 |
Таблица 1. Этносы группы, участвовавшие в XVII – XVIII вв. в основании башкирских подразделений родов. § 2. Формы инкорпорации инородцев в башкирские общины в XVII – начале XVIII в.
|
|
|
|
Таблица 1.
Этносы группы, участвовавшие в XVII – XVIII вв. в основании башкирских подразделений родов
| Этнические группы | Число родовых подразделений | |
| 1. | Калмыки | |
| Татары | ||
| Сарты | ||
| Казахи | ||
| Чуваши | ||
| Туркмен | ||
| Мишары | ||
| Ногаи | ||
| Мари | ||
| Узбеки | ||
| Всего |
Тем не менее, не утверждая наличие действительного кровного родства, в качестве основы социальных отношений, не следует впадать в другую крайность, пытаясь перенести модель соседской общины на башкирские волостные структуры XVII–первой трети XVIII в. Ю. И. Семенов доказал, что главным принципом членства в социоисторическом организме, под которым в данном случае понимается этнос, было родство. Однако родство не биологическое, а социальное. Если организм был невелик, то, по крайне мере, его ядро всегда состояло из родственников. Тем не менее, в их число попадали не только в силу происхождения, но и путем адопции, т. е. через усыновление, заключение брака и побратимство. [527]
§ 2. Формы инкорпорации инородцев в башкирские общины в XVII – начале XVIII в.
Адопция военнопленных. В отличие от ассимиляции, адопция имеет характер интегративного межэтнического взаимодействия. Таким образом установление родства предполагало добровольный и осознанный характер. При этом, усыновление или заключение брака подтверждалось посредством обряда инициации. А. Ван Геннеп трактовал инициацию усыновления как второе (главное) рождение человека. [528]
|
|
|
В XVII в. в башкирском обществе в самых значительных масштабах наблюдается адопция военнопленных и нерусских переселенцев. Каким образом, производилась эта массовая инкорпорация иноплеменников в структуру башкирского этноса?
Имеющиеся в литературе объяснения положения пленных для башкирского общества XVII в. страдают определенным схематизмом. Традиционно военнопленных (ясырей) принято помещать в группу зависимого и бесправного населения, между туснаками и байгушами. Историки и этнографы считают излишним выяснять прежнее социальное или этническое происхождение пленных. К примеру, С. И. Руденко резюмирует, что добыча ясыря являлась основным способом получения рабов. В ходе регулярных набегов на соседние племена или народы захватывали в плен чужеродцев, которые и становились рабами. [529] Ю. М. Юсупов, соглашаясь с данным тезисом, ссылается на историческое предание «Последний из Сартаева рода», в котором упоминается ясырь из джунгар, который пас скот у Джалык бия. [530] Однако, следует отметить, что отношения, описанные в этом памятнике, выглядят не столь однозначно. Герой предания Джалык-бий, повествуя о своем ясыре, отмечает его довольно высокий статус: «Стада мои паслись под надзором одного главного кытуси, которого я поставил башлыком над остальными. Он был из народа джунгар и мог хорошо видеть ночью, потому что не клал в шурпу соль. Он был взят мною в ясыр. Он попробовал бежать — я поймал его. Я прибил его ухо к деревянной колоде, из которой поят лошадей. Я сделал его своим рабом». [531] Таким образом, пленный калмык становится классическим рабом только после неудачной попытки бегства. Подобный итог вполне соответствует традиционным представлениям не только башкир, но и всех кочевников. В монгольских степях откочевка даже свободного арата от своего правителя приравнивалась к измене и каралась смертной казнью. [532] Напротив, в случае же лояльного поведения и проявления верности своей новой общине, бывшие военнопленные имели возможность подняться выше прежнего своего статуса. Нередко вчерашний ясырь становился тарханом или дворянином. Тархан Ногайской дороги Минской волости Апай Корсаков (бывший пленный калмык) в своей челобитной в 1705 г. рассказал, что его еще до начала башкирского восстания взял в плен башкир Бурзянской волости Утей, который отдал его башкиру Минской волости Карсаке Бюлякову «за калым». В начале башкирского восстания Карайсай вместе со своим родом откочевал к калмыкам. Как повествует сам Апай Карсаков: «В калмыках, де отец ево родной и родственники ево взяли, били и мучили, и стращали, чтоб от них на Уфу в Уфимской уезд не збежал, и он де у отца своего жить в калмыках не похотел, и вышел на наше Великого Государя имя в город на Уфу при Федоре Сомове тому де ныне лет с тридцать, и с того де числа велено ему жить поволно, где он похочет, а не в холопях, и жил де он поволно у него Карсака с того числа, а не в холопях, и он Карсака ево Апачка держал вместо сына своего родного, и женил, и женя наделил, и наделя отпустил, а он де Апачко имел ево Карсаку вместо отца своего родного, а пишитца ево Карсаевым сыном». [533] Калмык Вакшура Назаров вместе с братом был взят в плен и долгое время жил в работе у башкира Терсятской волости Арсланбетя Жиямбетова. Впоследствии вместе с братьями он был отпущен на волю и записан в ясак с башкирами той же волости. В 20-х гг. XVIII в. Вакшура стал видным и влиятельным старшиной Терсятской волости. [534] В 1720 г. башкир Сибирской дороги деревни Чинмурзино Тойгуп Чинмурзин «принял» «к себе в дом вместо сына» калмыка Мукая, которому также было предоставлено право «владеть пахотными землями и сенными покосы и вотчинными всякими угодьи» вместе с самим Тойгуном и его сыновьями. [535]
|
|
|
Материалы Посольского и Печатных приказов свидетельствуют о том, что наибольшее число пленных у башкир в XVII в. составляли калмыки. Башкиро-калмыцкая война, начавшаяся в начале 20-х гг. XVII в., длилась почти столетие. Обе стороны предпочитали совершать набеги с целью захвата скота и пленных. Калмыцкий (джунгарский) ясырь, по-видимому, являлся настолько типичной фигурой, что его образ был взят в качестве персонажа в народном предании. Среди документов Печатного приказа XVII в. отмечено большое число башкирских коллективных челобитных, где упоминается исключительно калмыцкий ясырь. В наказах уфимским посольским головам, отправлявшимся в калмыцкие улусы, традиционно указывалось на необходимость размена или выкупа российских пленных. Башкиры смотрели на пленных калмыков, прежде всего, как объекты для обмена захваченных калмыками родственников. В 1645 г. башкир Минской волости Конкас Давлетбаев, в ответ на требование воеводы представить в Уфу всех пленных калмыков, пояснил свое нежелание повиноваться: «…есть де у них калмацкий взятый язык, а не везут его в город Уфу, потому что ждут де оне калмацких послов и он де его хочет им калмыкам отдаст на откуп им свою братею на башкирцев взамен». [536] В ряде случаев уфимская администрация допускала приобретение частными лицами пленных калмыков специально для обмена своих родственников. В 1644 г. Акману Байчурину было разрешено в Уфе купить из числа «пленных калмыцких женок для обмену жены своей». [537]
|
|
|
Наибольшее число калмыцких пленных было захвачено башкирами в результате совместного похода с казанскими и уфимскими служилыми людьми под руководством Льва Плещеева в 1644 г. Второе значительное военное столкновение с калмыками произошло в 1649 г., когда башкиры разбили отряд Турали тархана около Соловарного городка. Тогда 560 человек объединенного башкирского войска полностью уничтожило пятисотенный отряд калмыков, взяв в плен 36 человек. Примечательно, что по требованию уфимского воеводы Христофора Рыльского башкиры привели в Уфу только 12 калмыков, а «в остальных же башкиры... мне, холопу твоему, тарханы и башкирцы отказали, а сказали которые де языки годные тебе великому государю тех на Уфу и привели, а остальные разделили меж собой и развели по своим волостям». [538] Эта коллизия бросает свет на проблему правового статуса пленных калмыков, захваченных башкирами в ходе военных действий. Согласно существующему законодательству, военнопленные вполне могли быть собственностью частных лиц, за исключением представителей некоторых привилегированных сословий. Уфимская администрация настаивала на передаче всех пленных, стремясь полностью взять на себя полномочия по размену и выкупу. Именно для этой цели в Уфе был построен особый двор, где содержали калмыцких ясырей. Очевидно, что российские власти полагали, что обмен пленными должен производиться только в рамках дипломатических отношений. Башкиры же, в качестве российских подданных, не имели права самостоятельно вступать в подобные соглашения. Вести переговоры с подданными других государств, т. е. заниматься дипломатией, имели право только уфимские власти. Однако башкиры заявили Рыльскому о своем праве на владение всеми пленными, за исключением тех, кто представляет интерес правительству в качестве источника информации.
|
|
|
Как распределяли военнопленных внутри башкирских родов? Судя по челобитным башкир, раздел военной добычи не обходился без ссор между ними. Башкиры считали, что конфликты, возникающие внутри башкирских общин на почве дележа ясыря, должны разрешаться только царем. В этом отношении весьма показательна коллективная челобитная 1645 г., подданная башкирами Таныбаем Аксакановым с товарищами на тархана Бильбудая Колебаева. По жалобе башкир выясняется, что этот тархан несправедливо присвоил захваченных пленных калмычек. [539] Таким образом, тарханы осуществляли раздел военной добычи, однако, судя по предмету данной челобитной, право это было не безграничным.
Когда в начале 40-х гг. XVII в. в военном противостоянии башкир и калмыков стала намечаться ощутимый перевес в пользу башкир, калмыцкие лидеры были вынуждены обратиться к российским властям для пресечения ими башкирских набегов. Именно башкирский натиск на калмыков стал одной из главных причин, побудивших тайшу Дайчина обратиться к царю Алексею Михайловичу с просьбой о принятии калмыков в российское подданство. Лидер калмыков пообещал царю в подтверждение своей шерти не только дать аманатов, от чего прежде категорически калмыки отказывались, но и начать военные действия против Крыма. Незадолго до этого дворянская конница России потерпела сокрушительное поражение от польской кавалерии, поэтому обязательство Дайчина принять участие в войне было весьма своевременным. Московское правительство пошло на создание особого калмыцкого отделения в структуре Посольского приказа. [540] В обмен на военную помощь тайша Дайчин добивался прекращения нападения башкир: «…от русских людей калмыкам лиха не было…а злее всех башкирцы, всегда всякое зло калмыкам от башкирцев». [541] В условиях тяжелейшей войны с Польшей военная помощь калмыков сыграла важную роль в нейтрализации крымской угрозы. Российская администрация так же выполнила условия соглашения с калмыками. Приказ Казанского дворца не только подтвердил указ 1648 г. о запрете башкирам нападать на калмыков, но и дал специальное задание уфимскому воеводе Ф. И. Сомову: «.. про башкир сыскать всякими сысками накрепко, а все взятое ими у калмыков вернуть обратно. Пущих воров башкирцов казнить смертной казнью». [542] Для изъятия калмыцких пленных и захваченного башкирами скота в Уфе был сформирован отряд служилых людей во главе с сыном боярским А. И. Приклонским и толмачом В. И. Киржацким. Судя по огромному количеству челобитных башкир, деятельность этой команды сопровождалась невиданным прежде насилием и произволом. Наибольшие злоупотребления происходили при возвращении калмыцких пленных. Дело в том, что среди башкир была распространена экзогамия, запрещающая браки в пределах родоплеменной структуры. Иногда одно только это обстоятельство побуждало организовывать набеги на калмыцкие и казахские улусы для захвата невест. В ходе деятельности отряда Приклонского многие башкиры, женившиеся на калмычках, лишались не только жен, но и детей, прижитых от совместных браков. Только в одном 1661 г. башкиры подали 4 коллективных челобитных, в которых обвиняли Приклонского в отнимании у них жен и детей, которые они прижили от пленных калмычек. [543] В конечном счете, башкиры добились от правительства права признания владения ясырем. Официально были отменены указы о возврате пленных калмыков
|
|
|
Однако башкиры брали в жены и усыновляли не только пленных калмыков, но и представителей пришлого населения. В делопроизводственных источниках XVII–XVIII вв. можно найти документальную фиксацию подобных ситуаций. Усыновление, как правило, у башкир имело место по экономическим соображениям, однако по утверждению А. З. Асфандиярова, случалось лишь в исключительных случаях, не систематически. [544] В 1703 г. башкир Сибирской дороги Таныпской волости деревни Кайпановы Янчура Явгильдин дал запись «приемышу Осинской дороги деревни Татиш вотяку Ямбет Янышеву в том, что принял он Янчура его Ямбетя к себе вместо сына, потому что он стар, а детей у него нет». [545] Согласно исследованию А. З. Асфандиярова, эта поступная запись послужила впоследствии основанием для поселения удмуртов в Татышлах и владения башкирскими землями как своими. [546] В 1716 г. башкир Казанской дороги Иланской волости Корошай Мурзагильдеев «принял в дом к себе вместо родного сына» пасынка Юзея Исенгильдина с предоставлением ему права наследовать «всякими моими пожитками и дворовым строением, пахотного землею и сенными покосы и вотчиною, бортным ухожьем, звериными и рыбными ловли, и всякими угодьи, и бобровыми гоны». Усыновленный пасынок приобретал права вотчинника в Иланской волости «с нынешняго 716-го году впредь и после смерти моей владеть ему, пасынку моему, вечно моим повытьем». [547]
В 1634 г. татарин Тобольского уезда Чюречей Балыкчеев стал вотчинником Гирейской волости благодаря браку на вдове башкира Гирейской волости Бакшия Белебешева, потому что «после Бекшея родственников не осталось». [548] Все подобные случаи адопции носят индивидуальный, частный характер.
Браки башкир с представителями пришлого населения приобрели массовый характер в начале XVII в., когда на территорию Уфимской провинции бежали десятки тысяч ясачных жителей Казанской и Свияжской провинций. Когда в 1721 г. полковник И. Г. Головкин потребовал от башкир Кипчакской волости возвратить всех беглых сходцев из других провинций, то башкиры согласились вернуть переселенцев только за последние 14 лет, «…понеже многие пришлецы до того году с ними башкирцы посвоились». [549]
Среди представителей различных этнических групп, включавшихся в структуру башкирских родов, встречались и достаточно экзотические для региона группы. В 1652 г. подали челобитную башкиры Гайнинской волости деревни Бисерть Актуган и Илбахтей Алишевы на башкира той же волости Афоньку Янмурзина, обвинив его во вторжении в свою вотчину по реке Бисере. В ходе разбирательства ответчик заявил, что спорная вотчина была куплена у отца истцов за 10 рублей. Истец настаивал на том, что отец его не мог продать вотчину, поскольку она не разделена с кущинскими башкирами, так как «отец его родом был немчин и взял вотчину у кущинских башкирцев из ясаку тому 57 лет, а в том де отец его дал запись кущинцам». [550] Таким образом, еще в 90-е гг. XVI в. некий «немчин» заключил соглашение о припуске в вотчину, а его сыновья в середине XVII в. стали полноправными вотчинниками Гайнинской волости. Появление европейца среди башкир вполне объяснимо. В соседнем Казанском уезде действовал указ от 18 июня 1593 г., согласно которому татарские помещики лишались права владеть русскими людьми. Вместо этого им предлагалось принимать к себе и покупать «литву, латышей, татар и мордву». Из дальних походов они привозили с собой пленных и купленных немцев, латышей и литовцев и сажали на свои земли. [551] Согласно писцовой переписи Казанского уезда И. Болтина, в имении служилого татарина калмыцкого происхождения Бакшанды Нурушева был немчин Анца Кутлеяров. [552] У князя Багиша Яушева во дворе жил немчин Матиш. [553] Эти иноземцы, попав в другую среду, впоследствии принимали ислам, вступали в браки с татарками и совершенно отатаривались. В 1646 г., переписывая дворы князя Баиша Яушева, переписчики отметили, что крестьянин деревни Мингер Арской дороги родом немчин Минейко Бекбулатов. [554] Вероятно, что некоторые из таких закрепощенных немцев, потеряв надежду вернуться на родину, по крайней мере, стремились обрести свободу.
Переход в ислам являлся необходимым, но далеко не единственным условием для интеграции в башкирский этнос. В XVII в. источниками фиксируются ситуации, когда башкиры стремились обратить в ислам даже пленных русских служилых людей без какого-либо намерения сделать их вотчинниками. В 1699 г. отряд стрельцов, посланный из Самары на Яик, был разгромлен башкирами Кипчакской волости. При этом самарский конный стрелец Андрей Норкин был ранен и взят башкирами в плен, в котором находился 2 месяца. [555] В своей челобитной он попросил награду, положенную ему за самостоятельный «выход» из плена. Однако у властей были основания не доверять стрельцу, поэтому вместо пожалования он был взят под стражу и отослан «для исправления в Патриарший разряд». Только после прохождения духовного испытания Андрей Норкин был направлен в Приказ казанского дворца». [556]
В XVII в. на территории Уфимского уезда имели место случаи перехода в ислам крещеных язычников. Согласно данным «Отводной книги по Уфе», разработка соляных ключей в Уфимском уезде на реке Усолке началась с 1618 г., когда «усольскому мордвину Ивашку Максимову» была отведена земля 20 четвертей в поле с сенными покосами по речке по Шеваре до озера до Обештерека». [557] Иван Максимов с товарищами недолго обслуживали соляные варницы. Уже в 1629 г. «жилец Курпеч-Табынского Соловарного острога Иван Максимов сын Мордвин купил у чуваша Казанского уезда Зюрейской дороги деревни Карабаева Терегула Бадаева землю вблизи горы Юркатау. [558] Когда в 1634 г. по Ногайской дороге были посланы выборные люди для сбора «пятинных» денег, то среди табынских башкир они зафиксировали некого Беккулку Ивано-Мордвинова. При этом в деле указывалось и его местонахождение – «у соли». [559] Едва ли это случайное совпадение нетипичного для башкир патронима. В 1685 г. бобылю деревни «по Юряком горою» Байтерячку Иванову велено платить окладной ясак взамен бобыльского, а в его бобыльский ясак написаны ясачные бобыли». [560] Таким образом, потомки усольского жильца Ивана Максимова сына Мордвинова оказались среди башкир вотчинников Юрматинской волости. В 1714 г. подали челобитную башкиры Юрматинской волости деревни Юряктав Кутлубай Теряков «с товарищи». В челобитной они отстаивали права на свою вотчину «по Белой Волошке», которая досталась им от прадеда Ивана Максимова сына Мордвинова. [561] Действительно, жилец Курпеч Табынского города в 1629 г. купил вотчину у чуваша Казанского уезда Зюрейской дороги Терегула Боданова за 10 рублей. С вотчины, которая находилась в Юрматинской волости, новый владелец обязался платить не только прежний ясак в 4 куницы, но и добавить к нему еще 4 куницы. Спустя 3 года после заключения сделки усольского жильца уже не было в живых и в ясачных книгах 1632 г. были отмечены только его сыновья Китмей и Байтерек Ивановы, но не в качестве ясачных башкир, а усольской мордвы. Однако челобитчик в 1714 г. указал, что отмеченный в ясачной книге 1632 г., Китмей Иванов ему дед, а Байтеряк Иванов – отец. Таким образом, только четвертое поколение усольского мордвина фиксируется в документах среди вотчинников-башкир.
О том, какую роль играл язык для этнической интеграции, отмечается в извете крестьянина Аяцкой слободы Фрола Арапова, который в 1689 г. информировал власти о настроениях башкир в Кунгурском уезде. Встреченные им башкиры открыто заявили ему о своем намерении «воевать великого государя городы Кунгур и сибирские слободы». При этом они предупредили Фрола Арапова, чтобы он «из Аяцкой слободы ехал вон потому, что он-де Фрол им-де родня, а он татарский и башкирский языки знает». [562]
Следует отметить, что адопция не могла иметь коллективный характер. К примеру, отдельная семья не могла усыновить сразу несколько иноплеменников. Требования шариата также ограничивали масштабы полигамии. При адопции все вопросы интеграции решались на уровне семьи. В таком случае, как объяснить включение в башкирский этнос таких значительных групп, как, например, аюкинские калмыки, сарты или каракалпаки? Р. Г. Кузеев отметил, что аюкинских калмыков, ассимилированных башкирами к началу XIX в., насчитывалось 30–40 тысяч человек. По его же расчетам, к этому времени башкирское население составляло 250–275 тысяч человек. [563] «Ведомость о количестве башкирского и мишарского населения» от 1772 г. констатирует, что «калмаки, называемые аюкинскими, ведут наименование от хана Аюка, который прежде кочевал между Уралом и Волгой», и что отмеченные в ведомости аюкинцы «отошли в Башкирию с 80 лет и приняли закон магометанский со исправлением вообще башкирской службы». [564]
Переселение этой группы калмыков в Уфимский уезд в начале 90-х гг. XVII в. было вызвано жесткой централизаторской политикой Аюки, который в 1690 г. получил ханские атрибуты власти из рук Далай-ламы. Именно в этот период значительно возрос поток беглых калмыков на Дон, Южный Урал и даже в поволжские города. В 1690 г. три зайсанга — Четерь, Батыр и Тайдза — бежали на Дон, приведя с собой около 800 человек, способных носить оружие. Все они сразу были приняты в казачье сословие. Аюка, преследуя бежавших, не останавливался перед вооруженным нападением на поселения крещеных калмыков, предавая их огню, а людей уводил в свои улусы. [565] Бежавшие в Уфимский уезд калмыки стремились получить защиту башкирских родов в обмен на переход в ислам и обязательство нести с ними все повинности перед государством.
Р. Г. Кузеев, полагавший, что переход этих калмыков в ислам явился культурной основой для их ассимиляции башкирами, прав только отчасти. На территории Башкирии исламизировалось и многочисленное пришлое языческое население. Об этом писали многие местные администраторы в XVIII в. Так, В 1743 г. И. К. Кирилов в своем докладе о состоянии дел в Уфимской провинции отметил, что «не смотрением бывших воевод набрело жить великое множество горных татар да черемис чуваш вотяков коих магометанские духовные приводят и обрезывают в свой закон». [566] Тем не менее, мы не наблюдаем массового включения в структуру башкирских родов компактных групп мусульман-земледельцев. В отличие от земледельческих переселенцев, калмыки-кочевники имели возможность сразу включиться в военную организацию башкирского племенного ополчения. По утверждению С. М. Васильева, военная служба и аманатская повинность распространялась, как правило, на башкир-припущенников, другие тептяри редко привлекались к отбыванию военной службы и аманатской повинности. [567] Как отмечается в преданиях зауральских сарт-калмаков, сарты поселили калмыков на своих землях за помощь, которую якобы они оказали сартам в борьбе против казахов за эти земли. Но после войны 1812 г., в которой калмыки участвовали, наряду с другими башкирскими родами, они получили «за службу» грамоты на вотчинное владение занятыми землями. [568] Таким образом, принадлежность к всадническому типу культуры являлось значительно более эффективной средой для ассимиляции, нежели общность религии, языка или этнического происхождения.
Следует учесть и почти вековое военное противостояние башкир и калмыков, в ходе которого происходило сближение культурных установок и стереотипов. Как это часто бывает, давнего противника знают и уважают больше, чем мирного соседа. Во время восстаний 1662–1664 и 1682–1684 гг. несколько башкирских волостей Ногайской дороги откочевали к тайшам Дайчину и Аюке. Впоследствии эти башкиры вместе с калмыками участвовали в антироссийских действиях.
Материалы Посольского приказа свидетельствуют о том, что еще в период наиболее ожесточенных столкновений между башкирами и калмыками в 30–50-е гг. XVII в. сформировался комплекс взаимных правил ведения военных действий, своего рода воинский этикет. К примеру, в 1633 г. башкир Тахчинской волости Якшагулов убил на санаре «колмацких людей малого, а тот малый был не боец, и их де калмыцкие люди взяли с того башкирца за убитую голову две лошади, да 10 лисиц, да две стрелы, которого тот малого убил и отвезли те лошади и стрелы и лисицы в колмацкие улусы отцу того малого». [569] Таким образом, башкир был наказан штрафом за то, что одержал победу над мальчиком, который не являлся равным ему по силе противником. В 1735 г. башкир Усерганской волости Булат Исенбердеев, находясь с товарищами на охоте на реке Яик, столкнулся с отрядом тайши Чокула. Воспользовавшись численным превосходством, калмыки отняли у башкир лошадей, однако охотники вынудили калмыков вступить в переговоры, в результате которых они убедили калмыков возвратить лошадей, потому что они не «воинские люди» и поэтому не могут быть объектом нападения. При этом обе стороны шертовали не нападать друг на друга. [570] В 1649 г. на шестерых башкир Таныпской волости, находившихся на охоте на реке Яик, напало 100 калмыков. После того, как башкиры «сели в осаду в кустах» калмыки вступили в переговоры, в ходе которых обе стороны договорились (шертовали), «чтобы их не побить, отпустить их совсем на Уфу». [571] В 1656 г. 30 охотников из разных волостей вступили в боевое столкновение с калмыками. После потери убитыми 6 человек башкиры вновь предложили калмыкам вступить в переговоры, которые позволили башкирам беспрепятственно вернуться в Уфимский уезд. Калмыки с «ними послали посланников одного калмыка трех ногайцев для миру и размену полоняников». [572] Уже в 30-е гг. башкиры и калмыки без посредства уфимских властей ведут переговоры о перемирии и обмене пленными. В 1635 г. уфимскому воеводе стало известно, что «многие де ногайской дороги разных волостей и деревень уфимского уезду башкирцы калмыцкий полон калмыков выдали на откуп без твоего государеву указу самовольством человек со ста и больше». [573]
Поэтому, когда в конце XVII в. часть калмыков тайши Аюки, кочевавших на территории Уфимского уезда, приняла ислам и усвоила башкирский язык, для интеграции их в башкирское общество уже не осталось непреодолимых препятствий. Симптоматично, что в наказе башкир в Уложенную комиссию не скрывалось калмыцкое происхождение новых башкир: «…другие названные калмыцкого роду, которые единого с нами магометанского рода состоят, а произошли в древние еще времена от калмыцкого рода, так называются, потому что рода калмыцкого башкирцы». [574] Таким образом, в случае с аюкинскими калмыками мы сталкиваемся с ситуаций, когда у инкорпорированной части единого этноса сохраняется представление об ином происхождении. С точки зрения определения этноса, данного С. М. Широкогоровым, признание общего происхождения – один из главных аспектов этнической единицы. [575] По этой причине включение калмыков в башкирский этнос следует рассматривать как особый случай этнической интеграции, которому наиболее соответствует модель патроната/клиентелы.
Значительно меньше препятствий для интеграции в башкирский этнос имелось у кочевых групп, исповедующих ислам и говорящих на тюркских языках. Так, к XVIII в. башкиры, казахи и каракалпаки сохраняли память о былом единстве родовых структур кипчаков, табынцев, катайцев и т. д. Когда в 1755 г. после восстания Батырши часть башкир Ногайской дороги ушла в казахские степи, то многие беглецы стремились добраться до родственных казахских родов. Башкиры-бурзянцы договорились о приеме с биями ягалбайлинцев и байулинцами Младшего жуза. [576] Тогда же султан Айчувак обязал своего брата Ерали добиться от казахов выдачи ему бежавших башкир. Впоследствии Айчувак сообщил И. И. Неплюеву: «А за вышедшими к кипчатцам кипчакской волости башкирцам брат мой Ерали в погоню поехал и кипчатцы представляли ему, что они получили их к себе, яко сродников, и какое де в них его Ералеево дело есть». [577] При этом, как отмечает С. У. Таймасов, этническое взаимодействие родственных башкирских и казахских родов изменяется уже с XVI в. Теперь речь может идти о контактах двух почти полностью сложившихся народов с собственными этнонимами «башкорт» и «казах». Проникающие инородные группы ассимилируются, иногда сохраняя свой этноним в названии родовых подразделений. Так, в составе южных башкирских племен есть несколько десятков подразделений «Казах». [578] Судя по дневникам А. И. Тевкелева, к 30-м гг. XVIII в. в степях собралось большое количество башкир, покинувших родину во время восстаний 60—80-х гг. XVII в. Зимой 1732 г. миссия Тевкелева оказалась в критической ситуации, непосредственно угрожавшей жизни российских послов. В этот момент к Тевкелеву обратились башкиры из Каракалпацкой Орды с просьбой вернуть их на родину. В результате А. И. Тевкелев обзавелся охраной из 300 воинов-башкир, собранных с 160 кибиток. [579]
В 1719 г. «знатные» башкиры Уфимской провинции добились от российских властей обложения ясаком «по башкирскому окладу» 500 дворов каракалпаков, желающих жить в Уфимской провинции. [580] Следует подчеркнуть, что российская администрация принимала решение о поселении новых подданных на территории Уфимского уезда только после получения согласия всех башкир. Это условие было зафиксировано в особом пункте жалованной грамоты башкирам Ногайской и Казанской дороги, включенном в наказ уфимскому воеводе Ф. И. Сомову от 1664 г. Наказ предписывал уфимской администрации вступать в переговоры о подданстве с калмыками и ногаями, только «переговорив о том уфимских башкирцев». [581] В 1733 г. группа казахов из 60 семей, бежавших от внука хана Аюки – Дондук-Омбо, вознамерилась поселиться среди башкир. Они дали аманатов в Уфу и успели проявить себя на службе. Только после согласия башкир Ногайской дороги казахам отвели свободные земли в Уфимской провинции и предложили две альтернативы: перейти в ясачные башкиры или записаться в мещеряки. [582]
|
|
|
