§ 5. Рыболовство

Р. З. Янгузин, критикуя Н. А. Чулошникова за характеристику башкирского хозяйства, заявил, что у башкир, как и у других кочевых народов, рыболовство никогда не играло заметной роли в хозяйстве. Р. З. Янгузин указал на то, что хотя в «Книге Большому чертежу» о башкирах XVI–первой половины XVII в. говорится, что «кормля их мед, зверь, рыба», но больше нет ничего, ни архивных данных, ни письменных источников, которые подтвердили бы правоту авторов «Книги». [319]

Тем не менее, обращение к архивным материалам дает основание полагать, что рыболовные угодья эксплуатировались башкирами повсеместно. Для отдельных волостей и наиболее бедной части башкир рыба являлась важнейшим источником питания.

Как отмечает А. М. Хазанов, именно обеднение кочевников приводило к вытеснению скотоводства охотой и рыболовством. [320] З. Д. Титова, характеризуя положение кочевого населения Барабинской степи, подвластного Кучуму в конце XVI – начале XVII в. отметила изменение хозяйственной специализации местных скотоводов. Они были ограблены казахами и калмыками, отчего скотоводство превратилось для здешних жителей во второстепенное занятие, а главными стали охота и рыболовство». [321]

 В обращении к правительству, изложенном от имени всех башкир Уфимской провинции от 1722 г., особо выделены рыболовные угодья: «…отписаны на вас по многим рекам и озерам и в иных угодьях в вотчинах наших рыбные ловли и отдаются всяким людям на оброк, от которых рыбных ловель наша братия, башкирцы и иные иноверцы, во время недорода хлеба и падежа скота ловили рыбу и питалися сами понеже в наших вотчинах кроме рыбы и травы, что словет сарана, бывает гневом божьим безхлебица и падеж скоту и иным питаться». [322]

О том, что рыбные ловли были необходимы башкирам не только для того, чтобы сдавать их в оброк другим, свидетельствуют документы Уфимской приказной избы. В 1625 г. башкир Байлярской волости Черемыш Сюндуков жаловался на лаишевца Павла Баглаева, обвинив его в захвате озер около реки Камы. Черемыш ловил рыбу неводом в озерах, «чтоб ему сытым быть», а товарищи его «в Уфимском уезде башкирцы, которые пришли под его вотчину на котел рыбу ловят, чем им сытым быть». [323]

В 1615 г. башкир Гирейской волости Янгильды Енутуков подал челобитную «на рыбных ловцов на казанцев, и лаишевцев, и пермяков, и на вятчан, написано, приезжают же те ватавщики рыбные ловцы к ним в Гирейскую волость в их Янзигитову деревню и неводом в их озерах рыбу ловят и им башкирцам на тех озерах рыбу ловить не дают». [324] У некоторых башкирских родов рыболовство играло первостепенную роль. Так, в 1671 г. башкиры Елдяцкой волости обратились в Приказ Казанского дворца с просьбой разрешить им вернуться с реки Яик в свою волость, которую они покинули во время восстания 1662–1664 гг. В своей челобитной они указали, что «…хлеба-де они не сеели прокормитца им нечем жены-де и дети их помирают голодною смертью», [325] поэтому они просили правительство отвести им рыбные ловли по реке Белой «для прокормления». Интересно, что в 1700 г., т. е. спустя 30 лет, башкиры Елдяцкой волости подали челобитную, в которой они вновь указали на то, что имеют пропитание только от рыбных угодий, которые отнимают у них монахи Савво-Сторожевского монастыря. Несмотря на то, что у елдяцких башкир было достаточно времени для восстановления хозяйства, они, тем не менее, указали, что они, как деды и отцы их, «кормились рыбою и без пашен». [326]  

Однако рыболовство играло значительную роль не только у северо-западных башкир, имевших ограниченные возможности для ведения полукочевого хозяйства. В 80-е гг. XVII в. началась многолетняя тяжба между башкирами Бурзянской, Кипчакской и Тангаурской волостей, стоившая участникам процесса почти тысячу рублей судебных издержек и штрафов. Отметим, что в этих волостях в XVII в. роль кочевого скотоводства была наиболее значительной. Объектом спора являлись не только охотничьи угодья, но и рыбные ловли по реке Яик. Выступив истцами, башкиры Кипчакской волости доказывали, что река Яик «разделена по жеребьям, а как де они башкирцы приедут на Яик рыбу ловить у них де о том счету не бывает». [327]

О том, что рыболовство было традиционным типом хозяйственной деятельности башкир, обстоятельно и аргументированно писал М. Г. Муллагулов. Он, в частности, отмечает, что устойчивое сохранение архаичных приемов рыболовства и разветвленной классификации рыб по их видам и возрасту несомненно свидетельствуют о глубокой традиционности этой отрасли в хозяйственной жизни башкир. [328] Следует учесть и замечание А. М. Хазанова, что занятие охотой и рыболовством ограничивали подвижность кочевников. [329] Впрочем, этот тезис не совсем приложим к башкирскому типу полукочевого скотоводства. В XVII в. башкиры редко летом откочевывали за пределы своих волостных границ. Как уже было отмечено, обилие кормовой базы для скота позволяло башкирам значительно сократить дальность перекочевок. В то же время охотничьи угодья у башкир некоторых волостей находились в «20–30-днищах пути», т. е. на расстоянии 1200–1500 километров от своих жилищ.

Таким образом, еще до присоединения к Русскому государству, в хозяйстве башкир произошли значительные изменения. Кочевое скотоводство у большинства башкирских племен сменилось полукочевым, что было вызвано изоляцией башкирских племен от южных вертикальных кочевых маршрутов. Академик И. И. Лепехин во второй половине XVIII в. называл башкир «межеумками между дикими и градолюбивыми народами. Оседлость зимой, кочевье летом, время башкир препровождалось в степях или лесах, верст на 100 отходят». [330]

По мере сокращения ареала и времени кочевания хозяйство башкир становится более комплексным, в нем большую роль начинают играть охота, бортничество и рыболовство.

В некоторых исследованиях проводится мысль, что занятие башкир лесными промыслами в XVI–XVIII вв. являлось показателем их хозяйственной отсталости и общей неблагополучности материального положения. Так, А. П. Чулошников дает следующую характеристику башкирскому хозяйству XVII—XVIII вв.: «Не понимавшие всей ценности окружавших богатств, вели самый жалкий, нищенский образ существования. Они питались рыбою и медом, совершенно не были знакомы с культурой зерновых растений, разводили в самом ограниченном количестве скот, и главным образом, занимались звероловством и бортничеством». [331] Данное утверждение представляет собой пример экстраполяции экономических критериев хозяйственного развития с XIX в. на предшествующие XVI–XVII столетия. Исследователи сельского хозяйства России XVI–XVII вв. отмечают, что в России этого периода не было оснований для масштабного зернового хозяйства, нацеленного на широкий сбыт продуктов сельского хозяйства. По этой причине богатые землевладельцы не стремились приобретать крупные имения и вкладывать в них наличные средства. С. Б. Веселовский утверждает, что крупных феодалов при приобретении вотчины не интересовали возможности ведения зернового хозяйства. Главное внимание уделялось природным ресурсам. На первом месте стояли различные промыслы, связанные с владением лесными и речными угодьями: охота на пушного зверя и птицу, рыболовство, соляные варницы, бортничество. В погоне за этими промыслами бояре и их слуги приобретали вотчины за многие сотни верст от их резиденций и устраивали там своего рода промысловые фактории. [332] Е. Д. Сташевский произвел расчет экономической эффективности поместного хозяйства московского дворянства XVII в. В результате он пришел к пессимистическому выводу относительно вклада земледелия в общее благосостояние московского дворянства: «Оно (земледелие – Б. А. ) в лучшем случае могло обеспечить лишь сносное существование, которое трудно назвать сытым, достаток приобретался в другом месте – у государственных дел». [333] В своем исследовании, посвященном характеристике хозяйства российского крестьянства XVII–XVIII вв., Л. В. Милов отметил, что даже в XIX в., в отличие от промысловика, земледелец редко богател именно вследствие того, что земледелие в пределах исторического ядра Российского государства имело жестко ограниченные мачехой-природой рамки. [334] Таким образом, в XVI–XVIII вв. в Российском государстве повсеместно лесные и речные промыслы расценивались как главный источник материального достатка и богатства. Они давали их владельцу то, что не могло предоставить земледельческое хозяйство, возможности которого были весьма скромными.

Упрекая башкир в пренебрежении земледелием, А. П. Чулошников проигнорировал и природные особенности территории края. Значительный ареал обитания башкир находился в южной степной и лесостепной зоне, где среднегодовое количество осадков не соответствует минимуму, необходимому для земледелия. По оценке Н. Э. Масанова, занятие земледелием возможно только там, где количество годовых атмосферных осадков не менее 400 мм. [335] По оценкам современных почвоведов, Зауралье Башкирии отличается недостаточным и неустойчивым увлажнением. Климат классифицируется как острозасушливый. Среднегодовое количество атмосферных осадков составляет 270–422 мм. [336]

О том, что своим богатством башкиры обязаны лесным промыслам, неоднократно отмечали представители местной администрации. Подобные оценки давались по совершенно различным поводам. В письме казанского губернатора П. М. Апраксина своему брату генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину от 3 июня 1712 г. дается следующее сравнительное описание материального состояния башкирского народа: «…и паче народ пред всеми здешняго краю, пред калмыки и кубанцы, несравнительно богаты и живут много лет без всякого смирения и в местах обетованных, на многих тысячах верстах». [337] В ходе переговоров, которые состоялись в январе 1738 г. между представителями башкир и В. Н. Татищевым, последний обратился к восставшим со следующим замечанием: «Если вы хотели киргиским ханам отдаться и с ними равномерно по степи шататься, то всякой имеющий разум междо вами разсудить может, что вы всегда под властию руских государей, и последней междо вами, в лучшем благополучии, покое и довольстве, нежели ханы киргизские пребывали, ибо вы имели покойные домы, довольство скота, пчел, жит и протчего, а оные ничего того, почитай, кроме скота не имеют, и с нуждою в зимнее времяна преходя с места на место питаются, а вашему довольству завидуют и ревнуют». [338] Это мнение В. Н. Татищева полностью подтверждается характеристикой экономических возможностей классических кочевников, которую дал Н. Н. Крадин: «Образ существования «чистых» кочевников всегда более скуден, чем быт номадов, использующих дополнительные источники существования. Бедный кочевник — чистый кочевник». [339]

           Можно ли говорить о вытеснении кочевого скотоводства лесными промыслами? Способна ли была промысловая хозяйственная деятельность стать основой существования башкир в XVI –XVIII вв.? Р. Г. Кузеев утверждает, что у северных и восточных башкир под влиянием роста лесных промыслов происходила деградация полукочевого скотоводства уже к XVII в. [340] По нашему мнению, переход башкир в XVII в. к промысловой оседлости не имел необратимого характера. Как отмечает А. М. Хазанов, в подобном случае номады рассматривали свое состояние как вынужденное и временное и при первой возможности обычно вновь переходили к кочеванию. [341] Следует учесть, что по подсчетам Ф. Д. Маркузона, для промысловиков-охотников требуется такое же соотношение плотности населения, как и для кочевников. [342] По этой причине сокращение территории вотчинных земель так же отрицательно сказывалось на промысловой охоте, как и на состоянии кочевого хозяйства.