Майор утверждает, что это обезьяны
На следующий день, 5 января, путешественники вступили на обширнуютерриторию округа Муррей. Этот малообследованный, необитаемый округпростирался до высокой гряды Австралийских Альп. Цивилизация не успела ещеразделить его на отдельные графства. Это самая глухая и мало посещаемаячасть провинции. Когда-нибудь эти леса рухнут под топором дровосека, апрерии заполнятся стадами скваттеров, но пока здешняя почва столь жедевственна, как в тот день, когда она поднялась со дна Индийского океана.Здесь была пустыня. На всех английских картах эта область характеризуется следующимисловами: "Reserve for the blacks" - "Заповедник для чернокожих". Сюдаангличане-колонисты грубо оттеснили туземцев. Австралийской расе оставилина далеких равнинах, среди непроходимых лесов, несколько определенныхучастков земли, где австралийская раса обречена была на постепенноевымирание. Любой белый - будь то колонист, эмигрант, скваттер,лесопромышленник - имел право перейти границы заповедника, но чернокожийне смел выйти за черту его. Паганель затронул в беседе со спутниками этот важный вопрос о туземныхплеменах. Все пришли к единодушному заключению, что колониальная политикаобрекла туземные племена на вымирание, на изгнание из тех мест, гденекогда жили их предки. Эта пагубная политика англичан сказывалась во всехих колониях, а особенно в Австралии. В первые времена колонизацииссыльные, да и сами колонисты, смотрели на туземцев, как на диких зверей.Они охотились на них с ружьями и, убивая их, громили селения, ссылаясь наавторитет юристов, утверждавших, что, поскольку австралиец вне закона,убийство этих отверженных не является преступлением. Сиднейские газетыпредложили даже радикальное средство избавиться от туземного населения,живущего вокруг озера Гунтер, а именно - массовое отравление. Как видим, англичане, овладев страной, призвали на помощь колонизацииубийство. Их жестокость была неописуема. Они вели себя в Австралии точнотак же, как в Индии, где исчезло пять миллионов индусов, как в Капскойобласти, где от миллиона готтентотов уцелело всего лишь сто тысяч. Поэтомуавстралийское туземное население, поредевшее в результате жестоких мер испаиваемое колонизаторами, постепенно вырождалось и вскоре под давлениемсмертоносной цивилизации совершенно исчезнет. Правда, отдельныегубернаторы издавали указы против кровожадных лесопромышленников, согласнокоторым белого, который отрезал чернокожему нос или уши или отрубал у негомизинец, чтобы "прочистить им трубку", следовало подвергать несколькимударам плети. Тщетные угрозы! Убийства все ширились, и целые племенаисчезали с лица земли. Достаточно упомянуть остров Ван-Димен. Здесь вначале XIX века было пять тысяч туземцев, а в 1863 году их осталось всегосемь человек. А недавно "Меркурий" сообщил о том, что в город Хобартприехал "последний из тасманийцев". Ни Гленарван, ни майор, ни Джон Манглс не возражали Паганелю. Будь онидаже англичанами, то и тогда им нечего было бы сказать что-либо в защитусвоих соотечественников: факты были очевидны, неопровержимы. - Лет пятьдесят тому назад, - добавил Паганель, - мы встретили бы нанашем пути много австралийских племен, теперь же нам не попался ни одинтуземец. Пройдет столетие, и на этом материке совершенно вымрет чернаяраса. В самом деле, заповедник, предоставленный чернокожим, казалсясовершенно безлюдным. Нигде ни следа кочевий или поселений. Равнинычередовались с лесами, и мало-помалу облик местности становился все болеедиким. Казалось, что в этот отдаленный край никогда не заглядывает ни одноживое существо - ни человек, ни зверь, как вдруг Роберт, остановившисьперед группой эвкалиптов, воскликнул: - Обезьяна! Смотрите, обезьяна! И он указал на большое черное существо, которое, скользя с ветки наветку, перебиралось с одной вершины на другую с такой изумительнойловкостью, что можно было подумать, будто его поддерживают в воздухекакие-то перепончатые крылья. Неужели в этой удивительной стране обезьянылетают подобно тем лисицам, которых природа снабдила крыльями летучеймыши? Между тем фургон остановился, и все, не отводя глаз, следили за чернымживотным, которое постепенно скрылось в чаще высоких эвкалиптов. Однаковскоре оно с молниеносной быстротой спустилось по стволу, соскочило наземлю и, пробежав несколько саженей со всевозможными ужимками и прыжками,ухватилось длинными руками за гладкий ствол громадного камедного дерева.Путешественники не представляли себе, как это животное вскарабкается попрямому и скользкому стволу, который нельзя было даже обхватить руками. Нотут у обезьяны появилось в руках нечто вроде топорика, и она, вырубая настволе небольшие зарубки, вскарабкалась по ним до верхушки дерева и черезнесколько секунд скрылась в густой листве. - Вот так обезьяна! - воскликнул майор. - Эта обезьяна - чистокровный австралиец, - ответил Паганель. Не успели спутники географа пожать плечами, как вдруг вблизипослышались крики, нечто вроде "Коо-э! коо-э!" Айртон погнал быков, ичерез каких-нибудь сто шагов путешественники неожиданно наткнулись настановище туземцев. Какое печальное зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей.Эти "гунисо", сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобиечерепицы, защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. Этиобитатели, несчастные существа, опустившиеся вследствие нищеты, имелиотталкивающий вид. Их было человек тридцать - мужчин, женщин и детей,одетых в лохмотья шкур кенгуру. Завидев фургон, они бросились было бежать,но несколько слов Айртона, произнесенных на непонятном дляпутешественников местном наречии, видимо, успокоили их: они вернулись. Туземцы были ростом от пяти футов четырех дюймов до пяти футов семидюймов, цвет кожи у них был темный, но не черный, а словно старая сажа,длинные руки, выпяченные животы, лохматые волосы. Тела дикарей былитатуированы и испещрены шрамами от надрезов, сделанных ими в знак траурапри погребальных обрядах. Трудно было вообразить себе лица, менееотвечающие европейскому идеалу красоты: огромный рот, нос приплюснутый исловно раздавленный, выдающаяся вперед нижняя челюсть с белыми торчащимизубами. Никогда человеческое существо не было столь схоже с животными. - Роберт не ошибся, - сказал Мак-Наббс, - это, несомненно, обезьяны, нопородистые. - Мак-Наббс, - спросила леди Элен, - неужели вы оправдываете тех, кто,как диких животных, преследует этих несчастных людей? - Людей! - воскликнул майор. - Но они в лучшем случае нечтопромежуточное между человеком и орангутангом. Сравните их профили спрофилем обезьяны, и вы убедитесь в неоспоримом сходстве. В данном случае Мак-Наббс был прав. Профиль туземцев-австралийцев оченьрезкий и почти равен по измерению профилю орангутанга. Господин де Риэнцине без основания предложил отнести этих несчастных к особому классу"человекообразных обезьян". Но еще более права была леди Элен, полагая, что эти существа одаренычеловеческой душой, хотя и находятся на самой низкой ступени развития.Между животным и австралийцем существует непроходимая пропасть. Паскальутверждал, что "никогда человек не бывает животным", но тут же с неменьшей мудростью добавлял: "но никогда не бывает и ангелом". Но в данном случае леди Элен и Мери Грант опровергали последнееутверждение мыслителя. Обе сострадательные женщины вышли из фургона, ласково протянули рукинесчастным созданиям и предложили им еды, которую те с отталкивающейжадностью поглощали. Туземцы тем более должны были принять леди Элен забожество, что в их представлении чернокожие после смерти перевоплощаются вбелых. Особенное сострадание возбудили в путешественницах женщины-дикарки.Ничто не может сравниться с участью австралийки. Природа-мачеха отказалаей в малейшей доле привлекательности; это раба, которую насильно умыкаетгрубый мужчина и которая вместо свадебного подарка получает удары "вади" -палки своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно ипоразительно быстро стареет. На нее падает вся тяжесть трудов кочевойжизни. Во время переходов ей приходится тащить детей в люльке из плетеноготростника, охотничьи и рыболовные принадлежности мужа, запасы растения"phormium tenax", из которого она плетет сети. Она обязана добывать пищудля семьи, она охотится за ящерицами, двуутробками и змеями, подчасвзбираясь за ними до самых верхушек деревьев; она рубит дрова для очага,сдирает кору для постройки шалашей; это несчастное вьючное животное, онане знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своеговладыки - мужа. Некоторые из этих несчастных женщин, быть может давнолишенные пищи, пытались подманить к себе птиц семенами. Они лежали нараскаленной земле неподвижно, словно мертвые, поджидая часами, покаобманутая их неподвижностью птичка не сядет сама им на руку. Видимо,поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки. Между тем туземцы, успокоенные ласковым обращением путешественников,окружили их, и пришлось оберегать запасы от расхищения. Говорили дикари сприщелкиванием языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных. Нов голосе их подчас слышались и мягкие ласковые нотки. Туземцы частоповторяли слово "ноки", сопровождая его таким выразительным жестом, чтолегко было понять, что это слово означает: "дай мне". Относилось это "дай"ко всему имуществу путешественников начиная от самых мелких вещей. МистеруОлбинету пришлось проявить немало энергии, чтобы уберечь багаж и особенносъестные припасы экспедиции от расхищения. Эти несчастные, изголодавшиесялюди бросали на фургон страшные взгляды, показывая острые зубы, которые,быть может, разрывали клочья человеческого мяса. Большинство австралийскихплемен в мирное время не людоеды, но очень немногие дикари откажутсясожрать мясо побежденного врага. Тем временем Гленарван по просьбе леди Элен приказал раздать окружающимтуземцам некоторое количество съестных припасов. Дикари, поняв, в чемдело, стали так бурно выражать свой восторг, что это не могло не тронутьсамое черствое сердце. Они испускали такие крики, какие испускают дикиезвери, когда сторож приносит им их ежедневный рацион. Не соглашаясь сМак-Наббсом, нельзя было, однако, отрицать, что эта раса во многом схожабыла с животными. Мистер Олбинет, будучи человеком благовоспитанным, хотел сначаланакормить женщин. Но эти несчастные создания не осмелились прикоснуться кпище раньше своих грозных мужей. Те набросились на сухари и сушеное мясо,словно звери на добычу. Слезы навернулись на глаза Мери Грант при мысли о том, что ее отецможет быть пленником подобных дикарей. Она живо представила себе, какдолжен был страдать такой человек, как Гарри Грант, живя в плену у этогокочевого племени, будучи обречен на нищету, голод, дурное обращение. ДжонМанглс, с тревожной заботливостью наблюдавший за молодой девушкой, угадалее мысли и, предупреждая ее желания, обратился к боцману "Британии": - Айртон, вы убежали от таких дикарей? - Да, капитан, все эти племена, кочующие по Центральной Австралии,схожи между собой. Только вы видите перед собой ничтожную кучку этихбедняг, тогда как по берегам Дарлинга живут многолюдные племена, во главекоторых стоят вожди, облеченные грозной властью. - Но что может делать европеец среди этих туземцев? - спросил ДжонМанглс. - То, что делал я сам, - ответил Айртон, - охотиться, ловить рыбу,принимать участие в битвах. С пленником, как я вам уже говорил, обращаютсяв зависимости от тех услуг, какие он оказывает племени, и если европеецумен и храбр, то он занимает видное положение в племени. - Но все же он остается пленником? - спросила Мери Грант. - Конечно, и с него не спускают глаз ни днем ни ночью. - Тем не менее ведь вам, Айртон, удалось бежать, - вмешался в разговормайор. - Да, мистер Мак-Наббс, удалось благодаря сражению между моим племенеми соседним. Мне повезло: я бежал и, конечно, не раскаиваюсь в этом. Ноесли бы понадобилось проделать все это снова, то я, кажется, предпочел бывечное рабство тем мукам, которые мне пришлось испытать, странствуя попустыням Центральной Австралии. Дай бог, чтобы капитан Грант не рискнул наподобный шаг! - Конечно, мисс Грант, мы должны желать, чтобы ваш отец оставался вплену у туземцев, - промолвил Джон Манглс. - Ведь в этом случае будетгораздо легче найти его следы, чем если бы он скитался по лесам материка. - Вы все еще надеетесь на то, что мы его разыщем? - спросила молодаядевушка. - Я не перестаю надеяться на то, что когда-нибудь увижу вас счастливой,мисс Мери. Взгляд влажных от слез глаз Мери Грант послужил благодарностью молодомукапитану. В то время как велся этот разговор, среди туземцев началось какое-тонеобычайное движение: они громко кричали, бегали туда и сюда, хваталиоружие и, казалось, были охвачены какой-то дикой яростью. Гленарван не мог понять, что творится с дикарями, но тут майоробратился к боцману: - Скажите, Айртон, поскольку вы так долго жили среди австралийцев, то,наверное, понимаете, что они говорят? - Понимаю, но приблизительно, - ответил боцман, - ибо здесь у каждогоплемени свое наречие. Все же я догадываюсь, в чем тут дело: желаяотблагодарить мистера Гленарвана за угощение, эти дикари хотят показатьему подобие боя. Он был прав. Туземцы без дальних слов набросились друг на друга схорошо разыгранной яростью, и если бы не предупреждение Айртона, то можнобыло подумать, что присутствуешь при настоящем сражении. Действительно, по словам путешественников, австралийцы - превосходныеактеры, и в данном случае они проявили недюжинный талант. Все их оружие нападения и защиты состоит из палицы - дубины, способнойпроломить самый крепкий череп, и секиры вроде индейского томагавка,расщепленной палки, в развилке которой зажат острый камень, прикрепленныйрастительным клеем. Эта секира с длинной ручкой, в десять футов, являетсягрозным оружием в бою и полезным инструментом в мирное время. Она с равнымуспехом рубит головы и отсекает ветки, врубается в людские тела и в стволыдеревьев. Бойцы с воплями налетали друг на друга, потрясая палицами и секирами.Одни падали, точно мертвые, другие издавали победный клич. Женщины,преимущественно старухи, словно одержимые, подстрекали бойцов,набрасывались на мнимые трупы и делали вид, что терзают их с яростью. Эленвсе время боялась, как бы это представление не перешло в настоящеесражение. Впрочем, дети, принимавшие участие в этом мнимом бою, тузилидруг друга по-настоящему; особенно неистовствовали девочки, награждая другдруга полновесными тумаками. Мнимый бой длился минут десять, внезапно бойцы остановились. Оружиевыпало из их рук. Глубокая тишина сменила шум и сумятицу. Туземцы замерли,словно действующие лица в живых картинах. Казалось, они окаменели. Чтопослужило причиной этой внезапной перемены, этого оцепенения? Вскоре этовыяснилось. Над верхушками камедных деревьев появилась стая какаду. Птицынаполняли воздух болтовней; их яркое оперение делало стаю похожей налетающую радугу. Появление разноцветной стаи прервало бой: война сменяласьболее полезным занятием - охотой. Один из туземцев схватил какое-то своеобразной формы орудие,выкрашенное в красный цвет, и, отделившись от неподвижных товарищей,пробираясь между деревьями и кустами, направился к стае какаду. Он ползбесшумно, не задевая ни одного листика, не сдвигая ни одного камешка.Казалось, скользит какая-то тень. Подкравшись к птицам на достаточно близкое расстояние, дикарь метнулсвое оружие. Оно понеслось по горизонтальной линии, футах в двух от земли.Пролетев футов сорок, оно, не касаясь земли, вдруг под прямым угломподнялось футов на сто, сразило около дюжины птиц и, описав параболу,упало к ногам охотника. Гленарван и его спутники были поражены - они не верили своим глазам. - Это бумеранг, - пояснил Айртон. - Бумеранг! Австралийский бумеранг! - воскликнул Паганель и мигомбросился поднимать это удивительное оружие, чтобы, как ребенок,"посмотреть, что у него внутри". И в самом деле, можно было подумать, что внутри бумеранга скрыткакой-то механизм или пружина, внезапное распрямление которой изменяет егонаправление. Но ничего подобного не было. Бумеранг состоял из загнутогокуска твердого дерева длиной в тридцать - сорок дюймов. Толщина этогокуска в середине равнялась приблизительно трем дюймам, а края былизаострены. Вогнутый с одной стороны на полдюйма, он имел два ребра навыпуклой стороне. Все в целом было столь же несложно, сколь и непонятно. - Так вот каков этот пресловутый бумеранг! - сказал Паганель, тщательноосмотрев странное оружие. - Кусок дерева, и больше ничего. Но почему же,летя по горизонтали, он то вдруг поднимается вверх, то затем возвращаетсяк тому, кто его кинул? Ни ученые, ни путешественники не могли до сих порнайти объяснение этому явлению. - Не похож ли в этом отношении бумеранг на серсо, которое, брошенноеизвестным образом, возвращается к своей точке отправления? - промолвилДжон Манглс. - Или, скорее, на возвратное движение бильярдного шара, получившегоудар кием в определенную точку? - добавил Гленарван. - Нет, - ответил Паганель. - В обоих случаях имеется опорная точка,которая и обусловливает возвратное движение: у серсо - земля, убильярдного шара - сукно бильярда. Но у бумеранга нет никакой точки опоры:оружие не касается земли и все же поднимается на значительную высоту. - Чем же объясните вы это явление, господин Паганель? - спросила ледиЭлен. - Я не пытаюсь объяснить, а только устанавливаю факт. По-видимому, тутвсе зависит от способа, которым кидают бумеранг, и от формы его строения.А способ, каким бросать бумеранг, - это уже тайна австралийцев. - Во всяком случае, для обезьян это очень искусная выдумка, -промолвила леди Элен, взглянув на майора, который недоверчиво покачалголовой. Однако время шло, и Гленарван, считая, что не следует большезадерживаться, хотел уже просить путешественниц занять места в фургоне,как вдруг прибежал дикарь и что-то возбужденно выкрикнул. - Вот как! - проговорил Айртон. - Они выследили казуаров. - Что? Речь идет об охоте? - заинтересовался Гленарван. - О! Это надо непременно посмотреть! - воскликнул Паганель. - Зрелище,должно быть, любопытное. Быть может, снова в дело будет пущен бумеранг. - А ваше мнение, Айртон? - спросил Гленарван боцмана. - Мне кажется, что это не очень задержит нас, сэр, - ответил тот. Туземцы не теряли ни секунды. Убить несколько казуаров - этонеобыкновенная удача: это значит, что племя будет обеспечено пищей покрайней мере на несколько дней. Поэтому охотники пускают в ход все своеискусство, чтобы завладеть такой добычей. Но каким образом умудряются онинастигать без собак и убивать без ружей такое быстроногое пернатое? Этобыло самое интересное в том зрелище, которое так хотел увидеть Паганель. Эму, или австралийский казуар (у туземцев он называется "мурек"),встречается на равнинах Австралии все реже и реже. Это крупная птица в двас половиной фута вышиной, с белым мясом, напоминающим мясо индейки. Наголове у казуара рогатая чешуя, глаза светло-коричневые, клюв черный,загнутый книзу. На ногах по три пальца, вооруженных могучими когтями.Крылья - настоящие культяпки - не могут служить ему для полетов. Егооперение, или, пожалуй, его шерсть, темнее на шее и на груди. Но есликазуар не может летать, то столь быстро бегает, что свободно обгоняетскаковую лошадь. Таким образом, захватить казуара можно только хитростью,и какой еще хитростью! Вот почему по знаку прибежавшего дикаря человек десять австралийцевбыстро рассыпались цепью, словно отряд стрелков, по чудесной равнине, гдекругом синели цветы дикого индиго. Путешественники столпились на опушкерощи мимоз. При приближении туземцев штук шесть казуаров сорвались с места иотбежали примерно на милю. Прибежавший дикарь, видимо охотник данногоплемени, удостоверившись, где находятся птицы, знаком приказал товарищамостановиться. Дикари растянулись на земле, а охотник, вынув из сетки двеискусно сшитые вместе шкуры казуаров, надел их на себя. Правую руку онподнял над головой и стал подражать походке казуара, ищущего пищу. Туземецприближался к стае. Он то останавливался, прикидываясь, что ищет зерна, топоднимал вокруг себя ногами целые облака пыли. Он подражал повадкеказуара. Он с таким поразительным совершенством подражал глухому ворчаньюказуара, что птицы были обмануты. Вскоре дикарь оказался среди беспечнойстаи. Внезапно он взмахнул дубиной, и пять казуаров из шести рухнули наземлю. Охота была успешно закончена. Гленарван, путешественницы и весь отряд распрощались с туземцами. Но австралийцы, видимо, отнюдь не были огорчены этой разлукой. Бытьможет, успешная охота на казуаров заставила их забыть, кто удовлетворил ихнестерпимый голод. Им не было даже свойственно чувство простой животнойпризнательности, присущей дикарям и животным и преобладающей надпризнательностью сердца. Но тем не менее нельзя было в некоторых случаях не восхищаться ихсмышленостью, их ловкостью. - Ну, теперь, мой дорогой Мак-Наббс, вы охотно признаете, чтоавстралийцы не обезьяны, - сказала леди Элен. - А почему? Неужели потому, что они ловко подражают повадкам животных?- спросил майор. - Но это только подкрепляет мои слова. - Шутка - не ответ, - возразила леди Элен. - Я хочу, майор, чтобы выотказались от ваших слов. - Хорошо, кузина, итак, да, или, вернее, нет, австралийцы не обезьяны,но обезьяны - австралийцы. - Как так? - Вспомните, что говорят чернокожие об этой интересной породеорангутангов? - Что же они говорят? - спросила леди Элен. - Они говорят, - ответил майор, - будто обезьяны - это чернокожие, нотолько более хитрые, чем они. "Они ничего не говорят, чтобы ничего неделать", - утверждал некий ревнивый негр, хозяин которого кормилбездельника орангутанга.
СКОТОВОДЫ-МИЛЛИОНЕРЫ
После спокойно проведенной ночи под 146ь15' долготы путешественники 6января в семь часов утра снова тронулись в путь, пересекая обширный округМуррей. Они двигались на восток, и следы каравана по равнине тянулисьсовершенно прямой линией. Дважды пересекали они следы скваттеров,направлявшихся на север; следы эти, несомненно, смешались бы, если бы напыльной земле не отпечатывались подковы коня Гленарвана с клеймом стоянкиБлек-Пойнт - трилистником. Местами равнину бороздили извилистые, часто пересыхающие речки, поберегам которых росли буксы. Речки берут свое начало на склонах горБуффало-Рэнгс, невысокая, но живописная цепь которых змеилась нагоризонте. Решено было добраться к ночи до подножия этих гор и там расположитьсялагерем. Айртон подгонял быков, и те, сделав в этот день переход втридцать пять миль, несколько устали. Здесь под большими деревьямираскинули палатку. Наступила ночь. Наспех поужинали: после такого тяжелогоперехода больше хотелось спать, чем есть. Паганель, который должен был нести караул в первую смену, не спал. Сружьем на плече он прогуливался взад и вперед, чтобы не задремать.Несмотря на безлунную ночь, кругом благодаря яркому сиянию южных звездбыло светло. Ученый с увлечением читал эту великую книгу неба, всегдаисполненную интереса для тех, кто ее понимает. Глубокую тишину уснувшейприроды нарушал лишь звон железных пут на ногах лошадей. Паганель, предавшись своему астрономическому созерцанию, занят былбольше делами небесными, чем земными, как вдруг какой-то звук вывел его иззадумчивости. Географ прислушался, и, к его великому изумлению, онраспознал звуки рояля. Чья-то сильная рука посылала звучные аккорды вночную тишь. Ошибки не могло быть. - Рояль в пустыне! - пробормотал Паганель. - Никак не могу этомуповерить. Действительно, это было более чем неправдоподобно, и Паганель предпочелуверить себя, что это какая-то удивительная австралийская птица подражаетзвукам рояля Эрара или Плейеля, точно так же, как другие австралийскиептицы подражают звукам часов и точильной машины. Но в эту минуту в воздухе прозвучал ясный, чистый голос - к пианиступрисоединился певец. Паганель слушал, не сдаваясь. Но через несколькомгновений он вынужден был признать, что слышит чудесные звуки арии "Il miotesoro tanto" из "Дон-Жуана". - Черт возьми! Как бы необычайны ни были австралийские птицы, как бымузыкальны ни были попугаи, они не смогут спеть арию из оперы Моцарта! -вскричал географ и прослушал до конца гениальную мелодию. Впечатление от этой дивной арии, раздававшейся в тиши австралийскойночи, было неописуемо. Долго звучал этот голос, чаруя Паганеля, наконецумолк, и все кругом объяла тишина. Когда Вильсон пришел сменить ученого, он застал его погруженным вглубокую задумчивость. Паганель ничего не сказал матросу, решив сообщитьзавтра Гленарвану об этой странной музыке, и пошел спать в палатку. На следующее утро весь лагерь был разбужен неожиданным лаем собак.Гленарван тотчас же вскочил на ноги. Два великолепных пойнтера,превосходные образчики английских породистых собак, прыгая, резвились наопушке рощицы. При приближении путешественников они скрылись средидеревьев и залаяли громче. - Очевидно, в этой пустыне есть какая-то стоянка, - промолвилГленарван, - а также охотники, поскольку имеются охотничьи собаки. Паганель открыл было рот, чтобы поделиться своими ночнымивпечатлениями, как вдруг появились верхом на великолепных чистокровныхконях-гунтерах двое молодых людей. Оба джентльмена, одетые в изящныеохотничьи костюмы, заметив путников, расположившихся табором, словноцыгане, остановили лошадей. Они, казалось, недоумевали, что означает здесьприсутствие этих вооруженных людей, но, увидев путешественниц, выходившихиз фургона, тотчас же спешились и, сняв шляпы, направились к женщинам.Лорд Гленарван пошел навстречу незнакомцам и в качестве приезжего первыйотрекомендовался, назвав свое имя и звание. Молодые люди поклонились, истарший сказал: - Сэр, не пожелают ли ваши дамы и вы со своими спутниками оказать намчесть отдохнуть у нас в доме? - С кем имею честь говорить? - спросил Гленарван. - Мишель и Сенди Патерсон - владельцы скотоводческого хозяйства Готтем.Вы находитесь на территории нашей станции, и до дома не больше четвертимили. - Господа, откровенно говоря, я не хотел бы злоупотреблять вашимгостеприимством... - начал Гленарван. - Сэр, - ответил Мишель Патерсон, - принимая наше приглашение, выбесконечно обяжете бедных изгнанников, если согласитесь посетить их в этойпустыне. Гленарван поклонился в знак благодарности. - Сэр, - обратился Паганель к Мишелю Патерсону, - не будет линескромностью, если я спрошу вас, не вы ли пели вчера божественную ариюМоцарта? - Да, сэр, - ответил джентльмен. - Я пел, а мне аккомпанировал мой братСенди. - В таком случае, сэр, примите искренние поздравления француза,пламенного поклонника музыки! - сказал Паганель, протягивая руку молодомучеловеку. Тот сердечно пожал ее, затем он указал своим гостям дорогу, которойнадо было держаться. Лошадей поручили Айртону и матросам. А путешественники, беседуя и восхищаясь окружающими видами, направилисьпешком в обществе молодых людей к усадьбе. Скотоводческое хозяйство Патерсонов содержалось в таком же образцовомпорядке, в каком содержатся английские парки. Громадные луга, обнесенныесерой оградой, расстилались кругом, насколько мог охватить глаз. Тампаслись тысячи быков и миллионы баранов. Множество пастухов и еще большееколичество собак охраняли это шумное, буйное стадо. К мычанию и блеяниюприсоединялись лай собак и резкое щелканье бичей пастухов. На востоке тянулась роща австралийских акаций и камедных деревьев, закоторой высилась величественная гора Готтем, поднимающаяся на семь споловиной тысяч футов над уровнем моря. Во все стороны расходились длинныеаллеи вечнозеленых деревьев. Там и сям виднелись густые заросли "грэстри",десятифутового кустарника, похожего на карликовые пальмы, но с густымидлинными и узкими листьями. Воздух был напоен благоуханием мятнолавровыхдеревьев, усыпанных гроздьями белых, тонко пахнущих цветов. К очаровательной группе туземных растений присоединялись деревья,вывезенные из Европы. Тут были персиковые, грушевые, яблоневые, фиговые,апельсиновые, смоковницы и даже дубовые деревья, встреченные громким "ура"путешественников. Идя под тенью, отбрасываемой деревьями их родины, онивосхищались порхавшими между ветвями птицами с шелковистым оперением ииволгами, одетыми словно в золото и черный бархат. Впервые нашим путешественникам довелось увидеть менуру - птицу-лиру.Хвост ее похож на изящный инструмент Орфея - лиру. Когда она носиласьсреди древовидных папоротников и хвост ее ударял по листьям, то казалось,что вот-вот зазвучат гармоничные аккорды, подобные тем, которые царьАмфион некогда вдохновенно извлекал из своей лиры, чудесно воскрешая стеныгорода Фив. Паганелю захотелось сыграть на этой лире. Однако лорд Гленарван не только восхищался этими волшебными чудесамитак неожиданно возникшего перед ним среди австралийской пустыни оазиса. Онвыслушал рассказ молодых людей. В Англии, среди цивилизованной природы,новоприбывшие гости прежде всего сообщили бы хозяевам, откуда они прибылии куда держат путь. Но здесь Патерсоны, движимые неуловимым чувствомделикатности, почли долгом своим прежде всего ознакомить путешественников,которым предлагали кров, с теми, чье гостеприимство принималось. Итак, они поведали свою историю. Они были теми молодыми англичанами, которые полагают, что богатство неосвобождает от работы. Мишель и Сенди Патерсон были сыновьями лондонскогобанкира. Когда они стали взрослыми, отец сказал им: "Вот вам, дети мои,миллионы, отправляйтесь в какую-нибудь далекую колонию, положите тамначало любому крупному предприятию и, работая, ознакомьтесь с жизнью. Есливы будете удачливы, тем лучше! Если прогорите, что делать! Не будемсожалеть, что потеряли миллионы, поскольку они помогли вам стать людьми".Молодые люди повиновались отцу. Выбрав в Австралии колонию Виктория, онирешили именно там снять жатву с пущенных в оборот родительских миллионов ине раскаялись в этом. Спустя три года их предприятие пышно расцвело. В провинциях Виктория, Новый Южный Уэльс и в Южной Австралии имеетсяболее чем три тысячи подобных имений. Одни принадлежатскотопромышленникам, которые разводят там скот, другие - "сетлерам",которые главным образом занимаются земледелием. До появления в этих местахдвух молодых англичан самым процветающим имением было имение господинаЖамисона. Оно простиралось на сто километров, причем километров двадцатьтянулось вдоль реки Парао, притока Дарлинга. Теперь имение Патерсонов превзошло его как по величине, так и по умениювести хозяйство. Молодые люди одновременно занялись и скотоводством иземлепашеством. Они с большой энергией и очень умно управляли своимогромным поместьем. Оно находилось вдалеке от больших городов, среди редко посещаемойобласти Муррей, занимая пространство между 146ь48' и 147ь, иначе говоряплощадь шириною и длиною в пять лье, между Буффало и Готтем. На двухсеверных концах этого обширного прямоугольника налево вздымалась вершинаАбердеен, а направо - вершины Хиг-Барнен. Не было недостатка и в чудесныхизвилистых реках. Успешно развивалось как скотоводство, так и земледелие.На десяти тысячах акров великолепно обработанной земли произрастали кактуземные, так и привозные растения. Миллионы голов скота жирели напастбищах. Поэтому продукты этого хозяйства высоко ценились на рынкахКаслмейна и Мельбурна. Патерсоны закончили свой рассказ; в конце широкой аллеи, по сторонамкоторой росли казуариновые деревья, показался дом Патерсонов. То был охотничий дом из кирпича и дерева, прятавшийся среди густыхэмерофилис. Вокруг шла увешанная китайскими фонариками крытая веранда,напоминавшая галереи древнеримских зданий. Окна защищены былиразноцветными парусиновыми навесами, казавшимися огромными цветами. Труднобыло представить себе более уютный, более прелестный и болеекомфортабельный уголок. На лужайках и среди рощиц, окружающих дом,высились бронзовые канделябры, увенчанные изящными фонарями. Снаступлением темноты весь парк освещался белым светом га" за от газометра,скрытого в чаще акаций и древовидных папоротников. Вблизи дома нигде не было видно ни служб, ни конюшен, ни сараев -ничего, что говорило бы о сельском хозяйстве. Все строения - настоящийпоселок более чем в двадцать домов и хижин - находились в четверти мили отдома, в глубине маленькой долины. Хозяйский дом соединен был с этимпоселком электрическими проводами - телеграфом, обеспечивая мгновенноесообщение, а дом, удаленный от всякого шума, казался затерянным в чащеэкзотических деревьев. В конце казуариновой аллеи через журчащую горную речку переброшен былизящный железный мостик. Он вел в часть парка, прилегавшую к дому. По ту сторону мостика их встретил внушительного вида управляющий. Двериготтемского дома широко распахнулись, и гости вошли в великолепныеапартаменты. Вся роскошь, даваемая богатством, в сочетании с тонким артистическимвкусом, предстала перед ними. Из прихожей, увешанной принадлежностями верховой езды и охоты, дверивели в просторную гостиную о пяти окнах. Здесь стоял рояль, заваленныйвсевозможными старинными и современными партитурами, виднелись мольберты снеоконченными полотнами, цоколи с мраморными статуями; несколько картинкисти фламандских мастеров и гобелены с вытканными на них рисунками смифологическими сюжетами висели на стенах. Ноги утопали в мягких, словногустая трава, коврах, с потолка свисала старинная люстра. Всюду былрасставлен драгоценный фарфор, дорогие безделушки, все это было как-тостранно видеть в австралийском доме. В этой сказочной гостиной, казалось,было собрано все, что могло мысленно перенести в Европу. Можно былоподумать, что находишься в каком-нибудь княжеском замке во Франции или вАнглии. Пять окон пропускали сквозь тонкую ткань парусины мягкий полусвет. ЛедиЭлен, подойдя к окну, пришла в восторг. Дом господствовал над широкойдолиной, расстилавшейся на восток до самых гор. Чередование лугов и лесов,то тут, то там привольные поляны, вдали группа изящно закругленных холмов,все вместе являло неописуемую по красоте картину. Ни один уголок земногошара не мог сравниться с этой долиной, даже знаменитая Райская долина вТелемарке в Норвегии. Грандиозная панорама, пересекаемая полосами то света, то тени, ежечасноизменялась в зависимости от солнца. Пока Элен наслаждалась открывавшимся из окна видом, Сенди Патерсонприказал управляющему распорядиться завтраком для гостей, и менее чемчерез четверть часа путешественники сидели за роскошно сервированнымстолом. Качество кушаний и вин было выше всяких похвал, но всего приятнеебыло то радушие, с которым молодые хозяева принимали гостей. Узнав о целиэкспедиции, хозяева горячо заинтересовались поисками Гленарвана, и словаих укрепили надежды детей капитана Гранта. - Гарри Грант, несомненно, попал в плен к туземцам, поскольку он непоявился нигде на побережье, - сказал Мишель Патерсон. - Судя понайденному документу, капитан точно знал, где находится, и если он недобрался до какой-нибудь английской колонии, то лишь потому, что послевысадки на берег он был захвачен в плен дикарями. - Точно то же случилось и с его боцманом Айртоном, - заметил ДжонМанглс. - А вам никогда не случалось слышать о гибели "Британии"? - спросилаледи Элен у братьев Патерсон. - Никогда, миссис, - ответил Мишель. - А как, по-вашему, обращаются австралийцы со своими пленниками? - Австралийцы не жестоки, - ответил молодой скваттер, - и мисс Грантможет быть спокойна на этот счет. Известно множество случаев,свидетельствующих о мягкости их характера, и многие европейцы, долгожившие среди этих дикарей, никогда не имели повода жаловаться на грубоеобращение. - То же самое утверждал и Кинг, - сказал Паганель, - единственныйуцелевший из экспедиции Берка. - И не только этот отважный исследователь, - вмешался в разговор СендиПатерсон, - но и английский солдат по имени Бакли, который дезертировал втысяча восемьсот третьем году из Порт-Филиппа, попал к туземцам и прожил уних тридцать три года. - А в одном из последних номеров "Австралийской газеты", - добавилМишель Патерсон, - есть сообщение о том, что какой-то Морилл вернулся народину после шестнадцатилетнего плена. Судьба капитана Гранта очень похожана его судьбу. Морилл был взят в плен туземцами и уведен в глубь материкапосле крушения судна "Перуанка" в тысяча восемьсот сорок шестом году.Итак, я полагаю, что вам ни в коем случае не следует терять надежды. Сведения, сообщенные молодыми хозяевами, ч
Воспользуйтесь поиском по сайту:
