А. А. Цыбульникова. Некоторые аспекты эволюции статуса кубанской казачки в конце XVIII – середине XIX В.

А. А. Цыбульникова

Армавир, Армавирская государственная педагогическая академия

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ЭВОЛЮЦИИ СТАТУСА КУБАНСКОЙ КАЗАЧКИ В КОНЦЕ XVIII – СЕРЕДИНЕ XIX В.

С 1792 года началось санкционированное российским правительством переселение черноморского (запорожского) и донского казачества на Кубань. В данном переселении участвовали в основном малые семьи, состоящие из 2–4 членов. У черноморцев изначально существовала практика отделения сыновей в отдельные хозяйства, что связано с доминированием в их культуре украинских традиций. Для донских казачьих семей конца XVIII в. был характерен патриархальный уклад[424], но из–за большого количества членов они также выставили для переселения на Кубань отделившиеся для этого малые семьи, в основном состоящие из 2–3 человек. Таким образом, в переселении обеих региональных групп казачества участвовали семьи, состоящие из одного—двух поколений. В подобных семьях женщина занимала второе статусное положение после главы семьи, а потому обладала большей властью и хозяйственной значимостью. Но в случае гибели хозяина такой семье было выжить тяжело, и в трудные годы только повторное замужество могло спасти вдову и ее детей от голодной смерти.

Российским властям было выгодно, чтобы казачьи войска состояли из воинов экономически крепких, способных самостоятельно справить себе амуницию и лошадь. Больше всего для этого подходили семьи с патриархальным укладом, совмещавшие под одной крышей несколько поколений. Число членов таких семей редко было меньше 10 человек, чаще она имела 15—20, а то и 40 членов. Такая семья была экономически крепче малой или даже смешанной (т. н. «большой разделенной») семьи.

Поэтому войсковая администрация стала принимать меры по укрупнению казачьих семей. В Черноморском казачьем войске в рамках насаждения выгодного правительству патриархального уклада в 1832 г. вышло специальное распоряжение наказного атамана войска: «Объявить войсковым жителям для их пользы… чтобы сыновья от отцов своих и матерей без ведома куренных управлений и обществ ни под каким видом не отселялись… Велеть исполнять силу оного во всей точности под опасением за малейшее неисполнение строгого взыскания»[425]. Но значительная часть черноморских казаков, несмотря на усилия администрации, продолжали формировать традиционные малые семьи, чему с середины века стало заметно способствовать селящееся в пределах войска иногороднее население, для которого так же был характерен подобный уклад. Хотя в целом прогресс в укрупнении семей в Черномории был заметен. Например, в ст. Пашковской к 1861 г. насчитывалось 62, 75% больших семей[426]. Впрочем, даже линейные казаки, принесшие с Дона традицию полинуклеарных семей, далеко не сразу смогли восстановить патриархальный уклад. Так, в линейной ст. Тифлисской в 1815 г. 124 семьи имели характеристики большой семьи (58, 77%), 72 семьи – малой (34, 12%), 15 семей являлись неполными (7, 11%)[427].

В целом к середине XIX века в значительном количестве черноморских и преобладающем числе линейных семей, восстановивших традиционный семейный уклад Дона, обычай беспрекословного подчинения и бесправия младших членов стал доминирующим. А. Н. Мануйлов отмечает, что в таких семьях невестка не только в молодости, но и в зрелости не могла получить возможность даже частично распоряжаться бюджетом своей собственной (сыновней) семьи или придерживаться личных принципов воспитания родных детей. Только при достижении старости (и благодаря этому статуса «хозяйки») у нее появлялась возможность получить вторую после мужа власть в доме. Таким образом, вершины статусной лестницы кубанские казачки могли достигнуть только в том возрасте, когда в большинстве своем по объективным причинам они не могли воспользоваться привилегиями в полной мере[428].

Военная обстановка и задачи хозяйственного освоения региона накладывали свой отпечаток на эволюцию женского статуса у кубанского казачества. С одной стороны, укрупнение семей способствовало усилению зависимости значительной части женщин, находящихся на разных ступенях семейной иерархии: от самой высокой (жена самого старшего мужчины в большой неразделенной семье) до самой низкой (жена младшего сына). С другой стороны, невольная задействованность женщин в обороне станицы и дома, маскулинизация женских хозяйственных обязанностей (в связи с частым отсутствием мужей из–за военных акций) приводили к повышению не только семейного, но и общественного статуса у значительного количества кубанских казачек. Это отмечали многие не только современные, но и дореволюционные ученые. Так, о гребенском казачестве Л. Н. Толстой написал: «На женщину казак смотрит как на орудие своего благосостояния; девке только позволяет гулять, бабу же заставляет работать для себя и смотрит на женщину с восточным требованием покорности и труда. Вследствие такого взгляда женщина, усиленно развиваясь физически и нравственно, хотя и покоряясь наружно, получает, как вообще на Востоке, без сравнения большее, чем на Западе, влияние и вес в домашнем быту. Удаление ее от общественной жизни и привычка к мужской тяжелой работе дают ей тем большие вес и силу... Казак, который при посторонних считает неприличным ласково или праздно поговорить со своею бабой, невольно чувствует ее превосходство, оставаясь с ней с глазу на глаз»[429].

Подобное утверждение является общепринятым в российской науке и публицистике XIX века. Исследователь того периода Новомарьинский, чье замечание Сергей Меч приводит в своей книге «Кавказ» (1905 г. ), пишет: «Подобно истому горцу Кавказа казак смотрел на женщину как на орудие своего благосостояния; всегда он заставлял ее работать от ранней молодости до глубокой старости, сам же проводил время на кордонах, в походах, на охоте и рыбной ловле. Вследствие такого положения, женщина, усиленно развиваясь и физически, и нравственно, слишком энергичная, чтобы стать в положение рабы, получала огромное влияние и власть в домашнем быту»[430].

Согласно войсковой традиции, женщины не имели права участвовать в общественных собраниях. На сходе их интересы в основном выражали мужья; в сложных случаях они могли выступать как просительницы. Переселение на Кубань и постоянные набеги на станицы ломали эту привычную социальную схему. На Дону в жеребьевке по поводу переселения на общем собрании станицы участвовали главы семей, но если мужья в этот момент отсутствовали (а правительство, опасаясь новых бунтов, не могло долго ждать), то жребий тянула его жена[431]. Эта традиция передачи власти хозяином его жене при отъезде («структурная многовариантность») сохранялась впоследствии и у большинства кубанских семей[432]. Интересно, что у терских казаков зафиксированы случаи, когда станичный суд мог передать управление семейным хозяйством жене в качестве крайней меры для усмирения мужа[433].

Значительному повышению общественного статуса женщины способствовала смерть супруга (если он был главой семьи)[434]. Юридически вдова лишь частично уравнивалась в правах с мужем в случае его смерти. Согласно Положению «Об общественном управлении казачьих войск» 1870 года, женщины могли выступать в органах местного самоуправления только в роли просительниц[435]. При этом по обычному праву ее статус ничем не отличался от статуса покойного супруга–хозяина. Т. е. она становилась главой семьи со всеми вытекающими отсюда не только хозяйственными, но и общественными правами. В случае физической немощи, сохраняя свой высокий семейный статус, вдова могла уступить его общинные составляющие, как правило, старшему (из имеющихся в семье) сыну, который и представлял далее семейные интересы на станичном собрании.

Таким образом, являясь (временно или постоянно) главой семьи на Кубани казачка могла участвовать в станичных сходах и принимать участие в решении общестаничных вопросов, несмотря на то, что юридически поддерживалась патриархальная структура казачьей семьи, а соответственно и патриархальность в решении общественных вопросов. Параллели данным вариациям общинного самоуправления можно найти и у народов Северного Кавказа исследуемого периода. Так, у ногайцев, в виде исключения, общинное собрание могли посещать женщины преклонного возраста, известные в округе своим умом[436]. А вот в дагестанском традиционном обществе женщина не обладала правом голоса и не могла представлять на сельском сходе свое домохозяйство, даже если она была единственным взрослым его представителем. Это право она должна была делегировать одному из своих родственников–мужчин[437].

Немалую роль в изменении общественного статуса кубанской казачки сыграло то, что в условиях постоянной военной угрозы в целях выживания женщинам приходилось овладевать практически всеми маскулинными формами поведения, реализующимися не только в аграрной, но и в военной сфере. Владение боевыми навыками давало им возможность как нести военно–охранительные функции, так и участвовать в джигитовках наравне с мужчинами, хотя семантически эти соревнования и проводились в шуточной форме. Кроме того, само воинское начальство неоднократно привлекало женщин к своеобразной форме службы – к общественным работам, что в мирный период являлось обязанностью мужчин. Такая практика, когда на месяц или более от каждой станицы набирали до 45 женщин, как правило, бездетных, в возрасте 30–35 лет на различные работы, просуществовала до 1870 года[438].

Таким образом, военные реалии обозначенного периода, частая отвлеченность мужчин от семьи, закономерно приводили к повышению как семейного, так и общественного статуса кубанской казачки в рассматриваемый период.