Горячее зло 2 страница

Очевидно: то, что кажется ложью, является выражением по­чтительности, уважения по отношению к инаковости этого боже­ства. Мы можем сравнить такое отношение с ситуацией, которая иногда возникает между двумя людьми. В книге «Человек и его символы», если мне не изменяет память, Юнг рассказывает случай о пришедшем к нему на анализ мужчине, страдающем серьезной навязчивостью. Он всегда проходил кратковременные сессии ана­лиза, так как приезжал из другой страны и каждый раз мог оста­ваться только на три-четыре недели. Этот мужчина очень после­довательно проходил «лжеанализ». На первой же терапевтической сессии Юнг увидел, что тот скрывает какую-то тайну, - у него про­являлись все признаки нечистой совести. По какой-то странной причине что-то мешало Юнгу сказать пациенту правду о своих догадках, тем самым мужчина проходил лжеанализ в течение де­сяти лет, и Юнг всегда отвратительно себя чувствовал, поскольку они говорили о сновидениях, о том о сем, и вместе с тем все это было чистое мошенничество. Но Юнг не вникал в суть происходя­щего, так как заметил, что болезненные симптомы у мужчины постепенно сходили на нет и он стал чувствовать себя лучше с каждым своим приездом, чего обычно не бывает при лжеанали­зе. Наконец, когда прошло еще сколько-то лет, пациент сказал: «А теперь, доктор Юнг, я хочу сказать, как я вам благодарен за то, что вы не спрашивали меня ни о чем раньше, ведь я не смог бы вам ответить и на этом закончился бы весь анализ». Затем он испове­дался в достаточно постыдном грехе, который он совершил и в котором ранее не мог сознаться. Он должен был выстроить отно­шения с Юнгом, восстановить свою самооценку и накопить энер­гию, прежде чем обратиться к содеянному и поделиться с анали­тиком. Таким образом, Юнг, следуя некому иррациональному чув­ству, запрещающему проникать в тайну этого мужчины, был воз­награжден за свое молчание, впоследствии узнав, что его чувство было совершенно правильным. Это важно для всех терапевтов, которые могут поддаться не слишком мудрому соблазну прибегать к исповеди как к средству исцеления и узнавать тайны своих па­циентов.

Подземные боги - это, как правило, боги, причастные велико­му таинству. Во всех религиозных системах содержится великая тайна, которая всегда подобна запрету проникать и заглядывать в тайную комнату, за исключением случаев крайней необходимости. Я могу вам привести примеры сказок, в которых говорится о пря­мо противоположном, где тайна должна быть раскрыта. Именно поэтому я сказала, что здесь всегда присутствует парадокс; всегда существует «да» и «нет».

Насколько я могу судить, парадокс не является исторически обусловленным. Уже на самом примитивном уровне наблюдаются оба правила: открыть дверь - значит совершить правильный по­ступок или какое-то иное действие, которое совершает сказочный герой, и нечто противоположное - тоже правильно. В некоторые исторические периоды могло складываться так, что одно было предпочтительней другого, но, насколько я могу знать, с самого начала этот мотив является архетипическим, и он не связан с осо­бенной эволюцией. Этот архетипический паттерн заключается в том, чтобы выбрать, должен я или не должен проникать в тайну, это значит, я должен пройти по лезвию бритвы, ибо один невер­ный шаг может стоить мне головы. Аналитик, который в течение десяти лет проводит лжеанализ, причиняет абсолютный вред себе и своему пациенту! Он должен сказать: «А теперь говорите по су­ществу, нечего ходить вокруг да около! Что с вами происходит? Все, что вы говорите мне, - чистой воды ерунда! » - и так далее, но брать с человека деньги и притворяться, что ничего не замеча­ешь, в течение многих лет, совершенно аморально с точки зрения терапии. Но в случае, о котором рассказывал Юнг, все в точности наоборот. Если бы он задал вопрос минутой раньше, то нарушил бы эмоциональную связь! Поэтому самое ужасное, противоречивое и сложное - понять, как поступить правильно. Что мне делать: проникнуть в потайную комнату или притвориться, что я ничего не видела, даже если увидела?

Похоже, в этом состоит вопрос выбора. Мы можем даже пой­ти еще дальше и сказать, что это вопрос формирования отноше­ний или доверия. Между великой богиней и восьмилетней девоч­кой в самом деле не может быть никаких отношений. И тем более отношений взаимного доверия. Они в слишком неравном положе­нии - великая богиня природы и маленькая беззащитная девоч­ка, - быть может, именно поэтому девочке следует хранить тайну. Но если бы перед Божеством стоял более взрослый и более созна­тельный человек, возможно, оно открыло бы свою тайну. Ну и го­ловоломка...

В другой русской сказке баба-яга проявляет больше своих позитивных черт, и я хочу вам рассказать эту сказку в качестве амплификации: в первую очередь, чтобы показать, как мужчина может справиться с бабой-ягой иначе, чем восьмилетняя девочка, а во-вторых, потому что в сказке показана положительная сторо­на бабы-яги.

Есть русская сказка, которая называется «Царь-девица»¹³¹, в которой главный герой едет на край света, в Подсолнечное цар­ство, чтобы найти Марью-Красу с золотым блюдом и привезти ее домой¹³². По пути он трижды проезжает мимо избушки бабы-яги. Вращающаяся избушка на курьих ножках, когда герой произ­носит волшебные слова, поворачивается к нему передом, а к лесу задом. В ней он видит бабу-ягу, которая своими костлявыми паль­цами расчесывает пряжу, длинным носом роется в золе, а сверка­ющим взглядом следит за гусями в поле. Когда главный сказоч­ный герой, Иван-царевич, входит к ней, она спрашивает: «Волей или неволей, дитятко? »¹³³ Иван, стукнув по столу кулаком, отвечает: «Молчать, старая ведьма! Как ты смеешь спрашивать героя! Лучше напои да накорми меня да дай мне выспаться, или отрежу тебе уши и снесу тебе голову, так вот», - и дальше следуют такие непристойности, которые я не буду повторять! И баба-яга стано­вится очень доброй, накрывает ему стол, стелет постель и на сле­дующее утро рассказывает, как быть ему дальше. Так происходит трижды, поэтому с этих пор богиня начинает защищать главного героя, помогать ему и указывать дорогу.

 

¹³¹ Russische Mä rchen, MdW Gena, 1921), no. 41: Die Jungfrau Zar. (У этой русской сказки есть множество версий, которые в основном являются версиями «Сказки о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде», см. Собрание сказок A. A. Афанасьева (Народные русские сказки. В 3 т. М.: Наука, 1985). -Примеч. пер. )

¹³² В данном случае лучше всего подходит версия сказки «Иван-Царевич и девица-царица» (Русская волшебная сказка. М.: Высшая школа, 1992. С. 235). Точного соответствия нет ни в одной из версий, поэтому мы решили, что она лучше всех остальных соответствует пересказу содержания автором и по своему названию, и по отдельным фрагментам. - Примеч. пер.

¹³³ Во всех русских аналогах сказки баба-яга обращается к главному герою словами «добрый молодец», «Иван-царевич», «русска коска Иван-царевич», но никогда «дитятко», но в переводе мы придерживались авторского текста. - При­меч. пер.

 

В отношении к бабе-яге по-мужски со стороны Ивана и по-детски со стороны девочки существует разница. Иван - это взро­слый, способный за себя постоять мужчина, тогда как девочка - абсолютно беспомощное существо. Кроме того, здесь видно, что баба-яга вообще не является носителем зла; она - воплощение самой природы. Если вы знаете, как с ней совладать, то она бу­дет расположена к вам. Все зависит от вас, от того, какую ее сто­рону вы воспринимаете, и здесь впервые возникает гипотеза, что в сказочных историях проблема зла связана с человеком, что зло не исходит от природы просто так - как я представила это вам в са­мом начале. Здесь мы начинаем соприкасаться с проблемой на бо­лее высоком уровне, когда человек начинает осознавать, что зло - это не только природное явление, оно зависит от установки чело­века и его поведения.

Баба-яга называет Ивана «дитятко»! Он крепкий взрослый мужчина, поэтому вы ясно видите, что делает Великая Мать. Она пытается низвести его до уровня инфантильной беспомощности. Хотя это звучит очень хорошо: «Волей или неволей, дитятко? » - это действительно удар ниже пояса. Она хочет лишить его силы и относится к нему, как к маленькому мальчику, а затем она пре­красно им поужинает. Но он с ней на одном уровне, и не сносит этого злого выпада. Он отвечает тем же, и тогда она становится дружелюбной.

В обеих этих русских сказках «Василиса Прекрасная» и «Царь-девица» присутствует очень важная тонкость. В крошечных диалогах, состоящих буквально из нескольких фраз, решается гло­бальная проблема добра и зла. Это означает, что дать правильный ответ или правильно среагировать в решающий момент - все рав­но что пройти по лезвию бритвы.

Я хочу быстро рассмотреть еще один небольшой сюжет в сказке о Василисе: ужасный череп, который она приносит домой, а исходящий от него свет сжигает дотла ее мачеху и сводных сестер. Страшные глаза, которые везде их преследовали, имеют ми­фологические амплификации и обычно ассоциируются с нечи­стой совестью. Согласно иудейской традиции, о чем повествует Мидраш¹³⁴, после убийства Авеля Божье Око следило за Каином по всему миру, от которого тот не мог спастись. У Виктора Гюго есть прекрасная драма, в которой Каин после убийства Авеля бе­жит в леса, куда угодно, чтобы скрыться, и везде его преследует Божье Око. В конечном счете он вырывает себе могилу и хоронит себя заживо, устанавливая сам себе надгробный камень, но во мраке - типичная патетичная ремарка Виктора Гюго: «Но и в мо­гильной тьме, холодной и глубокой / На Каина опять глядело то же око! »¹³⁵ Там вы видите тот же самый мотив - ока, повсеме­стно и неумолимо преследующего зло. В этом смысле око вопло­щает изначальный феномен нечистой совести и последующее ужасное возмездие.

 

¹³⁴ Мидраш - на иврите буквально значит «толкование», - собрание ком­ментариев и проповедей, посвященных истолкованию закона для максимально широкого применения в различных жизненных ситуациях. - Примеч. ред.

¹³⁵ Речь идет о драме Виктора Гюго «Каин» (перевод на рус. язык неизвест­ного автора). - Примеч. пер.

 

Как я уже отмечала ранее, Юнг в своей статье «Совесть» ука­зывал на то, что изначальный феномен совести - это непосред­ственное переживание внутри себя гласа Божьего, или, выражаясь на языке психологии, - это проявление Самости внутри психики. В этой сказке наблюдается такое же непосредственное воздей­ствие; мачеха и сводные сестры гибнут не от рук девочки, а от сво­ей нечистой совести, от своего собственного зла, так сказать, в са­мом непосредственном его проявлении.

Есть еще одна важная вещь, которую можно упустить, если не вчитаться внимательно в текст сказки. Она заключается в сле­дующем: после того, как мачеха и ее дочери умирают под испепе­ляющим воздействием огненных глаз черепа, Василиса закапыва­ет череп в землю и уходит из дома. Она не остается с ним и не ос­тавляет его у себя, чтобы впоследствии уничтожить других врагов. Она могла бы сказать: «Отлично, он очень полезный! Я положу его в шкаф в своей спальне, и если кто-то будет меня раздражать, я его выну и с его помощью со всеми расправлюсь! » Однако она его закапывает; она не хочет хранить его силу. Благодаря ведьме у нее в руках оказалась магическая сила мести, которая произо­шла несмотря на то, что Василиса не собиралась мстить мачехе никоим образом; просто так вышло. Она не знала, что испепелит сводных сестер и мачеху, но после того, что случилось, она зако­пала череп и полностью закрыла для себя эту возможность. Она совершенно отстранилась от нее.

Здесь мы возвращаемся к другому закону мудрости, который мы находим в сказках. Любое зло стремится создать цепную реак­цию, будь то самоубийство, месть или ответное злодеяние. Эмоци­ональная цепная реакция стремится принять какую-то форму, а следовательно, было бы мудрее прервать эту реакцию. Когда на­ступает нужный момент, человек должен остановить развитие этой цепной реакции и ее похоронить, оставить ее в покое, отделить от нее свою интегрированную личность и отказаться от ее силы. Было бы вполне по-человечески сказать «Ага, они получили по заслугам», но тогда Василиса сама оказалась бы во власти того объекта зла, которым она воспользовалась, - как злой шаман, по выражению африканцев. Но мы не видим никакого триумфа и никакого торжества. Девушка закапывает череп и сразу уходит. Это очень сложно сделать, ибо, если человек однажды научился не позволять злу брать над собой верх, он может чувствовать порой, как оно поражает людей или возвращается к тем, кто его породил. Крайне важно не обрадоваться и не подумать: «Ах, вот как это де­лается; теперь вот пойду и разделаюсь с ним», - нужно просто от этого отстраниться. Данное правило поведения было таким же точно в каменном веке и действует по сей день.

Я бы хотела амплифицировать образ тех рук, которые пере­рабатывали пшеницу и маковые зерна. Ужасная тайна, которая скрывается от всех, часто связана со смертью. В этой примитивной форме руки-скелеты означают смерть. Я говорила вам о другой сказке, в которой девушка входит в потайную комнату, в которой находится кивающий скелет. Примитивные люди связывают смерть со злом, и в Северной и Южной Америке существуют пле­мена индейцев, в которых люди никогда не дотрагиваются до по­койника. Умирающего человека кладут в отдельный вигвам или хижину, и, как только он умирает, хижину запирают, или огоражи­вают, или сжигают, и люди держатся подальше от этого места. Феномен смерти и присутствие покойника высвобождает реаль­ный примитивный страх. Трудно сказать определенно, является ли этот страх страхом зла или смерти; но это одно и то же.

В египетской мифологии и в некоторых африканских сказках к смерти относятся как к врагу, который убивает в конце жизни.

Мы до сих пор употребляем слово агония (от греческого agon), ко­торое означает «сражение». В наше время оно рационализирова­лось в идее, что умирающий человек борется за жизнь, за возмож­ность дышать, но изначально борьба происходит с невидимым вра­гом - смертью. Эдмон Ростан воплотил эту же идею в своей пьесе «Сирано де Бержерак», в которой последним врагом Сирано, с ко­торым он должен сразиться, является смерть.

Пока природа не создала человека, практически ни одно теп­локровное животное не доживало до старости. В природе, когда физические силы в определенной степени истощаются и увядают, кого-то съедают другие, кто-то умирает от голода и холода либо от жажды, если находится в пустыне. Поэтому несмотря на достиже­ния современной цивилизации наш паттерн поведения, наша ин­стинктивная настройка на смерть по-прежнему существует, когда смерть представляет собой что-то, что перерезает вам горло или нападает на вас и загрызает насмерть, как это было в прошлом.

В своей книге, посвященной бушменам, живущим в пустыне Калахари, Лоренс ван дер Пост описывает, как старики бегут по пустыне за своим племенем столько, сколько у них хватает сил. Когда они больше не выдерживают, племя оставляет им пищи и воды на три-четыре дня, прощается с ними и покидает тех, кто вы­нужден остаться и ждать смерти. Естественно, в восьмидесяти пяти процентах случаев их съедают дикие животные, живущие в пустыне. Это смерть в естественных условиях. Отсрочки смерти благодаря медикаментам, как это в наше время происходит в боль­ницах, не существует, и мы не можем к ней привыкнуть.

Если вы мысленно вернетесь к этому естественному состоя­нию природы, то осознаете, какая тесная связь между тем, чтобы оказаться сраженным силой зла или рукой врага, быть съеденным диким зверем и умереть. Получается так, словно жизнь человека - это луч света, который держит на расстоянии львов и тигров и даже его собратьев-людей, но когда этот свет тускнеет и жизнеспо­собность падает, то вся эта тьма обрушивается на человека и, об­разно говоря, его поглощает. Поэтому последняя битва - это все­гда победа темной стороны, я имею в виду на физическом уровне. Вероятно, это свидетельствует в пользу близости символики смер­ти и зла, и именно поэтому в немецком языке до сих пор соединя­ются Tod und Teufel (смерть и черт). Например, в немецком языке существует пословица: «Он не боится ни смерти, ни черта», где оба эти понятия являются родственными по смыслу.

Однако мне кажется, что если смотреть на этот феномен с биологической точки зрения, то мы увидим лишь подструктуру более глубинной сущности. Согласно моему опыту, - хотя никто не может судить, что по-настоящему является добром, а что явля­ется злом, и я сама не рискнула бы это определить, но все же, - если посмотреть на это наивным взглядом, создается впечатление, что если в человеке существует зло, то оно представляет собой нечто наподобие желания психологической смерти.

Я хочу привести один пример, так как, по моему мнению, он служит очень хорошей иллюстрацией одного важного фактора. У Барбары Ханны и у меня были трудные случаи, с которыми мы не могли справиться. У каждой из нас было по одной пациентке, крайне одержимой негативным Анимусом, а потому еще в то вре­мя, когда Юнг был, можно сказать, нашим супервизором, мы по­просили у него помощи. Ему удалось в тот же день посмотреть обеих женщин: сначала одну, потом другую. Он был очень вежлив с ними, как он всегда был вежлив на первичной консультации, и был к ним очень внимателен. В том и другом случае женщина по­ссорилась с мужчиной-аналитиком, врачом-супервизором клини­ческого случая, и рассказала об этом Юнгу. Если сократить рас­сказ до минимума, то пациентка госпожи Ханны придя домой описала своим ближним свое впечатление от встречи с Юнгом. Моя пациентка придя домой позвонила врачу-аналитику и пере­дала ему все, что ей сказал Юнг относительно него, кое-что при­бавив и от себя, что было ему крайне неприятно.

Юнг сказал, что это было очень важно, ибо, если один чело­век передает психическую энергию кому-то другому, всегда следу­ет смотреть, что с ней будет дальше. Если было легкое или крат­ковременное облегчение, даже если оно прошло, человек может проявлять сочувствие или интерес, привнося в ситуацию энергию. Если же эффект был противоположным, то следует знать, что мы накормили демона этого человека, и сам человек не получил то, что ему дали. Он не сказал, что в моем случае все обречено, но все происходило так, словно злой Анимус сидел совсем рядом с жен­щиной и всякий раз перехватывал у нее добрый кусок еды, как только ей его давали. В результате демон толстел, а она худела.

В таком случае, если человек собирается лечить пациента с христианской терпимостью, любовью и заботой, то тем самым он оказывает пагубное воздействие, и подобную ошибку совершают многие наивные молодые психиатры. В христианской традиции, а также в традиции врачебной практики (клятва Гиппократа! ) абсолютным императивом для целителя является его терпи­мость. Такие люди не замечают, что они кормят Дьявола, и вмес­то того, чтобы сделать пациенту лучше, делают ему хуже. Таким образом, если становится видно, что Дьявол хватает все, что да­ют, можно сделать только одно - закрыть кормушку и не давать ничего.

Юнг сказал мне - это был мой самый первый случай, и я ужасно боялась это сделать, причем так, что даже не послушалась Юнга и не подчинялась целую неделю его совету - перестать за­ниматься анализом с этой женщиной, сказав ей, какой лживый и хитрый Дьявол в ней скрывается. Но для меня это был первый случай, и мне не хотелось его упускать, поэтому я промедлила не­делю и все-таки это сделала. Как и должно было случиться, ей ста­ло намного лучше. После многолетнего отсутствия лечения у нее было практически все хорошо! Мой «пинок» оказал свое воздей­ствие, и через восемь лет я получила от нее письмо, в котором она меня благодарила.

В данном случае дело было не только в том, что ее демон по­жирал все, что ей давали, так что ей фактически ничего не доста­валось: ни человеческого чувства, ни психологической пищи. Все было гораздо хуже, ибо было хорошо заметно, как ее Анимус дей­ствовал против жизни. Ту энергию, которая она получила от Юнга, она попыталась использовать для того, чтобы уязвить другого врача, сообщив ему предположительное мнение Юнга относи­тельно его действий. Ее действия были деструктивными, она со­здавала атмосферу, которую я называю атмосферой психологиче­ской смерти.

Такое поведение начинается с самого простого: человек хочет испортить настроение другим людям. Когда люди чему-то радуют­ся, кто-то сидит с кислой миной и тем самым часто производит эффект «ледяного душа»; если человек получил приятный пода­рок, то другой отпускает ревнивое замечание и тем самым портит ему настроение. Таковы минимальные проявления попыток пога­сить пламя жизни. Когда психическая жизнь, удовольствие в выс­шем смысле этого слова, оживает, то разгорается пламя жизни и наступает эйфория. Но всегда находятся люди, которые пытаются потушить это пламя и покончить с этой эйфорией своей завистью или критическим отношением - так находит свое воплощение ре­альное зло. Если я замечаю признаки такого демонического желания разрушить психологическую жизнь, то сразу сосредотачиваю на них свое внимание.

Таким образом, в каком-то смысле зло - это скелет. Это дух, в котором нет «ни жизни ни любви», который всегда как бы свя­зан с сущностью зла. Это деструктивность ради самой деструктивности, которая в какой-то мере существует у каждого человека. Но некоторые люди, как та женщина, становятся совершенно ею одер­жимыми. Этот вид смерти-духа чаще всего бывает до смерти го­лодным. Он оставляет человека таким, какой он есть, продолжать делать то, что он делает, и не вселяет в него жизни. Он протягива­ет руку скелета для смертельного рукопожатия, от которого не горячеет кровь, не бурлит жизнь, и тогда мы прогоняем Дьявола туда, откуда он пришел.

Прежде чем двигаться дальше, я хочу отметить, что при рас­смотрении зла в волшебных сказках и в фольклоре этический кон­фликт скорее трактуется как некая природная мудрость, чем как религиозное осознание проблемы добра и зла. Это очень отлича­ется от иудейско-христианской традиции, существующей две ты­сячи лет и отточившей наше сознание до гораздо более чуткого понимания зла и попытавшейся установить новые правила поведе­ния. Мне кажется, что это нормально, если таким образом человек достигает для себя более высокого уровня сознания и более утон­ченного осознания проблемы добра и зла. Но применительно к другим людям происходит воздействие, которое я описывала ра­нее: зло все более и более приписывается другим, вызывая цепную реакцию мести и наказания, посыпание пеплом головы и донимая их подозрениями в нечистой совести, пока они действительно не придут в ярость от своей подавленной нечистой совести. Все эти омерзительные способы воздействия превратили нас в самую бес­покойную и самую неприятную толпу людей на планете. На мой взгляд, это имеет прямое отношение к высшей морали, которую мы неправильно используем: то есть применяем ее к другим людям вместо того, чтобы применять исключительно к себе.

Природная мудрость имеет свой недостаток: если пользо­ваться ею слишком часто, она создает некоторую релятивистскую этическую установку, в соответствии с которой белое называется отчасти черным, а черное отчасти серым, пока, наконец, не созда­ется некая смесь, в которой все становится несколько светлее или несколько темнее, и тогда нет никаких моральных проблем! Есте­ственно, это неправильно, и мы не можем вернуться к бессознательному непониманию четких отличий в поведении людей. Но, как писал Юнг в своем труде Aion, до наступления христианства зло было не совсем злом. Возникновение христианства добавило в злое начало некий дух зла, которого раньше не было. Уточнять или дифференцировать всевозможные этические реакции и превра­щать мир в черно-белую картинку для нас не лучший выход. По­этому, занимаясь так много лет сказками, я думаю, что, может быть, лучше относиться к внешнему злу согласно правилам при­родной мудрости, а обостренное, дифференцированное этическое сознание применять только к себе.

Теперь я хочу рассказать вам две истории, которые приведут нас к парадоксу терпимости. Следует ли человеку проявлять тер­пимость по отношению к злу или нет? Этот современный вопрос, который выражается в форме проблемы смертной казни, которую в некоторых странах до сих пор хотят установить или отменить. Эта современная версия проблемы имеет свою политическую и ре­лигиозную основу, которую мы не будем обсуждать, а просто по­смотрим на нее с точки зрения фольклора.

В нашей сказке Василиса проявляет свою природную муд­рость. В ее отношениях с бабой-ягой становится совершенно ясно, что с таким неравным партнером не может быть никакого равновесия сил. Тогда для Василисы было бы не слишком мудро «выносить сор» из избы бабы-яги, указывать на него и смотреть на Тень бабы-яги вместо того, чтобы смотреть на свою собствен­ную Тень. С точки зрения традиции это означало бы ликвидиро­вать огромную разницу между божеством и человеком, но самое главное, что здесь отсутствует религиозное почтение к боже­ственной фигуре. То же самое говорится в книге Юнга «Ответ Иову». Иов настаивает на своей праведности. Бог мог бы поду­мать, что Иов посчитал, что Он неправ, и реагирует соответствен­но, насылая на Иова бедствия и несчастья, но Иов не говорит: «Пусть так, но по-моему Ты находишься в плену у Своей Тени! » Это отношение к Богу было бы похоже на отношение к соучени­ку, соседу по школьной парте. Иов отвечает: «Руку мою полагаю на уста мои»¹³⁶ - таким образом он проявляет свое почтение к Богу. Не дело человека, так сказать, тыкать Бога носом в Его Тень. Иначе это говорило бы о подверженности инфляции и о полном непонимании психической реальности. Затем Иов сказал: «И ныне, вот, на небесах Свидетель мой, и Заступник¹³⁷ мой в вышних! »¹³⁸ - то есть он знает, что Тот, Кто защищает его на не­бесах, и есть Сам Бог. Это все равно что почтительно сказать: «Это отношения между мной и Богом». И Бог изменяет свое от­ношение к Иову, потому что тот не возлагает на Него ответствен­ность за происходящее и не указывает Ему на это.

 

¹³⁶ Книга Иова 39: 34. - Примеч. ред.

¹³⁷ В оригинале: " advocate (Anwalt)" (нем. Anwalt - «адвокат, защитник»), далее в тексте оригинала следует примечание: " Vindicator" is RSV alternative reading for " Redeemer" and comes very close to the Z. B. " Anwalt" = " advocate". CW 11, P- 369 (translator's note). - Примеч. ред.

¹³⁸ Книга Иова 16: 19. - Примеч. ред.

 

Это очень сложная и очень специфическая ситуация, но в от­ношениях двух человек, если вы как-то промолчите и не укажете другому на его темную часть, это не значит, что вы лишите его воз­можности найти ее в себе самому. Если вы скажете, что он совер­шает Теневые поступки, значит вы ставите себя выше него. Но если вы ему не говорите ничего, значит другой человек может прийти домой и узнать о себе сам. Если эмоциональный контакт не слишком хорошо сформирован и если другой человек опасается, что вы гораздо сильнее его, то лучше оставить все как есть, предо­ставив возможность другому человеку самостоятельно все узнать о себе, и это повысит его авторитет в собственных глазах. Если же у вас с ним сложились хорошие отношения, вам больше не нужны такие сложности. Тогда вы можете сказать: «Ах, теперь на тебя действует твой Анимус», - и между вами не возникает никакой проблемы авторитета. Находясь в кругу друзей, вы можете сказать: «Слушай, не будь дураком», и другой человек не почувствует, что его авторитету нанесен ущерб, ибо между вами существует взаимо­уважение.

Итак, я бы сказала, что многое зависит от отношений. Если партнер в чем-то остается для вас невидимкой или у него может упасть самооценка, лучше оставить все как есть. Иов поступил так по отношению к Богу, он был достаточно почтительным и дей­ствительно посчитал себя вошью, которая не вправе упрекать Бога. Это обращение к смирению, к истинному чувству своей малости, не позволяющей упрекать Бога.

После того как Василиса отказалась задавать четвертый воп­рос, баба-яга говорит: «Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе? » Мы знаем, что эту ра­боту делает волшебная куколка, но Василиса скрывает свою тайну, как ведьма - свою, и говорит: «Мне помогает благословение моей матери». Она не рассказывает о себе всю правду, а только ее половину. Она получила материнское благословение и с ним - ку­колку, но упоминает только о благословении.

Баба-яга дает ей череп, а затем гонит ее прочь из избушки и со двора, а затем снимает с кола череп со сверкающими глазница­ми, насаживает его на палку и дает Василисе со словами: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали». Так как Василиса пришла достать огня для се­стер, которые заставили ее это сделать, ведьма дает девушке имен­но то, что хотели ее сводные сестры. Можно сказать, что она вы­полняет функцию передачи зла ее злым сестрам, но это не выгля­дит как месть. Они получили то, что хотели!

Если переложить все на язык психологии, это значит, что они отказались от осознания, а нереализованное сознание стано­вится испепеляющим огнем, пеплом от огня на их головы. Имен­но поэтому, согласно Юнгу, самый тягчайший грех - нежелание достигнуть осознания, хотя такая возможность есть. Другое дело, если внутри нет зародыша возможного развития сознания, если Бог сделал вас бессознательными и вы просто остаетесь таковы­ми, тогда это не имеет значения. Но если человек не проживает своих внутренних возможностей, то эти внутренние возможнос­ти становятся деструктивными. Именно поэтому Юнг говорит, что с точки зрения психологии по той же причине одной из са­мых злых и губительных сил являются нереализованные твор­ческие способности. Это другой момент. Если кто-то обладает творческим даром и вследствие своей лени или по какой-то иной причине его не использует, эта психическая энергия превращает­ся в настоящий яд. Именно поэтому мы часто диагностируем не­врозы и психические заболевания как нереализованные, непро­житые высшие возможности.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: