 |
Блокадное письмо. Память не умрёт. Размышления блокадницы. Песня незнакомой девочке. Вдогонку уплывающей по Неве льдине
|
|
|
|
Блокадное письмо
Милый папочка, будешь ты рад
Знать о том, что дочурка, — живая,
И не сдался врагу Ленинград,
Вновь земля опьянела от мая.
В ленинградском блокадном кольце
Я от смерти бегу, как умею.
Нет, не думаю я о конце.
Я не сдамся фашистскому змею.
Вновь весна. Посветлел небосвод.
Я доела последние крошки.
Так от голода сводит живот…
В нём скребутся голодные кошки.
Справедливости здесь не ищи.
Я слежу за травинкой растущей.
Подрастёт, — из неё будут щи.
Жаль, сварить не удастся погуще.
От блокады спаси Ленинград.
Обещаю дожить я до встречи.
Будет лучшей тебе из наград —
Дочь обнять за худющие плечи.
Э. Данилов
Память не умрёт
Была война, была блокада,
И был мой город Ленинград.
И дирижаблей эстакада,
Глаза измученных ребят.
Мне память не даёт забыться,
Как будто я читаю вновь и вновь
Той чёрной книги страшные страницы,
Что заставляют стынуть в жилах кровь.
Жутко было выбраться из дома.
Всё смешалось — бомбы, ночи, дни.
Детям из блокадного детдома
Ёлочку лесную принесли.
В тесном помещении подвала
В самый трудный и голодный год
Ребятишкам ёлку наряжали
И водили с ними хоровод.
Был и дед Мороз на ёлке этой,
И подарки были для ребят.
Мои руки от бинтов согреты.
Дед Мороз был раненый солдат.
Через годы память сохранила
Горькое видение моё:
У мешка с подарками дымилось
Только что стрелявшее ружьё.
За порогом бомбы, грохот дикий,
И от взрывов воздух задрожал.
Дед Мороз поднял меня на руки
И к своей груди легко прижал.
Ужас, слёзы, ёлка закружилась,
Боль сковала голову кольцом.
Надо мною ласково склонилось
|
|
|
Доброе солдатское лицо.
Может быть, ты жив ещё сегодня
Дед Мороз мой — раненый солдат.
Шлю тебе сердечное признанье
От блокадных выросших ребят.
Жизнь сложилась или не сложилась,
Время всё равно идёт вперёд.
Знай, солдат, та ёлка не забылась.
Я жива. А память не умрёт.
Т. Дрожжина
Размышления блокадницы
Я давно в Челябинске живу,
Только часто снится мне блокада:
Нас, детей, везут из Ленинграда,
Рвутся бомбы, страшно… Я реву!
Просыпаюсь. Мокрое лицо…
Ведь тогда мы чудом уцелели.
Нас уральцы встретили, согрели,
Мне, я помню, дали пальтецо.
Понимаю с возрастом теперь:
И в тылу досыта не едали,
А вот нам, сиротам, помогали,
Сами знали горести потерь.
Я давно в Челябинске живу,
Только часто снится мне блокада.
Ранним детством я — из Ленинграда,
Но нашла уральскую судьбу.
З. Дуванова
Песня незнакомой девочке
О. Ф. Берггольц
Я нес ее в госпиталь. Пела
Сирена в потемках отбой,
И зарево после обстрела
Горело над черной Невой.
Была она, словно пушинка,
Безвольна, легка и слаба.
Сползла на затылок косынка
С прозрачного детского лба.
И мука бесцветные губы
Смертельным огнем запекла.
Сквозь белые сжатые зубы
Багровая струйка текла.
И капала тонко и мелко
На кафель капелью огня.
В приемном покое сиделка
Взяла эту жизнь у меня.
И жизнь приоткрыла ресницы,
Сверкнула подобно лучу,
Сказала мне голосом птицы:
— А я умирать не хочу…
И слабенький голос заполнил
Мое существо, как обвал.
Я памятью сердца запомнил
Лица воскового овал.
Жизнь хлещет метелью. И с краю
Летят верстовые столбы.
И я никогда не узнаю
Блокадной девчонки судьбы.
Осталась в живых она, нет ли?
Не видно в тумане лица.
Дороги запутаны. Петли
На петли легли без конца.
Но дело не в этом, не в этом.
|
|
|
Я с новой заботой лечу.
И слышу откуда-то, где-то:
— А я умирать не хочу…
и мне не уйти, не забыться.
Не сбросить тревоги кольцо.
Мне видится четко на лицах
Ее восковое лицо.
Как будто бы в дымке рассвета,
В неведомых мне округах,
Тревожная наша планета
Лежит у меня на руках.
И сердце пульсирует мелко,
Дрожит под моею рукой.
Я сам ее врач, и сиделка,
И тихий приемный покой.
И мне начинать перевязку,
Всю ночь в изголовье сидеть,
Рассказывать старую сказку,
С январской метелью седеть.
Глядеть на созвездья иные
Глазами земными в века.
И слушать всю ночь позывные
Бессмертного сердца. Пока,
Пока она глаз не покажет,
И не улыбнется в тени,
И мне благодарно не скажет:
— Довольно. Иди отдохни.
М. Дудин
Вдогонку уплывающей по Неве льдине
Был год сорок второй,
Меня шатало
От голода,
От горя,
От тоски.
Но шла весна —
Ей было горя мало
До этих бед.
Разбитый на куски,
Как рафинад сырой и ноздреватый,
Под голубой Литейного пролет,
Размеренно раскачивая латы,
Шел по Неве с Дороги жизни лед.
И где-то там
Невы посередине,
Я увидал с Литейного моста
На медленно качающейся льдине —
Отчетливо
Подобие креста.
А льдинка подплывала,
За быками
Перед мостом замедлила разбег.
Крестообразно,
В стороны руками,
Был в эту льдину впаян человек.
Нет, не солдат убитый под Дубровкой
На окаянном «Невском пятачке»,
А мальчик,
По-мальчишески неловкий,
В ремесленном кургузом пиджачке.
Как он погиб на Ладоге,
Не знаю.
Был пулей сбит или замерз в метель.
... По всем морям,
Подтаявшая с краю,
Плывет его хрустальная постель.
Плывет под блеском всех ночных созвездий,
Как в колыбели,
На седой волне.
Я видел мир,
Я полземли изъездил,
И время душу раскрывало мне.
Смеялись дети в Лондоне.
Плясали
В Антафагасте школьники.
А он
Все плыл и плыл в неведомые дали,
Как тихий стон
Сквозь материнский сон.
Землятресенья встряхивали суши.
Вулканы притормаживали пыл.
Ревели бомбы.
И немели души.
А он в хрустальной колыбели плыл.
Моей душе покоя больше нету.
Всегда,
Везде,
Во сне и наяву,
Пока я жив,
|
|
|
Я с ним плыву по свету,
Сквозь память человечеству плыву.
М. Дудин
|
|
|
