«Простое» или «нестилевое» слово 

«Простое» или «нестилевое» слово 

Впервые понятие «простого» или «нестилевого» слова в поэзии описано в книге Л. Я. Гинзбург «О лирике». «Поэтическим» слово может осмысляться в силу принадлежности к традиции поэтической речи, а также оно становится таковым в контексте, когда наполняется определенным смыслом. Для поэтического стиля характерны, как уже отмечалось, и «готовые», и «открытые» поэтические образы. То есть, слово, принадлежащее поэтической речи, является «стилевым» для нее. Пока поэзия развивалась в рамках традиции, этот вопрос, в принципе, не ставился в науке о литературе. Когда же литература вступила в неклассический период эпохи художественной модальности, в поэзию стали проникать слова из других стилей – научного, публицистического, и даже разговорно-просторечного (не говоря уже об обсценной лексике в современной поэзии). Такие слова, попав в окружение слов поэтической речи, тоже начинают выполнять роль поэтизмов, но их «чужеродность» для поэзии весьма ощутима. Такие словесные поэтические образы принято называть «простым» или «нестилевым» словом.

Прозаический словесный образ

Формирование художественной прозы в русской литературе приходится на постромантическую эпоху, реализм постепенно отказывается от риторических ограничений. Процесс этот был длительным, растянулся почти на столетие, а осознание специфики прозаического слова состоялось уже в XX в. благодаря работам М. М. Бахтина.

Ученый выделяет в прозаической художественной речи два противоположных вида слова – «прямое авторское» слово, в котором заключены прямые авторские интенции, и «объектное» слово, изображенное автором и выражающее интенции персонажа.

Но существует еще третий тип слова, в котором «сливаются» «изображающее» авторское слово и «изображенное» «чужое» слово персонажа. М. Бахтин назвал его «двуголосым словом». Его вариантами являются – сказ, стилизация и пародия; «отраженное чужое слово» в реплике диалога; несобственно-прямая речь.

Сказ. Изначально термин «сказ» использовался как сокращенная форма «сказания» – эпического фольклорного произведения, повествующего о значимых для определенной культуры событиях,  где речь велась от первого лица. Впоследствии данную номинацию стали привлекать для обозначения речи рассказчика в литературном произведении, если она сориентирована на нелитературную, неписьменную традицию. Эта речь ближе к устной, разговорной, и на уровне синтаксиса и интонации, и на уровне лексико-грамматическом. Социальная природа такого рассказчика приближается к геройной сфере, что на уровне нарратологическом отделяет его от авторского плана:

Зачем человек явился?

Зачем как судьбу толкает два колеса,

и в праздники плачет, и лихо с улыбкой терпит,

и радуется не к месту: я видел сам,

как он с оркестром рядом шёл похоронным

и, обнажая дёсны, беззубым ртом

весь ликовал, смеялся беззвучным смехом,

вот, мол, кыё, смотрите, кыё-кыё –

что с него взять! Пришёл незнамо откуда,

и неизвестно, где сгинет… (О. Чухонцев «– Кыё! Кыё!.. »).

Стилизацией в широком смысле слова является имитация какого-либо стиля, воспроизведение его основных характеристик. В узком смысле – это авторская речь, которая сознательно структурирована по законам определенного литературного стиля – эпохи, национальной культуры, литературного направления, индивидуального авторского стиля. В качестве примера можно рассматривать поэзию Серебряного века, которая часто привлекала античные и фольклорные образцы не только в качестве источника тем и сюжетов, но и речевых форм. К стилизации близка пародия. И в стилизации, и в пародии, которая также является имитацией «другого слова», имеется два плана – источник стилизации или пародии, и собственно стилизованное и спародированное произведение. В стилизации между ними будет притяжение, в пародии – отталкивание. В качестве примера стилизации можно привести творчество Черубины де Габриак (литературная мистификация Елизаветы Дмитриевой), пародии – «Батрахомиомахию» («Война мышей и лягушек»). Разновидностями стилизации являются – фольклорная, «историческая», авторской манеры.

Присутствие форм несобственно-прямой речи характеризует литературу эпохи модальности, когда автор сознательно создает условия для размывания речевых потоков, лишает собственное слово «авторитетности». В данном типе повествования чужая речь включается в авторскую, но между ними нет четких текстовых разграничений. Автор в собственной речи передает речь персонажа, то есть, излагает информацию, которой владеет персонаж, от своего лица, но при этом использует особенности речи самого персонажа. Таким образом, в одном речевом потоке совмещаются точки зрения двух субъектов высказывания: «Но вот его комната. Ничего и никого, никто не заглядывал. Даже Настасья не притрагивалась. Но, господи! Как мог он оставить давеча все эти вещи в этой дыре? Он бросился в угол, запустил руку под обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы» (Ф. Достоевский).

Чаще всего несобственно-прямая речь проявляется в форме вопросительных и восклицательных предложений, которые эмоционально и интонационно выделяются на фоне нейтрального авторского повествования. С помощью такого типа «двуголосого» слова передается «внутренняя речь» – поток сознания, который не предназначен для прямого высказывания.

Еще одним типом «двуголосого» слова является «отраженное чужое слово», реализующееся через скрытую полемику; полемически окрашенную исповедь; слово с оглядкой на чужое слово; реплику диалога; скрытый диалог. Здесь «чужое слово» не входит в авторскую речь, но она его учитывает, с ним соотносится. «Чужое слово» влияет на авторскую речь, хотя и остается за ее пределами. Наиболее иллюстративным в этом смысле может быть названо творчество Ф. М. Достоевского. К примеру, в «Бедных людях» исповедальные высказывания героев проникнуты напряженным отношением к предвосхищаемому чужому слову о них, чужой реакции на их слово о себе: «Я (Девушкин) живу на кухне, или гораздо правильнее было бы сказать вот как: тут подле кухни есть одна комната (а у нас, нужно вам заметить, кухня чистая, светлая, очень хорошая), комнатка небольшая, уголок такой скромный... » [цит. по 58, с. 276] Почти после каждого слова Девушкин оглядывается на своего отсутствующего собеседника. Здесь отраженным словом является возможное слово адресата – Вареньки Доброселовой.