Нормативная система догосударственного общества и переход к государству

1. Зарождение социальных норм и особенности регулирования поведения людей в архаичном обществе

2. «Идеальный» и «пережитый» правовой порядок: тотем, миф, обычай

3. Общинная модель организации власти и место человека в ней

4. Зарождение личного статуса в общине

5. Вождистко-корпоративная организация публичной власти

1. Последние данные современной археологии привели ученых к выводу, что начало родовой организации просматривается в эпоху палеолита. Из этого следует, что, во-первых, родовая организация оказывается старше homo sapiens, во-вторых, что поворотный момент в социогенезе (т.е. возникновении элементарнейшей социальной структуры) опережает поворот в антропогенезе (т.е. формировании физического типа человека, близкого к современному).

В антропологической литературе запрет на совершение какого-либо действия обозначается термином табу (Дж. Кук в 1777г.). Запрет вступать в интимные отношения с кровными родственниками основывался на убеждении, что последствием их становится появления дефективного потомства. Поэтому нарушение табу на инцест практически у всех изученных народов независимо от стадии из развития рассматривалось как преступление и жестоко каралось. Более внимательное изучение быта народов мира опровергает свидетельства миссионеров о «повальном грехе» туземцев, а ведь на основу этих данных Л.Г. Морган делал свое ошибочное заключение о том, что древнейшей формой брака являлась основанная на групповом браке всех лиц одного поколения так называемая кровнородственная семья – еще один пример того, как современное научное знание способно корректировать наши представления, казавшиеся аксиомами.

Таким образом, табу как биолого-психологическая запретная норма является генотипом других нормативных регуляторов, а табу на инцест - первым брачно-семейным регулятором.

2. Тотемизм – это способ социального группирования и религиозная система верований и обычаев. Он был мощнейшим регулятором отношений родства, прообразом современного семейного права, первой формой осознания родственных отношений. Посредством табу и тотемической символики достигались цели упорядочения жизни общин, ибо никакого внешнего принуждения, кроме своеобразно понимаемого «контроля» со стороны духов и божеств, община не знала.

Другим важным регулятором поведения древнейших людей была мифология, дающая вполне конкретные предписания о поведении общинников, ведь мифологическому мышлению свойственная та же логика, что и мышлению рационалистическому. Характеризуя миф как «императивную модель для соответствующего устроения человеческих связей и взаимоотношений», В.С. Нерсесянц с полным основанием делает вывод: «В примитивных обществах мифология выполняет функции объяснения и легитимации социальных норм. Отделение правовых норм от религиозных и предписанных мифологией норм произойдет в более позднюю эпоху».

Миф выполнял следующие функции: отражал существующие нормативные регуляторы и, канонизируя их, служил источником нормативного предписания, облеченного подчас в нравоучительную форму. Для юридической антропологии представляет интерес нормативная, предписывающая часть мифа, аккумулирующая опыт предшествующих поколений и дающая «идеальную» модель поведения. Для того чтобы эта модель работала она должна была отражаться в определенном действии – магии, ритуале, обычае.

Усваиваемые с детства через мифы и устную передачу правила поведения, являвшие собой как бы «идеальную правовую модель». В магии не только не подтверждались, а даже отрицались и подавлялись, коль скоро отдельные индивиды полагались скорее на специфический опыт эмоциональных состояний, нежели на специфический опыт эмоциональных состояний, нежели на послушное следование общепринятой модели. Магия в этом смысле давала модель «девиантного», то есть противоправного поведения. Но она была (и в некоторых своих проявлениях остается) составной частью бытия человека.

Таким образом, саморегуляция жизнедеятельности первобытной общины и регуляции поведения человека в ней достигаются посредством правил поведения и сопровождающих их ритуалов и обычаев. Эти регуляторы носят естественно-обязательный характер. Достижению высокой степени сплоченности такой общины способствует полная интеграция индивида в ее структуру, воспринимаемая им же как естественная необходимость.

3. Община привлекает специалистов по антропологии права для изучения изменений в правовом бытии человека по мере усложнения социальной организации общества и способов управления социумов. Детальное изучение древней, новой и новейшей истории требуется для того, чтобы выяснить, какие исторические формы нормативного регулирования современное государство, задыхающееся под тяжестью своих законов, может без особого ущерба для своего суверенитета вернуть гражданскому обществу и тем самым разгрузить вой административный и судебный аппарат, а какие отжили безвозвратно.

Земледельческая (сельская) община характерна тем, что каждая входящая в нее семья получает свой земельный надел по числу работников или домов; в собственность семьи входит и жилище, скот, птица, огород; в общественной собственности остаются пахотная земля, пастбища, леса, общественные строения. Таким образом, существование двух видов собственности, столкновение семейных (частных) и коллективных интересов требует создания иной, чем прежде, структуры управления и иных регулирующих норм. Именно на стадии возникновения сельской общины исследователи фиксируют и появление таких институтов самоуправления, как сходка (собрание) общинников, совет старейшин (глав семей), предводитель (вождь).

С усложнением общинной организации у человека появляются уже определенные индивидуальные права, а именно право собственной (семейной) на жилище, скот, огород, впоследствии и на земельные наделы, право на участие в управлении делами общины через формы общинного самоуправления («общинной демократии»).

Возрастающие размеры человеческих общностей, создание надобщинных органов управления делают практически невозможным одновременное участие всех сородичей, соплеменников в процессе самоуправления. Если понимать самоуправление как поголовное участие всех сородичей, соплеменников как поголовное участие всего населения в управлении, то логично прийти к выводу, что его распространенность на общество прогрессивно уменьшается. Но самоуправление предполагает не столько поголовное участие в нем членов самоуправляющейся общности, сколько наиболее полное отражение потребностей саморегуляции жизнедеятельности этой общности самой общностью, создающей для этого органы самоуправления, свобода действий которых пока не ограничивается извне. Иными словами, если ряд важнейших решений принимает круг избранных (в прямом и переносном смысле) лиц, то это все же свои соплеменники, то есть границы племенной суверенности не нарушаются.

Универсальной формой выражения норм, на которых строилось племенное управление, остается обычай. Но племенные органы управления принимают решения, которые могут идти вразрез с существующими «вековыми обычаями», но освященные авторитетом собрания, племенного совета «старейших и мудрейших», эти решения затем усваиваются общинниками как новые правила их поведения. Племенное самоуправление выступает в этом случае как нормотворческий институт, как орган социального планирования и предвидения.

4. Обособление групповых и личных интересов подрывало традиционные структуры общинно-племенного самоуправления. Начавшийся процесс выделения публичной власти, ее кристаллизация требовали иной среды, чем архаический коллективизм родоплеменного строя. Поскольку сразу взорвать общинно-племенные структуры самоуправления, освященные временем, традицией, магическими ритуалами, было невозможно, к новым требованиям приспосабливаются иные социальные структуры, лежавшие до сих пор как бы на периферии системы общинно – племенного самоуправления.

Разложение первобытно-общинных отношений, появление племенной верхушки, претензии ее на безраздельное господство над соплеменниками превращают мужские союзы из институтов социализации юношей и общественных клубов мужского населения в органы «внеэкономического» принуждения основной массы соплеменников, вначале женщин, детей, пленников, затем и рядовых общинников.

«Раздвоение публичной власти» между двумя системами организации общественной жизни – самоуправляющей общинно-племенной и самоуправляющейся узкокорпоративной – при всех коллизиях, возникающих из такой раздвоенности, все же давало выход личным или групповым интересам, способствовало развитию личной инициативы. Призывая своих членов к жесткой, регламентированной организации, тайные союзы вместе с тем не позволяли им слишком замыкаться в интересах рода, семье, общины, как бы раздвигая общественный диапазон бытия тех, кто состоял в организации.

5. Круг участников процесса управления становится все более узким. Это уже время отделения управленческих функций от производства материальных благ; дуализма племенных норм (одни для знати, другие для рядовых общинников); создания самостоятельного управленческого слоя в лице вождей, жрецов и членов их семей, живущего за счет грабительских войн, принудительных работ общинников и присвоения прибавочного продукта. Рядовые общинники уже не допускаются к управлению общиной, не говоря о племени, к тому же преклонение перед «божественной силой» вождя, магическими чарами жреца, страх быть жестоко наказанным или принесенным в жертву по любому поводу, бесчисленные табу и запреты лишали общинника попыток к самостоятельности в общественном поведении.

Иерархическое начало в правовом статусе человека, возникшее в эпоху «военной демократии» и развившееся в эпоху вождеств, в условиях государственного бытия человека впервые приобретает институциональный характер в виде письменных норм права. Поиск компромисса между справедливостью, которую гарантирует государство и закон, и справедливостью, которую каждый человек понимает по-своему, в европейской правовой мысли пойдет именно по пути обеспечения формального, закрепленного в законе и в судебной процедуре равенства.