 |
Башкирское общество в XVII – первой трети XVIII в. 3 страница
|
|
|
|
Признавая существование вотчинного права у башкир, И. Г. Акманов подчеркивал ограниченность этого института: «Не только отдельный общинник, но и община не могли распоряжаться собственной землей. Община не могла ни продавать, ни сдавать в аренду на длительный срок свои владения». [61]
А. И. Акманов установил, что российское правительство уже в XVI – XVII вв. защищало вотчинные права башкир только в тех случаях, когда эти права нарушались частными лицами или земледельческими общинами. При этом уже в XVI – начале XVII в. царское правительство произвело масштабные изъятия вотчинных земель под строительство крепостей и основание дворцовых волостей на территории Башкирии. А. И. Акманов проводит мысль о том, что правительство рассматривало башкирские вотчинные земли в качестве государственного резерва.
Однако перечисленные авторы не ставили перед собой задачи выяснить происхождение этого института. Н. Ф. Демидова отметила лишь, что вотчинное право сложилось у башкир задолго до принятия российского подданства.
До работ Р. Г. Кузеева, А. Н. Усманова, Н. А. Мажитова и В. В. Трепавлова в отечественной историографии отсутствовали исследования, посвященные золотоордынскому и ногайскому периодам истории Башкирии. [62]
Р. Г. Кузеев сформулировал положение, согласно которому ногайские правители в Башкирии претендовали на золотоордынское политическое наследство, на власть над башкирскими племенами. Он подчеркнул, что мирное соседство и сотрудничество чередовалось с враждой и столкновениями; но конфликтность стала преобладать лишь к середине XVI в. Р. Г. Кузеев обратил внимание на изменение расселения башкирских племен в конце XV – начале XVI вв. Эти переселения были вызваны вытеснением башкир с вотчинных земель в период ногайского владычества.
|
|
|
На основании сведений башкирских шежере А. Н. Усманов сделал вывод о том, что вотчинное право сложилось у башкир в период создания монгольской империи. После присоединения Башкирии Российское правительство не изменило порядка землевладения, закрепив за башкирами исконные их владения, оставив за ними права вотчинников. Фактически был сохранен старый порядок землевладения.
А. З. Асфандияров в 70–80-е гг. XX в. сделал несколько чрезвычайно важных теоретических наблюдений, оказавших влияние на представления о социальной структуре башкирского общества XVII–XVIII вв. К числу подобных работ следует отнести исследование, посвященное истории башкирской семьи XVIII–XIX вв. Общим местом многих исследований 60–70-х гг. стало утверждение о существовании патриархальных пережитков в башкирском обществе в XVII–XVIII вв. В качестве одного из основных маркеров существования подобной архаики исследователи ссылались на господствовавшие формы семьи. Значительная заселенность башкирского двора XVIII в. давала основания предполагать существование у башкир большой патриархальной семьи. В своем исследовании А. З. Асфандияров убедительно доказал, что у башкир XVI–XVIII вв. господствовали только две формы семьи: малая и большая неразделенная. Существование неразделенных семей было вызвано не патриархальными пережитками, а фискальными соображениями, поскольку малые семьи в составе неразделенной никогда не были объектом государственного тягла. [63]
Трактовка А. З. Асфандияровым происхождения тептярей принципиально отличается от прежних представлений об этнокультурной специфике этой сложной во всех отношениях социальной группы. А. З. Асфандияров придерживался точки зрения, утверждающей социально-экономическую природу происхождения тептярей. На многочисленных источниках он доказывал, что «типтяри – вытесненные, отторгнутые из своего сословия люди, в основном башкиры». [64]
|
|
|
Согласно исследованию Н. А. Мажитова и А. Н. Султановой, вотчинное право возникло у башкир в результате договора о союзе, который был заключен между вождями башкирских племен и правителями Монгольской империи. Н. А. Мажитов указал на то, что владение землями было обусловлено определенными обязательствами башкир, среди которых главную роль играли ясак и военная служба.
Благодаря введению в научный оборот комплекса документов из фонда «Ногайские дела» Российского государственного архива древних актов, В. В. Трепавлову удалось воссоздать систему управления Башкирией правителями Ногайской Орды. Историк доказал, что территория Башкирии не была разделена между улусами Ногайской Орды, а представляла особое наместничество, подати с которого поступали в общую казну Ногайской Орды. [65] Кроме того, В. В. Трепавлов установил, что система господства ногайских правителей существенно отличалась от методов управления башкирами, применявшимися казанскими властями. Если казанские ханы предоставляли башкирам тарханные привилегии на занимаемые земли, то ногайские бии захватили лучшие вотчинные угодья башкирских племен, вытеснив их на непригодные для кочевания территории.
В одной из последних своих монографий В. В. Трепавлов обратился к изучению истории почти столетнего периода сибирского дома Кучумовичей. [66] Впервые в исторической литературе исследованы факторы, обусловившие поддержку некоторыми башкирскими родами сибирских шибанидов.
В процессе исследования истории городов на территории Башкирии Р. Г. Буканова рассмотрела вопрос о принадлежности земель, на которых были построены правительственные центры в XVI – XVII в. [67] Она установила, что все русские укрепленные поселения были основаны в Башкирии на месте древних городов и ногайских ставок, поскольку на земли, занятые городами или культовыми сооружениями, никто не мог предъявить владельческих прав. Р. Г. Буканова подчеркнула, что это обстоятельство не исключало предварительных переговоров правительства с башкирами по каждому конкретному случаю. Р. Г. Буканова обратила внимание на то, что строительству Уфы предшествовало соглашение, в котором участвовали не только владельцы городской территории, но и башкирские волости, расположенные на значительном расстоянии от будущего административного центра края.
|
|
|
Одна из наиболее взвешенных и продуктивных концепций исследований башкирского общества XVIII в. представлена в монографии Н. Н. Петрухинцева, посвященной внутренней политике Анны Иоанновны. [68] Автор полагает, что башкиры в первой половине XVIII в. представляли собой «сплоченный этнос (зачастую военизированный), обладающий автономией». [69] Н. Н. Петрухинцев затрагивает проблему применимости «теории кочевого феодализма» к исследованию социальной структуры башкирского общества. Несмотря на некоторые колебания, автор склонен рассматривать башкирское общество как феодальное. [70]
Из исследований отечественной историографии последних лет следует особо выделить фундаментальную монографию Р. Н. Рахимова, посвященную анализу военной службы нерусских народов юго-востока России. [71] Автор, на основании широкого круга архивных источников приходит к выводу о том, что только перевод в военное сословие создал условия для последующей интеграции башкир в имперское пространство России.
В ходе подготовки плана лекций по истории тюркских народов Стамбульском университете А. -З. Валиди разработал спецкурс «История башкир», о котором он упоминает впервые в 1955 г. Перевод на русский и башкирский языки был осуществлен только в 90-е гг. XX в. [72] Это исследование выбивается из общего ряда исторических работ как по уникальности привлекаемых источников, так и по своим концептуальным положениям. Источники по политической истории башкир XVII в. считались безвозвратно утраченными в ходе пожара, уничтожившего в 1704 г. архив Приказа Казанского дворца. А. -З. Валиди в Стамбуле обнаружил переписку, датируемую 30–40-ми гг. XVII в., между сибирскими султанами и среднеазиатскими ханами. Это позволило историку уточнить представления о некоторых ключевых событиях на территории Уфимского уезда того времени. А. -З. Валиди не без основания полагал, что информация шежере существенно искажает хронологию исторических процессов. Так, он считал, что присоединение центральной Башкирии к Русскому государству происходит только в середине XVII в. Источники восточного происхождения позволили ему выявить специфический статус некоторых башкирских родов. Историк считал, что башкирское племя Салжаут являлось правящим кланом сибирских тайбугидов.
|
|
|
Зарубежные исследователи, как и дореволюционные отечественные авторы, затрагивали проблему социальной структуры башкирского общества исключительно в контексте изучения процесса интеграции башкирских родов в состав Российского государства. В 1999 г. в Уфе был издан сборник статей известного французского исследователя Роже Порталя. Из всего комплекса вошедших в книгу работ наибольший интерес представляет ранее не публиковавшаяся рукопись монографии о российско-башкирских отношениях в XVII–XVIII вв. [73] Историк не ставил перед собой цель дать подробную политическую историю башкирского края XVII – XVIII вв. Он стремился показать сущность отношений, «которые установились между русскими и башкирами (точнее, между различными социальными категориями двух народов)», дать оценку «степени цивилизаторского влияния русских на башкир». В итоге на примере русско-башкирских взаимоотношений автор сделал попытку сравнить российскую колониальную политику с политикой других колониальных империй того времени. В своем исследовании Порталь руководствовался ведущим методом «школы анналов» – принципом «тотальной» истории. Порталь выступил против концепции завоевания Башкирии Россией. Он доказывает, что российское правительство всегда проводило тонкую и продуманную политику в отношении Башкирии. В силу пограничного расположения региона царизм не имел возможности действовать силовыми методами. Порталь считает, что отношения, установившиеся после присоединения Башкирии к России, носили договорной характер. Французский историк придерживался концепции, согласно которой власть России над башкирами до 1730 г. представляла собой протекторат. Порталь утверждал, что нарушение договорных отношений российским правительством в XVII – первой трети XVIII в. было обусловлено экономическими проблемами Российского государства. Медный бунт и башкирское восстание 1662 – 1664 гг. имели одну причину – развал финансово-податной системы государства. Впрочем, работе присущи некоторые бросающиеся в глаза фактические неточности. К примеру, автор считает, что основным занятием башкир, проживающих на севере региона, являлась охота и сбор меда.
|
|
|
В 1968 г. была опубликована монография американского историка Алтона Доннелли «Завоевание Башкирии Россией 1552 – 1740». [74] В отличие от Роже Порталя, американский исследователь характеризует колониальную экспансию России исключительно как процесс постепенного увеличения её военного присутствия в Башкирии. Доннелли считает, что присоединение Башкирии к России в 50–е гг. XVI в. имело характер формального признания российского подданства главами родоплеменных образований. Находясь в зависимости от Ногайской Орды, Казанского и Сибирского ханств, башкиры сравнительно легко пошли на подчинение России. Доннелли не ставил перед собой задачу выяснить, как сами башкиры трактовали российское подданство. Если бы Доннелли обратился к информации башкирских шежере, опубликованных еще до выхода в свет его книги, то обнаружил бы, что башкиры добровольно платили ясак и несли повинности с первых лет признания власти России. К сожалению, американский историк проигнорировал проблему социальной структуры башкирского общества, спроецировав на местное население универсальные стереотипы поведения кочевников. Исследуя феномен башкирских восстаний, Доннелли считал, что причины подобного противостояния господству России коренились в неистово оберегаемыми кочевниками вольном образе жизни и обычаях, интригах со стороны Турции и Крыма, а также нежелании местных правителей подчиняться указам правительства. Их способность к сопротивлению проистекала из громадной боеспособности конного войска, состоявшего на защите аулов, стад и табунов и способного к передвижению вне пределов досягаемости русских войск. [75] При этом Башкирия сыграла роль опытного полигона, на котором были испытаны основные методы колониальной экспансии русского империализма. Доннелли считал, что резкий поворот в методах управления Башкирией в 30-е гг. XVIII в. был вызван обострением военной ситуации на юго-восточной границе России. Таким образом, А. Доннелли не проявил интереса к проектам Оренбургской экспедиции, которые свидетельствуют о том, что изменение политики в отношении юго-восточной окраины было обусловлено в том числе и интересами торгово-экономической экспансии российского правительства в Центральной Азии.
Монография Андреаса Каппелера «Россия – многонациональная империя» представляет собой эпохальное исследование национального вопроса в западной русистике, что недвусмысленно выражено в полном его названии. [76] Автор категорически отказался использовать труды российских историков по заданной проблематике по причине их «русоцентристской оптики, что неизбежно приводит к заблуждению». [77] Впрочем, это заявление не помешало Каппелеру согласиться с российскими историками в том, что башкиры, в отличие от большинства других кочевников, входивших в Золотую Орду, «не образовали собственной политической целостной структуры». Разумеется, что под этим выражением понимаются исключительно государственные структуры. Каппелер обратил внимание на то, что в среде башкирской элиты никогда не было единства по вопросу о присоединении к Русскому государству, во всяком случае, «клятвы в верности, которые давали кочевые вожди «белому царю», интерпретировались сторонами по-разному. В то время как в глазах кочевников это означало временное подчинение, не обязательное для других вождей или кланов, Москва с ее патримониальным мышлением, характерным для оседлых народов, выводила из этого претензии на свое полное господство на территории соседей, на их объединение под своим началом других вождей или кланов». [78] В отличие от своих зарубежных коллег, изучавших структуру башкирского общества XVII – XVIII вв., (Порталя и Доннелли), Каппелер полагает, что в социальном отношении башкиры не были интегрированы в российское общество вплоть до середины XIX в. Автор справедливо указал на то, что резкое обострение отношений между российским правительством и башкирами было связано с началом преобразований XVIII в., когда «воспринятая из Западной Европы цель и установка на превращение России в абсолютистское, регулируемое, систематизированное и нивелируемое государство не оставляла пространства для тех прав и традиций нерусского населения, с которыми до сих пор еще считались». [79] Некоторые утверждения автора в отношении башкирского общества XVIII – первой половины XIX в. не могут не вызывать вопросов. На наш взгляд, понимание Каппелером процесса интеграции очень далеко от ясного представления. Автор утверждает, что башкиры не были интегрированы в российское общество до середины XIX в. ввиду того, что они сохраняли особое положение. Таким образом, сводит всю специфику социальной структуры башкирского общества к военному управлению, забывая при этом, что кантонную систему создали сами российские власти в конце XVIII в. Мы же полагаем, что принципиальной особенностью статуса башкир в Российском государстве являлся не тип административной системы, а вотчинное право, которое возникло еще до вхождения башкир в состав государства. В основных своих положениях оно сохранялось до декрета о земле 1917 г. Подводя итог обзору литературы по теме, необходимо сделать следующие выводы:
Во-первых, социальная структура башкирского общества XVII – первой трети XVIII в. изучалась либо в контексте ключевых политических событий (добровольное вхождение и башкирские восстания), либо в связи с исследованием правовых проблем, таких, как статус башкирского вотчинного землевладения, положение припущенников и т. д. Подобный дискурс неизбежно приводил к одностороннему восприятию общественных связей, поскольку историков интересовало башкирское общество лишь в проекции взаимодействия с объектом исследования. К примеру, обращение к анализу социальной структуры общества в период башкирских восстаний неизбежно должно было приводить к абсолютизации жестких отношений подчинения, которые в обычное время не были присущи данному социуму.
Во-вторых, в изучении башкирского общества XVII – первой трети XVIII в. по-прежнему господствуют методологические установки 30–50-х гг. XX в., сводящие все многообразие социальных отношений внутри башкирского общества к универсальным конструкциям теории «кочевого феодализма». [80]
В-третьих, в исторической литературе существуют различные оценки уровня развития политических отношений в башкирском обществе XVII – первой трети XVIII в. (от родоплеменного строя до протогосударственных форм). Тем не менее, все без исключения, исследователи не выходят за рамки эволюционной парадигмы, согласно которой рост политической сложности общества неизбежно приводит к формированию политического неравенства, закрепленного в социальной иерархии, уменьшению уровня политического участия основной массы населения и т. д. В последние годы появился целый комплекс исследований, которые доказывают наличие альтернативных путей развития социальных отношений. [81]
Источники. Законодательные акты. До 30-х гг. XVIII в. законодательные акты, затрагивающие данную тему, исчисляются единицами. Дело в том, что начала деятельности Оренбургской экспедиции юрисдикция российского права на территории Уфимского уезда была ограничена только делами, связанными с земельными конфликтами и наиболее тяжкими уголовными преступлениями. Причем, как видно из многочисленных делопроизводственных документов, даже эти ограниченные полномочия российской администрации башкиры признавали далеко не всегда. Весь комплекс грамот и указов, определяющих отношения центральной власти и башкир, хранился в Приказе Казанского дворца и в Уфе. В расследовании Сената 1741 г. было отмечено, что «о содержании башкирцев в Уфе имеются указы особые, а в тех местах (Мензелинск, Исетская, Пермская провинции) не имеется оных, поступая с ними равномерно как с прочими русскими людьми, от чего им может происходить не без отягощения». [82]
Особый правовой статус населения Уфимской провинции к 30-м гг. XVIII в. едва не привел к административному кризису. Дело в том, что после пожара, уничтожившего в начале XVIII в. значительную часть архива Приказа Казанского дворца, все указы, определяющие положение башкирского населения, сохранились только в Уфе. В 1734 г., т. е. спустя 30 лет после утраты архива, Сенат распорядился сделать копии с грамот провинциальной канцелярии Уфы, касающихся управления башкирами. В воеводской инструкции, данной будущему начальнику Уфимской провинции П. И. Бутурлину, практически отсутствовали какие-либо конкретные наставления, кроме требования «во всем сверяться с данными от предков наших Великих Государей жалованными грамотами, находящимися в Уфимской провинциальной канцелярии». [83]
С конца 20-х гг. XVIII в. правительство взяло курс на восстановление системы управления башкирами, которая существовала до петровских преобразований. В эти годы принимаются указы, позволяющие реконструировать некоторые положения жалованных грамот XVI – начала XVII вв. Так, сенатский указ 24 октября 1729 г. «О посылке сборщиков к башкирцам для ясачнаго сбора» утверждал порядок сбора ясачной подати «по древнему их башкирскому обыкновению». [84] Особую роль в провозглашении правительством незыблемости вотчинного права башкирского населения сыграл сенатский указ 31 мая 1734 г. [85] В нем сообщается о возвращении башкирам земельных угодий, которые были изъяты государством еще в середине XVII в. В данном указе было подтверждено право башкирского населения «судиться» в своих третейских шариатских судах.
О радикальном изменении правительственной политики в отношении башкир говорят законодательные акты, принятые в период организации и деятельности Оренбургской экспедиции. 11 февраля 1736 г. был утвержден указ, который представлял собой долгосрочную программу включения башкирских общин в административную структуру государства. Кроме установления собственно правовых норм, законодательные источники содержат важную информацию, связанную с обстоятельствами выработки того или иного указа. Например, большинство указов 20-х гг. XVIII в. были приняты по коллективным челобитным башкир. Подобная практика представляла собой восстановление традиции XVII в., когда для уточнения или развития тех или иных положений башкирского подданства в Москву периодически отправлялись посольства, представлявшие всех башкир Уфимского уезда.
Законодательным актам периода деятельности Оренбургской экспедиции свойственна форма высочайше утвержденных проектов, доношений и предложений И. К. Кирилова, В. Н. Татищева и В. А. Урусова. Эти источники, как правило, содержат обширную нарративную часть, предназначенную для обоснования необходимости тех или иных преобразований в сфере управления и правовых отношений.
Законодательные акты, наряду с малочисленностью, имеют еще один существенный недостаток. Есть основание полагать, что даже самые важнейшие указы, касающиеся управления башкирами, не всегда соблюдались. К примеру, указ о запрещении продажи башкирских вотчинных земель в течение XVII в. повторялся трижды, однако сохранилось немалое число актовых источников, свидетельствующих о признании подобных сделок официальными властями.
Этот изъян отчасти восполняют делопроизводственные источники XVII–первой половины XVIII в., основной массив которых дошел до нас в составе фондов Уфимской приказной избы, Печатного приказа, Уфимской провинциальной канцелярии и дел Правительствующего Сената.
Комплексное источниковедческое исследование документации местных приказных учреждений началось сравнительно недавно. Среди наиболее полных исследований приказных, воеводских съезжих изб XVII в. следует выделить прежде всего работу М. Б. Булгакова, посвященную археографическому обзору Ростовской приказной избы. [86] На высоком источниковедческом уровне выполнен анализ приказных книг Псковской и Новгородской изб. [87]
Что же касается изучения и публикации документов Уфимской приказной избы[88], то краткое археографическое описание можно найти в «Документах и материалах по истории башкирского народа». [89] В этом издании был опубликован и ряд документов Уфимской приказной избы, в основном вошедших в архивную коллекцию В. С. Тольца. [90]
А. З. Асфандияров в приложении к монографии о башкирских тарханах опубликовал значительную часть дел Уфимской приказной избы, связанных с пожалованием тарханского звания. [91] Казанские историки В. В. Ермаков и Ю. Н. Иванов издали обширный комплекс документов Уфимской приказной избы, касающихся русской колонизации Закамья. Согласно классификации Н. Н. Оглоблина, архив каждой приказной избы разделялся на грамоты, книги и дела, состоящие из разнообразных документов. [92]
Финансово-хозяйственную деятельность уфимских воевод отражали отказные, отводные, переписные, ясачные, окладные и выписи из них. Они служили основанием для сбора государственных податей и оброков с населения уезда и города, а также для выдачи жалования и отвода поместных дач уфимским служилым людям. Однако далеко не все названные разновидности книг содержатся в фонде приказной избы. Самая ранняя отводная книга по Уфе была обнаружена Н. Ф. Демидовой в составе фонда Поместного приказа. [93] В этом же фонде хранится и единственная переписная книга по Уфимскому уезду 1647 г. [94] Копия с нее была сделана по поручению Д. С. Волкова, собиравшего коллекцию документов по истории Уфы в 70-е гг. XIX в. [95] М. К. Любавский проделал образцовый анализ этого источника, выявив, что в структуру этой переписной книги полностью вошли материалы переписи 1630 г., послужившие в качестве приправочной книги. [96]
В фонде Уфимской приказной избы отсутствуют ясачные книги XVII в., что объясняется последствиями административной реформы 1701 г. Тогда все ясачные книги были переданы из Уфы в Казань, а ясак с башкир стали собирать приказные и служилые люди, присылаемые из Казани. [97] Тем не менее, более 40 документов Уфимской приказной избы содержат выписи с ясачных книг, что позволяет получить сведения о величине ясачного оклада почти для всех башкирских волостей XVII в. Выписи с ясачных книг Гирейской волости 70-х гг. XVII в. свидетельствуют о том, что миграция башкир в Уфимский уезд с территории Сибирского уезда не освобождала их от выплаты ясака по окладам, которые собирали с них сибирские ханы. [98]
Выписи с ясачных книг использовались воеводской администрацией для составления наказов ясачным сборщикам. Следует подчеркнуть, что при отсутствии других документов выписи с ясачных книг являлись единственным доказательством прав на владение вотчинными угодьями. Так, длительный спор между башкиром Кыпчакской волости Ногайчурой Тляповым и башкиром Тангаурской волости Иткиней Сармановым в 1682 г. был решен только на основании выписей с ясачных книг. [99]
Большинство грамот царей было вызвано челобитными башкир, жаловавшихся на нарушения вотчинных прав и злоупотребления административного аппарата. При получении челобитной от башкир Приказ казанского дворца направлял уфимскому воеводе грамоту, на основании которой уфимский воевода обязывался русских и служилых чинов «крепко наказать». В свою очередь воевода сам выдавал башкирам конкретных волостей, чьи права подверглись нарушению, оберегательную память как гарантию сохранения прав башкир.
Выдача оберегательных грамот в XVI – начале XVIII в. являлась основной правовой формой защиты прав башкирского населения. Будучи особой разновидностью документов приказного делопроизводства, оберегательные грамоты выдавались просителям только от имени царя судьями Приказа Казанского дворца. Инициативным документом во всех случаях оформления грамоты выступала челобитная, содержание которой почти полностью повторялось в основном формуляре грамоты. Цель оберегательной грамоты выражалась в заключительной клаузуле формуляра, где воеводам предписывалось «оберегать» челобитчика, чтоб ему «без суда и без иску обид и продаж не чинить». Большинство оберегательных грамот XVII в. было выдано представителям нерусского населения, подведомственным Приказу Казанского дворца.
Включение башкир-вотчинников в административно-судебную систему Русского государства продолжалось на протяжении всей первой половины XVII в. Московские власти стремились посредством подобных грамот воздействовать на правовую практику представителей местной администрации. Уфимских воевод, таким образом, ставили перед тем фактом, что новые подданные также нуждаются в правовой защите администрации, как и русское население уезда. Об этом говорит и тот факт, что оберегальные памяти были призваны защищать не только земельные права вотчинников. В 1686 г. башкирам Кыпчакской волости была дана оберегательная память, которая должна была защитить их от «напрасных приметок и насильства ясачных сборщиков». [100]
Сравнительно немного в составе коллекции данного фонда владенных грамот. В отличие от оберегательных грамот, для оформления которых требовалось лишь оформить челобитную и получить соответствующую память из Приказа Казанского дворца, владенные грамоты выдавались победившей в судебном процессе стороне. Таким образом, владенные памяти представляли собой краткую форму правой грамоты. В судебных тяжбах о принадлежности земли она выдавалась как документ на право владения и в случае вторичных споров представлялась в суд как доказательство. Например, в 1700 г. владенная память была дана башкирам Бурзянской волости Якшимбету Ялтикееву и Алдару Искееву на вотчину по реке Иргиз, на которую претендовали башкиры Кыпчакской волости Шекар и Сапар Уразовы. [101] Именно в составе владенной грамоты башкир Гирейской волости 1672 г. была обнаружена оброчная грамота 1575 (7083) г., данная башкиру Кукею Боскосееву на вотчину по реке Каме напротив реки Белой. [102]
Оберегательные и владенные грамоты санкционировали право на собственную защиту. Например, в 1700 г. в своей челобитной башкир Курпеч-Табынской волости Илчигур Илчибаев прямо указывает, что оберегательная ему необходима в том случае, «…буде кто насильством учнет в тое их вотчину въезжать и раззоренье чинить, и их имать и приходить на Уфу в Приказную избу». [103] В 1612 г. башкир Гирейской волости Янзигит Ямбеков подал челобитную о выдаче владенной грамоты на озеро Илимбеткуль для того, что «…кто в те их вотчины приедет и станет какое насильство чинить, и, их имая, велено привозить в город на Уфу». [104]
Грамоты о пожаловании тарханского звания утверждались только Приказом Казанского дворца. А. З. Асфандияров внес существенный вклад в источниковедческое изучение этих документов. [105] Все документы фиксировались в тарханской книге с указанием имен, видов службы, чтобы «никто бы другие, не записанные в ту книгу, не могли напрасно называться тарханами». [106] Замечание В. Н. Татищева о том, что тарханов «…не токмо указами от коллегии, но от губернаторов и воевод намножено» не следует понимать буквально. Это высказывание надо рассматривать в контексте взаимоотношений В. Н. Татищева и И. К. Кирилова. В данном случае Татищев критикует своего предшественника на посту руководителя Оренбургской экспедиции за запись без разбора в тарханы всех башкир, пожелавших принять участие в экспедиции. Действительно, Кирилов добился от Сената права снимать окладной ясак с башкир, которых он находил подходящими для своих целей. Однако в XVII в. подобные действия воевод были равносильны казнокрадству, ведь такое массовое снятие ясачных окладов неминуемо отразилось на доходах Приказа Казанского дворца.
|
|
|
