ЗАСЕДАНИЕ 6 ИЮНЯ (вечернее) 1 страница

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЧХЕИДЗЕ. Товарищи, прошу занять места. Товарищи, завтра, в 9 часов утра, приглашаются все члены фронтовой группы на общее собрание, в котором будет присутствовать военный министр Керенский, по вопросу о действующей армии, комната № 58, фронтовая группа. Заседание будет закрытое[н].

КРЫЛЕНКО. Товарищи, вы слышали здесь выступление министров-социалистов, министров представителей, посланных туда Советом Р. и С. Д. в качестве участников смешанного коалиционного министерства. И здесь выступавшие ораторы от фракции большевиков говорили, что тот компромисс, на который они принуждены там пойти, прежде всего сказывается здесь в том, что, выступая здесь, они должны защищать министров не-социалистов. Этот вопрос и такое положение сплошь и всюду происходит там, где существуют организации, которые имеют хоть каплю власти, хотя некоторую возможность влиять на жизнь страны, хотя некоторую возможность осуществлять и регулировать ее течение.

Нам, представителям с мест, нам, которые приходят сюда с тем, чтобы найти руководящую, регулирующую нить общего положения вещей, которые приходят сюда за тем, чтобы услышать, как и чем будут врачеваться те раны, те недостатки, которые мы на местах так остро чувствуем, —-здесь мы на эти вопросы ответа не встречаем.

Военный министр здесь нам говорил обо всем: он обучал нас принципам марксизма, читал лекцию по истории французской революции, но о положении дел, что сделано им по исполнению возложенной на него задачи — организации демократической армии, о том, как идет демократизация армии, в чем она выражается, в чем ее недостатки и в чем достоинства им созданной организации, — об этом не было сказано ни слова.

Я позволю себе сказать, что сделано по этому вопросу в армии — по вопросу организации и демократизации революционной вооруженной армии, вооруженного народа. За месяц, когда военный министр, гражданин Керенский, стоит у власти военного министерства, 2) в этом отношении не сделано абсолютно ничего. (Голоса: «Неправда, это ложь! ») Товарищи, позвольте фактически обосновать, а потом вы будете спорить и возражать. Я буду рад, когда военный министр здесь, перед правомочным собранием революционной демократии, ответит и опровергнет мои слова. У нас были в первые дни революции попытки самочинных организаций снизу, организаций, которые строили сами полки, отдельные команды. Затем нам был дан Алексеевский приказ с четырехстепенными выборами, с куриальной системой, с крайне ограниченным влиянием. По этому приказу были введены некоторые организации.

*) Заседание 6 июня печатается по тексту д. № 7; речь Старостина с собственноручными поправками. Речь Церетели с собственноручными поправками печатается по тексту д. № 65. —3) В подлиннике: «министра».

 

Затем был приказ Гучкова, более расширяющий демократическую базу этих организаций [78]. В день моего отъезда из армии перед нами, армейскими организациями, был поставлен вопрос: что же, есть у нас какие-либо организации или нет? Есть ли у нас однообразный принцип построения демократической армии? Нет, такого принципа нет.

У нас есть в отдельных армиях самочинная организация на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Затем организации, построенные по Алексеевскому принципу, в-третьих, по Гучкову, а в-четвертых, приказ Керенского, — приказ приостановить реорганизацию [7в]. Когда же мы спросили: что же делать? —получили телеграмму: «Предоставьте этот вопрос на усмотрение командующего армией». Когда же мы обратились к командующему армией, он сказал: прекрасно, делайте, что хотите. Вот положение, которое существует до сих пор. Однообразия демократической организации армии, однообразия всего фронта, для всего революционного вооруженного народа, до сих пор нет. Но одновременно существуют самочинные революционные организации.

Возьмем другую область — область суда. После того как пала дисциплина, после того, как офицеры и командиры полков представляли из себя царя и бога для солдат в полку, что было здесь сделано? Здесь есть приказ о введении дисциплинарных судов, не товарищеских по существу, а только по названию, и там, на основании положения Поливановского комитета [77], председателем этого суда обязательно должен быть выбран офицер, которого стрелки и солдаты должны выбирать из своей роты, где часто бывает один только офицер, и таким образом ротный командир является председателем товарищеского суда. Ответ стрелков и солдат, вооруженных граждан, в массе частей, в массе полков, —мне лично приходилось бывать при целом ряде конфликтов, — таков, что они категорически отказывались выбирать в эти дисциплинарные суды, и у нас в этом отношении до сих пор ничего не сделано и ничего нет. (Голос: «У нас есть». ) Может быть, у вас в армии и есть, но я отвечаю, что у нас есть только приказ Керенского вводить незамедлительно эти дисциплинарные суды под обязательным председательством офицеров, и есть целый ряд полков, в которых солдаты отказались признать их, как не отвечающих элементарным требованиям демократии.

Пойдем дальше. Дальше вопрос снабжения, интересующий нас в первую голову, — вопрос, по которому мы должны также входить в целый ряд совещаний и комиссий. Мне пришлось в целом ряде комиссий выезжать на конфликты, и были случаи, когда из 900 солдат оказывалось 700, которых я лично осматривал, бессаножными, так что из 200 в роте выходят 55 номеров, а остальные выходить не могут. Я тогда написал командиру корпуса, и он дал приказ выписать 700 пар сапог. Я поехал к корпусному интенданту, и через два дня им было выдано 72 пары. Когда я опять пошел к командиру корпуса по этому поводу, он сказал: пойдите к генералу Андро, а генерал Андро созвал полковую комиссию и говорил одно: я действовал в данном случае но уполномочию существующей власти и -я так считал единственно возможным этот вопрос разрешить.

Мы имели факты более ужасные. Мы имеем факт такой организации, как хлебармия, где 40. 000 пуд. хлеба гниет, потому что они запроданы определенным образом, чтобы обеспечить более определенную цену при поставке в армию представителям помещичьего класса. Мне приходилось быть на крестьянских беспорядках, где каждый солдатский комитет хотел помочь крестьянам разрешить эти вопросы. И там тоже крестьяне отвечали: хлеба для армии мы дадим сколько угодно, но нынешней организации хлебармии, при нынешней постановке дела, не дадим, потому что мы ей не верим.

Все это, я бы сказал, можно поправить, но чего нельзя поправить, — это основной линии поведения военного министра, это политики компромиссов по отношению к командному составу. Вот вам факт. Генерал Гурко, как известно, за свое противодействие формуле «мир без аннексий и контрибуций» перемещен на должность начальника дивизии [те]. Солдаты знают, что он переведен Керенским, солдаты ему не верят, и за этим начальником дивизии в бой не пойдут. Мы знаем, что военный министр Керенский, приехав на фронт, прогнал через строй, перед всем полком, и выгнал в резерв чинов одного старого полковника, основателя республиканского союза офицеров в этом полку, за то, что он не исполнил раньше приказа начальника дивизии, и тот же военный министр Керенский, когда у нас в полку были арестованы мною пять офицеров по требованию полка за то, что пели «боже, царя храни» перепившись, и когда потом они были отправлены нашим армейским комитетом для расследования, они были тоже отчислены в резерв чинов. Солдаты послали меня спросить здесь: что же, всякий черносотенный офицер, чтобы уйти из армии в резерв чинов, как эти господа, которые гуляют в Финляндии, куда они были посланы в авиационную школу, чтобы уйти с поля битвы и получать порционные и всякие другие жалования, -—что же, для этого достаточно пропеть «боже царя храни»—и все? (Рукоплескания. ) Почему же можно, разжаловав генерала Гурко, поставить его начальником дивизии, а почему нельзя поставить его младшим офицером у нас в полку, чтобы мы за ним смотрели, чтобы мы видели, что такие офицеры делают? (Рукоплескания. )

Этого мало. А жандармские офицеры? Где эти полковники, которым теперь вручают роты, назначают в отдельных местах на должности командующих полками? Что же, солдаты за ними пойдут? Солдаты по-своему ответят. И этот ответ будет в первом сражении: пуля в спину. (Голоса: «Правильно». Аплодисменты. ) Я боюсь этого, но такой ответ будет.

Возьмем дальше. Вот другой пример. Вы все читали в «Известиях Совета Р. и С. Д. » о том, что в одном из полков было арестовано 74 человека евреев р9]. Это было в нашей армии. И те пять офицеров черносотенцев, которые вели пропаганду и произвели этот арест, где они? Они отчислены в резерв чинов. Когда я говорил с министром Керенским, министр ответил: я не могу ничего сделать, максимум — могу послать в обоз. Значит, они будут в обозе, не будут там работать, а будут получать полевые и порционные деньги. Значит, обоз будет служить средством борьбы против такого способа действия.

А наши генералы, весь наш генералитет, который определенно и ясно говорит: вот Керенский помог нам, он вдохнул энергию, теперь мы пойдем, теперь мы двинемся вперед, теперь мы разобьем немцев, но согласитесь же, говорят они, — и это они говорят мне, — согласитесь, какой мир может быть без аннексий и контрибуций? И аннексии и контрибуции нужны. И они говорят об этом и говорят, что они надеются на движение вперед для таких определенных целей при помощи министра Керенского. Вот как говорят генералы. Вот как, прикрываясь стратегической обстановкой, ставят все они вопрос о войне.

А товарищ министр Керенский? Когда мы, армейская делегация, пришли к нему и заявили, что хотим говорить по существу вопроса, он сказал, что у него нет времени, переговорите с моим товарищем и моим старым другом Н. Д. Соколовым. Два часа мы говорили в этой плоскости, в плоскости практической организации работы, но ничего из этого не вынесли. Вернувшись в армию, я должен дать отчет об этом Съезде. Но где я соберу армейский Съезд? Теперь ведь его собрать нельзя! Объединенной организации нет, а самочинной организации не создашь. Теперь совершенно определенно говорят, что время такое, когда никаких Съездов созывать нельзя, а нужно только итти, итти и двигаться вперед. Вот какое положение в армии.

Я говорю, что армия, преклоняясь перед революционным энтузиазмом Керенского, авансом дала ему свое доверие, но на практике положение вещей такое, что это опять тот же компромисс. Бывали минуты, когда устраивали забастовку генералы, когда они говорили: или эти офицеры, или мы. А мы на это говорили: либо мы, либо эти генералы. Если производят теперь чистку генералов, то кто ее производит? Мы, армейские организации, ее производим. Мы нарушаем алексеевские приказы и тучковский устав, который предписывает нам поддерживать министр Керенский. Мы, представители революционных низов, снизу создаем революционную организацию. Сверху нам приказывают беспрекословно подчиняться. Но теперь, когда в армии нет доверия, когда, как здесь говорилось, армия говорит: мы пойдем наступать, когда нам прикажет не Брусилов, а сам Керенский, а пока нам приказывает Брусилов, мы не пойдем, — при таком положении может наступить момент, — я знаю такие части, — когда будет [итти] отдельный батальон на батальон, отдельная рота на роту, полк на полк, когда будут такие столкновения, против которых будут изданы распоряжения: подстрекателей и зачинщиков под суд, а полки раскассировать. Вот при таком положении, когда все это будет и уже есть, возможно, что доверие, авансом данное Керенскому, заколеблется в низах, заколеблется в низах солдатских масс, и недалек момент, когда оно, может быть, совсем иссякнет.

Вот по этому вопросу я хочу, чтобы военный министр пришел сюда и сказал, что сделано им за этот месяц в этой плоскости. Я хочу, чтобы он дал нам здесь ответ. Нам не нужно поучений о марксизме и всеобщей истории французской революции, нам нужно знать, что сделано за этот месяц. А за этот месяц мы не имеем ничего. (Аплодисменты. )

САКО. Товарищи, я не собирался возражать кому-нибудь, я совершенно добросовестно выставлю несколько положений, чтобы осветить тот вопрос, который был поставлен в порядке дня, именно: что такое революционная демократия и правительственная власть, так как этого самого понятия не анализировали. С одной стороны, левые все время подходили к этому вопросу так, что существующее правительство — это есть власть, это есть сила. С другой стороны, к этому вопросу подходили так, что тяжелы были условия, так как все отказывались от власти, а мы, ответственная демократия, мы взяли это на себя. А как в дальнейшем выйдет, что будет потом, вот об этом до сих пор не говорили, за исключением тов. Луначарского, который предлагал организовать демократию и этой организованной снизу демократии объявить себя в скором будущем единственной властью.

Я именно собирался говорить в этой плоскости, но сейчас выступление товарища военного, тов. Крыленко, заставляет меня внести некоторые разъяснения по этому поводу уже не в военной области, —туда я не смею заглядывать, — а привести маленький пример из моей жизни, жизни человека, который в маленьком месте маленькое дело делал. Но вот и в этом маленьком деле я нес известную ответственность, и в результате мне говорили, что за три месяца работы я также для рабочих ничего не сделал, хотя я спал всего только [по] четыре часа.

Мои товарищи из Баку присутствуют здесь, и они могут засвидетельствовать, что хотя я не военный министр, а только маленький работник там на месте, преданный делу и работающий, как велит мой долг, мои товарищи рабочие не раз говорили мне: что вы делаете? Что вы сделали до сих пор? Вы прислужники капитала. Мои товарищи здесь сидят, и они знают, что такие голоса действительно раздаются; но сознательные товарищи всегда в собраниях говорят, что таких речей не надо, потому что в один месяц или в три месяца, в то время, когда безбрежный океан пришел в такое волнение, когда брызги его грозят затопить стоящих недалеко •от этого океана, в это время они говорят: таких речей, таких слов не нужно пускать в оборот. И это называется демагогией. (Бурные аплодисменты. )

Если мы в Баку, где революционный про летариат давно зарекомендовал себя, если мы в Баку, имея во главе выдающегося большевика [80] в конце трех месяцев работы заслужили от товарищей наименование прислужников капитала, если нас оскорбляли в некоторых местах, если через три месяца работы нас спрашивали: а что же вы сделали, то что же мог сделать тов. Керенский после того, когда ваша армия, которая несла на себе крест и все надругательства самодержавия, которая была дезорганизована, после того, когда наша армия сознательно подставлялась под немецкий расстрел, — после всего этого что мог, товарищи, сделать министр Керенский в один месяц? Товарищи, он не чародей. Разве одним словом он мог все сделать, все восстановить, все организовать? Нет, он не мог этого сделать. Вы критикуйте честно, и за это мы будем благодарить вас. Так должны вы делать, но вы не должны говорить, что он только ухудшил положение.

Дальше, простите, товарищи, еще один вопрос о критике и вопрос о некоторой этической дисциплине. Завтра предполагается ваше собственное собрание по чисто военным вопросам, и товарищ военный мог бы поднимать все эти вопросы [там], а не так, как он сделал сейчас. (Аплодисменты. ) А он здесь все высказал, и, по совести говоря, его речь произвела на меня не впечатление того, что он хотел указать, какие ошибки были сделаны, а впечатление дискредитировать того, кто является цементом организации. Этосовершенно недопустимо. (Бурные аплодисменты. )

Простите за невольное отклонение, — я возвращаюсь к теме и использую то время, которое остается. Что такое революционная демократия? Из отдельных разъяснений вытекало, что это есть революционный пролетариат, и революционное воинство-солдаты, и революционное крестьянство, при чем, к моему удивлению, мне, социал-революцпонеру из маленького буржуазного города, пришлось со стороны тов. Ленина услышать, что крестьянство левее нас. Ни один социал-революционер не может так говорить. Социал-революционеры говорят: триединая революционная сила, но организует революционный пролетариат. Тов. Ленин в своей полемике зашел так далеко, что крестьянскую массу объявил революционной и стоящей левее нас. Это является доводом от противного и неправильным доказательством. Если тов. Ленин так хорошо оценил крестьян, так понял их положение, что они стоят левее нас, то за ними нужно итти.

Тов. Ленин должен был помнить одну вековую пословицу крестьянства: выше ушей не перепрыгнешь, — это нужно помнить. Если это будете помнить, вы не скажете, что социалистическое министерство при буржуазном строе будет проводить политику диктатуры пролетариата при буржуазном строе, — это без предпосылки экономической, именно данном строе, именно ту диктатуру, которую проектировал великий учитель, и мой учитель, Маркс; он разумел эту диктатуру, диктатуру революционного организованного пролетариата, при известной экономической предпосылке, как экспроприацию. Это была диктатура силы организованной, это было меньшинство при известных условиях. Тов. Ленин, — да простят меня, старого революционера, может быта, это дерзко, — но он рекомендует установить диктатуру, но уже не пролетариата, не революционной демократии, а это будет-диктатура безумия, потому что это поведет нас в пучину и в бездну. (Бурные аплодисменты. ) И вот почему: здесь есть товарищи большевики, они могут это подтвердить, что такая власть, о которой говорят, не есть то, что мы желаем осуществить, а то, что мы можем осуществить в объективных условиях момента. В Баку есть организация, так называемый Исполнительный Комитет общественных организаций. Собирается там цвет местной буржуазии, мелкой буржуазии, в известном соотношении, — их 10 человек, нас 11. Бывают моменты, когда от нас является только один человек, и когда наш один товарищ является туда и хотя соотношение сил ничтожно, но они смотрят мне в глаза, — я не страшен, а им важна, та сила, которая стоит за мною, — и большинство вопросов не решают, а говорят: как вы думаете?

Когда в моих руках не было власти, я был счастлив, я был работником и все время говорил: «безумству храбрых поем мы славу», шел вперед, говорил: «громите самодержавие», потому что в борьбе обретешь ты право свое, но когда мы это право приобрели, то оно накладывает на нас и известные обязанности: выше ушей не перепрыгнешь. Ни один парламент, созданный сверху без низов, без того, чтобы иметь опору в действительности, серьезную-опору, имея ряд ступеней для того, чтобы можно было отступить с тем,, чтобы дальше наступать, — при отсутствии таких организаций ни один, парламент не может существовать.

Эти организации только проектируются. Совет Р. Д. в Баку выбран не на демократических началах, не потому, чтобы мы этого не желали, а потому, что до сих пор было мало опыта, не могли сорганизоваться как следует. Вот нужны организации, все эти Советы и Областные Съезды, нужно создание Всероссийского Совета триединой силы: революционного-крестьянства, революционного воинства и революционного пролетариат,, и, на ряду с этим, нужно создать орган государственного самоуправления и местного самоуправления и органы государственного управления. Когда это все будет создано, тогда в процессе создания, поступательных шагов вперед мы осуществим то, на что толкает революционная воля народа. Социализм не сразу явится, а в процессе борьбы, в процессе организации будет единая воля. И вот мы к чему стремимся, и, может быть-к следующему Съезду, который будет представлять эту триединую сильноорганизованную волю, — к следующему Съезду мы конкретно поставим вопрос: можем ли мы взять власть в свои руки... Мы — партия сегодняшнего-дня, а вы говорите, — партия завтрашнего дня, страна же сегодня требует-от нас ответа. Мы настолько сильны, что и завтра дадим ответ, и этот ответ не будет похож на ваш ответ (аплодисменты), потому что мы, материальная животворящая сила, несем ответственность свою перед народом и мы можем производить только организационную работу, а не организационные эксперименты над людьми и отдельными группами.

Мы вам предложим не это, а организационную революционную работу по части создания революционной демократии и организованного давления для осуществления воли этой революционной демократии в правительстве, власть которого должна быть юридически едина, но фактически должна отражать нашу волю, поскольку это позволяют объективные условия, именно то, что говорит Маркс. Вот в этом смысле мы сильны, но эту силу не нужно преувеличивать, — выше ушей не перепрыгнешь, это ясно.

СОКОЛОВСКИЙ. Товарищи, я принадлежу к той незначительной группе меньшевиков-интернационалистов, которые считали и считают, что вступление представителей Советов Р. и С. Д., особенно представителей социал-демократии во Временное Революционное Правительство было большой политической ошибкой[81]. (Аплодисменты меньшевиков. )

Мы остаемся, товарищи, на той же точке зрения, и то, что произошло с того момента, когда было избрано это коалиционное министерство, только подтверждает, что наша позиция была верная. Мы, товарищи, не задаемся такими широкими целями, как наши ближайшие товарищи слева: мы не говорим, что теперь настало время, чтобы вводить половину социализма или четверть социализма, но, как шаг в направлении социализма, мы говорим, что у нас происходит революция буржуазно-демократическая, и этому Временному Правительству мы отводим чрезвычайно скромную роль, — оно должно довести страну до Учредительного Собрания. И поскольку мы убеждены, поскольку мы уверены в 99% из 100%, что это Учредительное Собрание, если события будут развиваться так, как развивались до сих пор, будет крестьянским, то мы говорим, что там должны быть представители крестьянства, но мы считаем, что это не пролетариат, что представители подлинных интересов крестьянства не могут быть представителями другого класса — социал-демократами.

Нам немножко странно слышать от многоуважаемого товарища и учителя Дана, который 12 лет тому назад исписал целые брошюры и книги на ту тему, что социал-демократия, которая стоит на классовой точке зрения пролетариата и на той почве остается, и что, поскольку она на классовой позиции будет оставаться, ей нечего будет делать во Временном революционном Правительстве, и тот же самый уважаемый тов. Дан говорит теперь другое. Мы не знаем, кто же истинный, действительный марксист: социал-демократ-меньшевик Дан, тот, который был в 1904 г., или тот, который теперь явился в 1917 г.? [82] И вот, товарищи, нам кажется, что некоторые из происшедших недавно событий, как будто гениально предвосхищенные нашим тов. Даном, говорят нам о том, как не может вести себя представитель пролетариата, стоя на точке зрения пролетариата, в каком бы то ни было революционном Временном Правительстве. И вот те шаги, которые произвел уважаемый наш тов. Скобелев, подтверждают, что тов. Дан был прав. Вспомните, товарищи, что наш товарищ заявил на одном из собраний Совета о 100% прибылей [83]. Из этого последовало то, что на биржах парижской, лондонской и американской была паника, и курс рубля пал. Мы, товарищи, спрашиваем: что же, этим шагом товарищи с. -д. усилили революцию или ослабили, подорвали финансы государства и подорвали революцию в этом отношении или усилили? И мы говорим, что шаг этот ослабил революцию, что прав был тов. Дан тогда, когда говорил, что участие с. -д. во Временном Правительстве может привести к нежелательным и вредным экспериментам.

Точно также и от других наших товарищей социалистов мы слышали подобные объяснения. Мы слышали объяснения по национальному вопросу министра земледелия Чернова, и, товарищи, я немножко не разобрался в той теории национального самоопределения, которую нам предлагал тов. Чернов. И я не вынес себе представления о том, как же думает и чем же думает бороться тов. Чернов с теми сепаратистскими теориями, которые проявляются на некоторых наших окраинах, в частности на Украине. Если тов. Чернов доказывает, что мы не можем допустить, чтобы решался вопрос сепаратно, что это только будет ослаблять силы революции, то с этим мы вполне согласны. Но если он говорит, что Временное Правительство не имеет права санкционировать право нации на полное самоопределение и даже, в случае необходимости, на отделение, то для нас непонятен, например, вопрос о свободной Польше.

Я, товарищи, вам говорил, что Временное Правительство прежнего состава, не наше, а чисто буржуазное, декретировало полную свободу и независимость Польши. Что же из этого получилось? Получилось отделение или нет? Вы видели съезд польских военных организаций [84] и вы, может быть, слыхали там-другое: что рабочие и польская демократия борются против создания отдельной польской армии и борются с большим успехом. Я вас, товарищи, спрашиваю: почему так успешно идет борьба польских рабочих против образования отдельной польской армии? Я говорю: только потому, что эти польские рабочие имеют акт Временного Правительства о полной свободе и независимости Польши [83].

Таким образом, мы думаем, что только таким образом может решаться всякий другой вопрос, вопрос о самоопределении нации. Мы, как интернационалисты, являемся страшными противниками разделения, отделения и т. д.; мы стоим на точке зрения, что не только во время революции, но и после революции всякое деление для пролетариата и для экономического и политического развития страны и всего населения страны вредно, но, мы знаем, чтобы иметь возможность бороться с этим явлением, нужно предоставить каждой нации, — а нация это не одно целое: там борьба классов, из которых одним выгодно отделение, а другим невыгодно, и для того чтобы отделения не было, для того чтобы демократия могла на что-нибудь опереться в своей борьбе с сепаратистскими тенденциями мелкой и крупной буржуазии, —для этого она должна быть уверена, что та нация, которая имеет силу, не будет ее давить. И в этом отношении для нас вопрос ясен. И если так, как ставит вопрос о самоопределении нации тов. Чернов, довольно туманно и неясно, то чем же мы будем бороться в случае желания отделения? Вам говорят, что отделение Украины, это—вопрос дутый, потому что там нет тех глубинных течений, которые бы оторвали Украину от России, там только пена мелкобуржуазная и шовинистическая, которая старается использовать момент, но для того, чтобы эта пена разошлась сама собою, не нужно декретировать какими-либо насильственными присоединениями и не предоставлять права на полное свободное самоопределение даже в процессе, даже в момент революции, потому что если таким образом обрабатывать нацию, как обрабатывается приказами, запрещающими съезды и т. д., то, товарищи, может получиться совершенно обратное, и как раз после такой обработки, после такой подготовки права нации на самоопределение, может быть, придется уже посылать не бумажную резолюцию, а нечто более существенное.

Я кончаю свое время.

Мы считаем, что точно так же участие тов. Керенского с этим его законом, как распоряжение о том, чтобы вместе с Временным Правительством лишить избирательных прав этих злосчастных дезертиров, о которых здесь говорили, тоже подрывает силы революции, тоже разбивает силы революции, потому что, если тов. Керенский, этот признанный вождь революции, это краса и гордость русской революции, это наиболее популярное лицо не только в России, но и в Западной Европе, — если он после этого указа косвенным образом получает недоверие своей родной партии, как это было на съезде с. -р., которые выставляли кандидатуру... (голос с места: «Неправда») так напечатано в газетах, — кандидатуру его в Центральный Комитет [86], то мы говорим: этим актом не усиливается, а ослабляется демократия. Но мы считаем, что центр вопроса не здесь, а во всей международной политике, и в этом отношении мы считаем, что всем своим весом, всем своим авторитетом это Временное коалиционное Правительство с участием социалиста делает все то, что не могут делать настоящие демократы, — оно делает, потому что оно связано этим договором с буржуазией. И поэтому, товарищи, мы считаем глубоко ошибочным и неверным тот шаг, который сделан Временным Правительством, опираясь на авторитет тов. Церетели, что оно удалило из России тов. Гримма, потому что если кому-нибудь бросают такое тяжелое обвинение, то либо берут на себя обязанность доказать, кто же в конце концов этот тов. Гримм, —Иуда-предатель или наш товарищ, может он пользоваться доверием или не может пользоваться доверием, тут никаких оттенков не может быть, тут не может быть доверия с тенью, как это [есть] в вынесенной резолюции Временного Правительства, на которой стоит тов, Церетели. И мы говорим, что тот, кто бросает такое доверие с тенью и его не доказывает, тот берет на себя тяжелую ответственность, — вся тяжесть поворачивается против того, кто бросает такое обвинение. (Аплодисменты. )

ЗАХВАТАЕВ. Товарищи, все согласны с тем, что самой насущной задачей в настоящий момент для нас является скорейшее заключение мира в международном масштабе, но очевидно, что для достижения этой задачи должны прежде всего [быть] созданы те объективные условия, те силы, опираясь на которые, можно было бы притти к этой цели. Несомненно, что армия, и прежде всего действующая армия, является одним из главных факторов, одним из главных объективных условий для скорейшего достижения мира. Все также согласны с тем, в том числе и наши товарищи слева — большевики, что армия должна быть организованной, что она должна быть цельной, но как к этому притти, как ее сделать организованной и цельной, и для какой цели должна существовать эта организованная армия, — с этого момента — наше расхождение, и, в сущности говоря, в этом заключается весь вопрос.

Какие условия могут способствовать созданию сильной единой армии? Политика военного министра в данном случае играет, конечно, первостепенную роль. Какова же эта политика при данном министре — товарище Керенском? Тов. Крыленко, задавая вопрос, что сделал тов. Керенский за месяц его пребывания на министерском посту, отвечает, что он не сделал ничего. Я думаю, что вопрос нужно задать совершенно иначе; нужно задать вопрос таким образом: что можно сделать при министре Керенском, что могут сделать те сознательные элементы страны и армии, которые стремятся к созданию цельной организованной единой армии?

⇐ Предыдущая16171819202122232425Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: