Часть II. Осознание. Дневники 5 глава

Виктор рассматривал людей рядом. В свете фар машин и всполохах костра, при яркой луне на чистом небе они все казались необычными. С пронзительной очевидностью Виктор увидел, сколько же здесь одиноких людей. Мужчины, женщины, они стояли, каждый сам по себе, и не делали шагов навстречу друг другу.

«Здесь женщин можно косой косить», подумал про себя Виктор. «Давай, накоси себе хотя бы одну», поддел внутренний голос. «Я здесь не для пляжных романов», отвечал здравый смысл. «Ты завтра уезжаешь, сегодня всё равно уже не будешь работать, а кому-то, может быть, вечер скрасишь. Да и самому не так тоскливо одному в тёмных кустах будет. Ты же на музыку зачем шёл? На что рассчитывал? Только честно», настаивал внутренний голос. Здравый смысл не нашёл нужных слов, кроме отговорки «А как ты будешь знакомиться? Что скажешь?». Виктор засомневался, но после этого подогнал себя «всегда только вперёд! Можно всё». Он огляделся и наткнулся взглядом на небольшую блондинку, которая тоже оглядывалась вокруг, когда их взгляды встретились и задержались друг на друге. «Пройти придётся только половину пути, а то и меньше…», понял Виктор и улыбнулся незнакомке. Она тоже улыбнулась, не отводя взгляда. Виктор подошёл к ней.

— Добрый вечер. Меня Виктор зовут…

— А я Галина. Можно просто Лина или Галя, — быстро с готовностью ответила собеседница.

— А я завтра вечером уезжаю, — начал Виктор с козырей.

— И я утром отбываю, — как будто поторапливала его новая знакомая. — Пойдём, погуляем?

— Пойдём, — согласился Виктор. Лина решительно взяла его под руку и повела в сторону кемпинга.

— А ты где живёшь? В кемпинге или в посёлке? — не давала возникнуть паузе Галина. — Мы, вот, с подругой в палатке решили на бархатный сезон, но она перекупалась в холодном море и заболела, вот, не стала ждать конца сезона, уехала. Я, вот, одна осталась, решила, вот, больше не ждать, утром за руль и домой, на север, последний вечер, вот, в тепле… А уже послезавтра буду в холоде, дожде…

— Я тоже в палатке, сегодня все соседи уехали, вообще один стою, — сумел вставить слово Виктор.

— Совсем один?! А не страшно?

— Не знаю. Это будет ещё только первая ночь без соседей. Но здесь, вроде бы, некого бояться, — ответил Виктор.

— Не-е-ет, я бы так не смогла. У меня ещё много соседей. А ты на какой машине?

— Я без машины, поездом, на халяву стою.

— А почему домик не снял? Это же удобнее!

— Да мне палатка уже как-то роднее… — признал Виктор. Ему действительно нравился маленький персональный мирок палатки.

— А покажи, как это ты один стоишь. Прямо не могу этого себе представить! — Виктор улыбнулся в темноте такой напористости под видом наивности.

— А можно я тебя сначала здесь поцелую? — решил проверить свою убеждённость Виктор.

— Я уж думала, никогда не догадаешься! — сама притянула его к себе и встала на цыпочки Галина.

… После завтрака Виктор помог Галине собрать её палатку и компактно уложить вещи в багажник машины с карельскими номерами. Ночью и утром Галина была не такой говорливой, как вечером. Перед отъездом она его легко чмокнула и молча села за руль…

«Программа максимум выполнена. И продумал, и загорел, и накупался, и даже блиц-роман… Всё так просто…», с грустинкой думал Виктор, глядя вслед машине.

— А всё кончается, кончается, кончается… Вагон качается и гаснут фонари, — напевал он, возвращаясь к своей палатке. Последняя электричка до Анапы проходила около четырёх вечера. Виктор решил ещё раз напоследок накупаться, сложиться, максимально поздно пообедать в столовой уже с вещами и ждать поезд уже в посёлке. Не думалось и не писалось, поэтому просто пошёл к морю.

«Хорошая получилась поездка!», понял для себя, когда с онемевшими от холода ногами вылезал на тёплые камушки. Такой жары, что была ещё несколько дней назад, уже не было. Было просто тепло.

— Сразу видно приезжего. До последнего в море купается, — говорил рядом большой пожилой человек. — Местным уже в августе вода холодная. А приезжие с северов до упора из воды не вылезают.

Сам говоривший был явно местным. На юге, заметил Виктор, вообще очень много больших светлоглазых людей. И мужчин, и женщин. «На солнышке вырастают».

— Да, крайний день. В четыре электричка. Вот, ловлю последние моменты в воде. А то когда ещё в море окунусь? — ответил Виктор.

— Я тут всю жизнь прожил, в посёлке. Что такого в этом море — не понимаю. Что в него все лезут? Вода — она и есть вода. Что так с ума сходить?

— Нет, не скажите. Это… Это такая радость! Надо долго не видеть моря, чтобы понять эту радость, — возразил Виктор.

— Ну, вот работал я пятнадцать лет на вахтах в Ухте. И шо? Не скучал. Приехал обратно, ещё два года не влезал в то море. Вот по снежку после баньки — это я скучаю. Да хде ж тут того снега взять? А море — тю, шо в него лезть? — настаивал на своём собеседник.

— Пойду ещё разок влезу, пока здесь, — сумел найти способ завершить разговор Виктор. Ещё не отогретыми ногами вошёл в неприятно холодную воду и поплыл. Плыл, как в последний раз. Плыл изо всех сил. Плыл за всех, кто не может поплавать в настоящем море…

… Электричка пришла по расписанию. Уже не было необходимости в кондиционерах, хватало просто открытых окон. Виктор опять покидал место, где ему было очень хорошо…

… Ночной вокзал был очень романтичным. Виктор решил отоспаться в поезде, а ночь на вокзале посвятить размышлениям. В кино и книгах очень много написано, что ночью мысли яснее.

«Врут кино и книги! Вообще мысли не ворочаются», недовольно думал Виктор. Около двух ночи он не мог даже читать. Очень хотелось спать. Каждый час время без сна текло всё медленнее. Пока были силы, Виктор рассматривал людей вокруг себя. Резкие черты лица в синем электрическом свете выдавали характер каждого человека. «А как я выгляжу?» Виктор снова уже долгое время не смотрелся в зеркало: с собой взять забыл, а в кемпинге не было. Последний раз он видел себя в зеркале в поезде перед прибытием в Анапу, когда надевал плавки в туалете. «Если я сейчас кому-то скажу, что он плохо выглядит, а меня спросят «ты сам-то давно в зеркало смотрелся?», я честно скажу, что да, давно. А что со мной не так? Прыщик, да?», улыбался он своим мыслям.

Около четырёх утра он уже не выдержал, завёл будильник в телефоне на 10 утра, и приспособив рюкзак и палатку на жёстком кресле, без сил быстро уснул…

* * *

Проснулся до будильника, от того, что сильно затекла шея и больно отлежалась рука. Зашевелился, закряхтел. Только после этого открыл глаза. С соседнего ряда жестяных кресел на него смотрели двое детей, лет четырёх-пяти. Загорелые, с выцветшими волосами, они смотрели на него усталыми, внимательными глазами. Их родители с открытыми ртами спали в неудобных позах рядом, положив ноги на большие клетчатые сумки. Виктор улыбнулся деткам, они не прореагировали. На часах было девять утра. Телевизор под потолком показывал новости. Виктор прислушался к себе, понял, что ещё несколько часов без туалета вполне вытерпит, достал завтрак, начал насыщаться.

… До посадки в поезд смотрел в телефоне фильмы. Пытался читать, но вокруг было много отвлекающих факторов, поэтому, чтобы просто не пялиться в пространство, нашёл фильм, который давно следовало пересмотреть.

… После посадки с некоторым волнением посмотрел на себя в зеркало в туалете. Он увидел в отражении красивого, спокойного, загорелого человека с умным взглядом. Было в чертах этого человека что-то знакомое, но было много нового. «Я больше не загнанный», понял Виктор. Ушло напряжение из глаз. Заострённые от постоянного беспокойства в прошлом черты лица разгладились. Появилось осмысленное выражение. «Как у кота… У кошек, даже у котят, никогда не бывает дураковатого выражения морды, в отличие от щенков…», проскочило в голове Виктора сравнение.

— Мужик, ты мне нравишься. У тебя появилась приличная внешность. Понимаю, почему позавчера так легко всё вышло с Линой, почему с тобой вообще стала разговаривать Ангелина… — тихонечко сказал Виктор своему новому отражению. Ещё раз умылся, причесался мокрой расчёской. — Что путь обратный нам готовит? С кем познакомит?

Вагон был набит людьми под крышу. В тамбуре и на скамьях в первых плацкартах сидели люди, которые оплатили проводнику проезд до ближайших станций, километров на 100–150. В связи с уборочными работами все региональные дороги были забиты уборочной техникой, пробки вытягивались на несколько километров, автобусы можно было ждать часами. Поэтому такой способ передвижения был спасением для многих местных жителей. На это смотрят сквозь пальцы: пока никто не нарушает порядка, пока нет жалоб, пусть люди сэкономят сами — стоимость такого проезда обходилась в половину цены автобусного билета, и проводников материально поддержат. Люди должны помогать друг другу.

Соседями Виктора по плацкарту оказались две пары и один мужик средних лет с быстрыми глазами и суетливыми движениями. Одна семейная пара, как раз напротив, верхняя и нижняя полка, ехали надутые, недовольные, бурчащие. Пара на боковушках оказалась улыбчивой, умиротворённой.

Из бухтения пары напротив Виктор уловил, что жена крайне разочарована всем на свете: скудным отдыхом, самим местом отдыха, условиями отеля, морем, его температурой и чистотой, забитостью пляжа, малым количеством покупок. На любую попытку мужа хоть как-то призвать к порядку, не скандалить, звучало «не нравится — разводись», «женился — терпи и обеспечивай», «да, у меня много прихотей», «да, мне мало двести тысяч на две недели, не нравится — разводись». Она одёргивала его по каждому поводу. «Ну, что ты сидишь?», «чего ты встал?», «ой, да не тряси ты этой пылью!», «да сядь ты уже, сама всё сделаю», «вот что ты сидишь? Тебе заняться нечем? Почему я должна тебе указывать, что делать? Денег заработай, если не знаешь чем заняться! Да, прямо сейчас! И не задавай мне больше таких дурацких вопросов, что тебе делать».

Слушать это бухтение было отвратительно. Виктор отчётливо увидел в этой истеричке маленькую девочку, которую старались баловать старшие. Наверняка задавали ей вопросы «Какие туфельки наденем? Жёлтенькие, красненькие или зелёненькие? Зелёненькие? Давай зелёненькие. А, захотелось красные? Ну, давай. Нет? Снова зелёные? А может быть, жёлтые?». И эта бедная девочка не знала, что же будет правильно, а ей никто не мог подсказать, все ждали её решения. Позже, когда выросла, она наверняка заявляла «Я это не ем!» и вокруг неё начинали скакать и прыгать, готовить что-то особенное, только бы она не закатила очередную недовольную сцену. А она интуитивно чувствовала, что она здесь главная, она руководит, что ей нужно и дальше управлять этим безвольным стадом. А когда она вышла замуж, любовь своего мужа восприняла как слабость и начала им помыкать, уже просто по привычке, а он, боясь её обидеть, начал с ней соглашаться, уступать… Потому что ему с детства вбили, что девочкам надо уступать, с ними надо соглашаться, о них надо заботиться. Теперь она постоянно давила на его болевую точку уже просто так: «не нравится — разводись». А его воспитанность, чувство ответственности, чувство долга не позволяло всыпать ей хорошего ремня и поставить на место. Виктор понял, что они обречены на несчастное сосуществование, их дети будут задёрганы и несчастны, потому что их мать будет постоянно унижать их отца и сама от этого страдать. Дети инстинктивно будут понимать, что это неправильно. Да, есть вожак, мать, но она не способна на сильные действия, поскольку все силы тратит на постоянное подчинение себе близких. А чтобы отец не занял руководящую позицию, она будет принижать всё, что бы он не сделал. Будет он зарабатывать 100 000, всегда будет недовольное «а почему не двести?»; купит «Мерседес», будет «тьху, а почему не «Лексус?». И так во всём. Чтобы не было сделано хорошего — всё будет принижено, оговорено, обругано…

«А ведь могла бы быть нормальной бабой! Ведь симпатичная, мягкая такая вся, живи да радуйся... Петрова тоже, наверное, у слабых родителей росла, некому её было выпороть вовремя», проскочило в голове Виктора. «А ведь скажи этим дурам, что они дуры, что не нужно им ничем руководить — скажут «сам дурак, хам, дебил, заткнись!» Дураки, как и сумасшедшие, обычно не осознают своего состояния…».

Вторая пара была более органичной. Ещё молодые, но уже не юные, они сидели за откидным столиком взявшись за руки, улыбались друг другу. О чём-то тихонько с улыбкой разговаривали. Без напряжения, с радостью друг от друга…

«Интересный возраст, после тридцати. Сами себе кажемся молодыми, юными, почти детьми. А больше никому такими не кажемся. Младшим кажемся стариками, ровесники сравнивают внешнее состояние с собой, старшим кажутся недоразвитыми переростками… Да, старшие поколения в нашем возрасте уже взрослых детей и трудовой стаж имели, а мы в наше время в этом возрасте только со своим путём в жизни определяемся…», думал Виктор не записывая. Эта мысль уже не нуждалась в фиксировании. Он понял это давно и регулярно, разными словами, себе повторял.

К ночи все местные жители сошли на своих станциях. Виктор продолжал смотреть фильмы. Читать мешало постоянное бухтение пары напротив. Они ссорились просто между делом и тут же совершенно нормально собирали на стол, раскладывали вещи и опять бубнили и ссорились. Раньше бы Виктор от этого очень страдал, как будто это его ругают. Сейчас он разрешал себе пропускать чужую ругань мимо ушей. Пусть сами беспокоятся о своих судьбах. Они в любой момент могут изменить свою жизнь. Если не меняют — значит, всё их устраивает, значит, нет у них такой необходимости, значит, им нравится так жить. Да, в любой плохой жизни есть свои вторичные выгоды. Так жёны терпят побои мужей за регулярные подарки шуб и драгоценностей; мужья терпят пиленье жён, чтобы иметь оправдание своим изменам...

… Уснул Виктор незаметно, спал долго. Прошедшая бессонная ночь давала себя знать. Проснулся утром от капризного хныканья ребёнка где-то в соседнем плацкарте. На второй день пути за окном началась осень, появились влажные запахи, от которых Виктор отвык за две с половиной недели. Он лежал на верхней полке и перебирал в голове ближайшие планы. Пришло время чуда труда… Всё, что придумано и записано — должно быть выполнено. Чтобы не надорваться, он начнёт с того, что ему хочется больше всего, что ему действительно нужно, а потому дастся гораздо проще.

Сначала самое важное: научиться драться и водить машину. Попутно читать, много читать. Сразу же поиск достойной работы. Во всём интенсив. Только интенсивные занятия приносят результат. «Не жалеть себя! Если жалеешь себя во время тренировок — и результат будет жалким!», вспоминал Виктор слова Арнольда Шварценеггера, который в свою очередь услышал подобные наставления от Валентина Дикуля. Всё это Виктор узнал только в последние недели. Он уже научился читать быстро и воспринимать много. Хорошо, что он освободил память от лишних воспоминаний. Теперь эти пустоты сознания заполняла полезная, нужная информация.

Самым сложным в планах было выстраивание новых отношений с родителями. Они остались теми же. Для них этот месяц был всего лишь ещё тридцатью днями, ничем от других особенно не отличающимися. А для него это была целая новая жизнь. «Начнём с ремонта в квартире. Уже лет десять сделать надо бы… Главное, сделать хороший свет везде, а то эти тусклые лампочки снова тоску нагонять будут. И выкинуть весь драный ломаный хлам. Жизнь одна, нужно жить хорошо, пользоваться хорошими вещами, уметь избавляться от вещей, которые своё отслужили…». Это будет не просто, Виктор это понимал. Будет много споров, много упрёков, много раз будет сказано «ты этого не покупал, как начнёшь покупать — своё и выкидывай».

«Они вряд ли согласятся признать, что пять с лишним десятилетий многое делали неправильно, что можно жить ещё лучше, что можно жить на разрешениях, а не на запретах», думал Виктор, пытаясь сообразить, как же привлечь родителей на свою сторону, как же им объяснить. «Никто не сказал, что должно быть легко и просто. Но самого большого слона можно съесть маленькими кусочками. Самое больше здание выстроено из маленьких кирпичиков… Можно сталкиваться с трудностями. Можно их преодолевать. Это нормально…».

Между размышлениями читал «Философические письма» Чаадаева, пока обстановка в их плацкарте была спокойной: сегодня бубнивая пара была улыбчивой, жена снизошла до шуток, осчастливила мужа отсутствием попрёков и дёрганий, отчего тот был просто счастлив. «Несчастная жертва. В каждом оскале своего мучителя ищет признак улыбки», походя осудил Виктор соседа по плацкарту. Мужик с нижней полки читал ворох газет, среди которых Виктор увидел только очень серьёзные издания. «Солидный дяденька», оценил Виктор интересы попутчика. Пара на боковых полках смотрела в один планшет, вставили в ухо по наушнику и опять улыбались.

Виктор съел поздний обед и разрешил себе последние часы в дороге побездельничать. «Меня ещё ждут долгие счастливые недели с недосыпом и перегрузками», успокоил себя Виктор. За окном пошли уже знакомые пейзажи, степи сменились густыми лесами. Люди в рабочей одежде, с ломами и совковыми лопатами, вызывали у Виктора щемящее какого-то родства с ними. Он физически чувствовал, как они в лесу работают на этой железной дороге, понимал, о чём они могут говорить, понимал их ощущения от пасмурной погоды…

…Начались долгие сумерки, каких нет на юге. Свет просто постепенно уменьшался. «Последний поезд с юга в этом году», в очередной раз подумал Виктор. Его эмоциональная сфера тоже перестраивалась, он стал гораздо чаще замечать символические мелочи, которые его радовали. В последние недели он перестал раздражаться и злиться на что бы то ни было. Он просто воспринимал всё ровно и спокойно, а чаще с радостью. Перестал мысленно носить браслет, он был ему уже не нужен как ограничение глупости. Сняв браслет, Виктор просто разрешил себе жить умно и осмысленно. Поймав себя на этой мысли, написал длинное СМС в мессенджере Ане, что фиолетовый браслет требуется только в начале пути. С развитием сознания он начинает даже мешать, поскольку при всей своей положительной функции остаётся ограничителем, за который можно зацепиться и на котором можно застрять. Аня ответила, что это крайне разумная мысль. Если он не прочёл её в учебнике, а додумался сам, то он крайне быстро далеко продвинулся вперёд, и гораздо дальше, чем многие подготовленные люди. Такая похвала обрадовала…

* * *

… Около полудня на третий день поезд прибыл в Вологду уже полупустым. Дальше, на Череповец поехали едва ли четверть поезда. Виктор сошёл на привычный кривой асфальт перрона знакомого вокзала, но многое увидел по новому. Всё было тем же самым, но другим. Воспринималось оно иначе. «Измени себя, и изменится мир вокруг… Своими действиями мы меняем мир. Мир до наших действий — один, а после — уже другой, дополненный нашими действиями…», — неслось в голове Виктора, пока он шёл к остановке. Он опять был другим среди людей в автобусе. Загорелый, понявший что-то главное, принявший решения, наметивший планы, он и людей вокруг себя воспринимал иначе.

Дома его ждали родители. В последние дни они часто созванивались, разговаривали просто так, как давно уже не разговаривали. Чувствовалось, что родители за него переживают и готовы сделать всё, чтобы опять вернуть его в то состояние, когда им станет удобно, привычно и спокойно с ним. Виктор же думал, как изменить своих родителей. «Ничто так не нуждается в исправлениях, как чужие недостатки», с улыбкой думал Виктор, готовясь к долгим сложным разговорам, в которых главным аргументом против него будет «мы старше», что автоматически должно значить «мы умнее». Трудно было подобрать слова, что в их случае возраст — это только морщины, а не извилины.

— Если человек в юности был дураком, то с возрастом он не умнеет, а просто становится старым дураком, — вспомнил Виктор рассуждение Анатолия. — Мы живём в то время, когда опыт людей перестаёт иметь значение. Если ещё сто лет назад опыт деда и отца, как запрягать коня и ставить дом, имели принципиальное значение и расценивались как острый ум, то сейчас опыт работы на печатной машинке, которая была прогрессивным навыком ещё в восьмидесятые годы, никак не применим к нынешним условиям. Только человек, который находится в постоянном развитии и понимает, что всё меняется очень быстро, а к изменяющимся условиям нужно постоянно так же быстро приспосабливаться, имеет право называться умным.

Как это объяснить родителям, которые застряли в представлениях о жизни ещё в Советском Союзе, Виктор пока не знал. «Не бывает невыносимых людей — бывают узкие двери. Главное — они не виноваты. Они просто не знают, как это может быть иначе. Буду терпелив, как с четырёхлетними детьми, буду объяснять, что есть ещё вот такие способы… Ремонт в квартире можно прямо сегодня начинать, пока выходные… Я тоже не сразу начал это понимать…».

— Здорово, сынищще! Какой-то ты другой стал, — обнял отец Виктора. — Мама сейчас вернётся, за свежим хлебушком вышла.

Виктор начал распаковывать рюкзак, доставать подарки. В основном, необычные мелочи, купленные в последний день в посёлке у негров «фото-мото-акуна-матата!».

— Ух ты! Спаси-и-ибо! — улыбался отец, примеряя головной убор из ракушек. — Только куда его здесь носить? — с каким-то оттенком лёгкой тоски заметил, рассматривая себя в зеркало.

— Витюша, здравствуй, родной! — из прихожей позвала мама. — Ой, как ты изменился. Прямо похорошел. Возмужал, заматерел…

Виктор улыбнулся, вспоминая, как наперегонки по этому поводу шутили под общий смех Алексей и Анатолий: «Ты, смотрю, возмужал — говорит девушка парню. — Да и ты возбабела! — отвечает ей парень… Ага, и с годами и литрами пива возмудел, похужал…».

— Чего смеёшься? Серьёзно говорю! — по-своему поняла его мама.

— Да, я сам это заметил. Успокоился, с осознанием важного, — ответил Виктор.

— Про всё хоть подумал? Всё, больше не будешь срываться неведомо куда?

— Про всё. Но ездить буду. А то, что понял, буду вам теперь мозг форматировать, — пообещал Виктор. Они всё ещё топтались в прихожей и на кухне, он всё ещё не смыл с себя южную пыль.

— Не надо! — ещё не поняв про что речь, по привычке возразила мама. — Зачем это ещё?!

— Ты же хочешь послушать, что я узнал, что понял? — начал мягкую атаку на сознание Виктор.

— Это хочу, послушаю, что расскажешь, а мозг мой трогать не надо, — распорядилась мама.

— Иди мыться, за стол пора, — скомандовал отец. — А то всё остынет и выдохнется.

Виктор успел забыть, какое же это удовольствие, стоять в чистой ванне под нестерпимо горячим душем. Последние дни он мылся в холодной воде реки без удовольствия. А здесь блаженство было просто запредельным от простой горячей воды и хорошего напора.

… — Ну, что, сколько прогулял на югах? Всё спустил по ресторанам? — спросил-пошутил отец за столом.

— В шестнадцать тысяч уложился вместе с билетами, покупками перед поездкой и связью.

— А что так мало? — удивилась мама.

— Больше не требовалось. Я же не гулять и тратить ехал, — ответил Виктор.

— И сколько осталось? — начался допрос с двух сторон.

— Больше сорока, — уклончиво ответил Виктор.

— На что будешь тратить? — продолжался напор.

— Тридцать девять потрачу на выпивку и женщин, а остальное спущу бездарно, — отшутился Виктор.

— Как это? Ты что ещё удумал? — не поняли родители.

— Не переживайте, с умом потрачу и ещё заработаю, — успокоил их Виктор.

— Ну, давай за возвращение, — начал разливать по бокалам вино отец.

— На юге-то домашнее вино, небось, каждый день пил? — подозрительно прищурилась мама.

— Вообще не пил. Сейчас от спиртного вообще отвернуло, — признался Виктор.

— В мусульмане подался? — пошутил отец.

— Нет, просто не требуется. Специально не бросал. Как-то само по себе не хочется, — объяснял Виктор.

— Просто так это не бывает. Что случилось? — серьёзно спросил отец, опёршись локтями о стол.

-… Да у нас здесь, в экспедиции, одна девушка умерла… Она болела давно, сама знала, что умереть может, так совпало… Так в тот день, когда её увезли, пили, прямо с утра, и как-то вкус алкоголя с чувством горя смешался… Теперь любая выпивка — это только признак несчастья… Не сейчас, сейчас всё нормально. А вообще. Просто не хочется. Так оно и не хуже, здоровее буду…

— Да, тяжёлое дело… — согласился отец.

— Ой, ну, ладно страсти рассказывать! — отмахнулась мама. — Давай, лучше расскажи что-нибудь интересное.

— Хорошо! Да, жизнь идёт дальше, и нам в ней нужно жить хорошо! Будем! — поднял свой бокал Виктор.

— А ты изменился. Сильно изменился. Даже голос какой-то другой стал. Это хоть ты вернулся? — рассматривала мама сына.

— Я. Но уже другой я. Не тот, какой уезжал полтора месяца назад, и даже не тот который уезжал в конце августа на море. Сам с собой знакомлюсь, на мир по-новому смотрю, как будто родился заново, во второй раз.

— Обычно второе рождение после аварии или смертельной болезни отмечают, — заметила мама. Отец, не обращая внимания на нож около тарелки, разделывал куриную ножку вилкой и левой рукой.

— А я и болел… Много лет болел. Сознанием. И сейчас ещё не до конца здоров, но на пути к выздоровлению. Мы все мало думаем, не понимаем почти ничего из того, что происходит вокруг нас. И я не понимал и не думал, от того и болел.

— Делом надо заниматься, чтобы не болеть! — нравоучительно сказала мама.

— Правильно. А каким?

— Да любым! Только толковым! — сказала мама. Как ей казалось, она исчерпывающе ответила на вопрос.

— Да, верно… — согласился Виктор. — Только нужно знать то дело, каким занимаешься. Все беды от полуграмотности…

— Ты что, учить нас будешь, что нужно своё дело знать? Мы с матерью тебя вырастили, уже тридцать лет работаем! — неожиданно возмутился отец.

— Нет, я вас не учу. Я про себя говорю. Прочёл недавно: необразованные крестьяне — люди очень хорошие. Мудрые философы — люди просто замечательные. Все беды от полуграмотных, от тех, кто узнал что-то одно и больше ничем не интересуется. Я только сейчас начал заново познавать мир. Много надо ещё про этот реальный мир выяснить. Не хочу быть полуграмотным… Это был для меня очень длинный месяц. Я за десять лет столько не думал, столько не узнал, сколько за прошедший месяц. Теперь я могу заниматься делом… Исправил то, что мешало хорошо чем-то заниматься, нашёл в себе изъяны, исправил…. Поэтому и говорю, что выздоравливаю, чтобы делом заниматься с умом и пониманием, чтобы больше никогда не болеть сознанием, — пространно проговорил Виктор.

— Ну, за здоровье, чтобы все мы были здоровы, — провозгласил тост отец.

— Будьте здоровы! — ответил Виктор искренне.

— Странно ты заговорил, — продолжала подозрительно щуриться мама.

— Я вообще впервые заговорил, если так подумать. Человека учат ходить и произносить слова, но говорить человека не учат. Говорить — это понимать, что произносишь. Я раньше произносил слова просто так, как все, в основном, шаблоны и стереотипы. А своим умом никогда не жил. Не умел, не научен был. Без обид: сначала жил вашим умом, вашими представлениями. Потом что-то добавилось в школе. Потом окружающий мир что-то внушил, внедрил, ввинтил в сознание. А своим умом я никогда не жил. Это правда. Вы меня любите, хотите мне добра, но вам нужно, чтобы я делал всё, как вам нужно, в соответствии с вашими представлениями и ожиданиями, чтобы вам было спокойно и удобно. Всё, что вам непонятно — для вас неправильно. Вот и жил я между вашими представлениями и требованиями реального мира. О себе думать не умел, не знал как это. Своей жизнью я не жил, и вашей не получалось. Это было трудно. Сейчас мне легче, сейчас я своей жизнью жить начинаю, о себе думаю, — потихоньку объяснял Виктор замершим в удивлении родителям.

— А что мы тебе не так в представлениях дали? — прозвучал вопрос с какой-то обидой.

— Правильные представления вы мне дали. Очень правильные. Для вас правильные. Общечеловеческие представления тоже правильные. Но без учёта реальных обстоятельств, — честно, ничего не сглаживая, отвечал Виктор.

— Каких, например? — почти с вызовом спросила мама.

— Вот… вам эту квартиру дали, сначала двухкомнатную, а когда я родился, на пятерых, с бабушкой и дедом, эту трёхкомнатную. Вам тогда едва за двадцать было. А я хоть умри на работе — мне никто никогда и метра не даст. У вас правильное представление, что надо честно и правильно работать, вас, вместе со мной, авансом облагодетельствовали, и вы могли только честным трудом отплатить. Даже за маленькую зарплату. А я должен думать не только о честном труде в благодарность за квартиру, но и о том, как эту квартиру купить. Именно купить, самостоятельно на стены заработать. А этому вы меня не учили. Этому никого не учили. И много чему ещё, разному, чего мне очень не хватает, чего не знал и ещё не знаю… — ответил Виктор. — В этом никто не виноват. Просто я сам об этом раньше не задумывался, а теперь задумался. Я вообще впервые задумался о многом, — повторил Виктор.

— Ладно, это всё лирика, — сменил тему разговора отец, видя как у мамы в лице нарастает недовольство. — Расскажи лучше, как там сейчас на юге? Мы с матерью вспоминали, в восемьдесят девятом году последний раз там были! Ты ещё маленький был, помнишь, да?

— Да, помню. Осенью мандарины горами поглощали, — напомнил Виктор.

— Уж когда путёвку дали! — оправдался отец, и как-то задумался, осёкся.

— Я много не видел, в одном месте всё стоял, в палатке. Там прикольно так, по утрам негры в соломенных юбочках ходят, — начал показывать Виктор фото и скрыто сделанного видео идущих через кемпинг артистов на смартфоне.

— Сам переворачивай фотографии, не умею я твои мазилки смотреть, — проговорила мама, надев очки для просмотра. — Ты бы распечатал, альбомчик сделал. А то, что так мелко смотреть?

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: