Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Архаика и современность 39 страница

¹ Подробнее об этом см главу «Древнегреческая "игривая" культура...»

² Ср. известную греческую (мужскую!) клятву, давшую повод для самых
разных интерпретаций — «клянусь собакой». Небезынтересно в этой связи
также и название, а впоследствии и самоназвание маргинального философс
кого течения — «киническая», то есть, собственно, «собачья», философия Пе
ресмотренные в свете предложенной гипотезы основные положения и пове
денческие практики киников могут дать несколько иную картину их места как
в истории философии, так и в системе современного им греческого общества
Обычай клясться собакой, по свидетельству Б А. Успенского, зафиксирован
также у венгров и у южных славян [Успенский 1997: 116].

³ Произведенный от этого слова термин «лицей», обязанный своими ле
жащими на поверхности культурными смыслами тому обстоятельству, что при
афинском Ликее в свое время «прогуливал молодежь» Аристотель, по иронии
судеб, сохранил в спектре своих «реальных» значений и сугубо «волчьи». Об
этом, впрочем, позже, когда речь у нас зайдет о дворянстве и о соответствую
щих системах воспитания подрастающего поколения.

Архаика и современность

Здесь же имеет смысл упомянуть и об инвективах, связанных с обвинением оппонента в пассивном гомосексуализме, как о намеренном речевом (магическом) понижении его статуса — тем более что в отечественной инвективной культуре (в отличие от культуры, скажем, французской) они занимают традиционно значимое место в связи с крайне отрицательным, обставленным рядом строгих табу отношением к опущенным в рамках «блатной» и «приблат-ненной» культур. Общая для обсценных речевых практик перекодировка исходных языковых понятий здесь может быть весьма наглядно проиллюстрирована откровенным ритмическим искажением ключевого слова: пйдор из педераст. Перечисленные выше определения могут быть истолкованы также и в этом смысле, что и происходит зачастую в речевой практике, особенно в составе устойчивых инвективных конструкций (напр., ты, пизда сраная — метонимия, отсылающая к «копулятивным» функциям ануса оппонента). Небезынтересно было бы прояснить в этой связи также и возможные «магические» корни соответствующей инвективы козел — в свете хотя бы известной ритуальной практики, связанной с «козлом отпущения». Если более или менее аналогичный по смыслу термин петух (от пидор) имеет, на мой взгляд, относительно недавнее и четко связанное с блатной речевой средой происхождение, то с козлом — особенно если учесть наличие подобного по смысловому полю оскорбления в иных языковых культурах — дела, похоже, обстоят отнюдь не так просто.

В этой же связи имеет смысл рассматривать и ряд устойчивых табу, связанных в отечественной уголовной среде с фекалиями и со всем, что тем или иным способом может быть отнесено к дефекации.

Небезынтересно было бы рассмотреть с предложенной точки зрения также и ряд культурных практик, связанных с плевком и с мочеиспусканием, а также с отражениями этих практик в соответствующих речевых кодах. «Приблатненная» манера постоянно сплевывать во время разговора себе под ноги, акцентируя при этом каждый плевок, может, на мой взгляд, быть объяснена двояко. Во-первых, демонстрация «обилия» слюны может на латентном уровне восходить к магнетической демонстрации «песьего бешенства» (пены, идущей изо рта у бешеного животного), что, при выраженной положительной внутризональной маркированности самого феномена «бешенства», «одержимости», берсерка или боевого амо-ка, должно повышать ситуативный статус демонстрирующего данную форму поведения человека. Во-вторых, свойственный как псам, так и волкам обычай метить территорию явно не мог не быть освоен и культурно «преломлен» территориально-магической традицией. Так, плевок под ноги не самому себе, а собеседнику явля-

В Михаилин Тропа звериных слов

ется знаком прямой агрессии, прямого покушения на его «территориальную адекватность»¹. Что же касается мочеиспускания, то здесь, как мне кажется, следовало бы повнимательнее присмотреться к совсем недавно, очевидно, вошедшему в употребление у мужской половины человечества (и неведомому остальным приматам) способу мочиться стоя — связанному, вероятно, с демонстративными аспектами прямохождения и, возможно, также с маркированием территории.

7. «ВОЛЧЬЯ» СОСТАВЛЯЮЩАЯ РЯДА

ЕВРОПЕЙСКИХ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫХ

ФЕНОМЕНОВ

Во всяком раннем человеческом сообществе фигура военного вождя обладает совершенно исключительными функциями и играет свою, ни на какую другую не похожую роль². Военный вождь по определению не может принадлежать к числу родовых старейшин — во главе похода не должен стоять человек, сам находящийся не в лучшей физической форме; главным достоинством вождя является не магическая власть над «центром», над неизменным самовоспроизводящимся миропорядком культурного пространства, но маргинальная харизма. Согласно основным законам магического мышления, выходящая на добычу или на защиту рубежей «стая» представляет собой единый организм, магически воплощен-

¹ Есть и еще один, сугубо «символический» вариант объяснения Уподоб
ление мужчины половому члену носит в обсценных мужских кодах достаточ
но распространенный характер (со всем спектром возможных эмоционально-
оценочных оттенков, от русского уничижительного это еще что за хуй⁹ до
болгарского фамильярно-приятельского обращения мужчины к мужчине Хуйо!
В данном контексте обилие слюны может означать не идущую изо рта пену, а
обилие спермы — со всеми возможными семантическими отсылками (Хочу,
пользуясь случаем, выразить благодарность Сергею Труневу, обсуждение с
которым «феноменологии плевка» оказалось весьма плодотворным — надеюсь,
взаимно)

² Изложенные далее соображения носят конспективный и проблемный
характер Это — постановка вопроса, а не попытка его сколь-нибудь оконча
тельного решения Отсюда неизбежное привлечение, может быть, слишком
обширного и разнопланового материала Напомню, что меня в первую очередь
интересуют типологические следы «волчьей» магии в самых разных культур
ных феноменах, следы, на основании которых можно сделать вывод о нали
чии соответствующей, принимающей подчас самые неожиданные формы, тра
диции — а не бессмысленные попытки встроить тот или иной феномен в
«единственную» логику увиденного с «волчьей» точки зрения исторического
процесса

Архаика и современность

ный в вожаке, в военном вожде, и если вожак хоть в чем-то ущербен, поход принципиально не может закончиться удачей. Отряд представляет собой магически единое «тело», и вождь единосущен ему, он и есть — весь отряд, и каждый конкретный воин для него — как палец на руке. Военный вождь берет на себя колоссальную ответственность, выходя (и сам по себе, и «в комплексе», как составленное из многих тел магическое «тело войска») за пределы «культурной», магически освоенной территории в «темную» хтоническую зону, во всех отношениях чужую и враждебную. Всякая удача есть следствие его удачливости, его военного счастья; вина за всякую неудачу полностью лежит на нем¹. Добыча традиционно также является собственностью военного вождя (понимаемого опять же как единое во множестве «тело» войска), и его ключевая функция при разделе добычи после удачного похода — только лишнее тому подтверждение: он фактически лишь награждает части своего тела за хорошую работу на той грани, где единый «корпус» отряда рассыпается на индивидуальные, на-себя-ориентированные монады (то есть на границе между собственно мужской и «общей» зонами²). Право вождя выбирать лучшую долю в добыче до начала общего раздела (сохранившееся в практике волжских разбойников и пиратов Карибского бассейна) магически означает его право на всю добычу³.

То обстоятельство, что класс военной аристократии (в самых разных культурно-исторических ситуациях) обязан своим появ-

¹ Интересно в этом смысле совершенно особое отношение именно воени
зированных в той или иной степени сообществ к золоту — как к нетускнею-
щему солярному металлу, жестко сцепленному с понятием удачи, сопутству
ющего воину «счастья». Золотые украшения имели ценность в первую очередь
благодаря тому, что их постоянное присутствие на теле сообщало владельцу это
качество, столь необходимое воину, а тем более — военному вождю.

² Прекрасным примером территориально-магически ориентированных
взаимоотношений между вождем, войском и общиной являются римские три
умфы — с прохождением всего войска мимо своей «головы», с демонстрацией
всей взятой войском добычи, с магической маркировкой границы между «во
инской» и «обыденной» территориями (триумфальная арка), наконец, с риту
альной руганью всего вернувшегося к родным очагам, к родовым «ларам и пе
натам» войска (то есть вооруженных мужчин, «расстающихся» со стаей),
направленной на полководца и резко повышающей его мужской статус. Ни о
какой прокреативной магии речи здесь не может идти по определению. Каж
дый пес, слагая с себя «стайные» обязательства и нормы поведения и возвра
щаясь «на зимние квартиры», должен «тявкнуть напоследок», отдавая должное
стае — и вожаку, как воплощению этой стаи. Интересно также, что в ту пору,
когда вся Италия (до Рубикона) уже считалась «своей», через Рубикон нельзя
было переводить именно войско, хотя никто ничего не имел против (говоря
словами Нестора Ивановича Махно) вооруженной личности.

³ См. главу «Выбор Ахилла» в этой же книге.

В. Михайлин. Тропа звериных слов

лением связке «военный вождь — походная дружина», вряд ли может вызвать сомнения. Ключевой вопрос здесь другой: когда и вследствие чего в традиционном сообществе (а если точнее, то в сообществе, которое как раз после и в результате данного перехода, собственно, и перестает быть традиционным) с завидным постоянством совершается переход власти от жреческой касты к касте военной? Каким образом традиционная модель, целиком и полностью ориентированная на сохранение от века данного status quo, дала брешь и начала постепенно перерастать в модель историческую?

Без кардинальных изменений в значимости (и в первую очередь пищевой значимости) маргинальных, то есть чисто мужских, «волчьих» территорий этого произойти не могло. Традиционная модель¹предполагает выраженную оппозицию «обильного» центра и «скудной» периферии. До тех пор пока агрессивное и голодное «волчье» меньшинство зависит от центра, инициация будет важна не как состояние, а как возможность возвращения в «утраченный рай». Но стоит только маргинальной территории обнаружить собственные источники существования, и центростремительный баланс рискует перерасти в центробежный.

Первым толчком такого рода, опрокинувшим целый ряд европейских, передне- и среднеазиатских традиционных сообществ, был, вероятно, переход от неолитической и раннебронзовой зем-ледельчески-собирательской модели к преимущественно скотоводческой модели эпохи поздней бронзы и железа. Именно к этому времени относится первая, не затухающая с тех пор волна «великого переселения народов», довольно странного процесса, при котором целые племена без всяких видимых причин становятся вдруг необычайно агрессивными и приобретают выраженную тягу к приобретению и освоению новых территорий¹. Скотоводство резко сместило баланс сил во взаимоотношениях центр—периферия, повысив пищевую ценность и самостоятельность маргинальных территорий и радикально изменив «качество» источников пищи. Если пищевая модель, основанная на земледелии, предполагает высочайшую степень территориальной «связанности» и «неэкспансивности» в силу прежде всего мотиваций чисто магических, то скотовод прежде всего мыслит категориями количественными. Он вынужденно подвижен, он оценивает землю скорее по качеству травы и наличию источников воды, а не по степени удаленности от центра. Как уже говорилось, чужую землю с собой не унесешь, но

¹ За счет «естественной убыли в полевых условиях» См. главку о коне в
«скифском» разделе данной книги

² См примеч 1нас 114 к «скифской» части настоящей книги о связи это
го процесса с «великим переселением народов».

Архаика и современность 363

чужую отару вполне можно сделать своей А окончательную точку в этом процессе поставило, вероятнее всего, овладение сперва колесом, а потом и техникой верховой езды Резко возросшая мобильность фактически лишила «внешнюю», «волчью» зону естественных внешних границ и превратила в Дикое поле весь мир — за исключением центральной, «культурной» его части, где продолжало жить и здравствовать традиционное сообщество

Дальнейшие перемены — вопрос времени С повышением мобильности маргинальных юношеских отрядов, «волчьих стай», неминуемо появляется практика набегов на соседние области с целью захвата добычи (поначалу, очевидно, главную ценность составляли именно стада и отары) С повышением же «мотивации» пребывания в маргинальном статусе («вольная» жизнь, «опьянение боем» как норма существования, возможность более быстрого достижения высокого социального и экономического статуса) возрастает притягательность периодического «возвращения» взрослых статусных мужчин в Дикое поле и, следовательно, начинает понемногу меняться базовая система ценностей Движение индоиранских и смежных индоевропейских племен во II—I тысячелетиях до н э дает прекрасный пример постепенного развития такого процесса То, что начинается с обычных набегов молодежи за добычей (пусть даже очень дальних)¹, перерастает затем в территориальные захваты, причем хозяевами на новых территориях становятся никак не лидеры традиционного сообщества, но именно лидеры «стаи» Организуется «новая жизнь» по законам, коррелирующим как с законами общеплеменного общежития (как только воины обзаводятся на новых землях собственным, здешним «домом и храмом»), так и с законами Дикого поля, поскольку с формальной точки зрения новая территория продолжает таковым оставаться (в сравнении с «метрополией»²) Возникновение зороастризма — соб-

¹ Сошлюсь еще раз на уже неоднократно цитированную статью А И Иван-
чика [Иванчик 1988] — о роли именно молодежных скифских отрядов в раз
громе киммерийцев в Малой Азии в VII веке до н э и о сохранении малоазии-
ской (в первую очередь, греческой) традицией памяти о них как о «псах»

² Ср с «волнами» греческих (в широком понимании) расселений в Вос
точном Средиземноморье Сперва — «ахейская» волна, уничтожившая Крит и
Трою и потеснившая на малоазийском берегу Эгейского моря хеттскую «зону
национальных интересов», затем — дорийская, закрепившая успехи предыду
щей, и, наконец, начиная с VIII века до н э — бурная колонизация Причем в
выведении колоний основную роль играют именно «младшие братья», чьи
шансы на успех в пределах сложившегося в метрополии сообщества были весь
ма невелики Последняя такого рода волна — походы Александра (периферий-
ность Македонии по отношению к греческому миру, с моей точки зрения,
делает ее претензии на лидерство в общегреческом походе на Азию магически
оправданными), приведшие к созданию эллинистического мира Значимость

364 __________ В. Михайлин. Тропа звериных слов

ственно жреческой религии, остро направленной против способа жизни уже успевшей сформироваться к этому времени у восточных иранцев воинской касты — эта реакция традиционного сообщества на изменение «условий игры» и попытка взять реванш: не случайно он зародился именно на «коренных» территориях, «в тылу» успевших к тому времени продвинуться далеко на юг агрессивных «волн».

Та же — с типологической точки зрения — ситуация возникает, на мой взгляд, и в западноевропейском ареале в середине — второй половине I тысячелетия нашей эры, когда племенные дружины (в основном германских народов) постепенно превращаются в основной класс будущей средневековой Европы, класс военной аристократии, могущество которой основано в первую очередь на поместном землевладении и на ленном праве. В самом деле, набеги германских дружин на пограничные области Римской империи оставались по преимуществу именно грабительскими, «волчьими» набегами до тех пор, пока военные и политические структуры римлян были в состоянии сдерживать натиск «великого переселения народов». Но как только главной добычей сделался не скот и не металл, а недвижимость, германская племенная организация претерпевает на новых землях резкое структурное изменение, причем доминирующими оказываются именно законы «стаи». Земля, как правило, не становится общеплеменной собственностью, в конечном счете распределяется по тем же законам, по которым происходит обычный раздел взятой «стаей» добычи. Более того, с магической точки зрения она остается собственностью всей стаи, а следовательно, ее вожака. Это выражается в самой ленной структуре, где право на индивидуальные «зимние квартиры» уравновешивается требованием постоянной боеготовности и обязательным отбыванием определенного (сезонного!) срока в составе «стаи». «Зимние квартиры» теперь отделены от традиционного культурного центра, они вынесены в само Дикое поле, и способ существования военной аристократии (даже в мирное время) становится совершенно иным. Формально прежняя «периодичность» стайной фазы и фазы «дома и храма», по сути, модифицируется, ибо весь жизненный уклад будущего европейского рыцарства строится отныне на

«стайных» отношений в этом последнем случае также весьма высока (ср., к примеру, взаимоотношения между Александром и его гетайрами, присущую Александру харизму, его нестандартную для греческих военачальников любовь к коннице, да и устроенные им в Сузах массовые «собачьи свадьбы» и не принятую «на большой земле» практику многоженства). Резкая смена способа государственного устройства и образа жизни в эллинистическом мире по сравнению с собственно греческим (и даже македонским) — лишнее тому подтверждение.

Архаика и современность

совершенно «волчьих» основаниях. Война делается если не единственным, то, во всяком случае, основным и единственным «достойным» занятием дворянина. Агрессивность поведения становится культурной нормой и утверждается в категориях «дворянской чести». Система воспитания подрастающего поколения сохраняет ряд инициационных этапов, но смысл инициации претерпевает существенные изменения. Она больше не есть путь к изобильному, мирному и прокреативному «центру», а переход от «щенячьей» стадии (паж, кнехт, оруженосец) к стадии полного воинского воплощения, посвящения в профессиональные «волки». Бывший иници-ационный этап (имевший целью, напомню, снятие юношеской агрессии через ее «выплеск» и защиту «общей» зоны от волчьей агрессии: как чужой, так и собственной) растягивается на всю жизнь и становится смыслом жизни¹. Данные особенности дворянской системы воспитания сохранились и в более поздние культур-

¹ Интересную в этом отношении параллель представляет собой «дружное» принятие монотеистических религий именно военизированными, маргинали-зированными до крайней степени обществами. «Стая» изначально расположена к единобожию в силу самой своей природы. Для германцев, для которых бог военной дружины, боевого бешенства (и «мертвых» воинов) Один/Вотан давно уже оттеснил на задний план не только традиционные прокреативные божества (Фрейра и прочих ванов; кстати, сам способ достижения перемирия в противостоянии между ванами и асами — с обменом заложниками и проч. — также весьма показателен для взаимоотношений на каких-то, очевидно довольно ранних, стадиях между традиционным прокреативным центром и «волчьей» периферией), но и других асов. Принятие строго монотеистической доктрины было всего лишь следующим шагом, причем для вождей и королей — шагом вполне осознанным. Владимир, согласно легенде, специально пригласил представителей трех монотеистических религий на публичный диспут и отдал предпочтение христианству исходя из соображений внутри- и внешнеполитической выгоды. Того же порядка феномен — парадоксально «гладкое» установление христианства в Ирландии, при полной (за редкими исключениями) поддержке королей и военной аристократии и при почти полном отсутствии сопротивления со стороны друидов. Да и в Риме основным рассадником монотеизма всегда была армия (вне зависимости от того, какого рода это был монотеизм — митраизм, христианство или какая-либо другая маргинальная «ересь»). Отнюдь не мистика интересовала «вожаков стай»: они решали вопросы борьбы с остатками традиционного уклада, с влиянием местною жречества, и любая пришедшая со стороны (то есть все из того же Дикого поля) жестко структурированная монотеистическая вера была в этой борьбе их прямым потенциальным союзником. Именно отсюда, на мой взгляд, и проистекает само понятие воинствующей церкви (будь то крестовые походы или газават). Духовные воинские ордена (псы-рыцари, Domini canes), ведущие священную войну, — всего лишь частный случай стратегического альянса между «стайной» военной аристократией и феодализированной монотеистической Церковной иерархией.

В Михайлин Тропа звериных слов

ные эпохи¹. С возникновением профессиональной армии, корпуса профессионального армейского офицерства (в изначальном виде, естественно, чисто дворянского) и институтов профессиональной подготовки армейских кадров (кадетские корпуса и т.д.), множество символических и магических по своей природе иници-ационных ритуалов перекочевало в эту социальную подсистему — причем символика и магичность этих ритуалов носит откровенно «волчий» характер. То же относится и к существовавшим в недавнем европейском прошлом особенностям «гражданского» дворянского образования и воспитания. Непременная Kavalierreise —далекая поездка юноши-дворянина после окончания университета, непременно верхом, непременно за границу и непременно в сопровождении компании равных ему по возрасту и по статусу товарищей — является по сути реликтом ритуальной отправки в Дикое поле. Особенно явным становится данное обстоятельство, если учесть, что словом Reise обозначается по-немецки не только поездка, но и (применительно к эпохе ландскнехтов) служба в наемных войсках.

Множество мельчайших и малосущественных на первый взгляд особенностей дворянского быта многое могут нам сказать о природной связи этой касты с ее «волчьими» корнями. Такая, скажем, весьма характерная деталь, как привычка содержать собак дома, выводит на кардинальные ценностные отличия между крестьянским бытом, во многом по-прежнему ориентированным на традиционные общинные ценности, и бытом военной аристократии. О месте собаки в крестьянском быте уже говорилось выше. В дворянском же способе жизни собака (как и лошадь) занимает одно из наиболее ценностных мест, она — член стаи, а потому ее место не только (и не столько) на псарне, но и в пиршественной зале, и даже (в особых случаях) в личных покоях дворянина. Сельский дом дворянина, его поместье, его замок — это прежде всего логово, приспособленный для отдыха и воспроизводства укромный уголок Дикого поля; это одновременно и укрытие в случае опасности, и доминирующий над местностью наблюдательный пункт, и база для собственных набегов². Жизнь здесь идет по стайным законам, и для

' Ср в этой связи соответствующие поведенческие практики чеченцев, фактически возведенные в период 1993—1999 годов в ранг государственной политики Ичкерии, а также ичкерийскую символику

² Именно логово, с присущим этому слову оттенком временности, ибо управление земельной собственностью в Средневековье (особенно в раннем) предполагало постоянные разъезды сеньора вместе со свитой по всем «подведомственным» территориям с «потреблением на месте» всего, что можно было потребить Древнерусский термин «кормление» в этом отношении наиболее точно передает этот способ администрирования Границы земельной собствен-

Архаика и современность

собаки, как для магически «единокровного» существа, полностью проницаема' Собака не в состоянии осквернить «волчьего логова» — в отличие от крестьянского дома, в который ее ни при каких условиях не пустят²

То же касается и практики дефекации в жилом помещении Поскольку для дворянина собственный дом — всего лишь «выгородка» из Дикого поля, то и отправление естественных надобностей в стенах жилья является делом не только не предосудительным, но совершенно естественным В этом отношении дворянская культура — это культура ночного горшка, и то в тех случаях, когда ночной горшок был доступен или возникало желание им воспользоваться Во всех же прочих случаях и этой условностью блистательное европейское рыцарство, как правило, пренебрегало

Некую «пограничную» между замком и деревней в отношении к «волчьему» культурному следу область представляет собой средневековый европейский торговый город С одной стороны, он изначально был прибежищем всех маргинальных социальных элементов, «воздух города делал свободным» от всяческих форм феодальной зависимости, и потому на городском пространстве во множестве (в средневековом, куда более скромном, чем теперь, смысле этого слова) собирались разнообразные авантюристы, люмпены и просто преступники Они оставляли человеческий материал для социальных феноменов, унаследовавших массу откровенно «волчьих» черт — вроде преступных сообществ, живущих по весьма своеобразным и довольно строгим законам, очень напоминающим законы Дикого поля Типологическая близость различных «воровских» культур — французской, английской, русской — при всех понятных национальных особенностях давно привлекала внимание исследователей ДС Лихачев в статье «Черты первобытного примитивизма в воровской речи» [Лихачев 1992] объясняет это обстоятельство «общностью примитивного способа производства», в чем нельзя не видеть вынужденной уступки господствовавшим во время

ности были, по сути дела, границами законной пищевой территории собственника и его «стаи» (См [Блок 1986 124—128]) Средневековой аристократии (и подражавшим ей более низким по статусу сословиям) свойственно и неоднократно отмеченное литературной традицией «волчье» обжорство, умение и желание наедаться впрок даже при отсутствии реального дефицита пищи

¹ Ср классические эпизоды воспитания Гаргантюа у Рабле, где пароди
руются известные современные педагогические схемы, рассчитанные именно
на «басилеопедию»

² «Так, в частности, русские крестьяне не допускают собаку в избу Еще
более характерно правило, предписывающее разломать печь, если в ней умрет
пес или ощенится сука печь при этом занимает особое место в славянских
верованиях» [Успенский 1997 120]

В Михайлин. Тропа звериных слов

написания и первой публикации статьи вульгарно-марксистским взглядам. Однако в то же время следует учитывать, что принципиально маргинальные условия существования, в которые ставит себя преступная субкультура по отношению к доминирующей культуре, типологически отвечают ранней модели «волка» или «волчьей стаи» в Диком поле. Многие поведенческие особенности блатных (вроде крайне низкого порога возбудимости, высокого болевого порога, постоянной готовности к агрессии, высочайшей внушаемости, склонности к хвастовству и «эпизации» поступка и т.д.) и особенности речевого поведения (диффузная семантика, полисемантич-ность, использование слова по преимуществу в его инструментальной функции и т.д., что роднит «блатную музыку» с матом¹) прямо восходят к тем поведенческим структурам, которые, судя по всему, должны были быть свойственны «псам» в их исконном виде.

С другой стороны, такого рода субкультуры являлись маргинальными и воспринимались как маргинальные и в самой городской среде. Сам же город, великий плавильный котел, горнило и колыбель будущей европейской цивилизации, выгодно сочетал и сплавлял элементы традиционной социальной организации с элементами «волчьей» агрессивности, «стайной» самостоятельности, инициативности и свободы. Лабильная городская («буржуазная», «бюргерская», «мещанская») культура, подстраиваясь и подлаживаясь — до поры до времени — под господствующую военно-аристократическую феодальную культуру, заимствовала ее элементы, подражала ей (хотя бы в области домашних собачек и ночных горшков), но в то же время и перетрактовывала ее на свой «урбанный» и «цивильный» лад. Не случайно в более поздние, уже буржуазные по существу эпохи способ жизни дворянина в городском доме весьма существенно отличается от его способа жизни в сельском поместье² — вплоть до костюма и манер, не говоря уже о распорядке дня и об основных способах времяпрепровождения.

Нельзя не отметить и изменений в социальном статусе мужских обсценных кодов, происшедших в Европе с наступлением

' Мат является непременным составным элементом отечественного блатного арго, однако эта языковая ситуация «не имеет обратного хода». Все, говорящие на «блатной музыке», говорят на мате, но не все говорящие на мате «ботают по фене».

² Эта новая разновидность «волчьей сезонности» также будет «переварена» буржуа и примет к концу XIX века вид «дачной» культуры, которая всякому мещанину может обеспечить «дворянский» образ жизни сезон — в городе, на лето — за город. Конфликт чеховского «Вишневого сада» (с «мужиком» Ло-пахиным в качестве основного «убийцы» старой дворянской культуры) действительно попал в одну из болевых точек российского общества, переживающего на рубеже веков мощнейший социальный слом. Противоположная по знаку и по авторской оценке, но типологически конгруэнтная ситуация пред-

⇐ Предыдущая 34 35 36 37 383940 41 42 43 Следующая ⇒