думал именно так, потому что при их первых встречахразговор носил почти исключительно деловой характер. Хитрыйюжанин не собирался выдавать свои намерения малознакомомучеловеку. И только после одной очень выгодной для мексиканцасделки, за бутылкой вина, Колхаун стал осторожно допытываться,как относится мексиканец к Морису-мустангеру. Беседа убедила отставного капитана, что на этого человекаон может положиться, что он окажет ему любую услугу, вплоть доубийства. Мексиканец не скрывал своей ненависти к молодомумустангеру. И, хотя он не сказал ничего определенного о причинеэтой ненависти. Кассий Колхаун по некоторым намекам понял, чтопричина у них одна и та же -- то, что уже издревле, со временТрои, вызывает ссоры между мужчинами: женщина! Прекрасной Еленой в данном случае оказалась одна черноокаясеньорита с берегов Рио-Гранде, которую Морис время от временинавещал. Она стала предпочитать общество мустангера-ирландцаобществу своего соотечественника. Мексиканец не назвал именидевушки, а Колхаун и не старался узнать его, но, слушаярассказ, втайне надеялся, что девица, которая отвергламексиканца, покорит сердце его соперника. Пока капитан выздоравливал, он несколько раз виделся счеловеком, которого хотел сделать орудием своей мести, и у нихбыла полная возможность обо всем договориться. Договорились ониили нет и каковы были их дьявольские намерения, осталосьизвестно только им одним. Окружающие лишь заметили, что КассийКолхаун и Мигуэль Диас, по прозванию Эль-Койот33, постояннобывают вместе, и все удивлялись этой странной дружбе.
Глава XXIV. НА АСОТЕЕ
На техасских плантациях нет бездельников. День начинаетсяс восходом солнца. Колокол, гонг или пастуший рожок, созываячерных невольников на работу, поднимает и рабовладельцев с ихудобных постелей. Так было в Каса-дель-Корво при старых хозяевах. Семьяамериканского плантатора не изменила этому обычаю -- правда, неиз желания следовать традиции, но по требованию самой природы.Ароматное утро солнечного Техаса, где царит почти непрерывнаявесна, жаль проводить в постели. Отдыхают в полдень, когда всев природе никнет под жгучими лучами солнца. На рассвете же все с новой радостью встречают восходящеесветило. Тропические птицы расправляют свои яркие крылья, цветы-- влажные от росы лепестки, как бы в ожидании жгучего поцелуяпервых солнечных лучей. Все живое снова славит солнце. Прекрасна, как птицы, порхающие в рощах Техаса, нежна, какцветы, расцветающие в его долинах, была девушка, котораяпоявилась на крыше дома Каса-дель-Корво. Сама Аврора, встающая со своего ложа, вряд ли выгляделасвежее, чем молодая креолка, когда она смотрела на розовуюзавесу, из-за которой медленно поднимался золотой диск солнца. Она стояла на восточной стороне асотеи; ее рука лежала накаменном парапете, еще влажном от ночной росы. Перед ее глазамибыл сад, расположенный в излучине реки, над ним откоспротивоположного берега, а еще дальше широко расстилаласьпрерия. Смотрела ли она на чудесный вид, которым нельзя было нелюбоваться? Нет. Она не замечала и восходящего солнца, хотя казалось, чтоона, словно язычница, молится ему. Слушала ли она мелодичное пение птиц, звенящее над садом ирощей? Нет, она ничего не слышала и ничего не замечала. Ее взглядбыл рассеян, и мысли ее были далеко. Казалось, ни ясное утро, ни пение птиц не радовали ее --тень печали лежала на прекрасном лице. Она была одна, никто не заметил ее грусти и не спросил,чем она вызвана. Невольно сорвавшийся шепот выдал ее тайну: -- Может быть, он тяжело ранен? Может быть, смертельно? О ком говорила она с таким волнением? О человеке, который лежал совсем близко внизу, в одной изкомнат асиенды,-- о своем кузене Кассии Колхауне? Вряд ли это было так. Еще накануне доктор сказал, чтобольной на пути к выздоровлению, что опасности для жизни большенет. И если бы кто-нибудь подслушал ее монолог, который онапродолжала тем же грустным голосом, то он убедился бы, что онаговорила о ком-то другом. -- Я не могу даже никого послать к нему. Я никому недоверяю. Где он теперь? Наверно, ему нужна помощь, участие...Если бы я могла послать ему хотя бы весточку так, чтобы никтоне знал! И куда пропал Зеб Стумп? Девушке почему-то казалось, что Зеб может появиться сминуты на минуту, и она стала смотреть на равнину, по тусторону реки, где вдоль берега тянулась дорога. Это былапроезжая дорога между фортом Индж и плантациями на нижнейЛеоне; она пересекала прерию на некотором расстоянии от реки иприближалась к ней только в одном месте -- там, где руслоделало резкий изгиб, врезаясь в крутой берег. В направлении кфорту дорога была видна на протяжении полумили, ее пересекалатропинка, которая вела через брод к асиенде. Вниз по реке,приблизительно на таком же расстоянии, саванна переходила взаросли, за которыми уже ничего не было видно. Молодая креолка смотрела в сторону форта Индж, откуда могприехать Зеб Стумп, но ни его и никого другого не было видно. Это не должно было бы огорчить ее. Ведь он не обещалприехать. Она смотрела в этом направлении чисто инстинктивно. Но что-то более сильное, чем инстинкт, заставило ее черезнекоторое время обернуться и устремить взгляд в противоположнуюсторону. Если она надеялась там кого-нибудь увидеть, то на этот разожидания не обманули ее. Из зарослей появился всадник. Креолкесначала показалось, что это мужчина в костюме, напоминающемарабский. Но потом она рассмотрела, что это женщина, котораясидит на лошади по-мужски. Лицо всадницы было почти все закрытопрозрачным шарфом. Но Луиза все же заметила красивый овалсмуглого лица, яркий румянец на щеках, блестящие, как звезды,глаза. Ни эксцентричная манера ездить верхом, ни шарф,ниспадавший с плеч всадницы, не помешали Луизе заметить, чтоона хорошо сложена. За незнакомкой, отставая от нее ярдов на пятнадцать, ехалчеловек на муле; по тому, что он держался на почтительномрасстоянии, а также по одежде всадника можно было догадаться,что это ее слуга. -- Кто эта женщина? -- прошептала Луиза Пойндекстер ибыстро поднесла к глазам лорнет, чтобы лучше разглядетьудивительную всадницу.-- Кто же она? -- повторила креолка свойвопрос более спокойным тоном, опустив лорнет и продолжаярассматривать всадницу невооруженным глазом.-- Мексиканка,конечно, а всадник на муле -- ее слуга. Какая-нибудь знатнаясеньора, наверно. Я думала, что они все переехали в Мексику...В руках у ее спутника корзинка. Интересно, что в ней такое? Изачем они едут в форт или в поселок? Уже третий раз на этойнеделе я вижу, как она проезжает мимо нас. Она живет, вероятно,где-нибудь на плантациях, расположенных ниже по реке. Что заэксцентричная манера ездить верхом! Я слыхала, что это принятоу мексиканок. Что, если бы и я стала так ездить? Несомненно,так удобнее. Но в Штатах сочли бы такую езду неженственной.Воображаю, как возмутились бы наши пуританские мамаши!Ха-ха-ха! Можно представить себе их ужас!.. Но смех сразу оборвался. Выражение лица креолки мгновенноизменилось, словно кочующая тучка заволокла диск солнца. Но этоне была грусть, которая перед этим омрачала лицо девушки, хотя,судя по внезапно побледневшим щекам, ею овладело не менеесерьезное чувство. Причину этой перемены можно было бы связать только сдвижениями задрапированной шарфом всадницы на том берегу реки.Из лесных зарослей выскочила вилорогая антилопа. Не успела онасделать первый прыжок, выскочив из-за лошади, как та галопомпомчалась вдогонку за испуганным животным. Наездница, сорвав слица вуаль, сделала в воздухе несколько кругообразных движенийправой рукой. -- Что она делает? -- прошептала девушка на асотее. -- А!Да ведь это лассо! Сеньора не замедлила показать, с каким совершенством онавладеет этим национальным оружием; она ловко набросила лассо нашею антилопы и затянула петлю. Оглушенное животное упало. Быстро подъехавший слуга соскочил со своего мула и,наклонившись над вытянувшимся вилорогом, ударом ножа закололего, затем, взвалив тушу на спину мула, он снова вскочил вседло и поехал за всадницей. А сеньора уже успела свернутьлассо и, опустив на лицо шарф, продолжала путь как ни в чем небывало. Тень набежала на лицо креолки в тот момент, когда петлялассо взвилась в воздух. Эта тень была вызвана не удивлением,нет,-- совсем иным чувством, мыслью гораздо более неприятной. И, хотя рука с лорнетом заслоняла лицо Луизы, все же можнобыло заметить, что оно оставалось печальным, пока всадники нескрылись из виду, и даже после того, как они исчезли средиакаций. "Неужели же, неужели это она? Моих лет, сказал он, ростомнемного ниже меня. Все это вполне подходит, насколько я могусудить на таком расстоянии. Живет на Рио-Гранде, время отвремени гостит на Леоне у родственников. Кто же это? И почему яне спросила у него, как ее зовут? Неужели же, неужели это она?"
Воспользуйтесь поиском по сайту:
