Похороны маорийского вождя
Кай-Куму, как это нередко бывает в Новой Зеландии, одновременно был ивождем своего племени и его ариком, то есть жрецом, и имел право вкачестве жреца налагать табу - запрет на людей и вещи. Табу - в обычае у всех народов Полинезии, прежде всего это запретприкасаться к определенным лицам или предметам. Религия маорийцев учит,что всякого, поднявшего святотатственную руку на кого-нибудь или начто-нибудь, отмеченное табу, то есть на то, что объявлено священным,разгневанное божество карает смертью. Причем, если божество отомстило зананесенную ему обиду не сразу, то жрец сделает это за него. Вожди налагают табу иногда из политических соображений, но чаще табуобусловлено событиями личной, повседневной жизни. На туземца налагают табуво многих случаях на несколько дней; когда он стрижет себе волосы, когдатолько что подвергся татуировке, когда сколачивает себе пирогу или строитдом, когда смертельно болен и, наконец, когда он скончался. Еслинеумеренное вылавливание рыбы грозит опустошить реку, если туземцыначинают есть недоспелые сладкие пататы, что грозит опустошить плантации,то на рыбу и на пататы накладывается оберегающее их табу. Если вождьпожелает избавиться от назойливых гостей, то он накладывает на свой домтабу, если вождь пожелает монополизировать деловые сношения с каким-нибудьиноземным судном, то он наложит на него табу. Прибегает он к этомусредству и по отношению к европейскому купцу, которого хочет лишитьпокупателей. Табу вождя напоминает былое вето королей. Если предмет объявлен неприкосновенным, то никто не может безнаказаннотронуть его. Когда табу налагается на туземца, то он в течениеопределенного времени не имеет права прикасаться к пище известного рода.Если это человек богатый, то его рабы кладут ему в рот те кушанья, ккоторым он не смеет прикоснуться сам. Если же это бедняк, то он вынужденподбирать пищу ртом, и этот запрет превращает его в какое-то животное. Словом, этот своеобразный обычай направляет и видоизменяет мельчайшиепоступки новозеландцев. Табу обладает силой закона, больше того, можносказать, что все туземное законодательство, неоспоримое и не подлежащееобсуждению, заключается в частом применении табу. Что же касается табу, наложенного на наших пленников, то оно былопроизвольным и имело целью спасти их от ярости, охватившей племя. Лишьтолько Кай-Куму произнес это магическое слово, как тотчас же его друзья иприверженцы остановились и прикрыли собой пленников от ярости туземцев, азатем стали охранять их. Однако Гленарван не заблуждался относительно ожидавшей его участи. Онпонимал, что поплатится жизнью за убийство вождя. Но у дикарей смертьосужденного - это лишь конец долгих пыток, поэтому Гленарван приготовилсяжестоко искупить то законное негодование, которое побудило его убитьКара-Тете, но он все же надеялся, что гнев Кай-Куму обрушится лишь на негоодного. Какую ужасную ночь провели Гленарван и его спутники! Кто в силахописать их тоску, измерить их муки! Бедняжка Роберт! МужественныйПаганель! Они так и не появились. Их участь не внушала сомнения! Они былипервыми жертвами мстительных туземцев. Всякая надежда на их спасениеисчезла даже у Мак-Наббса, всегда такого уравновешенного. А Джон Манглс,видя мрачное отчаяние Мери Грант, разлученной с братом, чувствовал себяблизким к безумию. Гленарван думал об ужасной просьбе Элен, о ее желанииумереть от его руки во избежание пыток или рабства. И он спрашивал себя,хватит ли у него сил исполнить эту страшную просьбу. "А Мери - какое право я имею убить ее?" - в отчаянии думал Джон Манглс. О побеге нечего было и помышлять: десять вооруженных с головы до ногвоинов стерегли двери храма. Наступило утро 13 февраля. Туземцы не входили ни в какое общение спленниками, на которых наложили табу. В храме имелось некоторое количествосъестных припасов, но несчастные едва к ним прикоснулись. Скорбь подавлялаголод. День прошел, не принеся ни перемены, ни надежды. Очевидно, часпогребения убитого вождя и час казни убийцы должны были пробитьодновременно. Гленарван подумал, что Кай-Куму оставил мысль об обмене пленников, но уМак-Наббса еще теплилась слабая надежда. - Как знать, не чувствует ли в глубине души Кай-Куму, что вы оказалиему услугу? Но, что бы ни говорил ему Мак-Наббс, Гленарван не обольщал себяникакими надеждами. Прошло и 14 февраля, а приготовлений к казни в этотдень тоже не было сделано. Причина задержки заключалась в следующем. Маорийцы веруют, что в течение трех дней душа умершего пребывает в еготеле, и поэтому покойника хоронят только по истечении трех суток. Этотобычай, заставлявший откладывать погребение, соблюдается очень строго. До 15 февраля "па" была совершенно пустынна. Джон Манглс, взобравшисьна плечи Вильсона, часто вглядывался в наружные укрепления. Туземцы непоказывались. Сменялись лишь часовые, бдительно охранявшие двери храма. Но на третий день двери хижин распахнулись. Несколько сот маорийцев -мужчин, женщин, детей - высыпали на площадь "па", все были спокойны ибезмолвны. Кай-Куму вышел из своего жилища и, окруженный главными вождями племени,поднялся на земляную насыпь в несколько футов вышины, находившуюсяпосредине крепости. Толпа туземцев стала полукругом в нескольких саженяхпозади. Все продолжали хранить глубокое молчание. По знаку Кай-Куму один из воинов направился к храму. - Помни, - сказала Элен мужу. Гленарван молча прижал ее к сердцу. В эту минуту Мери Грант подошла кДжону Манглсу. - Лорд и леди Гленарван полагают, - сказала она, - что если муж можетубить жену, чтобы избавить ее от позора, то жених имеет право убить своюневесту. Джон, в эту последнюю минуту разве я не смею сказать, что в душевы уже давно называете меня своей невестой, не правда ли? Могу я так женадеяться на вас, дорогой Джон, как надеется леди Элен на мужа? - Мери! - воскликнул в смятении молодой капитан. - Мери? Дорогая! Он не успел договорить: циновку приподняли и пленников повели кКай-Куму. Женщины примирились со своей участью. Мужчины скрывали душевныемуки под наружным спокойствием, говорившим о сверхчеловеческой силе воли. Пленников подвели к новозеландскому вождю. Приговор того был короток. - Ты убил Кара-Тете? - спросил он Гленарвана. - Убил, - ответил лорд. - Завтра на рассвете ты умрешь. - Один? - спросил Гленарван, сердце его забилось. - Ах, если б жизнь нашего Тогонга не была бы ценнее, чем ваша! - сосвирепым сожалением воскликнул Кай-Куму. В эту минуту среди туземцев произошло какое-то движение. Гленарванбыстро оглянулся. Толпа расступилась, и появился воин, весь в поту,изнемогавший от усталости. Лишь только Кай-Куму завидел его, как он тотчасже обратился к нему по-английски, очевидно желая быть понятым пленниками: - Ты пришел из стана пакекас? - Да, - ответил маориец. - Ты видел пленника - нашего Тогонга? - Видел. - Он жив? - Он умер. Англичане расстреляли его. Участь Гленарвана и его спутников была решена. - Все вы умрете завтра на рассвете! - воскликнул Кай-Куму. Итак, одинаковая кара обрушилась на всех пленников. Их не отвели обратно в храм, ибо они должны были присутствовать припогребении вождя и при всех кровавых обрядах, сопровождавших этопогребение. Отряд туземцев отвел их на несколько шагов в сторону, кподножию огромного дерева - куди. Там стояли они, окруженные стражей, неспускавшей с них глаз. Остальные маорийцы, погруженные в печаль по поводугибели своего вождя, казалось, забыли о них. Прошло трое, установленных обычаем, суток. Итак, теперь душа покойногоокончательно покинула его бренное тело. Начался обряд погребения. Принеслитело вождя и положили его на небольшой могильный холм посреди крепости.Покойник облачен был в роскошные одежды и покрыт великолепной циновкой изформиума. Его голову венчал венок из зеленых листьев, украшенных перьями.Лицо, руки, грудь покойника, смазанные растительным маслом, необнаруживали никаких признаков тления. Родственники и друзья Кара-Тете подошли к могильной насыпи, на которойлежал покойник, и вдруг, словно повинуясь палочке капельмейстера,дирижирующего похоронным гимном, воздух огласился рыданиями, стонами.Заунывен и тяжек был ритм этих надгробных стенаний. Друзья покойного билисебя по голове, а родственницы яростно раздирали ногтями лица, проливаябольше крови, чем слез. Эти несчастные женщины добросовестно выполнялидикий обряд. Но, видимо, подобных проявлений скорби было недостаточно дляумиротворения души умершего, и воины, желая отвести гнев вождя от егосоплеменников и предоставить ему на том свете все те блага, которыми онпользовался на земле, полагали, что спутница жизни Кара-Тете не должнапокинуть умершего. Несчастная женщина и сама не согласилась бы пережитьмужа. Таков был обычай, таков был закон, и история Новой Зеландиинасчитывает немало примеров подобных жертв. Появилась вдова Кара-Тете. Она была еще молода. Растрепанные волосы вбеспорядке падали ей на плечи, она рыдала и голосила. Среди воплейслышались порой слова, в которых она прославляла добродетели умершегосупруга и горестно жалела о нем. Вдруг, охваченная безудержным порывомгоря, она простерлась у подножия насыпи и начала биться головой о землю. В эту минуту к ней подошел Кай-Куму. Злополучная жертва поднялась, новождь могучим ударом дубины повалил ее обратно на землю, и она, какпораженная громом, упала мертвая. Тотчас раздались дикие крики. Сотни рук угрожающе протянулись кпленникам, потрясенным этим страшным зрелищем. Но никто не тронулся сместа, ибо похоронный обряд еще не был закончен. Жена Кара-Тете снова соединилась с мужем. Их тела лежали теперь рядом.Но для загробной жизни усопшему было мало верной супруги. Кто станетприслуживать им у Нуи-Атуа, если за ними не последуют в тот мир их рабы? Шесть несчастных были приведены к трупам своих властелинов. Это былислуги, ставшие рабами в силу беспощадных законов войны. Пока жив былКара-Тете, они испытывали самые жестокие лишения, страдали от грубогообращения, недоедали, работали наравне с животными, а ныне, согласноверованиям маорийцев, они обречены были влачить такое же жалкоесуществование в загробной жизни. Эти несчастные, казалось, безропотно примирились со своей участью. Онаих не удивляла: они давно предвидели ее. Их руки не были связаны, чтосвидетельствовало о том, что обреченные примут смерть не сопротивляясь. Впрочем, их смерть была легкой: их избавили от длительных мучений.Пытки предназначались виновникам гибели вождя. Те, стоя в двадцати шагах,старались не смотреть на отвратительное зрелище; ему предстояло сделатьсяеще ужаснее. Шесть ударов дубинами, нанесенные шестью сильными воинами, покончили сжертвами, которые распростерлись на земле, среди лужи крови. Это послужилосигналом к жуткой сцене людоедства. На тела убитых рабов не распространяется табу, охраняющее тело ихвластелина. Тела рабов - достояние племени. Это мелкие подачки, брошенныепохоронным плакальщикам. И едва жертвоприношение было закончено, как всямасса туземцев - вожди, воины, старики, женщины, дети - без различия полаи возраста, охваченные животной яростью, набросились на бездыханныеостанки жертв... И в мгновение ока тела рабов, еще теплые, былирастерзаны, разорваны, раскромсаны, даже не на куски, а на клочья. Издвухсот присутствовавших на погребении маорийцев каждый получил свою долючеловеческого мяса. Они боролись, дрались и спорили из-за каждого куска.Капли дымящейся крови покрывали чудовищ-гостей, и вся эта отвратительнаяорда, обливаясь кровавыми брызгами, урчала. Это было исступление, бредразъяренных тигров. Казалось, то был цирк, где укротители пожирали дикихживотных. Затем в двадцати различных местах вспыхнули костры. Запахгорелого мяса отравил воздух, и если бы не оглушительный шум пиршества,если бы не крики этих обжор, до отвала наевшихся, то пленникам было быслышно, как на зубах этих людоедов трещали кости их жертв. Гленарван и его спутники, задыхаясь от отвращения, пытались скрыть отженщин эту гнусную сцену. Они понимали, какие муки ждут их завтра привосходе солнца и какие жестокие пытки придется им испытать перед смертью.Они онемели от ужаса и отвращения. Вслед за пиршеством начались похоронные танцы. Появилась крепчайшаяналивка, настоянная на стручковом перце, которая еще сильнее опьянила итак уже пьяных от крови дикарей, и в них не осталось ничего человеческого.Казалось, - мгновение, и они забудут о табу и набросятся на приведенных вужас их исступлением пленников. Но среди общего опьянения Кай-Куму сохранял выдержку. Он позволилкровавой оргии дойти до кульминационной точки, а затем прекратил, и обрядпогребения был закончен в установленном порядке. Трупы Кара-Тете и егосупруги подняли и согласно новозеландскому обычаю усадили так, что коленибыли подобраны к животу, и скрестили им руки. Пришло время предать трупыземле, но погребение не было еще окончательным, истлеть должно было лишьтело, а кости сохраниться. _Удупа_, то есть место для могилы, выбрали вне крепости, милях в двухот нее, на вершине небольшой горы Маунганаму, поднимавшейся на нравомберегу озера. Именно туда должны были быть перенесены тела вождя и его супруги. Кземляной насыпи, где находились тела, принесли два первобытных паланкина,или, проще говоря, носилки. На них посадили оба трупа, укрепив на ниходежду лианами. Четыре воина подняли носилки на плечи и двинулись к меступоследнего упокоения в сопровождении всего племени, снова затянувшеготраурный гимн. Пленники, продолжавшие находиться под бдительным надзором стражи,видели, как похоронная процессия вышла за пределы первой ограды, затемпение и крики мало-помалу затихли в отдалении. С полчаса мрачное шествие, двигавшееся в глубине долины, не было виднопленникам, затем оно снова показалось, извиваясь вдоль горных тропинок. Настоль большом расстоянии волнообразное движение этой длинной колонны людейказалось каким-то призрачным. Процессия остановилась на высоте восьмисот футов, на вершинеМаунганаму, как раз у того места, где была вырыта могила для погребенияКара-Тете. Если бы хоронили простого маорийца, то его опустили бы в яму и засыпаликамнями. Но для могущественного, грозного вождя, которому, без сомнения, внедалеком будущем предстояло быть возведенным в сан божества, племяприготовило могилу, достойную его подвигов на земле. Удупа окружал частокол, а возле самой ямы, где должны были покоитьсятела вождя и его супруги, расставлены были заостренные кверху колья,украшенные резными, красными от охры фигурами. Родственники усопших незабыли, что Вайдуа - дух умершего - нуждается в пище так же, как и бренноетело, живя на земле. Поэтому возле могилы вместе с оружием и одеждойпокойного были положены всевозможные съестные припасы. Таким образом, полный комфорт окружал мертвого вождя. Оба супругапокоились рядом, и после новых воплей их засыпали землей и цветами. Затемпроцессия в глубоком молчании спустилась с горы. Отныне никто, под страхомсмертной казни, не смел взойти на Маунганаму, на гору наложено было табу,как некогда на гору Тонгариро, на вершине которой покоятся останки вождя,погибшего в 1846 году во время землетрясения.
ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ
В тот момент, когда солнце скрылось за вершины гор, по ту сторону озераТаупо, пленников отвели обратно в тюрьму. Несчастным предстояло выйти изнее лишь тогда, когда вершины горной цепи Вахити-Рэндж окрасятся первымилучами солнца. Это была их последняя ночь перед смертью. Несмотря на изнеможение,несмотря на переживаемый ими ужас, они сели вместе ужинать. - Нам нужны все наши силы, чтобы смело смотреть смерти в лицо, -проговорил Гленарван. - Надо показать этим дикарям, как умеют умиратьевропейцы. Закончив ужин, леди Элен вслух произнесла молитву. Все спутники,обнажив головы, присоединились к ней. Есть ли человек, который перед смертью не вспомнит бога! Помолившись,пленники обнялись. Мери Грант и леди Элен, отойдя в уголок хижины, улеглись там нациновке. Благодетельный сон, во время которого забывается всякое горе,смежил им глаза. Сломленные усталостью и бессонными ночами, несчастныеженщины заснули, прижавшись друг к другу. Гленарван отвел друзей в сторону и сказал: - Дорогие товарищи, если завтра нам суждено будет умереть, то я уверен,что мы умрем мужественно, сознавая, что стремились к благородной цели. Нодело в том, что здесь нас ждет не только смерть, но и пытки, быть может,бесчестие, и эти две женщины... Здесь голос Гленарвана дрогнул. Он умолк, желая справиться со своимволнением. - Джон, - обратился он через минуту к молодому капитану, - вы обещалиМери то же, что я обещал Элен. Как же вы решили поступить? - Мне кажется, что я имею право выполнить это обещание, - ответил ДжонМанглс. - Да, Джон, но ведь у нас нет оружия. - Вот оно, - сказал молодой капитан, показывая кинжал, - и вырвал егоиз рук Кара-Тете, когда этот дикарь свалился у ваших ног. И пусть, сэр,тот из нас, кто переживет другого, выполнит желание вашей жены и МериГрант. После этих слов воцарилось глубокое молчание. Его нарушил майор. - Друзья мои, - сказал он, - не прибегайте к этой крайней мере до самойпоследней минуты. Я не сторонник непоправимых поступков. - Говоря это, я имел в виду не нас, мужчин, - ответил Гленарван. -Какая бы смерть ни ждала нас, мы сумеем без страха встретить ее. Ах, еслибы мы были одни, то я уже двадцать раз крикнул бы вам: "Друзья, попытаемсяпрорваться силой! Нападем на этих негодяев!" Но жена моя, но Мери... Джон Манглс приподнял циновку и начал считать маорийцев, сторожившихдверь храма. Их было двадцать пять. На площади пылал большой костер,бросавший зловещие отблески на хижины, на изгороди "па". Некоторые дикарилежали вокруг костра, иные стояли неподвижно, вырисовываясь резкимичерными силуэтами на фоне яркого пламени. Но все они то и дело глядели нахижину, наблюдать за которой им было поручено. Говорят, что у пленника, задумавшего бежать, больше шансов на успех,чем у тюремщика, который стережет его. Тюремщик может забыть, чтостережет, - узник никогда не может забыть, что его стерегут. Узник чащедумает о побеге, чем его страж, о том, как помешать побегу. Отсюда частыеи поразительные побеги. Но тут узников стерег не равнодушный тюремщик - их стерегла ненависть,жажда мести. Если пленников не связали, то лишь потому, что здесь это былобы лишним, ибо двадцать пять человек сторожили единственный выход изхрама. Эта постройка, примыкавшая к скале, завершавшей крепость, была доступналишь со стороны входа. Отсюда узкая полоса земли вела на площадь "па". Двебоковые стены хижины поднимались над отвесными скалами, под которыми зиялапропасть футов в сто глубиной. Спуститься по склону пропасти былоневозможно. Немыслимо также было бежать через заднюю стену, упиравшуюся вогромную отвесную скалу. Единственным выходом была дверь храма,открывавшаяся на узкую полосу земли, которая соединяла его с площадью"па", подобно подъемному мосту. Но тут на страже стояли маорийцы. Итак,бегство было невозможно, и Гленарван, который чуть не двадцать разобследовал стены своей тюрьмы, принужден был признать это. А между тем мучительные часы этой ночи бежали один за другим. Горыокутал непроницаемый мрак. На небе не видно было ни луны, ни звезд. Поройпорывы ветра сотрясали сваи святилища. На мгновение они (вздували костермаорийцев, и отблески пламени озаряли мимолетным светом внутренность храмаи сидевших в нем узников. Несчастные были погружены в свои предсмертныедумы. Мертвая тишина царила в хижине. Около четырех часов утра внимание майора привлек какой-то шорох,доносившийся как будто от задней стены, упиравшейся в скалу. Сначала Мак-Наббс не придал этому шороху никакого значения, но так какон не прекращался, то майор начал прислушиваться, а затем,заинтересовавшись, приник ухом к земле. Ему показалось, будто кто-то застеной скребет, роет землю. Удостоверившись, что слух не обманывает его, он тихо подошел кГленарвану и Джону Манглсу и отвлек их от мучительных дум, прошептав: - Прислушайтесь, - и знаком показал, что надо нагнуться. Что кто-то роет землю, теперь было слышно все явственнее. Вот поднажимом какого-то острого орудия заскрипели и скатились вниз камешки. - Какой-нибудь зверь роет нору, - сказал Джон Манглс. Гленарван вдруг ударил себя по лбу. - Как знать! - сказал он. - А вдруг это человек! - А вот мы сейчас выясним, человек это или животное, - отозвался майор. К ним подошли Вильсон и Олбинет, и вчетвером они принялисьподкапываться под стену: Джон Манглс копал кинжалом, остальные -вырванными из земли камнями или просто руками. Мюльреди, растянувшись наполу и приподняв циновку, наблюдал за группой туземцев. Дикари неподвижно сидели вокруг костра, не подозревая о том, чтопроисходит в каких-нибудь двадцати шагах от них. Земля, которую пленники копали, была рыхлая, легко крошилась, под нейзалег кремнистый туф, и потому, несмотря на отсутствие инструментов,подкоп быстро углублялся. Вскоре стало очевидным, что какой-то человек,быть может, несколько человек, роет подкоп в хижину. С какой целью? Зналили они о том, что здесь находятся пленники, или тут был с их стороныкакой-то личный интерес? Пленники удвоили усилия. Кровь сочилась из их пальцев, но они все рылии рыли. Через полчаса они вырыли яму в полсажени глубиной. Шорох с тойстороны доносился все отчетливей: ясно было, что работавших отделял другот друга лишь тонкий слой земли. Так прошло еще несколько минут, как вдругмайор отдернул руку, пораненную каким-то острым орудием. Он едва удержалкрик. Джон Манглс отклонил лезвием кинжала нож, показавшийся из земли, исхватил руку, которая его держала. То была рука женщины или ребенка, рукаевропейца! Ни с той, ни с другой стороны не было произнесено ни слова. Очевидно,обе стороны были заинтересованы в том, чтобы молчать. - Уж не Роберт ли это? - прошептал Гленарван. Как ни тихо произнес онэто имя, но Мери Грант, разбуженная происходившим вокруг нее движением,проскользнула к Гленарвану и, схватив эту перепачканную землей руку,осыпала ее поцелуями. - Ты! Ты! - шептала девушка. Как могла она не узнать этой детской руки!- Ты, мой Роберт! - Да, сестричка, это я, - послышался голос Роберта. - Я пришел всех васспасти. Но только тише! - Храбрый мальчик!.. - повторял Гленарван. - Следите за дикарями у входа, - снова донесся голос юного Гранта. Мюльреди, который оставил свой наблюдательный пост, привлеченныйпоявлением мальчугана, опять вернулся к своим обязанностям. - Все в порядке, - промолвил он, - только четыре человека на страже.Остальные спят. - Смелее, - отозвался Вильсон. В одну минуту отверстие было расширено, и Роберт из объятий сестрыперешел в объятия Элен. Вокруг пояса у него была закручена длинная веревкаиз формиума. - Мальчик, мой мальчик, - шептала Элен, - как это дикари не убили тебя! - Нет, не убили, я даже сам не понимаю, как это мне удалось во времяобшей суматохи ускользнуть. Я выбрался из крепости и два дня скрывался вкустарниках, а ночью бродил вблизи крепости. Мне хотелось увидеть вас.Когда все племя хоронило вождя, я осмотрел ту сторону крепости, на которойнаходится ваша тюрьма, и увидел, что смогу добраться до вас. Я стащил изкакой-то пустой хижины вот этот нож и веревку и вскарабкался к вам,хватаясь то за пучки трав, то за ветки кустов. К счастью, в скале, накоторой стоит хижина, оказалось нечто вроде грота, и, чтобы добраться довас, мне надо было прокопать только несколько футов в рыхлой земле. И вотя с вами! Двадцать поцелуев послужили безмолвным ответом на слова Роберта. - Идем! - сказал он решительным тоном. - А Паганель внизу? - спросил Гленарван. - Господин Паганель? - удивленно переспросил Роберт. - Да. Он ждет нас? - Нет, сэр. Разве господин Паганель не с вами? - Его здесь нет, Роберт, - ответила Мери Грант. - Как! Ты не видел его? - спросил Гленарван. - Значит, вы невстретились во время суматохи? Разве вы не вместе убежали? - Нет, сэр, - ответил мальчик, удрученный известием об исчезновениисвоего друга Паганеля. - Бежим, - сказал майор. - Нельзя терять ни минуты. Где бы ни былПаганель, он не может быть в более опасном положении, чем мы. Идем! Действительно, каждая минута была дорога. Нужно было спасатьсябегством. К счастью, побег не представлял больших трудностей, если несчитать почти вертикального двадцатифутового спуска по выходе из грота.Дальше до самого подножия горы склон не был крутым. Оттуда пленники моглибыстро добраться до тянувшихся внизу долин. Маорийцы, если заметят бегствоевропейцев, должны будут в погоне за ними проделать длинный путь в обход,ибо им не был известен проход, вырытый между хижиной и склоном горы. Побег начался. Приняли все нужные меры предосторожности. Пленники одинза другим пробрались через узкий проход и оказались в гроте. Джон Манглс,прежде чем покинуть святилище, уничтожил все следы подкопа и в своюочередь скользнул в отверстие, закрыв его затем циновкой, что делалопроход совершенно незаметным. Теперь предстояло спуститься по отвесной скале до самого начала откоса.Спуск был бы неосуществим, не захвати Роберт веревки из формиума. Ееразмотали, один конец привязали к выступу скалы, а второй сбросили вниз.Джон Манглс, прежде чем позволить друзьям ввериться этой скрученной изволокон формиума веревке, испробовал ее. Она показалась ему не оченькрепкой. Приходилось быть осмотрительным: падение с такой высоты моглооказаться смертельным. - Эта веревка, по-моему, может выдержать не более двух человек, -сказал он, - с этим придется считаться. Пусть первыми спускаются лорд иледи Гленарван. Когда они окажутся у подошвы скалы, то пусть три разадернут за веревку, - это будет значить, что за ними могут спускатьсяостальные. - Первым спущусь я, - сказал Роберт. - Я нашел внизу глубокую впадину,где могут спрятаться те, кто спустятся первыми. - Ну, спускайся, дитя мое, - сказал Гленарван, пожимая руку Роберту. Мальчик скрылся. Через минуту троекратное подергивание веревки далознать, что он благополучно спустился. Гленарван и Элен тотчас вышли изгрота. Было темно, но вершины гор, поднимавшихся на востоке, уже началичуть-чуть сереть. Резкий утренний холодок подбодрил молодую женщину, и она почувствовалаприлив сил. Первым начал спускаться Гленарван, за ним Элен. Обаблагополучно достигли того места, где отвесная стена и вершина откосавстречались. Отсюда Гленарван, поддерживая жену, начал спускаться вниз пооткосу горы. Он, нащупав пучки травы и кустики, испытывал сначала ихпрочность, а затем уже ставил на них ногу Элен. Над ними, щебеча, вилиськакие-то внезапно разбуженные птицы. Беглецы вздрагивали, когдасорвавшийся из-под ноги камень с шумом скатывался к подножию горы. Гленарван с женой уже спустились почти до половины откоса, как вдруг изгрота послышался шепот Джона Манглса: - Стойте!.. Гленарван, уцепившись рукой за куст, другой поддерживая жену, замер наместе. Тревогу поднял Вильсон. Услышав какие-то звуки на площади передхижиной, он вернулся в храм, приподнял циновку и стал наблюдать замаорийцами. По его знаку Джон Манглс приостановил спуск Гленарвана.Оказалось, что какой-то воин, уловив смутный, необычный шорох, встал иподошел к хижине. Стоя в двух шагах от нее, маориец, склонив голову набок,прислушивался. Так простоял он минуту, показавшуюся Вильсону часом. Затем,досадливо тряхнув головой, туземец вернулся к товарищам, поднял с землиохапку хвороста и подбросил ее в потухающий костер. Огонь запылал ярче иосветил лицо воина, переставшего тревожиться, и, взглянув на первыепроблески зари, белевшие на горизонте, он снова улегся у костра, чтобысогреться. - Все в порядке, - тихо сказал Вильсон, вернувшись в грот. Джон дернул веревку, и Гленарван продолжал спуск. Вскоре он и леди Эленочутились на узенькой тропинке, где их уже ждал Роберт. Снова трижды дрогнула веревка, и Джон Манглс и Мери Грант пустились вопасный путь. Они удачно достигли земли и вскоре встретились с Гленарванами вуказанном Робертом углублении. Через пять минут беглецы, благополучно выбравшись из храма, покинулисвое временное убежище и, сторонясь заселенных берегов озера, пошли узкимитропами в самую глубь гор. Они продвигались быстро, стараясь, избегатьмест, где кто-либо мог их увидеть. Безмолвно, словно тени, скользили онимежду кустами. Куда шли они? Туда, куда глаза глядят, но они былисвободны! Около пяти часов начало светать. Высоко плывущие в небе облакаокрасились под голубоватый мрамор. На вершинах гор таял утренний туман.Вот-вот должно было показаться дневное светило, и его восход, вместо тогочтобы быть сигналом к казни, мог обнаружить теперь бегство осужденных. Итак, следовало спешить, чтобы находиться вне досягаемости дикарей донаступления рокового момента. Но беглецы подвигались медленно, иботропинки были круты. Гленарван не вел, а точнее, нес на руках жену. МериГрант опиралась на руку Джона Манглса. Роберт, счастливый, торжествующий,радуясь успеху своего предприятия, шел впереди. Оба матроса замыкалишествие. Еще полчаса - и из-за туманного горизонта должно было появитьсялучезарное светило. Эти полчаса беглецы шли наугад: с ними не было Паганеля, который всегдавел их правильным путем, Паганеля, отсутствие которого тревожило иомрачало их счастье. Но они все же шли на восток, навстречу разгоравшейсячудесной заре. Вскоре они достигли высоты пятисот футов над озером Таупо,и здесь утренний холод особенно сильно давал себя чувствовать. Передбеглецами вырисовывались неясные контуры холмов и громоздившихся над нимигор. Но Гленарван желал лишь одного - затеряться среди этих гор. "А там,когда-нибудь, - думал он, - мы выберемся из этого горного лабиринта". Наконец появилось солнце и озарило первыми лучами беглецов. И вдруг раздался ужасающий вой сотен голосов. Он доносился из крепости,местонахождение которой Гленарван представлял себе смутно; к тому жегустой туман скрывал простиравшиеся внизу долины. Но беглецы поняли, - их исчезновение обнаружили. Удастся ли имускользнуть от погони? Заметили ли их туземцы? Не выдадут ли их следы? В эту минуту клубившийся внизу туман взвился кверху и на минуту окуталбеглецов влажным облаком и тогда они увидели в трехстах футах под собойяростную толпу туземцев. Они видели дикарей, но и те тоже заметили их.Снова раздались завывания, лай собак; все племя, тщетно попытавшисьперебраться через скалу, где стояла хижина, бросилось вон из крепости ипомчалось кратчайшими тропинками в погоню за узниками, избежавшими ихмести.
ТАБУ
До вершины горы оставалась еще сотня футов. Важно было до нее дойти искрыться за ней от взоров маорийцев. Беглецы надеялись, что им удастся покакому-нибудь проходимому горному кряжу добраться до соседних горныхвершин, столь запутанных, что, пожалуй, лишь один бедный Паганель сумел быв них разобраться. Угрожающие вопли раздавались все ближе и ближе, беглецы ускорили шаги.Орда дикарей подбегала уже к подошве горы. - Смелее! Смелее, друзья! - кричал Гленарван, подбадривая товарищейсловом и жестом. Менее чем в пять минут беглецы достигли вершины горы. Тут ониостановились, чтобы оглядеться и решить, как сбить с толку маорийцев. С этой высоты перед глазами беглецов, окруженное живописными горами,расстилалось озеро Таупо. На севере поднимались вершины Пиронгии, на юге -огнедышащий кратер Тонгариро, на востоке взор встречал горную цепь,примыкающую к Вахити-Рэндж, к этой большой горной цепи, звенья которойпересекают весь северный остров, от пролива Кука вплоть до Восточногомыса. Итак, предстояло спуститься по противоположному склону и углубитьсяв узкие ущелья, из которых, быть может, не было выхода. Гленарван тревожно огляделся. Под лучами солнца туман рассеялся, итеперь отчетливо видны были малейшие неровности почвы. Ни одно движениедикарей не могло ускользнуть от его взора. Туземцы были теперь менее чем в пятистах футах от беглецов, когдапоследние добрались до вершины. Гленарван понимал, что нельзя было ни на минуту задерживаться. Как нибыли они утомлены, надо бежать, чтобы не попасть в руки преследователей. - Спускайтесь! - крикнул он. - Спускайтесь, а то нам перережут путь. Но, когда несчастные женщины через силу поднялись на ноги, Мак-Наббсостановил их. - Это излишне, Гленарван, - сказал он, - взгляните. И действительно, в поведении туземцев произошло какое-то непонятноеизменение. Погоня внезапно прекратилась у подножия горы, словно еепрекратило чье-то властное приказание. Дикари вдруг хлынули вспять, словноморские волны, разбившиеся о непреодолимый утес. Все эти жаждавшие крови дикари, столпившись у подошвы горы, вопили,жестикулировали, размахивали ружьями и топорами, но не продвигались впередни на шаг. Их собаки неистово лаяли, остановившись, как и дикари, словновкопанные. Что же произошло? Какая неведомая сила удерживала туземцев? Беглецыглядели, ничего не понимая, трепеща, как бы племя Кай-Куму не сбросило ссебя столь внезапно сковавших его чар. Вдруг у Джона Манглса вырвался крик, заставивший товарищей оглянуться.Он указывал рукой на маленькую крепость, высившуюся на самой верхушкегоры. - Могила вождя Кара-Тете! - воскликнул Роберт. - Так ли это, Роберт? - спросил Гленарван. - Да, сэр, это действительно его могила, я узнаю ее... Мальчик не ошибался. Футах в пятидесяти над ними у края вершины высилсясвежевыкрашенный частокол, и Гленарван узнал могилу новозеландского вождя.Счастливый случай привел беглецов на вершину Маунганаму. Лорд Гленарван и его спутники, вскарабкавшись по последним уступам,поднялись к самой могиле вождя. Широкий вход в ограду был завешенциновками. Гленарван хотел было войти, но вдруг быстро подался назад. - Там дикарь, - проговорил он. - Дикарь у этой могилы? - спросил майор. - Да, Мак-Наббс. - Ну что же! Войдем. Гленарван, майор, Роберт и Джон Манглс проникли за ограду. Тамнаходился маориец в длинном плаще из формиума. Тень от ограды мешаларазглядеть черты его лица. Он сидел спокойно и невозмутимо завтракал... Гленарван хотел уже заговорить с ним, как туземец на чистейшеманглийском языке любезно сказал: - Садитесь, мой дорогой лорд! Завтрак ждет вас. То был Паганель. Услышав его голос, все бросились к милейшему географуобнимать его. Паганель нашелся! Для беглецов он олицетворял спасение.Каждому не терпелось расспросить его, каждый хотел узнать, каким образом ипочему оказался он на вершине Маунганаму, но Гленарван одним словом пресекэто несвоевременное любопытство. - Дикари! - сказал он. - Дикари! - повторил, пожимая плечами, Паганель. - Вот личности,которых я от души презираю. - Но разве они не могут... - Они-то! Эти болваны? Идемте посмотрим на них. Все последовали за Паганелем. Новозеландцы находились на том же месте,у подошвы горы, издавая ужасающие вопли. - Кричите! Завывайте! Старайтесь, дурачье, - сказал Паганель. -Попробуйте-ка, взберитесь на эту гору! - А почему они не могут взобраться на нее? - спросил Гленарван. - Да потому, что на ней похоронен их вождь, потому что на эту горуналожено табу! - Табу? - Да, друзья мои! И потому я забрался сюда, как в одно из тех убежищ, вкоторых в средние века несчастные находили себе безопасный приют. Действительно, эта гора находилась под запретом и стала недоступной длясуеверных дикарей. Это не было для беглецов окончательным спасением, но во всяком случаеблагодетельной передышкой, которую следовало использовать. Гленарван,охваченный невыразимым волнением, молчал, а майор с довольным видомпокачивал головой. - А теперь, друзья мои, - сказал Паганель, - если эти скотырассчитывают взять нас измором, то они жестоко ошибутся! Не пройдет и двухдней, как мы будем вне досягаемости этих негодяев. - Мы убежим! - сказал Гленарван. - Но как? - Как мы убежим, не знаю, но убежим! - ответил Паганель. Тут все начали просить географа рассказать о его приключениях. Но какэто ни странно, на этот раз словоохотливый ученый был очень скуп на слова.Он, такой любитель рассказывать, отвечал теперь друзьям неясно иуклончиво. "Подменили моего Паганеля", - подумал Мак-Наббс. В самом деле, в почтенном ученом произошла какая-то перемена: онусердно кутался в свою огромную шаль из формиума и словно избегаллюбопытных взглядов. Ни от кого не ускользнуло, что когда речь заходила онем самом, то Паганель смущался, и все, из деликатности, делали вид, чтоне замечают этого. Впрочем, когда разговор не касался его личности, то кнему опять возвращалась его обычная жизнерадостность. Что же касается его приключений, то вот что он нашел возможнымрассказать товарищам, усевшимся вокруг него у ограды. После убийства Кара-Тете Паганель, как и Роберт, воспользовалсясуматохой и ускользнул из "па". Но ему не так повезло, как юному Гранту,он угодил в другое становище маорийцев. Вождем этого племени был человеквысокого роста, с умным лицо
Воспользуйтесь поиском по сайту:
