«Репрессированная наука»: судьба Г.И.Челпанова и его школы в советское время.

В начале 20-х гг. новая советская власть стала распространять свое влияние на сферы идеологии, культуры, науки. Политическая жизнь России «ознаменовалась» первыми сфабрикованными делами о контрреволюционерах (например, «дело Таганцева», по которому проходил невинно расстрелянный затем великий русский поэт Н. Гумилев); в идеологии насаждался марксизм как единственно верное учение. Историко-фило­логический факультет университета, при котором состоял Психологический институт, в 1921 г. превратился в отделение факультета общественных наук. Затем последовала безжалостная «чистка» профессоров, не вставших на «широкую дорогу марксизма».

Теоретическим обоснованием происходившего стала изданная в 1922 г. работа В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма», а ее «боевая» направленность незамедлительно подкрепилась резолюциями партийных кон­ференций, объявлявших любые немарксистские взгляды враждебными. По инициативе Ленина и с помощью ГПУ в том же 1922 г. была осуществлена чудовищная акция по принудительной высылке за пределы России выдающихся российских ученых и философов, среди которых были Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев и многие другие. Можно утешать себя тем, что эта акция спасла им жизнь, но при этом они навсегда остались оторванными от Родины.

С горечью приходится признавать, что Г. И. Челпанов был предан своими ближайшими учениками. В 1920—21 гг. одна за другой публикуются работы П. П. Блонского и К. Н. Корнилова, в которых авторы выступают против прежней психологии и ее представителей и требуют ее «перестройки на основе марксизма».

Важно отметить сложность и противоречивость восприятия психологами политической ситуации. Многие из них, веря в некоторые гуманистические ценности, декларируемые марксизмом, надеялись, что с его помощью можно преодолеть множество социальных проблем предреволюционной России. Другие не замечали противоречия между этими гуманистическими ценностями и типично большевистскими методами их насаждения. Это обстоятельство требует особой осторожности в вынесении однозначных исторических суждений. Однако обратимся к фактам...

Самый примечательный из них — дореволюционная деятельность П. П. Блонского и К. Н. Корнилова. Первый — исследователь неоплатонизма (с марксистской точки зрения — «махровейшего» идеализма), затем автор ряда философских и психологических работ, где марксизм не исповедовался. Вто­рой — ближайший соратник Челпанова по экспериментальному практикуму — классический экспериментатор, избегавший всяческих вторжений в теорию. В 20-е гг. оба клянутся в верности марксизму и выдвигают программы построения соответствующей психологии. Первоначальное содержание марксистской программы П. П. Блонского на деле сводилось к почти буквальному повторению основных тезисов бихевиоризма Д. Уотсона (впоследствии он отойдет от этих взглядов). Корнилов же, претендовавший на роль лидера «перестройки психологии на основе марксизма», назвал свою программу «реактологией», или учением о реакциях человека. Декларируя «диалектический синтез» интроспективной психологии сознания (игнорировавшей поведение) и бихевиоризма (игнорировавшего психику), он выдвигал в качестве базового для психологии понятие реакции, имеющей как объективные (внешне регистрируемые), так и субъективный (психика) компоненты. Нетрудно заметить, что за «диалектическим синтезом» стояло эклектическое соединение интрос­пективно понимаемого сознания с объективистски трактуемым поведением. Но самое удивительное, что новая наука — реактология — оказалась не чем иным, как переоблаченным в марксистские одежды «учением о реакциях человека», разрабатывавшемся автором в челпановском институте еще до революции. Отсюда становятся понятными и корни эклектицизма: проводимое в духе классической вундтовской методологии интроспективное изучение сознания дополнялось экспериментальной регистрацией различных объективных переменных, включая и реакции (вспомним вундтовский «метод реакции»).

В начале 20-х гг. начинается особый, «марксоидный» период деятельности Челпанова (подробно освещенный в [1]). Практически всем бросается в глаза резкая, полярная смена его позиции. Если прежде, призывая ксозданию «общей психологии», он утверждал неразрывную связь философского и психо­логического знания, то теперь неожиданно объявляет психологию отъединенной от философии эмпирической наукой, которая подобно физике, химии и др. не может быть «марксистской». За этой резкой сменой позиций крылось искреннее желание отстоять самостоятельность психологии, защитить ее от быстро надвигающегося идеологического пресса. Выступая против Корнилова, Челпанов фактически пытался бороться с наступающим тоталитарным режимом. Естественно, что все эти попытки оказались тщетными. Его спор с бывшим учеником напоминал шахматную партию, где «белые начинают — красные выигрывают». Обладая фундаментальной теоретической подготовкой (которой был лишен его оппонент), Челпанов без труда вскрыл несостоятельность корниловских построений [1]. Однако его участь от этого обстоятельства уже не зависела. В 1923 г. Челпанова отстранили от руководства его любимый детищем – Психологическим институтом, а место директора занял Корнилов, который после произнесенного накануне пламенного доклада «Психология и марксизм» стал признанным лидером борьбы за построение «новой» психологии.

С этого времени институт получает новое имя — ГИЭП (Государственный институт экспериментальной психологии), а тематика исследований дополняется термином «реакция» — в духе программных установок нового директора. Наряду с этим усиливается «идеологическая работа», в результате которой были изгнаны ученики Челпанова, а на их место пришли новые сотрудники. Проблематичными остаются причины ухода из института А. А. Смирнова, Б. М. Теплова. Поскольку они не являлись (а точнее, просто не успели стать) близкими и непосредственными учениками Челпанова, вероятно, причиной их ухода стал личный нравственный выбор, совершенный в тяжелой морально-психологической обстановке, сложившейся в корниловском институте. Даже ничего общего не имевший с Челпановым молодой талантливый исследователь из Гомеля — Л. С. Выготский, приглашенный в институт его руководством, вскоре выразил резкое и справедливое возмущение этой обстановкой (см. [14; 16]).

Вторая половина 20-х гг. характеризуется некоторым (весьма относительным) затишьем, позволившим сотрудникам заниматься своими исследованиями. Многим из вновь пришедших молодых ученых суждено было стать видными деятелями науки (это Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, Н. А. Бернштейн и др. ). Но затишье оказалось недолгим...

Очередным этапом стало время «великого перелома», когда Сталин выдвинул известный тезис об усилении классовой борьбы по мере продвижения ксоциализму. Снова фабрикуются дела о вредительстве («шахтинское» и ему подобные). В области науки, которая теперь начинает рассматриваться как «удобная ширма» для потенциальных вредителей, разворачивается остросю­жетная драма (ее историю мы проследили в [23]), венчающаяся выдвижением абсурднейшего лозунга «борьбы на два фронта», провозглашенного особым постановлением ЦК ВКП(б) «О журнале «Под знаменем марксизма»». Одним фронтом был механицизм, другим — так называемый «меньшевиствующий идеализм» (изобретение Сталина, впервые обозначившего философское течение политическим термином). За внешней абсурдностью крылась «революционная целесообразность»: лозунг служил универсальным средством разгрома фактически любой концепции. Если она, по мнению критиков, содержала упрощенные представления о предмете, то мгновенно квалифицировалась как механицизм. Если же оказывалась слишком «теоретичной» — обвинялась в меньшевиствующем идеализме. Неудивительно поэтому, что одна и та же система взглядов могла обвиняться одновременно в обоих «смертных грехах».

Борьба под новым лозунгом закипела вначале на «философском фронте», но вскоре дошла и до психологического. На этот раз пострадал Корнилов, успевший в 1930 г. — накануне своего увольнения — дать новое и, пожалуй, самое чудовищное название институту, хотя и отражавшее новую тематику его работы (Государственный институт психологии, педологии и психотехники — ГИППП, или точнее — ГИППиП).

В этой кампании главными гонителями были уже не обратившиеся в марксистскую веру вчерашние сподвижники Челпанова, а молодые сотрудники, строившие свою карьеру на партийной основе (в основном члены бюро партячейки ГИППиПа). Некоторые из них были выпускниками Института красной профессуры — особой организации, готовившей своеобразных комисса­ров в науке, призванных проводить в ней партийную линию.

Действительно, эклектицизм корниловской реактологии давал множество поводов для критики. Но отнюдь не научные интересы преследовали организаторы прошедшей в 1931 г. серии дискуссий. Они искали поводов для идео­логических обвинений. Вполне естественно поэтому, что итоги реактологической дискуссии подводились не ученым советом, а резолюцией собрания партячейки. Ее текст в нелепейших формулировках обвиняет Корнилова одновременно как в механицизме, так и в меньшевиствующем идеализме (приписывая заодно эти «грехи» практически всем остальным психологическим течениям), и «отме­няет» реактологию как научное направление [23].

Примечательно, что в этой «дискуссии» Корнилов оказался на месте своего бывшего учителя. Сходство позиций проявилось не столько в безуспешных попытках ученого аргументированно отвечать на критику. Более важным оказалось то обстоятельство, что главным организатором «реактологической дискуссии» оказался не кто иной, как ученик Корнилова — некто Л. А. Таланкин, который сам прежде был адептом реактологического подхода, разрабатывая его в области военной психологии.

Мистически настроенный читатель может предположить, что при создании Психологического института в его стенах поселилась особая сила, побеждающая зло злом. Действительно, Корнилов, занявший пост директора вместо смещенного Челпанова, впоследствии был снят с него при активном участии своего же ученика. В свою очередь, Таланкин, входивший в комсостав Красной армии, был уничтожен в сталинских застенках в конце 30-х гг. Назначенный в 1934 г. директором выпускник Института красной профессуры В. Н. Колбановский вскоре вынужден был оставить этот пост в 1938г., поскольку ранее поддерживал оказавшуюся затем опальной (при его же содействии) педологию. Вернувшийся в 1938 г. к руководству института Корнилов «продержался» всего три года: во время прорыва немцами фронта под Москвой он покинул институт, уехав на Алтай, где в молодости был народным учителем [15].

Однако за «мистическими» совпадениями стоял сценарий развития советской психологии как «репрессированной науки» [17]. Смысл этой вошедшей ныне в обиход метафоры не сводится лишь к прямым репрессиям ученых (в психологии это — Г. Г. Шпет, Н. Н. Шпильрейн, А. Л. Нечаев и др. ). Он предполагает и гонения на научную мысль. В начале 30-х гг. они приобретают все более зловещий характер: уже сошел со сцены отечественный психоанализ, демонстративно разгромлена реактология, «тихо» исчезла рефлексология; в дальнейшем различными путями ликвидируются педология и психотехника. С начала тех же 30-х гг. постепенно прекращается издание незадолго до того появившихся журналов «Психология», «Педология», «Советская психо­техника».

Из устных воспоминаний В. Н. Колбановского (изложенных автору М. Г. Ярошевеким) известно, что в начале 30-х гг. изгнанный отовсюду Г. И. Челпанов возвращался к своему (теперь уже чужому) Институту и, обращаясь к проходившим сотрудникам, вопрошал: «Вы меня узнаете? » Не знавшие его молодые сотрудники (многие из них - выходцы из того же Института красной профессуры), озираясь на незнакомого пожилого чудака, молча проносились мимо него, торопясь но своим делам. Мимо Г. И. Челпанова проносилась жизнь. Уже совсем другая...

В связи с разгромом ведущих направлений практической психологии — педологии и психотехники — институт был вынужден сменить свое название на более простое — Государственный институт психологии. С названием изменилась и ориентация его работы — преимущественно исследовательская, академическая. После упразднения «реактологической» структуры института в него возвращаются П. А. Шеварев, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов, С. В. Кравков и другие психологи, ушедшие из него в начале 20-х гг. В это время возвращается из Харькова отправившийся туда в период реакто­логического «погрома» А. Н. Леонтьев.

Все это говорит о том, что репрессированная мысль не есть мысль убиенная. В стенах института, несмотря на тяжелые времена, она продолжала теплиться и давать свои плоды. Перечисление вклада в науку одних только вышеупо­мянутых психологов (не говоря уже о многих не упомянутых), составило бы целую книгу по истории советской психологии, раскрывающую самоотвержен­ный труд многих и многих наших коллег «в годину лихолетья».

Несмотря на трудности и лишения, «перестройки» и «переломы», многие отечественные психологи, проявляя порой личное мужество, продолжали до­стойно служить родной науке. Логика ее развития под натиском социальных обстоятельств приобрела свою специфику, образовала «особый путь» советской психологии. И в наши дни отечественные психологи с благодарностью вспоминают человека, проложившего дорогу к развитию научной психологии в России. Им был истинный российский интеллигент, образованный ученый, талантливый педагог, человек, безгранично веривший в ценность науки и в ее служение человеку, — Георгий Иванович Челпанов.

1. Богданчиков С. А. Истории проблемы «психология и марксизм» (Дискуссия между  К. Н. Корниловым и Г. И. Челпановым в отечественной психологии 20-х гг. ): Автореф. ... канд. дисс. - М., 1995.
2. Будилова Е. А. Борьба материализма и идеализма в русской психологической науке. М., 1960.
3. Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии. М., 1972.
4. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса. // Соч. Т. 1. М., 1982. С. 291-438.
5. Зинченко В. П. Культурно-историческая психология: опыт амплификации // Вопр. психол. 1993. № 4. С. 5-13.
6. Корнилов К. Н. Учебник психологии, изложенный с точки зрения диалектического материализма. М., 1926.
7. Марцинковская Т. Д., Ярошевский М. Г. Неизвестные страницы творчества Г. И. Челпанова // Вопр. психол. 1999. № 3. С. 106
8. Никольская А. А. Институт психологии в составе Московского университета // Вестник Моск. ун-та. Сер. «Психологии». 1982. № 3. С. 66—76.
9. Никольская А. А. Психолого-педагогические взгляды Г. И. Челпанова // Вопросы психологии. 1994. № 1. С. 36-42.
10. Никольская А. А. Основные этапы развития научной деятельности психологического институ­та // Вопр. психол. 1994. № 2. С. 5—20
11. Петровский А. В.  История советской психологии. М.: Просвещение, 1967.
12. Петровский А. В.  Вопросы истории и теории психологии. М., 1984.
13. Письмо профессора физиологии императорской Военно-медицинской академии И. П. Павлова // Вопр. психол. 1993. №2. С. 92.
14. Психологический институт на Моховой (исторический очерк). М.: ПИ РАО. 1994.
15. Психологический институт: реминисценции // Вопр. психол. 1994. № 2. С. 32—54.
16. Радзиховский Л. А. Г. И. Челпанов — организатор Психологического института // Вопр. психол. 1982. № 5. С. 47—60.
17. Репрессированная наука / Под ред. М. Г. Ярошевского. Л., Наука. 1991.
18. Речи и приветствия на торжественном открытии Психологического института им. Л. Г. Щукиной при Императорском Московским университете. М., 1914.
19. Сеченов И. М.  Избранные философские и психологические произведения. М., 1947.
20. Смирнов А. А.  Развитие и современное состояние психологической науки в СССР. М., 1975.
21. Тимирязев К. А. Наука в современной жизни. // Летопись. – 1916. - №1. – С. 173-188.
22. Умрихин В. В. Развитие советской школы дифференциальной психофизиологии. М., 1947.
23. УмрихинВ. В. «Начало конца» поведенческой психологии в СССР //. Репрессированная наука. Л.: Наука. 1991. С. 136—145.
24. Умрихин В. В. «Идеогенез» » «социогенез» науки в творчестве Г. И. Челпанова// Вопр. психол. 1994. № 1. С. 17—26.
25. Умрихин В. В. «Храм психологической науки» в драмах российской истории // Психол. журнал. Том 15. №6. 1994. С. 3-15.
26. Челпанов Г. И. Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности. Ч. 1. Киев, 1896. Ч. 2. 1904.
27. Челпанов Г. И. Мозг и душа: критика материализма и очерк современных учений о душе. СПб, 1900.
28. Челпанов Г. И. Об экспериментальном исследовании высших умственных процессов // Вопр. филос. и психол. 1909. Кн. I (96).
29. Челпанов Г. И. Об отношении психологии и философии // Челпанов Г. И. Сб. статей (Психология и школа). М., 1912. С. 71—83.
30. Челпанов Г. И. Об экспериментальном методе в психологии // Новые идеи в философии. СПб., 1913. Сб. 9. С. 13.
31. Челпанов Г. И. Психологический институт им. Л. Г. Щукиной при Императорском Московском университете. – М., 1914.
32. Челпанов Г. И.  Введение в экспериментальную психологию. - М., 1915.
33. Челпанов Г. И. Об аналитическом методе в психологии // Психологическое обозрение. 1917. № 1. С. 3—17; 1918. № 2, С. 451—458.
34. Челпанов Г. И. О задачах Московского Психологического института // Вопр. психол. 1992. № 3—4. С. 41-43.
35. Школы о науке. М.: Наука. 1977.
36. Экземплярский Я. М. Георгий Иванович Челпанов // Вопр. психол. 1942. № 3—4. С. 49—50.
37. Ярошевский   М. Г. Логика развития науки и научная школа // Школы в науке. М., 1977. С. 7-97.
38. Ярошевский   М. Г. Сеченов и мировая психологическая мысль. М.: Наука, 1981.
39. Ярошевский    М. Г. История психологии. М.: Мысль, 1985.
40. Ярошевский М. Г. Две научные школы в отчем доме психологов России // Вопр. психол. 1999. №3. С. 8-12.

                                                Глава вторая