§3. Вотчинное право башкирских родов после добровольного присоединения к Русскому государству

А. Н. Усманов показал, что после присоединения башкир Российское правительство не изменило порядка землевладения, закрепив за башкирами их владения, сохранив за ними права вотчинников. [824] С этим положением в целом согласилась и Н. Ф. Демидова, отметившая, что вотчинное право сложилось задолго до присоединения к Русскому государству. [825] Тезис об отсутствии каких-либо существенных изменений в землевладении башкир в ходе присоединения к Русскому государству обрел статус бесспорного положения. Единственным советским историком, кто не принял этой концепции, был У. Х. Рахматуллин. Он не только не согласился с идеей преемственности земельной политики в Башкирии, но и вообще отрицал существование вотчинного права башкир в качестве особого вида земельной собственности, доказывая, что все земли в Башкирии принадлежали государству. [826]

Концепция У. Х. Рахматуллина вполне согласуется с утверждением дореволюционного исследователя В. Н. Витевского, который еще в конце XIX в. утверждал: «Московское правительство не признало за прежними владельцами-баш­кирами права собственности, а напротив, сами инородцы обязывались признать за государями права распоряжаться и владеть их землями». [827]

В этой ситуации возникает вопрос, в какой мере российское правительство восприняло традиционное башкирское земельное право и как это отразилось в практике решения земельных споров?

Следует отметить, что многие авторы преувеличивали консерватизм земельных отношений, утверждая, что вотчинное право не претерпело существенных изменений с середины XVI в. до указа 11 февраля 1736 г. В последние годы были обнаружены, пусть и не многочисленные, письменные источники, которые указывают, что в период присоединения башкир российское правительство стремилось узаконить в Башкирии земельные отношения, которые не отличались от других территорий государства, отошедших к России после взятия Казани. Специфические черты земельной собственности башкирских общин формируются постепенно на протяжении XVII в. Стоит отметить, что немалую роль в этом процессе сыграло активное и пассивное сопротивление башкир.

От XVI столетия сохранилось лишь 5 письменных источников, в которых российское правительство определяло земельные права башкир. Наиболее ранний документ был обнаружен в составе фонда «Спорные дела Генерального межевания» Российского государственного архива древних актов. До недавнего времени в историографии было принято считать, что тексты грамот Ивана IV башкирам сохранились только в комплексе башкирских родословных преданий – шежере [828]. Однако шежере, будучи прежде всего памятниками устной народной генеалогии, не могут считаться безупречным источником. Обнаруженный документ представляет собой копию жалованной грамоты башкиру Уранской волости Авдуаку Санбаеву с пожалованием земли в Уфимском уезде[829]. Следует отметить, что копия была снята и заверена канцеляристом Казанской губернской канцелярией в 1737 г. Материалы фонда Спорные дела Генерального межевания в определенной мере позволяют восполнить утрату большинства отказных грамот, хранившихся в сгоревшем архиве Приказа Казанского дворца. При проведении межевания в Оренбургской губернии в начале XIX в. чиновники Межевой конторы столкнулись с крайне запутанным положением землевладения башкирских родов. Как правило, башкиры-вотчинники не имели точного описания границ своих владений. Существовавшая в XVI – XVII в. практика межевания башкирских вотчинных угодий допускала фиксацию их границ по так называемым «урочищам», под которым подразумевались реки, лесные массивы, горы и т. д. В результате при межевании каждой башкирской дачи или дворянского имения, расположенного по соседству с башкирской землей, возникали споры, приводившие к предъявлению обеими сторонами документов, нередко относящихся к XVI – началу XVII в. Владельцы земель не всегда имели при себе требуемые документы, поэтому они активно разыскивали доказательства своих владельческих прав в местных архивах, запрашивали копии в архивах центральных учреждений. Именно подобным образом был обнаружен этот документ. [830] Он был предъявлен в ходе земельного разбирательства между башкирами Уранской, Енейской волостей и владельцами Камбарского завода – Демидовыми. В итоге эта длительная земельная тяжба закончилась тем, что спорные владения были утверждены за башкирами Уранской волости. Впоследствии Демидовы были вынуждены подписать особый договор с ними. Главным аргументом, сыгравшим на суде в пользу уранцев, стала копия с грамоты Иоанна Васильевича, обнаруженная башкирами в архиве Казанской губернской канцелярии в 1805 г. Таким образом, данный документ официально был признан межевой комиссией в качестве юридического доказательства земельных прав.

Внешняя критика данного источника представляет серьезную проблему. Наиболее спорным является вопрос о времени составления самого оригинала. Канцелярист, снимавший копию в 1737 г., указал, что конечный протокол документа значительно пострадал: «Подлинной крепости справил подьячий Юрий, а чей сын по прозванию за гнилостью подлинной грамоты не видно»[831].

Формуляр аналогичных актов середины XVI в. предполагал указание на дату только в конце документа, который, очевидно, и не был прочитан переписчиком.

Более того, в сохранившихся разрядных книгах XVI в. отсутствуют данные о том, что воеводами в Казани были одновременно Степан Александрович Всеволожский и князь Михаил Самсонович Туренин. В изданных В. И. Бугановым разрядных книгах, охватывающих период с 1557 по 1584 г., фамилия Всеволожских среди воевод вообще не упоминается. Однако князь Михаил Самсонович Туренин был весьма активным военным руководителем. Его имя фигурирует в разрядных книгах уже с 1577 г., когда он в качестве дворянина участвовал в береговой службе. В 1580 г. он числился воеводой в Орле, тогда же он командовал полком левой руки. В 1581 г. он был воеводой в Ржеве, в том же году отправлен воеводой в Смоленск, в 1582 г. возглавлял сторожевой полк в Коломне, в 1583 г. назначен воеводой в Юрьевец Подольской, и наконец, в 1584 г. послан воеводой в Серпухов. [832] Достоверность разрядных книг прежде не подвергалась сомнению, по этой причине будет сложно объяснить данное противоречие.

Верхней хронологической границей составления грамоты можно признать лишь 1584 г., т. е. дату смерти Иоанна Васильевича. Однако в тексте документа упомянуты Уфа, Уфимский уезд и даже административное деление уезда на 4 дороги. Р. Г. Буканова, будучи наиболее авторитетным специалистом по данному вопросу, полагает, что город Уфа был основан только в 1586 г. [833]

Как объяснить этот хронологический казус? Ф. А. Шакурова обратила внимание на то, что подобные противоречия в датировке актов характерны для XVII в., когда в писцовом делопроизводстве была распространена практика «справления грамот». [834] Он заключался в том, что лица, имеющие на руках грамоты, выданные от имени прежних государей, должны были «являть» их, то есть представлять, в приказных избах для записи в специальных книгах приказа. Эти грамоты, помимо записи их в приказных книгах, переписывались на имя нового великого князя или царя, правившего в это время в России. В результате такого «справления» старой грамоты в новый вариант могли попасть не только ненамеренные ошибки переписчиков, но и сознательно привнесение в текст географических реалий или даже персоналий, которых не существовало в изначальной грамоте. Именно этим обстоятельством можно объяснить появление в тексте города Уфы, уезда и дорог.     

Определенные вопросы вызывает и не совсем типичный начальный протокол документа. Абстрактный формуляр жалованных грамот середины XVI – начала XVII в. предусматривал такую клаузулу: «Се яз князь Юрьи Иванович пожаловал есми…» или «Божиею милостию мы великии государь царь и великии князь Михаило Федорович всеа Русии самодержец, советовав со отцем своим с великим государем святеишим патриархом Филоретом Никитичем Московским и всеа Русии, по своему царскому милосердному осмотрению пожаловали…». В данном же случае документ начинается со слов «Бил челом…». Еще более неожиданно выглядит указание на мотив пожалования – «за службу». Подобные расхождения с типичным формуляром жалованных грамот потребуют разъяснений специалистов дипломатики. В противном случае, можно предположить, что речь идет не о жалованной грамоте, как указано в спорном деле XIX в., а о разновидности отводной грамоты. Существует структурная схожесть данного источника с документами писцового делопроизводства – отказными и отводными грамотами служилым людям по отечеству. Если сопоставить величину пожалованной башкиру земли с теми отводами, которые получили первые уфимские дворяне в конце XVI в. [835], то нельзя не удивиться тому факту, что Авдуаку отвели поместную дачу, по величине на порядок превышающую земельные владения русских помещиков Уфимского уезда. При этом, расчет пожалованной земли на три поля и четверти, разделение на пашню и сенокосы не должны вызывать вопросов, поскольку в северо-западной Башкирии земледелие стало основным видом хозяйственной деятельности еще задолго до присоединения к Русскому государству. Вполне вероятно, что в центре, на юге и востоке Уфимского уезда подобная форма пожалований не имела места в силу иного хозяйственного уклада.

В отечественной историографии прочно утвердилось мнение о том, что башкиры принимали подданство по родам. Причем, процесс имел характер коллективного волеизъявления. В результате представители отдельных родов и племен, принося присягу царю, оформляли отношения договорного характера. Например, подданство юрматинцев было результатом волеизъявления всего народного собрания. [836] Вполне вероятно, что подобная интерпретация процедуры принятия подданства вполне соответствовала идеологии башкирских родословных преданий (шежере)[837]. Впоследствии башкиры неоднократно утверждали, что подданство принимал народ. В проекте наказа башкир в Уложенную комиссию отмечалось: «В прошлых годах народ наш башкирский и тарханский состоял под властью ногайских ханов и, не хотя под оной быть пришел с самопроизвольного усердия в подданство под высокоглавую российскую державу». [838] Однако российские государственно-правовые принципы XVI в. не предусматривали установления отношений подданства с народом или родоплеменной структурой, т. е. с сообществом. Только личная присяга (в данном случае шерть) главы такого сообщества сюзерену легитимизировали факт подданства.

В 60-е гг. XX в. Р. Г. Кузеев обнаружил в Ленинградском отделении Института востоковедения шежере племен Уран и Гайна. На основании этого источника историк пришел к выводу о том, что в 1554–1555-х гг. посольство уранцев во главе с их вождем Айсуаком приехало в Казань, а посольство гайнинцев – в Чердынь. Р. Г. Кузеев подчеркивал, что Айсуак привез из Казани царскую грамоту о принятии подданства уранцами, написанную на бересте. [839] Едва ли созвучие имен вождя уранцев из шежере с именем служилого человека из грамоты является случайным. В результате полевых исследований этнографами на территории Янаульского района было обнаружено несколько шежере рода Уран, в которых в числе предков упомянут Аудуак-бей, следующий сразу после Исенбия. [840] 

Являлась ли поместная форма землевладения уникальной для башкир? Как уже отмечалось выше, башкирские тарханы на территории бывшего Казанского ханства имели поместные дачи еще в середине XVIII в. В 1761 г. «служилый тархан Уфимского уезду Кипчакской волости Юмагул Куламанметьев продал свою поместную землю капитану Ивану Никитину сыну Буткевичу за 70 рублей. В акте особо оговаривалось, что поместная земля была отказана деду продавца «Ишентию Тохтарову в 1700 г. в Казанском уезде». [841] Ишей или Ишентей Тохтаров владел поместной землей на реке Кинель Казанского уезда еще в 1690 г. При этом Ишей являлся внучатым племянником башкирскому тархану начала XVII в. Килею Монашеву, служившему по городу Казани. [842] Формально Авдуаку Санбаеву была отказана поместная дача на территории, население которой до основания Уфы подчинялось и платило ясак казанским властям. Таким образом, этот акт не противоречит аналогичным отводам поместной земли.  

Следующий документ так же был представлен в качестве доказательства права на владение вотчинной башкирами Гирейской волости Опасом Тютеевым с товарищами в 1700 г. Башкиры предъявили владенную память 1682 г., которая, в свою очередь, представляла собой справленную грамоту 7083 (1574/1575) г. В ней отмечено, что дьяк Афанасий Битяговский «…отдал на оброк башкирцу Кукею Боскосееву Истукузул волости вотчину бортной ухожей новокрещенскова Саввы Обтякова на сей стороне Камы реки, против Белой волошки, по Бигерде речке… и Кукею тем бортным ухожьем владети, потому как владел тою вотчинной Савва Обтяков, а оброк ему давати в государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всея Руси в казну по четыре батмана меда пошлин гривна с башкирцы вместе». [843] По содержанию документа видно, что представивший грамоту Опас Тютеев приходится праправнуком отмеченному в грамоте 1574–1575-х гг. Кукею Боскосееву. В отношении этого документа так же имеются некоторые сомнения. Дело в том, что отмеченная волость Истукузул не известна по шежере или по письменным источникам. Есть основания полагать, что данная община все же имела отношение не к Гирейской, а к Енейской волости. Русское написание «Истукузул» возможно принять как искаженное башкирское название «Устугузул», что интерпретируется как «Ус» – верхний, «тугуз» – девять, «ул» – сын. [844] В составе Енейской волости была Тугузларская тюба. Ее еще назвали Тугузбуй. Она, действительно, располагалась там, где указано в грамоте – к северу от Камы на территории Агрызского района Республики Татарстан. В Агрызском районе Татарстана есть деревня Девятерня, что представляет собой русскую кальку с башкирского ойконима Тугузаул «девять деревень». По преданию, на правом берегу Камы было 9 деревень. Таким образом, Устугузул означает «Верхний Тугузларский аймак» – подразделение енейцев. У енейцев были еще несколько аймаков – Большой, Малый, Средний, Богадинский, Камбарский. По утверждению Р. Г. Кузеева, род Тугыз в составе енейцев является оставшейся в западной Башкирии группой усерганских башкир. [845]

Обратим внимание и на то, что в 1700 г. в качестве доказательства вотчинных прав была представлена оброчная грамота. Согласно земельному законодательству XVI в., вотчинные и оброчные земли представляли собой различные формы землепользования. [846] Тем не менее, в источниках употребление по отношению к башкирским землям выражения «старинная вотчина на оброке» являлось распространенным явлением. Об этом, в частности, свидетельствует другая грамота Ивана IV. В 1694 г. башкир Казанской дороги Байлярской волости Арык Тохтамышев подал челобитную, в которой были предъявлены доказательства прав на вотчину по реке Каме. Среди различных документов была представлена суду данная грамота от 15 сентября 7089 (1581) г., в которой, по его словам, указан его прадед Тевкель Тохтамышев. [847] В данной грамоте от 1581 г. было предписано отдать «на оброк чуваше Шихдербышу Миткоманову да Тевкелю Тохтамышеву да Бектимиру Еналееву из той их деревни бортный ухожий на Каме реке по обе стороны Камы реки да за Камой по Ику реке на обе стороны выморок Аккозиня Абашево да Тактамышевой Аккозины да Абыша Аккозина да Такказия. А наперед сего та вотчина была на оброке за Абаем Маскариным и у Абая та вотчина взята и отдана Шихдербышу да Тевкелю да Бектимиру, потому что та вотчина старинная, а оброку им дати в государеву казну по Михайла Битеговскому два батмана меду». Обратим внимание, что грамота не жалованная, а «данная», по которым обычно отдавали землю на оброк.  

 Наибольшее количество оброчных вотчин у башкир отмечено на Казанской дороге. Как правило, подобные владения представляли собой высокодоходные промысловые угодья. Так, в 1632 г. башкир Гирейской волости Кузей Бахтыкильдеев подал челобитную с просьбой дать ему оберегательную грамоту на старинную его вотчину, которая за ним на оброке, «а платят де они с того озерка в государеву казну оброку полшеста батмана меду да 16 куниц». [848] Необходимо отметить, что на оброк давались только «пустые земли», т. е. не имевшие владельцев. [849] Ф. А. Шакурова отмечает, что в результате Казанской войны, основные действия которой разворачивались в восточной части Казанского края, территории по реке Кама и её притокам запустели. [850] В приведенной выше данной грамоте так же указано, что до отдачи на оброк вотчина представляла собой «выморок», т. е. ее прежних владельцев не было в живых.  

Во второй половине XVIII в. оренбургские губернаторы не видели различий между ясаком и оброком. В 1766 г. А. А. Путятин, излагая Сенату аргументы, которые позволили бы правительству изъять вотчинные земли у башкир, писал: «Правительство отдавало эти земли башкирцам из оброку, а по татарскому названию ясак. Однако и этот ясак с них башкир был снят в 1754 г. ». [851] Еще в конце XVI столетия оброчные платежи с вотчин и ясак рассматривались как разные статьи обложения. Так, согласно переписной книге 1596 г., в Осинском же уезде отмечены «…бортные угодья, ходят тулвенские башкирцы Кимирбай Аккильдин с товарищи, а оброку с них ни дают никоторый год до государеву указу, а кунный ясак они платят в казну в Казань по 5 куниц на человека и оными бортными ухожьями владели деды и отцы их по Тулве, Барде, Ашипу и по Тунтору рекам по обе стороны до вершины». [852] В 1701 г. началось судебное разбирательство относительно владения рыбными ловлями по рекам Белой и Камой между башкирами и откупщиком И. Симановским. От башкир требовалось только доказать, что они владеют данными угодьями «из ясаку, а не из оброку». [853]

К началу XVIII в. в Уфимском уезде оброчная форма владения вотчинами становится редким явлением. Она применяется только в отношении наиболее доходных рыбных ловель на реках Кама и Белая и на границе с Казанским и Осинским уездами. Так, в своем наказе в Уложенную комиссию смоленские шляхтичи, испомещенные в районе Мензелинска, выразили недовольство тем обстоятельством, что «в их дачах и отводах наших бортные угодья и рыбные ловли содержат из оброка Билярской волости башкирцы по прежним узаконениям, как то их земля, отведенная нам прежде была башкирская, и к тому самая Мензела река с угодьями, на которой город Мензелинск и мы жительство имеем, да и земли наши к той Мензеле …а мы яко в этом месте жительствующие никакого участия в том не имеем». [854]

Почему оброчная форма землевладения не прижилась в крае? Ответ на этот вопрос следует связать с правовым статусом оброчных угодий, которые в XVI в. рассматривались как одна из форм княжеских или черных земель. [855] Как отмечает А. Н. Спицын, каждый владелец оброчной земли имел полное право завещать, продавать, закладывать, менять и передавать в монастырь». [856] Однако в Уфимском уезде начиная со второй половины 30-х гг. XVII в. правительство запретило любые формы отчуждения вотчинных угодий. Интересно то, что указ 1637 г. в документации Уфимской съезжей избы нашел отражение только в судебной тяжбе 1652 г. между башкирами Елдяцкой и Иланской волостей. [857] С 1637 г. была установлена высшая мера гражданской ответственности за нарушение этого запрета: «…в указной блаженной памяти государя Михаила Федоровича, за приписью Федора Панова 1637 г., написано велено на Уфе городе, на посаде, и по слободам, в да в уездах да по дворцовым селам, учинить заказ крепкой и по торгам кликать бирючем по многие дни, чтоб приказные всякие и никакие русские служилые или жилецкие и всяких чинов люди и новокрещены и князья и мурзы и татаровья и вотяки и башкирцов и черемисов и мордвы и их жен и детей и поместных и вотчинных и ясачных и оброчных земель и бортных ухожьев никаких угодий в никакие долгов в закладные записи и в кабалы и в никакие крепости не писали и в заклад себе не имали ни которыми делами, а будет кто учнет каких всяких чинов людей в какие закладные записи или в кабалы и в иные какие крепости себе писать или их жен и детей и всякие земли и угодья в заклад имать и тем людям за то быть в великого государя наказании в смертной казни». [858] При этом, судебное дело, в котором был приведен данный указ, было решено воеводой с явным нарушением действующего законодательства. Дело в том, что положения указа 1637 г. были распространены на сделку, которая была заключена за 50 лет до вступления в силу данной правовой нормы. Суть претензий башкир Елдяцкой волости заключалась в том, что они платят ясак с вотчины, которой незаконно владеют иланцы. Ответчики предъявили купчую, писанную татарским письмом в 997 г. (1588 г. ), [859] согласно которой «башкирец Елдяцкой волости Чикил Епанчин сын продал вотчину свою Сармаш езы с бортными ухожи и звериными и с рыбными ловли и со всякими угодьи и Бозаку да Сеитгалею, а взал тритцет куниц да две епанчи». Истцы отстояли свои права на вотчину, сославшись на указ 1637 г., что и было подтверждено уфимским воеводой Ф. М. Милославским. Воевода проигнорировал положение 15 главы Соборного уложения «О вершенных делах», которая устанавливала правило, что старые дела заново не перерешаются, потому что закон обратной силы не имеет. [860] Лишь в качестве второстепенного по значению обстоятельства воеводой было принято в расчет то, что купчая «на Уфе в Съезжей избе и нигде не записана и той купчей верить нечему».

Указ о запрете приобретения башкирских вотчин вошел и в Соборное уложение. Уфимский воевода Ф. Я. Милославский создал правовой прецедент, который не мог основываться на норме указа 1637 г. Дело в том, что в его тексте, как и в статье 43 XVI главы Соборного уложения, в перечислении сословий, которым запрещалось приобретать вотчины инородцев, не указаны сами инородцы: «В городех у князей, и у мурз, и у татар, и у мордвы, и у чюваши, и у черемисы, и у вотяков, и у башкирцов, бояром, и окольничим, и думным людем, и стольником, и стряпчим, и дворяном московским, и из городов дворяном, и детем боярским, и всяких чинов русским людем, поместных и всяких земель не покупати и не меняти и в заклад и здачею и в наем на многия годы не имати». [861]

До решения Ф. Я. Милославского никаких препятствий в легализации приобретения башкирских вотчин башкиры не испытывали. К примеру, в марте 1638 г. башкиры той же Иланской волости продали часть своей вотчины по речкам Базы, Вареш и Калмыш черемисам за 50 рублей. Воевода П. Ф. Волконский эту продажу утвердил. [862]

Судебные тяжбы, отраженные в делах Уфимской приказной избы, подтверждают вывод о том, что правовой статус башкирских вотчинных земель на протяжении XVII в. существенно дополнялся и уточнялся российским законодательством.

В процессе судебной практики вырабатывались алгоритмы решений, которые не отображались в общероссийском законодательстве, что увеличивало зазор между местным земельным правом и общерусским законодательством. В конечном счете, создалась ситуация, когда все основные указы, регулирующие башкирское землевладение, хранились только в Приказе Казанского дворца и Уфимской приказной избе. Именно по этой причине башкиры подлежали судебной ответственности по вопросам землевладения только в Москве и Уфе. В расследовании Сената 1741 г. было отмечено, что «о содержании башкирцев в Уфе имеются указы особые, а в тех местах не имеется оных, поступая с ними равномерно как с прочими русскими людьми, от чего им может происходить не без отягощения». [863]

В 1678 г. началось судебное дело о спорной земле между башкирами Енейской волости. [864] Фактически это разбирательство было первым, отмеченным в источниках процессом, когда земельные отношения выясняли башкиры одной волости, имевшие равные права на одни и те же вотчинные земли. К тому же, впервые объектом спора башкир-вотчинников выступали пашенные земли. Воевода В. Я. Хитрово, не найдя прецедентов в прежней судебной практике, указал уфимскому толмачу Михаилу Сокурову собрать с башкир сказки с объяснением, как поступали башкиры прежде в подобных случаях. В итоге выяснилось, что «…ясачные башкирцы, которые в Уфимском уезде в вотчинах своих живут пашенные земли и вотчины делят по ясаком, которые де ясаку больше платят де землей и вотчиной больше владеют». [865] Однако это объяснение нисколько не помогло воеводе найти решение, поскольку истцы и ответчики заявили, что «мы холопи твои ясак платим с лесу и вод, а не с земли, и наша пашенная земля с ними делить не довелось, потому что у нас земля особая расчистаная». В конечном счете, В. Я. Хитрово прибегнул к правовой аналогии, применив к данному случаю нормы, регулирующие дворянское землевладение в соответствии с главой Соборного уложения о «Поместных землях». К делу была приложена выписка из уложения: «…у которых дворян и детей боярских два или три сына, и те дворяне поместье свое справили за меньшими своими детьми, а больших своих детей написали в отводе, и тех детей, которых они написали в отводе учнут бити челом на меньшую свою братию, чтобы государь пожаловал, велел им то отца их поместье дать всем и разделить жилое и пустое по четвертям для того, что за ними поместье малы и новые и тем челобитчикам отцово поместье смешав с их новым дачей разделить всем братьям поровну, чтобы никто ни от кого изобижен не был». [866] Воеводу нисколько не смущало то обстоятельство, что 34-я статья XVI главы Соборного уложения регулирует отношения собственности между родными братьями, а не всеми представителями волости. Но правовой прецедент был создан, и в случае конфликта между сородичами по вопросу о пахотных угодьях всегда можно было сослаться на данный случай.

В 1696 г. начался судебный процесс между тарханами и ясачными башкирами Юрматинской волости из-за вотчинных угодий по реке Ашкадар. [867] Тарханы и мурзы юрматинцев в ходе судебном процесса доказывали свой приоритет перед ясачными сородичами в пользовании волостными угодьями. В этой ситуации уфимский воевода И. К. Пушкин так же был вынужден обратиться к наиболее авторитетным тарханам Уфимской провинции. Тарханы Ногайской дороги Кипчакской волости Ишмухамет Девлетбаев и Бурзянской волости Якшимбет Янтикеев в своей сказке указали на то, что «служат-де они великому государю тарханскую службу с своею братьею тарханы, а вотчины-де у них с ясашными башкирцы с родственники их, и с тех-де вотчин родственники их платят ясак а они-де с тех вотчин служат службы и всякие посылки». [868] Таким образом, сами тарханы признали, что в Уфимском уезде они не владеют особыми вотчинами отдельно от сородичей.