§ 2.Скотоводство

Природные условия края предопределили и специфику башкирского стада. В 1767 г. П. И. Рычков отметил, что «у башкир почти равномерный достаток в лошадях, как и у казахов. Но лошади их не столь крупны, хотя и почитаются яко бы прочнее и крепче киргизских, только для зимних и беспокойных погод заготовляют они по небольшому числу и сена. Овец и коз у них не столь много как у киргизцев, видом и шерстью схожи на российских, но рогатого скота содержат они башкирцы уже больше, коров и овец кормят они сеном. А лошади на тебеневке». [154] То обстоятельство, что башкиры содержали больше крупного рогатого скота, чем казахи, свидетельствует о том, что башкиры перешли к полукочевому скотоводству. Согласно исследованию А. Н. Хазанова, крупный рогатый скот кочев­ники не разводили, а появление его у полукочевников означало разложение экстенсивного скотоводства, переход к полуоседлости и появление оседлости. [155]

Башкирия во второй половине XVI в.

Тем не менее, основой поголовья всегда были конские табуны, поскольку только лошади были способны к тебеневке в условиях зимних пастбищ. После лошадей на расчищенные частично от снега пастбища башкиры выгоняли весь остальной скот. Следует отметить, что именно зимние пастбища лимитировали размер стада. [156] По этой причине они ценились гораздо больше, нежели яйляу. Особенности зимнего выпаса скота отличали башкирские зимовья от казахских. Казахи предпочитали останавливаться в поймах степных рек, обильно поросших камышом, который и представлял главную кормовую основу для скота. [157] Площадь пастбищ зимнего содержания скота была значительно меньше летних кочевий, поскольку зимой скот выпасался только в окрестности башкирских селений. Поздней осенью башкиры возвращались в свои деревни и до весны уже никуда не двигались. Ф. Г Хисамитдинова в работе «Формирование ойконимической системы башкирского языка» подчеркивает, что термин авыл, т. е. аул возник на базе зимних поселений кочевников-скотоводов, а впоследствии был использован как ойконимический термин. [158] Таким образом, в зимнее время скот башкир страдал не только от низкого качества, но и недостаточного количества подножного корма.

Исследователи давно определили минимальное количество скота, необходимое для воспроизводства хозяйства одной семьи. По мнению Н. Ф. Демидовой, для существования одной башкирской семьи в XVIII в. необходимо было иметь 20–30 лошадей. [159] В свое время С. И. Руденко более точно рассчитал прожиточную норму, которая должна была составлять 25 лошадей или 300 овец. Этот минимум позволял самостоятельно существовать семье из пяти человек. [160] При меньшем количестве скота кочевание становилось невозможным, поскольку продуктов животноводства было недостаточно. В такой ситуации башкиры оставляли кочевой образ жизни и принимались за охоту, рыболовство, бортничество и, в конце концов, становились оседлыми земледельцами. Интересно, что минимум, выведенный С. И. Руденко и Н. Ф. Демидовой, значительно меньше той нормы, которая была необходима для кочевников Казахстана и Средней Азии. Согласно подсчетам Т. И. Султанова, для ведения хозяйства одной кочевой семье в Средней Азии необходимо было иметь 15–20 лошадей, 50–100 овец, не менее 6 голов крупного рогатого скота и 2 верблюдов. [161] И. Г. Георги в начале 70-х гг. XVIII в. отметил, что у башкир «редко и у простого человека бывает меньше 30 и 50 лошадей; многие имеют оных до 500, богатые до 1000, а иные до 2000 и свыше. [162]

Почему прожиточный минимум у башкир был меньше, чем у их южных соседей? Скотоводство никогда не являлось единственным, а для значительной части башкир XVII–XVIII вв., главным источником существования. В этой связи утверждение С. И. Руденко о том, что при потере необходимого количества скота башкиры обращались к другим занятиям, выглядит несколько умозрительным. Источники XVII–первой трети XVIII в. свидетельствуют о том, что в случае утраты необходимого минимума поголовья башкиры увеличивали долю других промыслов в своем комплексном хозяйстве, что отнюдь не всегда означало окончательную седентаризацию и победу земледелия. Как правило, возрождение разоренного войной или джутом башкирского хозяйства, при условии сохранения необходимых пастбищных площадей, происходило по пути восстановления поголовья скота. При этом доля оседлого земледелия не увеличивалась. Социальный стереотип, утверждавший, что только скот является главным мерилом богатства, разрушается медленно и только под воздействием резкого сокращения земельных угодий. Сами башкиры считали, что занятие скотоводством – наиболее престижный и желанный вид хозяйственной деятельности. Даже несмотря на очевидные выгоды от занятия оседлым земледелием, башкиры старались выезжать на летовья. Прагматические соображения и принятые в обществе установки могут не совпадать друг с другом. Количество скота регулировалось не утилитарными потребностями хозяйства, а только кормовой базой. По подсчетам Ф. Д. Маркузона, средняя плотность кочевого населения не должна превышать 1–1, 5 человека на квадратный километр. [163] Согласно исследованиям Н. Н. Крадина, в кочевых обществах фактически наблюдается плотность населения в пределах 0, 5–2 человека на квадратный километр. [164]

Необходимо учитывать и качество пастбищных угодий. К примеру, лишь немногие районы Зауральской Башкирии представляли настоящую ковыльную степь. На основной же территории края башкиры кочевали либо в долинах крупных рек, либо на альпийских лугах Уральского хребта, где травяной покров по своему качеству превосходил сравнительно бедную растительность типичных степей Южного Зауралья и Казахстана. По данным М. Э. Масанова, в зоне казахских степей на одну лошадь в течение года требуется не менее 20 гектаров пастбищ, [165] в то время как пастбищные ресурсы центральной Башкирии позволяли прокормить одну голову условного скота (одна лошадь или одиннадцать овец) на площади чуть более двух гектаров. [166] Если в Казахстане продуктивность естественного травостоя составляет в пустынной зоне 1–3, 5 центнера на 1 квадратный километр, в полупустыне – 2–3, 5 центнера, в степной и лесостепной 3, 5–9 центнеров, [167] то в Башкирии самая низкая урожайность не бывает меньше 10 центнеров с гектара. [168] Таким образом, продуктивность пастбищных угодий башкир на порядок превышала возможности степных кочевий Казахстана. Даже крайне неблагоприятные для скотоводства солончаки южной Башкирии, по утверждению Б. М. Миркина, имели продуктивность до 8 центнеров с гектара. При этом подобные пастбища не превышают 15% площади пойменных угодий. [169] Скотоводам в Башкирии требовалась сравнительно небольшая площадь пастбищ, чем скотоводам яицких или тургайских степей. По этой причине башкиры имели возможность дольше оставаться на одном месте, что также благоприятно отражалось на состоянии скота. Б. Г. Калимуллин, исследуя планировку башкирских деревень, пришел к выводу, башкиры-скотоводы предпочитали выбирать под зимние поселения речные долины. Их широкие поймы, обильно орошаемые во время весеннего половодья, покрывались за лето высокой сочной травой и представляли собой прекрасные зимние пастбища. [170]    

О том, что основная территория обитания башкир не соответствует классическим представлениям о кочевой степи, много писали и географы, изучающие влияние климатических зон на характер изменения растительности. Степной климат Евразии определяется областью высокого давления, которая тянется узким языком на запад от Сибирского антициклона, проходя по условной линии, соединяющей города Кызыл–Уральск–Саратов–Харьков–Кишинев–Секешфехервар. Эта условная линия названа Большой климатической осью Евразии. Ось служит ветроразделом на материке. Зимой к северу от нее, там, где располагается зона лесостепи и леса, где в средневековье жили земледельцы, дуют теплые ветры с запада и юго-запада, несущие осадки. К югу, там, где находятся степи, полупустыни и пустыни, где преобладают сухие и холодные северо-восточные и восточные ветры, в средневековье жили только кочевники. [171] Тем не менее, наиболее оптимальные условия для скота находились не в зоне степей, а севернее большой климатической оси. Как отмечают авторы исследования «Судьба степей», если привес скота в степи, получаемый на пастбище в мае, принять за 100%, то в июне он составит – 88%, в июле – 78%, августе – 65 %, сентябре – 58 %, а в октябре – только 35 %. Однако, если скот пасти севернее Оси, в европейской лесостепи, где до осени сохраняется кормовая ценность, доступность и количество кормовых трав, то потерь привеса не наблюдается. В луговых степях нет перерыва в вегетации растений и жизнедеятельности животных, вызванного засухой, поэтому экосистема функционирует дольше, чем в более сухих степях. За счет этого общая масса растительности достигает 3, 2–4, 2 тонн с гектара, что в 5 раз больше, чем в других типах степей. [172]

Таким образом, на территории Башкирии основная масса скотоводов не нуждалась в дальних, на сотни километров, перекочевках. Передвижение скота летом было привязано к заливным поймам рек или предгорьям Уральского хребта, а границы зимних пастбищ были ограничены возможностями контроля живущих оседло башкир.   

Источники опровергают устоявшееся мнение о том, что в лесных районах башкиры не могли вести крупного скотоводческого хозяйства, обращаясь к иным видам хозяйственной деятельности. Тем не менее, башкиры с древности использовали лес для выпаса скота. Как отмечает Э. С. Кульпин, сам по себе выпас скота в лесах – явление типичное для средневековья. [173] И не только средневековья. По данным А. З. Асфандиярова, в 30-е гг. XIX в. в деревнях башкир-байлярцев скот пасся по паровому, яровому и ржаному полям, а также по лесу с 25 апреля по 10 октября. [174] И. К. Кирилов в своем донесении в Кабинет от 1735 г. отметил, что «Башкирцы... говорят… лошадей и скот свой без пастухов в степях и в лесах содержим…». [175] Указ 9 июня 1719 г., запрещавший вырубку дубовых лесов, вызвал недовольство башкир не только потому, что он наносил ущерб бортничеству, но еще по той причине, что вотчинники ильмом кормили скот. [176]

По расчетам Р. Г. Кузеева, в середине XVI в. башкир и ногайцев, кочевавших в Башкирии, насчитывалось около 200 тысяч душ обоего пола. [177] По весьма приблизительным подсчетам авторов «Очерков по истории Башкирской АССР», в XVII в. общая численность башкир не превышала 50 тысяч человек обоего пола. [178] Площадь территории, на которой они проживали, составляла около 366, 8 тысячи квадратных километров. [179] Около трети площади Башкирии составляли горы. Таким образом, уже в конце XVI в. в Башкирии существовала предельная для классических кочевников и охотников плотность населения. Дальнейшее увеличение плотности населения в регионе должно было привести к нарушению экологического баланса, т. е. перевыпасу пастбищ из-за превышения поголовья скота. Другой альтернативой в подобной ситуации было изменение характера хозяйства местного населения, т. е. переход к полукочевому скотоводству.

Однако после ухода из Башкирии в конце XVI – начале XVII в. ногайских улусов, проблема свободных кочевых угодий уже не стояла так остро. По подсчетам Н. Ф. Демидовой, в результате откочевки ногаев с Южного Урала вотчинные территории башкир увеличились более чем на половину. [180] В шежере башкирского племени Юрматы по этому поводу отмечено: «…нижайше попросив взяв эти земли. Должны знать, поэтому вотчинники – башкиры стали многоземельными». [181]

Какова была структура башкирского стада в XVII–XVIII вв.? В отличие от Казахстана в башкирском стаде овцы никогда не играли доминирующей роли. А. М. Хазанов усомнился в необходимости классифицировать номадов на два типа: монгольский, с преобладанием лошадей, и тюркский, имеющий смешанный состав стада. [182] Согласимся с этим утверждением, поскольку видовой состав стад и процентное соотношение различных видов скота, протяженность и маршруты перекочевок определяются не этническими предпочтениями, а структурой и продуктивностью ландшафта в каждом конкретном случае. Так, для большей части территории Башкирии в зимнее время характерно образование снежного покрова глубиной 40–50 см; средний максимум колеблется около 100 см. [183] Овцы способны доставать корм из-под снега глубиной не более 15–17 см. [184] В случае образования более значительного снежного покрова на зимнее пастбище первыми пускали лошадей, чтобы они своими копытами разбили плотный покров и добрались до травы (тебеневка). По этой причине для нормального выпаса овец и крупного рогатого скота соотношение лошадей и овец в стаде должно быть не менее чем 1: 6. [185] Однако, если судить по источникам, башкиры многократно превосходили эту норму, нередко доводя это соотношение до 1: 1. Так, по словам И. Г. Георги, число овец почти соответствует у богатых числу лошадей или превосходит оное, однако малым чем. [186]

Судя по рапортам командиров правительственных войск, руководивших карательными действиями, в перечислении уничтоженного скота восставших башкир количество овец чаще всего соответствовало конскому поголовью. Так, в марте 1736 г. две команды драгун захватили стада башкир пяти деревень Чарлинской волости в районе озера Чебакуль. Общее поголовье насчитывало «лошадей з 200, да коров с 300, овец з 200». [187] Всего же, согласно ведомости Башкирской комиссии, с 1736 по 1741 г. воинскими подразделениями было уничтожено и конфисковано у башкир 11282 лошади и 5872 коровы и овцы. [188] 

Даже несмотря на то, что в начале XIX в. башкиры переходили к оседлости, соотношение поголовья лошадей и овец не менялось. В середине XIX в. у башкир насчитывалось свыше полумиллиона лошадей и такое же количество овец. [189] По данным, приведенным А. З. Асфандияровым, в 30-е гг. XIX в. лишь в 7 башкирских деревнях количество овец превосходило конское поголовье, однако в 133 деревнях (95%) количество лошадей было больше. В отличие от русских деревень, население которых отдавало предпочтение мелкому рогатому скоту, башкиры не изменили своего пристрастия к держанию лошадей и в начале XX в. [190]   

П. С. Паллас считал, что башкиры просто «не обвыкли» иметь много овец. [191] Наряду с проблемой зимнего выпаса овец, существовал и другой фактор, обусловивший преобладание лошадей в башкирском стаде. Коневодство в условиях Южного Урала представляло собой наиболее экологический вид скотоводства. Как отмечает З. М. Файзуллин, для степных пастбищ Южного Урала самым благоприятным в плане поддержания экологического баланса был именно выпас лошадей. Они имеют здесь широкий спектр поедаемых трав. Лошади скусывают траву на более высоком уровне, чем овцы. Овцы давят на почву силой 5, 4 кг/см, лошади только – 2, 6 кг/см. Это позволяет не только сохранить травостой, но и повысить общий выход животноводства. [192] Для сохранения экологического биоценоза степи большое значение имеет соотношение отдельных видов животных в общем их количестве. Время от времени, как это было в Рын-песках в XIX в. или сегодняшней Монголии, скотоводы попадают в экологический «капкан» превышения удельного веса овец и коз в общем поголовье. Овцы оказывают самое сильное давление на землю, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Давление маленьких овечьих копытец на единицу площади в четыре раза превышает давление гусениц среднего танка. [193]

Как уже было отмечено, значение крупного рогатого скота возрастало по мере седентаризации башкир. В 30–40-е гг. XIX в. количество коров лишь немногим уступало количеству овец, а в ряде случаев превосходило. П. И. Рычков писал, что коровы «в степях тебенить не могут, для того киргизы мало их держат и у самого богатого более двадцати не бывает». [194] А. М. Хазанов отметил, что в отношении крупного рогатого скота действует одна закономерность, характерная для всех кочевых обществ: коров в стаде больше там, где большую роль играло земледелие в общем балансе экономики. [195] 

Как можно оценить уровень скотоводческой культуры башкир? Ф. Ратцель одним из первых в этнографической науке поднял проблему взаимодействия человека и природы. Он, в частности, отметил: «Культурный народ не делает себя свободным от природы, а усложняет и совершенствует способы ее использования... Наша культура связана с природой теснее, чем любая ей предшествующая, так как мы знаем больше, что от нее можно получить». [196] Все этнографы и сторонние наблюдатели обращали внимание на то, что при забое скота башкиры утилизировали практически всю кожу, волос и внутреннее органы животного. [197] Для сравнения, если рассмотреть отношение башкир к рыболовству, то нельзя не заметить, что рыболовные ресурсы края использовались далеко не полностью.  

Значение лошади для башкирского общества не исчерпывалось ее хозяйственным значением. Социальный престиж человека зависел от количества лошадей, имеющихся в его распоряжении. Без лошади башкир не мог быть воином, следовательно, и полноценным членом общины. В 20-е гг. XX в. известный башкирский этнограф Галимжан Таган отметил, что башкиры смотрят на безлошадного человека так, как другие народы на бездомного, [198] т. е. неполноценного члена общества. Ведь, кто-то другой за него должен был отправляться на военную службу или исполнять подводную повинность. О социальном значении лошади для башкир говорит поговорка «когда имеешь коня – мир признает тебя». [199] В обыденном сознании до сих пор сохранилось представление о башкире как о всаднике. Даже слово «мужчина» в башкирском языке звучит как «ир-ат», то есть «мужчина-конь». [200]

Даже добывание ясака становилось проблематичным делом для башкира, лишенного возможности ездить верхом. В 1620 г. ясачный башкир Кипчакской волости Кошмамбет Кучуков подал челобитную, в которой просил освободить его от уплаты ясака, потому что «от коня, государь, отбыл и твоего государь ясаку добывать немочно». [201] 

У башкир богатство человека ассоциировалось с количеством лошадей. В 1743 г. уфимский вице-губернатор П. Д. Аксаков отметил, что среди башкир Ногайской и Сибирской дорог довольно владельцев, имеющих от 2 до 5 тысяч голов лошадей. [202] Один из самых богатых башкирских старшин начала XVIII в. Алдар Исекеев владел в своей Бурзянской волости 8000 голов лошадей. [203] В первой половине XVIII в. башкирская знать имела в среднем от 2 до 8 тысяч голов лошадей. По наблюдению П. С. Палласа, побывавшего в башкирских волостях Сибирской дороги: «Преизрядныя и тучныя и плодоносный степи по всей южной стороне Исетской провинции простирающиеся дают к заведению лошадиных стад такую способность, что нередко здесь сыскать владельцев, кто по нескольку сот лошадей имеют, а есть такие, коих богатство в сем от 2 до 4 тысяч лошадей простирается». [204] Напротив, для казахов Младшего жуза, описанных в 1832 г. А. И. Левшиным, именно овца служила эталоном «определения цены вещам вместо денег, и наконец, она же составляет главнейший предмет торговли его со всеми соседними народами и, едва ли не главнейшую цель их связей с ним. Короче сказать – овца киргиза кормит, одевает, и, знакомя с соседями, доставляет ему все нужное и приятное». [205]

Для башкир же даже заключение брачного договора предполагало наличие лишней лошади, поскольку с древнейших времен женитьба у башкир облагалась конской пошлиной. По сообщению Ибн-Рустэ (около 912 г. ), каждый, кто из подданных булгарского хана женился, должен был давать по верховой лошади. [206] В 1644 г. ясачные башкиры Кудейской волости Ахмет Кутлуюшев и Минской волости Булат Якшиванов написали челобитную, в которой отметили, что прежде башкиры «за женитьбу давали коньми или по цене лошади по 10 рублей», а в башкирскую «шатость они разорились и скот и пожитки у них побрали». [207] Примечательно, что свадебный лошадиный налог возродился в качестве штрафа в ходе башкирского восстания 1735–1740-х гг. Тогда для казанских татар была установлена пеня «драгунскими лошадьми» за женитьбу на башкирках – родственницах участников восстания: «…девок отдавать в замужество за казанских татар и за прочих татар иноверцев с платежом в казну за каждую бабу или девку годной по драгунской лошади». [208]

Естественно, что лошади являлись и обязательной частью калыма, уплачиваемого родственникам невесты. В 1673 г. уфимский воевода П. И. Кондырев разбирал спор между башкирами Тангаурской и Бурзянской волостей, причиной которого стал невыплаченный калым. Жениху, согласно брачному соглашению, полагалось передать родственникам невесты 60 лошадей. [209]

Трудно переоценить значение лошадей в военном деле башкир. Уровень мобилизационной готовности башкирского ополчения определялся исключительно по состоянию конского поголовья. В 1675 г. башкиры зауральских волостей ответили отказом на призыв московского правительства принять участие в крымском походе под предлогом, что «коней у нас нет». [210] В 1664 г., «вышедшие из полона», крестьяне Невьянского острога сообщили властям, что прекращение набегов со стороны восставших башкир было вызвано тем, что, «коней де мало было, поднятца де было всем не на чом, а ныне де у вас коней взяли много, ждите де нас опять вскоре к себе, не токмя на деревни и на остроги». [211]

Военные действия, за редким исключением, начинались летом или ранней весной. Башкиры ждали, пока лошади, находившиеся всю зиму на подножном корме, придут в требуемое для войны физическое состояние. Еще в 1600 г. тюменский воевода Лука Щербатов доносил туринскому голове Федору Янову о том, что весной ждать нападений кучумовых детей не стоит, поскольку «…у табынцев и сырярнцев ныне лошади худы, а как де лошади отъедятся, и он де слышал у татар, чтобы им приходить для добычи на тобольские и тюменские волости». [212] В 1736 г. из показаний пленных повстанцев выяснилось, что башкиры предполагали летом 1737 г. продолжить военные действия «как кони отъедятся». [213] Зимой 1721 г. поручик Милкевич, направленный по Казанской дороге Уфимской провинции для поиска беглецов, столкнулся с сопротивлением местных башкир. Милкевич не ожидал проявления подобной воинственности местного населения в зимнюю пору, «когда им самая нужда в конском корме». В своем отчете он задается вопросом: «Чего же ждать от башкир …в лете, когда они и лошади их будут в самом достатке, тогда они и паки будут ко всякой противности склонен». [214] В XVIII в. для стороннего наблюдателя явным доказательством подготовки башкир к войне являлся факт откармливания лошадей в зимнее время, чего обычно башкиры не практиковали. В 1725 г. кунгурский бургомистр Юхнев отмечал, что башкиры «сена только готовят токмо для мелкой скотины и для лошадей, которых берегут к войне зимой малое число». [215] В декабре 1678 г. приказчик Аятской слободы слышал от проезжих башкир о том, что к лету «…готовятся де они башкирцы и кони кормить овсом и стрелы стругать и пансыри починивают, а хотели идти на колмаков с собой, а сказывали они башкирцы что покупали овес у русских людей на семена». [216] В 1663 г. один из руководителей башкирского восстания 1662–1664 гг. Сары Мерген потребовал от башкир и мари Сибирской дороги, «…чтобы к весне лошади кормили; да у ково де лошадей и платья не будет, и он де Сарымергенко тех люд ей хотел ссужать своими лошадьми и платьем, а у которых де людей лошади есть, а к походу будут не кормны, и он, де Сарымергенко, тех людей высечет всех». [217] Таким образом, в XVII–XVIII вв. отступление от традиционного вскармливания лошадей на подножном корме, а именно переход к заготовке сена и приобретению фуража у крестьян, вызывался исключительно военными потребностями. При этом необходимость заготовки сена для зимней подкормки лошадей стимулировала припуск на вотчинные земли исконных земледельцев татар, марийцев и удмуртов. В 1736 г. в своей сказке старшина Дуванской волости Мендияр Аркаев сообщил властям о положении дел в башкирских волостях, расположенных по реке Ай: «А сена у них еще ни одной копны не поставлено, да и ставить им сена будет нельзя, а прежде на них сена ставили мещеряки, ясашные татара и черемиса, а ныне при них таких народов нет, а сами работать ленивы». [218] Следовательно, военный потенциал башкирского общества был связан и с ростом числа переселенцев на их землях. О том, что главным трофеем башкир, а нередко главной целью войны являлись угнанные у противника табуны, мы поговорим в следующей главе.

А. Н. Усманов, рассматривая ясачные платежи башкир Московскому государству в конце XVI в., отметил, что, наряду с пушниной, башкиры предоставляли еще и молодой скот для выпаса и мелкий для убоя. [219] К сожалению, автор не указал источник этих сведений. О ясаке, выплачиваемом скотом, есть единственное упоминание в шежере племен Кыпсак, Тамьян, Усерган и Бурзян, в котором говорится: «…и в 1564 г. согласились платить ясак, положенный Грозным. Ясак состоял из лошадей, куниц и лисиц и разного другого ясака, который посоветовавшись, разделили между собой»[220]. Территория обитания этих башкирских племен находилась в Юго-восточной Башкирии, где полукочевое скотоводство было основой хозяйства башкир вплоть до середины XIX в. В российских источниках XVI–XVII вв. отсутствуют какие-либо сведения о том, что башкиры выплачивали ясак скотом. Возможно, скот мог приниматься ясачными сборщиками в качестве эквивалента денег, но в Уфе отсутствовало соответствующее место для его содержания. Ногаи практиковали подобные формы податей в Башкирии еще в начале XVII в. В материалах Уфимской приказной избы сохранился розыск, проведенный Приказом Казанского дворца в 1650 г. относительно дани, которую собирали с башкир ногайские правители при царях Борисе и Василии. [221] В допросе «старые уфимские дворяне», посадские люди и башкиры показали, что «…ногайские мурзы при прежних государях приходили кочевьем к уфинскому городу и они де уфинского уезду с башкирцов имали ясак лисицами куницами и бобрами и всякой рухлядью, а которые башкирцы бедные люди и они де ногайцы давали им в долг в цену лошади на срок и за те де лошади долги свои имали». Вполне понятно, что подобная, по существу, саунная форма эксплуатации не могла устроить уфимскую администрацию. В Уфимской провинции взятка лошадьми была вполне распространенным явлением. В 1735 г. И. К. Кирилов доносил в Сенат, что ему удалось «отложить прежний обычай», согласно которому местные воеводы не судили башкир «без лошадей, без камок и без денег». [222] Однако в Сибири в середине XVII в. кочевники действительно платили ясак лошадьми и крупным рогатым скотом, иногда даже верблюдами. Каждая голова расценивалась как 2, 5 соболя. [223]     

Впрочем, расчеты скотом внутри башкирского общества были нередким явлением. Как отмечается в шежере, башкиры племени Табын, вытесняемые в конце XVI в. из Зауралья сибирскими ханами, переселились на земли башкир из племени Мин. За пользование землями табынцы заплатили минцам скотом. [224] Примечательно, что все торговые сделки, а также выкуп пленных у ногаев и калмыков в XVII в. башкиры производили, используя для обмена лошадей.

Преобладание в башкирском стаде лошадей позволяет отнести башкирский социум к хозяйственно-культурному типу, который в науке получил название «всаднического». Под ними понимают определенное военное преимущество племен верховых номадов над племенами оседлыми. [225] Как заметил Г. Барфильд, лошади были жизненно необходимы для успеха номадных сообществ во внутренней Азии, поскольку они позволяли быстро передвигаться на огромные расстояния, допуская связь и кооперирование народов и племен, которые по необходимости были рассеяны. И в то же время не существовало никаких эпических поэм, посвященных овцам. [226]

В мае 1737 г. башкиры Куваканской, Каратабынской, Телевской, Кубелякской и Айлинской волостей предложили правительству заменить штраф, взимаемый лошадьми с участников восстания, военной службой «ея императорского величества, куда их спросят, все готовы». [227] Башкирские старшины были осведомлены о том, что Россия в это время вела трудную войну с Турцией. Таким образом, зауральские башкиры, принимая это коллективное решение, осознавали всю рискованность предложенной правительству альтернативы. Даже с прагматической точки зрения, подобная замена была не совсем равноценным соглашением. Традиционно башкиры на службу являлись с основной и заводной лошадью, в то время как величина штрафа с зауральских волостей составляла по одной лошади с семьи. [228] Очевидно, что башкиры психологически были не готовы к этой форме наказания.  

Лошади для кочевника были не только символом богатства и знаком принадлежности к воинам. Наличие конского поголовья представляло собой гарантию сохранения всего стада в тяжелых природных условиях. Как отмечают кочевниковеды, чем больше в стаде лошадей, тем больше надежды, что в трудных условиях скот не погибнет. [229]