§ 6. Соляной промысел

Соль илецкая и соль табынская. Еще на карте Фра Мауро 1475 г. выше «императорской усыпальницы» на Яике, т. е. района города Сарайчука, обозначен пункт, рядом с которым нарисована гора с подписью: «Здесь добывают много соли». [343] Таким образом, добыча соли на юге Башкирии велась местным населением еще во времена, когда ногаев на Южной Урале не было. «Книга Большому чертежу» называет эти промыслы «Тустеби». Особо отмечено на полях: «ломают в ней соль». [344]

Одним из наиболее интересных фактов, обнаруженных нами в материалах фонда Печатного приказа явилось указание на существование в середине XVII в. практики взимания с башкир ясака солью. В 1644 г. Безан Бакширин подал челобитную от башкир всего Уфимского уезда, выступив против замены соляного ясака медовым. В ответном указе было предписано: «…в съезжей избе выписать и сыскать – с которого года с них на Уфе начали собирать мед за соль и по государеву указу им по воеводскому высмотру». [345] В тексте этой лаконичной справки с челобитной обратим внимание, во-первых, на то, что челобитная была подана от башкирского населения всего Уфимского уезда. Об этом косвенно свидетельствует и солидная сумма печатной пошлины – полтора рубля. Следовательно, замена соляного ясака затронула интересы всего ясачного населения уезда. Во-вторых, башкиры посчитали данное нововведение уфимской администрации невыгодным для себя.

Относительно времени введения соляного ясака нет каких-либо конкретных данных. Однако П. И. Рычков, обычно не указывающий источники информации, отметил, что «…в первые года российского подданства башкирам в Казани, в рассуждении убожества их, даваема была из казны соль пермянка, они илецкой соли еще тогда не имели, и ездить по оную на Заяицкую степь опасались и были не в состоянии». [346]

Тем не менее, в фонде Камер-коллегии сохранился рапорт коменданта Уфимской провинции И. Бахметьева от 1720 г., в котором отмечается, что башкиры платили ясак за пользование илецкой солью с глубокой древности: «Илецкая соль родится на степи на пещаном месте на их ясачной земле... исстари отцы и деды их довольствовались солью, что брали из оной реки, за что и службу служили и ясаку давали из давних лет». [347]

По-видимому, соляной ясак был установлен значительно позднее составления первых ясачных книг во второй половине XVI в., поскольку доступ к реке Илек башкиры могли получить только после окончательного ухода ногаев из южной Башкирии, т. е. по завершению Смуты. Однако уже в 20-е гг. XVII в. ногаев сменили калмыки, назвавшие себя законными правопреемниками власти ногайских биев над башкирскими племенами. Ногаи не смогли оказать серьезного сопротивления военной мощи калмыков. С. К. Богоявленский пишет, что бывшие властители края – ногаи, впадали в панику при одном слухе о приближении калмыков, не проявляя никакого желания вступать с ними в бой. [348] В результате калмыки к концу 30-х гг. XVII в. беспрепятственно утвердились на степных просторах южной части Уфимского уезда по долинам рек Яик, Орь, Илек, Кизил и Сакмара.

О том, что калмыки в 20-е гг. XVII в. захватили земли за Яиком, свидетельствуют и дипломатические соглашения, заключенные между российским правительством и калмыцкими правителями в середине XVII в. Шертными грамотами калмыцких тайшей 1655, 1657 и 1661 гг. были определены рубежи калмыцких кочевий по Яику, левому берегу Волги и в степи от Астрахани до Самары. [349] С середины XVII в. при разборе вотчинных споров с участием башкир Ногайской дороги российские власти начинают задавать вопрос: «…до калмацких улусов та земля далеко ли или близко». [350]  

 Факт присутствия калмыков в районе Илека подтверждается и данными послужных списков уфимских дворян. В 1648 г. уфимский сын боярский В. И. Голубцов, посланный «для шертной ведомости» к тайше Дайчину, неожиданно столкнулся на Илеке с войском калмыков, которое направлялось в Уфимский уезд на «русские деревни и башкирские волости». Хотя калмыки были не из улуса Дайчина, В. И. Голубцов все же решил вступить в переговоры с ними. В итоге ему удалось убедить калмыцкого лидера «воротиться назад в свои улусы». [351]

Таким образом, архивные источники представляют перед нами довольно противоречивую картину: в течение 20–30-х гг. XVII в. все земли за Яиком, в том числе и илецкие месторождения соли, захватываются калмыками. Однако в 40-е гг. XVII в. все башкиры выступают против замены соляного ясака медовым, как будто утрата заяицких владений не вызвала у башкир никаких затруднений в доступе к илецким месторождениям. О том, что башкиры в 40–60-е гг. XVII в. продолжали платить ясак за пользование илецкой солью, свидетельствуют и документы Уфимской приказной избы. В 1640 г. башкиры Ногайской дороги Минской волости платили ясак куницами и медом за пользование Илецкой каменной солью. [352] Более того, в самый разгар войны с калмыками башкиры не только платят соляной ясак, но и активно торгуют илецкой солью. В 1649 г. уфимский стрелец И. Лутохин привез в Москву уфимской соли на 120 пудов да Илецкой купленной соли на 20 пуд. [353] В 1653 г. Федор Антонов заключил с уфимской администрацией контракт, по которому он должен был поставлять в Уфу «табынскую на 500 пудов и илецкую купленную соль на 40 пудов». [354] В конце XVII в. администрация переводит натуральные ясачные платежи в денежную форму, соответственно устанавливается и ясачная цена илецкой соли. И. К. Кирилов отметил, что башкиры в начале XVIII в. платили соляной ясак из расчета 40 копеек за батман (4 пуда) соли, т. е. по 10 копеек за пуд. [355]

Материалы Печатного приказа, а также источники из фондов Посольского приказа указывают на то, что доступ к месторождениям соли был открыт для башкир всех дорог и волостей. [356] Семиродцы неоднократно заявляли свои права на данные территории. О праве всех башкирских родов пользоваться илецкими месторождениями писали и оренбургские чиновники в 30-е гг. XVIII в.: «…И по близости к Оренбургу никаких других солей не находится как только известная Илецкая, которой вся Башкирь и здешние новые крепости довольствуются». [357] Это свидетельство несколько преувеличивает исключительную роль Илецкого месторождения. Судя по источникам XVIII в., башкиры зауральских волостей в определенные периоды предпочитали ездить за солью не на Илек, а на местные соляные озера. Однако в отличие от илецких промыслов, соль на озерах приходилось вываривать, что значительно увеличивало риск и затраты на её добычу. В марте 1739 г. башкиры Катайской волости отправились на «степные озера для вари соли по свою нужду». [358] В октябре 1736 г. один из главных вождей башкирского восстания Бепеня Турупбердин отказался принести присягу российским властям под предлогом своего отъезда на озеро Чебели «для соли». [359]

Соляные месторождения на Илеке в правовом отношении не были закреплены за определенными башкирскими волостями, поскольку отдельные роды просто не имели возможности удержать их за собой. Защита и эксплуатация этих месторождений могли производиться только совокупными военными усилиями всех башкирских родов. Таким образом, соляной промысел на Илеке выполнял важную консолидирующую роль в башкирском обществе. В одной из коллективной челобитных. башкир всех 4 дорог 1718 г говорится о том, что добыча соли на Илеке осуществляется путем организации масштабных военных операций с привлечением ополчения нескольких волостей: «Исстари де отцы и деды их довольствовались солью, за что и службы служили и ясак давали из давних лет, потому что в тех местах многие неприятели ездят киргиз-кайсаки и каракалпаки и сказали, что когда сами башкирцы по соль ездят то многолюдством, так что тысячи по три и с неприятелями бьются токмо из них человек с 300 соль берут, а прочие обороняются». [360] Практика подобных совместных военно-промысловых акций башкирских родов существовала и в те годы, когда на юге края господствовали калмыки.

В 1722 г. от лица всех башкир было составлено обращение к императору, в котором были указаны наиболее острые для населения вопросы управления регионом. Башкиры, в частности, отметили крайнюю рискованность добычи илецкой соли: «…летним и зимнем временем ездят из домов своих в свои дальние степи по соль, что словет Илецкою, в которой ездет по тое соль от набегу воровских каракалпаков и киргиских казаков многие бывают побиты и в полон взяты, и от лошадей лишены и за роспутием не дошед до домов своих от стужи позябают и от голоду помирают». [361]  

Илецкие месторождения, в отличие от всех остальных башкирских угодий, были исключены из системы вотчинного права, поскольку они не закреплялись за конкретными родами. В соответствии с традиционным земельным правом башкир отдельный вотчинник мог претендовать только на родовые владения своей волости. Илецкие же месторождения фактически были общим владением всех башкирских родов. Однако для всех представителей небашкирского населения края доступ к месторождениям илецкой соли был закрыт. Этот запрет не исключал и представителей российской администрации. В 1718 г. уфимская администрация предприняла попытку установить правительственный контроль за добычей илецкой соли. Для обследования месторождения на месте был послан дворянин М. Аничков, которого башкиры не пропустили дальше верховьев реки Яик. [362] В своем доношении в Сенат уфимский обер-комендант И. Бахметьев писал: «… башкирцы и тарханы … дали оному Аничкову письмо, в котором по переводом написано, что из Уфы прислали дворянина Матвея Аничкова, и что он впредь бы не приезжал, ибо они его императорского величества верные слуги и в такую землю, где неприятели всегда бывают и воюются не могли отвезти». [363] 

Если до 20-х гг. XVIII в. башкиры защищали свои соляные угодья только от кочевников, то с основанием Сакмарского городка башкиры фактически вступили в конфликт с казаками. П. И. Рычков отмечает, что Сакмарская крепость была основана сходцами из Сибири, «к которым пристало несколько яицких казаков, живших на устье реки Сакмары малым юртом». [364] В 1734 г. от лица всех башкир и тархан Уфимской провинции была подана челобитная, в которой было отмечено, что казаки с 1725 г. фактически оттеснили башкир от месторождений на Илеке. В тексте прямо указывается, что «на которой земле соль берем оные казаки поселяются юртами и припущают многих людей и с которых берут оброку так требуют с нас нижайших оброку владеть тою землей воли не дают и не допускают а как они тою землею владеют тому ныне восьмой или девятый год и нам отказывают. »[365] По-видимому, делегации башкир в Петеребурге удалось добиться вмешательства правительства в конфликт с сакмарскими казаками. Дело в том, что в 1744 г. И. И. Неплюев указал в своем доношении на значительный казенный ущерб, возникающий по вине башкир, провозящих контрабандную соль в Казанскую провинцию: «В Казанском и в других уездах разных сел и деревень иноверцы, новокрещены и русские покупают в Уфимском уезде на деньги, а иные меняют на хлеб у башкирцев илецкую». [366]

Явным достоинством илецкой соли было то, что ее добыча не требовала сложной технологии и материальных затрат. По описанию бургомистра Юхнева, башкиры «…соль копают из земли, будто на квасцы походит, куски великие по 5-ти и больше пудов; оная добываетца в степи под землею неглубоко». [367] К тому же, она по всем показателям превосходила соль, произведенную на варницах из минерального рассола. Тем не менее, несмотря на наличие в Уфимском уезде богатейших месторождений готовой к употреблению соли, уфимская администрация затратила немало средств на создание в уезде производства соли из соленых ключей реки Усолки. Интересно и то, что солеваренные промыслы в районе Табынска основываются именно тогда, когда башкиры получили доступ к илецкому месторождению. Известно, что русское промысловое население появилось в районе Воскресенской горы только после смуты. Первоначально разработку соляных источников взяло на себя дворцовое ведомство, поэтому первыми рабочими на солеварнях были дворцовые крестьяне, переселенные из Уфы. В «Отводной книге по Уфе» отмечено: «Лета 7126 года ездил из Уфы Микита Артемьев отделить землю усольскому мордвину Ивашку Максимову, а земля та в числе 10 десятин пашни под Голым бугром на речке Шеваре, а сенные покосы на низ речки Шуваре до озера Обештереке. [368] Уфимская администрация, имевшая право отвода дворцовых земель, переселила дворцовых крестьян из Уфы в район Усолки, где они постоянно работали на варницах.

Впрочем, дворцовые крестьяне не долго обслуживали солеваренные промыслы. Уже в 1629 г. «жилец Курпеч-Табынского Солеварного острога Иван Максимов сын Мордвин» купил у чуваша Казанского уезда Зюрейской дороги деревни Карабаева Терегула Бадаева землю вблизи горы Юркатау. [369] Эти земли находились в 30 километрах от промыслов. Следовательно, община переселилась туда из Табынского острога. Почему дворцовые крестьяне покинули солеваренные промыслы? По-видимому, иссякли источники у Воскресенской горы. Неслучайно, в конце 20-х гг. XVII в. острог и промыслы были перенесены на новое место, где сейчас находится курорт Красноусольск. [370]

Возобновление производства на новом месте и перенос острожка потребовали значительных средств. Уфимская администрация решила передать промыслы на откуп казанскому посадскому человеку А. И. Жегулеву. Около нового острожка были построены две солеварни «под Каменными горами». [371] Произошло это уже после 1630 г., поскольку переписная книга Уфимского уезда никаких промыслов не зафиксировала. В приправочной книге 1647 г. две солеварни А. Жегулева отмечены вместе с двором, в котором жили его работные люди. Примечательно, что промысловое селение располагалось не в остроге, а возле него.

Насколько целесообразным для уфимской казны было создание промыслов у Соловарного острожка? Документы говорят о том, что табынская соль обходилась уфимской казне гораздо дороже илецкой. Так, в 1553 г. табынские солепромышленники должны были заплатить неустойку в уфимскую казну по 4 алтына за пуд соли. [372] В 1681 г. в ходе описи пограбленного имущества у уфимского служилого иноземца С. Кулакова отмечено «135 пудов похищенной соли ценою в 17 рублей», т. е. более 12, 5 копеек за пуд. [373] В ближайшем к Уфе Самарском Надеинском Усолье цены на соль колебались от 7, 3 копеек за пуд в 1678–79 гг. до 5, 7 копеек за пуд в 1684–1687 гг.. [374] Сравнительная дороговизна казенной соли была вызвана большими затратами по обеспечению безопасности табынских соляных промыслов. После башкирского восстания 1662–1664 гг. уфимский воевода ежегодно направлял для защиты промыслов сотню пеших стрельцов во главе с головой из уфимских дворян. При этом починка Соловарного острожка и содержание уфимских стрельцов производились из средств солепромышленников. [375] Только на жалование стрельцам требовалось более 400 четвертей хлеба и 420 рублей в год.

Материалы крепостных книг Уфимской провинциальной канцелярии свидетельствуют о том, что оплата труда на табынских промыслах была очень высокой. В 1700 г. «подрядился гулящий человек Петр Бакшеев у гостиной сотни Ушакова у приказчика его Якова Попова варить в Соловарном городке соль, и быть там на одну варницу, где он прикажет с того числа впредь на один год, а рядил он Петр у него Якова 10 рублей и наперед дал он 5 рублей а достальные деньги взять по сроке»[376]. На ближайших к Табынским промыслам варницах Надеинского Усолья в Самарском уезде даже квалифицированные работники получали в среднем 4–5 рублей в год. [377]

К затратам на производство и содержание вооруженной охраны необходимо добавить и расходы, связанные с арендой угодий у башкир Табынской волости. В 1730 г., когда возникла необходимость возобновить здесь добычу соли, Камер-коллегия провела расследование по вопросу: «Тот завод на каких землях построен, на свободных или на населенных и с каким договором? » Из Уфимской провинциальной канцелярии был получен следующий ответ: «Оброку де с земли и с россолу башкирцам платится в год, деньгами по 2 рубли, да с кузницы по топору, по ножу, по косе, по брешу, чем они борти делают, и, делается из их башкирского железа; и к укладу на которое дело, за уголье и кузнецам за работу в даче бывает по 13 рублев. Итого по 15 рублей». [378] Этот документ свидетельствует о том, что самое первое в Уфимском уезде дворцовое промысловое предприятие имело статус арендатора башкирских вотчинных земель.

Высокие цены на казенную соль отчасти объяснялись и тем, что после очередного восстания промышленникам всякий раз приходилось изыскивать деньги на восстановление промыслов. С середины XVII до начала XVIII в. табынские промыслы четырежды полностью уничтожались башкирами и калмыками: в 1648, 1663, 1684 и 1708 гг. После разрушения варниц во время восстания 1662 – 1664 гг. администрация изъяла соляные промыслы у А. И. Жегулева и передала их уфимским посадским людям Первишиным. В 1671 г. правительство продало право на пользование угодьями московскому садовнику Федору Клушину и Ивану Осокину. [379] В 1682 г. две варницы около Соловарного городка откупал уфимский посадский человек Прокофий Кафтанов. Тем не менее, в 1684 г. те две варницы и кузницу, оцененные в 250 рублей, сожгли башкиры. Кафтанов лишился и соляной пристани и двух соляных амбаров со всяким солеваренным заводом и струговым припасом. Он был вынужден скрывать от кредиторов оставшееся имущество у «добрых людей». [380] В конце XVII – начале XVIII в. варницами владела промышленная компания, в которую входили «москвич Федор Антонов и сын ево Борис Клушин, да Уфимской посадкой человек Прокофей Михайлович и сын ево Илья Кафтановы; гость, ярославец Семен Астафьев сын Лузин, да гость Иван Иванов, да брат его Алексей Ушаковы». [381]

В 1690 г. на пяти ключах Усолки стояло 4 варницы, по две с правой и две с левой. [382] В 1696 г. на промыслах было произведено 21138 пудов соли. [383] В конце XVII в. была установлена государственная пошлина на продаваемую соль по 4 алтына с рубля. [384] Таким образом, при средней цене соли по 12 – 13 копеек за пуд уфимская казна получала от 300 до 330 рублей в год. Однако в середине XVII в. в Табынском усолье работало не четыре, а две варницы. Соответственно меньше был и объем производимой соли, и денежные поступления в казну. В 1653 г. «садовник» Федор Антонов взял на откуп у казны на 5 лет солеваренный промысел в Курпеч-Табынском городке по цене «78 рублей в год да 500 пудов соли». [385] Таким образом, в середине XVII в. уфимская казна в совокупности получала ежегодно 140 – 145 рублей за откуп солеваренных угодий под Табынском.    

В 1708 г. башкиры полностью уничтожили табынские промыслы. Уфимская администрация была вынуждена заключить контракт с соликамским посадским человеком И. Суровцевым на поставку в уфимскую казну соли-пермянки по 7 копеек за пуд. [386] Таким образом, уфимская казна в начале XVIII в. в среднем продавала по 7000 пудов в год, на приобретение которой она затрачивала около 490 рублей. Если бы соль продавалась по 13 копеек за пуд, то городские доходы составили бы 420 рублей. Но реальные поступления были меньше, поскольку не учтены издержки, связанные с организацией торговли казенной солью.                

В Уфимском уезде второй половины XVII – начала XVIII в. солеваренный промысел не давал такой выгоды, как в соседних Пермском или Самарском уездах. Об этом говорит и тот факт, что многие открытые в Уфимском уезде месторождения не были разработаны. В 1672 г. уфимским иноземцем Б. Мысовским были открыты новые соляные ключи на реке Белой. Он пометил все перспективные источники и договорился с башкирами об аренде месторождения и прилегающих лесных угодий. Территория площадью 7 на 5 верст была отдана ему в оброк всего за 10 куниц, т. е. 4 рубля в год. [387] Но сам Мысовский так и не приступил к освоению промыслов. В 1676 г. Уфимская приказная изба отдала эти угодья кадашевскому купцу Ф. Силину в аренду «без переоброчки», с условием соблюдения прежней договоренности с вотчинниками. [388] Но и Силин промыслы осваивать не стал.

Уфимские власти затратили колоссальные усилия и средства на создание в уезде солеваренного производства, не останавливаясь перед административными экспериментами для эффективного управления промыслами. В то же время башкиры, имея доступ к естественным богатейшим залежам соли, не только не поставляют ее в необходимых объемах в Уфу, но и запрещают пришлому населению участвовать в разработке илецких месторождений. В XVII в. два этих хозяйственных мира живут вполне изолированно, не нуждаясь в какой-либо экономической интеграции друг с другом.