§ 4. Ясачная реформа начала 30-х гг. XVII в. и учреждение дорог в Уфимском уезде

В трансформации вотчинного права башкирского населения XVI–XVIII вв. можно выделить несколько важных этапов, которые существенно повлияли на последующее развитие этого института. Наименее изученным в литературе является проблема учреждения в Уфимском уезде дорог. Это мероприятие российских властей оказало непосредственное воздействие на ясачные повинности башкир, которые являлись неотъемлемым атрибутом их земельных прав.

Как этимология слова «дорога», так и историография изучения проблемы учреждения дорог в Уфимском уезде обстоятельно изложены в монографии А. З. Асфандиярова «Башкирия после вхождения в состав России». [869] Поэтому нет нужды пересказывать все положения автора, учитывая, к тому же, что это замечательное по уровню научной эрудиции исследование констатирует очень незначительные расхождения во мнениях историков. От себя лишь добавим, что слово «дорога» в качестве пути сообщения и передвижения людей встречается в самых ранних письменных источниках по истории Уфы. Так, в «Отводной книге по Уфе» отмечено, что в 1597 г. служилому новокрещену Рудаку Федорову отведена земля «на Великом поле по Сибирской дороге». Однако речь в данном случае идет не об административно-территориальном делении Уфимского уезда, а о тракте, ведущем в Зауралье. Это становится ясным благодаря уточнению той же «Отводной книги». Границы поместной дачи Рудака Федорова отмечены так: «…на праве дороги межи Асанчюка да Ивана Каловских пашни». [870] Эта дорога начиналась от проезжей Сибирской башни Уфимской крепости». [871]

Принципиальное несогласие с устоявшимся в литературе толкованием термина «дорога» имеет место только в работе Ф. А. Шакуровой «Кочевое наследие в истории и культуре Башкортостана». [872] Исследователь выразила сомнение и в отношении вопроса о времени появления дорог в Уфимском уезде. Во-первых, Ф. А. Шакурова считает, что «даруга» не совпадает с привычным понятием административно-территориальная единица, обозначая, скорее, «население, входившее в данную единицу», нежели конкретную территорию. Кроме того, Ф. А. Шакурова отмечает факт подвижности границ дорог. Она утверждает, что переселение волости в другую местность не меняло принадлежности её к той или иной дороге. Однако внутри этого суждения содержится логическое противоречие. Дело в том, что факт переселения башкир одной волости с одной дороги на другую не изменял отношение самой территории к той или иной дороге. К примеру, табынцы Сибирской дороги, перебравшись на земли минцев Ногайской дороги, не перенесли тем самым границу Сибирской дороги в центральную часть Уфимского уезда. Во-вторых, Шакурова относит учреждение дорог к 30-м гг. XVII в. В данном случае автор ссылается на свидетельство старшины Кидряса Муллакаева, которое, в свою очередь, ввел в научный оборот П. И. Рычков. [873] Башкирский старшина связал учреждение дорог с победой объединенных сил уфимских служилых людей и башкир сибирских над войсками царевичей Аблая и Тевкеля, которая имела место в 1635 г. А. З. Асфандияров, полемизируя с этим утверждением, аргументирует свою позицию ссылкой на «шежере четырех родов». Кроме того, он приводит данными одного документа фонда Уфимской приказной избы, которые, по его мнению, ясно указывают на древность деления Башкортостана на дороги. [874]

О корректности использования информации шежере для датировки конкретных событий говорилось в исторической науке немало. Однако даже наименее скептически настроенные к башкирским родословным исследователи предлагают «за историческими справками и датировкой событий обращаться к документам других жанров». [875] Второй аргумент А. З. Асфандяирова, отсылающий читателя к грамоте из фонда Уфимской приказной избы, требует более внимательного анализа. Ввиду необходимости следует привести содержание документа в возможно более полной форме. В 1645 г. подали челобитную «Ногайской дороги Кипчакской волости башкиры Якшиметка да Уразайка Атиевы дети» о том, что их дядя «тое же Кипчакской волости дуван Килей Ижсарин написан в Кипчакской волости в дуваны, а государеву ясаку он Килей не платит для ясачного сбору в дуванех, а он Килей Ижсарин Кучуков тое же волости с 7130 годех был в дуванах же, а государеву ясаку он не бывал же, а отец его Килеев Ижсарин Кучюков в той же волости в дуванах же, а в государеве ясаке он не бывал. А братья Якшиметков да Уразайков тархан Курас Чеголаев поставлен в тарханы в 7133 году, а дядя ж был им по родству того не написано». [876] Далее в источнике указывается ясачный оклад, положенный на челобитчиках. Нигде в данном деле не отмечено, что дядя или отец просителей были дуванами именно Ногайской дороги. Разумеется, что на момент подачи челобитной (1645 г. ) дороги в Уфимском уезде уже существовали.

А. -З. Валиди утверждал, что дороги в Башкирии возникают в ногайский период. Но при этом, он никогда не употреблял слова «даруга», предпочитая пользоваться прямым переводом на башкирский язык русского слова «дорога» «юл». [877]   

На сегодняшний момент нами исследовано 1178 из 1472 дел Уфимской приказной избы, 376 книг Печатного приказа, десятки дел Посольского приказа и копии с делопроизводственных актов из фонда Спорных дел Генерального межевания. С особым вниманием мы изучили документы XVII в., опубликованные в Материалах по истории Башкирской АССР, сборнике «Акты исторические», приложениях к «Истории Сибири» Г. Ф. Миллера. Всего выявлено 185 источников различного вида, содержащих адресную локализацию территории Уфимского уезда, однако ни в одном из них до 1631 г. не упоминается ни одна из четырех дорог в качестве территориальной единицы. В данном случае мы сталкиваемся с классическим примером аргумента умолчания (argumentum e silentio). Впрочем, этот прием доказательства применим только в том случае, если удастся выявить факт, что автор источника не упомянул то, что обязан был упомянуть. [878]

В каких видах письменных источников первой трети XVII в. составители не могли проигнорировать указания на дорогу, не нанося тем самым ущерба для адресной локализации описываемого пространственного объекта? Согласно методике изучения делопроизводственных источников в каждом документе, имеющем юридическое значение, были строго регламентированы составные части (клаузулы), последовательность их расположения и даже формулировки. [879] Еще А. С. Лаппо-Данилевский указал на то, что изменение сочетания клаузул в документе не имеет случайного характера, но строго обусловлено историческим процессом. [880] Из всего видового многообразия приказного делопроизводства XVII в. наказные памяти уфимским служилым людям имеют наиболее устойчивый формуляр. Сохранилось значительное количество этих документов, что было обусловлено частыми посылками служилых людей в Уфимский уезд по самым различным поводам. По нашим подсчетам, в XVII в. в среднем за время службы каждый уфимец от 10 до 30 раз отправлялся в башкирские волости как для ясачного сбора, обыска (опроса жителей), земельного дозора (удостоверения границ владений) и т. д. На сегодняшний момент известно более 230 подобных наказов. Диспозитивная часть формуляров всех подобных инструкций содержала типичную клаузулу «…ехать ему в Уфинский уезд …а приехав в тое волости…». До 1631 г. указания на дорогу отсутствуют во всех известных наказных памятях. Например, «Лета 7135 г. августа 8 по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Руси указу и по приказу воеводы Ивана Ивановича Чичерина память приставу Елизарку Борисову ехать ему в Уфинский уезд в Таныпскую волость для того, что били челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу вся Руси Таныпские волости башкирцы Акпердейко Чичканов да Бекбайко Янбахтин искали по государевой грамоте по челобитной тое же волости башкирца на Янсуба Яныбекове с товарищи…». [881] В формуляре челобитных башкир до 1631 г. так же отсутствует указание на дорогу. Наиболее показательной в этом отношении является просьба Тогая Белякова от 1620 г. В своей челобитной он называет себя «казанским чувашенином Зюрейской дороги деревни Берсю», однако указывает на то, что «…в Уфинском уезде в Юрминской волости вотчина моя от дедов и прадедов потому, что я, государь, башкирец и с той вотчины плачу ясак на Уфе с юрминскими башкирцами». [882] В данном случае отсутствие упоминания дороги не может быть объяснено сокращением или небрежностью составителя челобитной, ведь просителю было важно дать наиболее точное расположение своей вотчины, из-за которой он и обратился в Приказ Казанского дворца.

Первым известным документом, в котором упоминаются дороги, является память, данная башкиру Уфимского уезда Ногайской дороги Кипчакской волости Качанаю Кырпычакову о снятии с него ясачного оклада. [883] Очень важен адресат документа. Качанай бил челом не уфимскому воеводе Ивану Желябужскому, а «…на съезжем дворе Савве Тимофеевичу Аристову да Богдану Юрьеву». Во всех известных грамотах о пожаловании княжества и тарханства фигурируют исключительно уфимские воеводы. Однако в данном случае просителю было важно добиться не факта пожалования в привилегированный служилый список (он уже в нем состоял), а официального снятия с себя ясака. В результате Аристов распорядился «в ясак его не писать, скрепив память своей печатью». 15 декабря 1631 г. Аристову подал челобитную князь Бурзянской волости Янгирей Янмагулов. Он добился внесения своего имени в уфимские тарханские книги. [884]

Деятельность в Уфимском уезде С. Т. Аристова и подьячего Б. Юрьева хорошо изучена в исторической литературе. [885] Этот казанский дворянин еще до командировки в Башкирию приобрел среди местного нерусского населения репутацию жесткого и корыстного податного сборщика. В начале 1615 г. он собирал налоги с населения Казанского уезда. Именно это обстоятельство стало одной из главных причин восстания нерусского населения уезда. В конце 1615 г. московские власти послали в Казань князя Ромодановского и Кузьму Минина для розыска о причинах недовольства населения. Минин собрал жалобы казанцев и установил, что местный чиновник Сава Аристов отягощал население чрезмерными штрафами – «продажами» и налогами. Минин велел подвергнуть Аристова пытке, невзирая на его дворянское происхождение. [886] По-видимому, система сбора ясака по дорогам, хорошо известная Аристову по Казанскому уезду, была перенесена им на Уфимский уезд.

Аристов прибыл в Башкирию в июне 1631 г. В его задачу входило включение в ясачный оклад башкир-вотчинников, а также учет башкирских князей и тарханов. Кроме того, впервые в Уфимском уезде переписали и пришлое нерусское население – «прихожих гулящих людей черемису и чувашу», с последующим обложением их сбором по 1 рублю со двора. По своим масштабам значение миссии Аристова превосходит итоги добровольного вхождения башкир в состав России в середине XVI в. Если считать ясачный оклад главным маркером подданства, то Аристову удалось увеличить число российских башкир более чем в 2, 5 раза. По разрядным спискам 1629 г. числилось 888 ясачных дворов башкир, в 1635 г. их было уже 2217. [887]

Обстоятельства и последствия переписи С. Т. Аристова очень слабо освещены в литературе. Во-первых, деятельность этого казанского дворянина совпала с наиболее массированными военными действиями калмыков и сибирских царевичей на территории Башкирии. Это означало, что с разоренных волостей юга и востока Уфимского уезда российские власти потребовали увеличения ясачных платежей. В конце 1634 г. башкиры всех дорог заявили дворянам, посланным за ясаком в волости: «…твоево государева ясаку добыть стало негде; а где они, башкирцы, преж сего твой государев ясак добывали, и ныне-де в тех вотчинах кочюют колмацкие люди». В отношении новых окладов Аристова башкиры также выразили свое мнение: «А по окладу, государь, и по книгам Савы Аристова да подьячего Богдана Юрьева в твоем государеве ясаке башкирцы им, детем боярским, отказывают: им-де и по старому окладу твоево государева ясаку добыть стало негде, не токмо что по Савиным книгам Аристова». [888]

Изучив переписку сибирских султанов с правителями Средней Азии, А. -З. Валиди установил, что с 1630 г. в Уфимском уезде, в местности под названием Кашкарагай, и в Западном Башкурдистане, вблизи от Стерлитамака вокруг горы Туратау находилась ставка сибирского султана Аблая. [889] Ему всемерную военную поддержку оказывал тайша Хоурлюк. В начале 1633 г. российские власти организовали самую значительную по числу привлеченных войск акцию против калмыков, когда уфимский гарнизон под командованием головы И. Черникова-Онучина в составе 1380 служилых людей совершил рейд на юг, на реку Яик. [890] В литературе события первой половины 30-х гг. обычно освещаются в русле противостояния российских властей с калмыками, к которым примкнули потомки Кучума. Башкирам же в этом противоборстве выпадает роль пассивного объекта. Эта точка зрения была выражена еще в работах В. А. Новикова и В. Н. Витевского. [891] С иных позиций рассмотрел эти события А. -З. Валиди. Он, в частности, отметил, что только с начала 30-х гг. XVII в. российское правительство ставит перед собой цель подчинения башкир центральных и восточных областей Башкирии. Уфимские власти осуществили массовое «насильственное» переселение таких башкирских родов, как Кушчи, Бала-Катай, Салжавут, Каратабын и Ай Сибирской дороги, из восточной стороны Урала на западную. [892] Действительно, в наказе от 20 июня 1635 г. командующему уфимскими войсками Ф. И. Каловскому, посланному с войсками по Сибирской дороге, было прямо указано: «…выслать башкир по сю сторону Урала». [893]

О сопротивлении башкир в начале 30-х гг. XVII в. мероприятиям властей сохранилось крайне мало известий. Причина во многом объясняется утратой архива Приказа Казанского дворца. Но даже по тем фрагментам, которые дошли до нас в немногочисленных источниках, вполне вырисовывается картина башкирского восстания, охватившего северо-восточную часть Уфимского уезда. Первые признаки массового протеста башкир проявились уже в 1734 г. 19 декабря башкиры Шемшадинской, Енейской, Иланской, Гирейской волостей заявили ясачным сборщикам, что «…по окладу-де Савы Аристова да подьячего Богдана Юрьева государева ясаку платить не хотят, отказывают». [894] К началу 1636 г. все башкирские волости Уфимского уезда оповестили уфимского воеводу о своем нежелании платить ясак по новым окладам С. Аристова. [895] По сообщению воеводы Н. Вельяминова, башкиры, скрываясь от сборщиков, «…в юртах своих жен и детей пометали, а сами-де бродят по лесу на лыжах». Фактически воевода недвусмысленно предупредил Приказ Казанского дворца о возможности массового отказа от подданства башкир. Тем самым, он снимал с себя ответственность за последствия действий сборщиков ясака и «пятиной деньги»: «…видя такие многие налоги и правеж, государь, Уфинского уезду башкирцы от твоей царьской милости отступят, и нам б, государь, холопем твоим, от тебя государя, в том опале не быть». [896] В конце своей отписки Вельяминов сообщил о сокрытии прежним воеводой факта перехода части башкир на сторону сибирских султанов: «А в прошлом, государь, во 142-м году при воеводе при Антоне Загоскине да при подьячем Максиме Козлове Уфинского уезду башкирцов откочевала к сибирскому царевичю к Аблаю пятьдесят деветь дворов да четыре двора в Сибирь отъехали. И о том воевода Онтон Загоскин да подьячей Максим Козлов к тебе, ко государю, не писали». Интересно, что в исторической литературе Антон Загоскин вообще не упоминается в качестве уфимского воеводы. [897] Напомним, что ставка Аблая в этот период находилась близ горы Туратау, откуда было организовано нападение на дворцовых крестьян, основавших новую Дуванейскую волость. [898] А в 1635 г. Аблай вместе с братом Тюке (Тевкелем) организовал нападение на Уфу. После неудачи под Уфой военные действия продолжились в Зауралье. Здесь башкиры, окончательно разочаровавшись в сибирских царевичах и калмыках, действовали самостоятельно. В мае 1636 г. в грамоте из Приказа Казанского дворца тюменскому воеводе И. Львову сообщается, что «изменники тарские и уфимские татары приходят под Тюмень и под Тару на наши слободы войной». [899] Отписка тобольского воеводы М. Темкина-Ростовского от 1647 г. тарским воеводам Ф. Барятинскому и Г. Кафтыреву также свидетельствует об участии башкир в военных действиях против сибирских городов: «В 141 году государевы изменники тарские и уфимские татаровя приходили в Тюменский уезд и громили Алыбаевы юрты…и ходили воевать в Уфимский уезд не по одно время». [900] В своей книге «Турция и Поволжье» турецкий историк Акдес Нимет Кюратт использовал сведения рукописи, хранящейся в Дрезденской библиотеке. Автором этой рукописи является Рахман Колой, который в 1635 г. направил письмо крымскому муфтию. В ней «бии и карттар» Урало-поволжья просились в подданство к крымскому хану: «Один есть народ. …Башкиры-иштяки - 10 тысяч домов. В этом же порядке и будут платить подать… Они также в таком же порядке деньги, мед, соболь, белки и будут платить ясак за землю. Мари, чувашы, иштяк-башкиры, удмурты - все при конях и оружии». [901] Даже спустя четверть века в улусах калмыцких тайшей оставались башкиры, бежавшие из Уфимского уезда после событий середины 30-х гг. XVII в. В 1661 г. к тайше Дайчину для переговоров о вступлении в войну против Крыма был послан дьяк Посольского приказа И. С. Горохов. В улусе тайши Мончака он встретился с башкирами, которые, по их словам, бежали, «не стерпев налогов от ясачного сбора». [902] На призыв российского дипломата «обратиться к великому государю» башкиры ответили, что «обратиться страшно, бежали мы, пограбив государевых людей, а иных и побив до смерти». Таким образом, необходимость учреждения дорог в 1631 г. была вызвана кардинальным увеличением числа ясачных башкир и значительным ростом промыслового ясачного оклада, что стало одной из причин башкирского восстания 1633–1635 гг. Наиболее существенное увеличение промыслового ясачного оклада имело место в центральной и восточной части Башкирии. У одной Кипчакской волости величина «бобрового оклада», который платился с промысловых угодий, превысила волостной ясак в 15 раз. [903] Лишь после разгрома и пленения султанов Аблая и Тевкеля в 1635 г. уфимская администрация подавила открытое сопротивление башкир. По утверждению А. -З. Валиди, это событие оказало сильнейшее удручающее духовное воздействие на сознание табынских, минских и юрматынских башкир, боровшихся против русских. [904]

События 30–40-х гг. XVII в., по мнению А. -З. Валиди, коренным образом изменили ситуацию в Башкирии. В такое сложное время самый важный в Западном Башкурдистане Юрматинский улус в 1649 г. признал владычество русских. Их предводитель Татигес мурза и беи Азнай, Ильчектимер и Кармыш от имени принадлежащих этому улусу 300 дворов приняли русское подданство. [905] Историк сделал подобное заключение на основании грамоты 1649 г., опубликованной В. А. Новиковым. [906] Ш. Н. Исянгулов поддержал точку зрения А. -З. Валиди, подкрепив её генеалогическими исследованиями. [907] При этом, Ш. Н. Исянгулов считает, что существуют достаточные основания для сомнений и в отношении других башкирских родов: «По нашему мнению, не только Татигас, но и все другие вожди родов и племен, известных из шежере, как инициаторы вхождения в состав Русского государства (Канзафар, Шагали Шакман, Бикбау, Иски, Каракужак и другие), жили именно в первой половине XVII в., а не в середине XVI в». [908]

А. З. Асфандиярову удалось обнаружить оригинал документа, который в конце XIX в. включил в свой сборник В. А. Новиков. Стало ясно, что В. А. Новиков пренебрег некоторыми, как ему показалось, излишними подробностями формуляра грамоты. В частности, А. З. Асфандияров обратил внимание на то, что в конце грамоты есть запись: «Оному Татиткачу мурзе и старосте Аднаю впредь для ведома грамота дана лета 7117 года августа 21 дня». [909] На этом основании А. З. Асфандияров отмечает, что у юрматинцев уже была более ранняя грамота от 21 августа 7117 (1609) г., которая подтверждала их права на землю. [910] И. Н. Габдуллин на основании генеалогических изысканий также делает вывод о том, что мурза Тятигач Мурнаков был пожалован земельными владениями по Ногайской дороге Уфимского уезда в 1609 г. [911] А. З. Асфандияров установил, что потомки Татигаса в 1828 г. в числе 28 человек претендовали на звание мурзы, представили в Оренбургскую палату уголовного суда копии с упомянутой грамоты и родословную башкир-потомков, где утверждалось, что Татигас получил звание мурзы в 7117 г. [912] Ф. А. Шакурова относит данное противоречие в датировке грамоты к разряду недоразумений, вызванных незнанием делопроизводственной практики «справления» грамот, когда в переписанном (справленном) документе могли быть запечатлены реалии, относящиеся к разным эпохам. [913] Следует признать, что мурза юрматинцев Татигас Мурнаков жил не в середине XVII в., но и не в середине XVI столетия, как это утверждает шежере. В данном случае, как это не банально звучит, истина находится посередине.

Писцова книга Казанского уезда 1602–1603 г. фиксирует поместье служилого князя «Тятигеча Муралеева», который входил в число самых крупных помещиков уезда из служилых князей. Ему принадлежала пустошь Шатки Ногайской дороги. Всего за ним числилось 167 четвертей пашни в поле, а в дву по тому ж, сена — меж поль и по заполью и по речке Нысе— 1500 копен; лесу дубровы пашенные — 370 десятины. [914] Первую свою земельную дачу он оформил в Казанском уезде еще в 1591 г.

Интересен сам факт титулования служилым князем выходца из Башкирии. А. А. Зимин утверждает, что звание «служилый князь» выходит из употребления в самом конце XVI в. [915] Писцовая книга по Казанскому уезду начала XVI в. фиксирует 4 служилых князей. А. А. Зимин отмечает, что прослойка служилых князей образовалась в результате присоединения к Русскому государству западнорусских земель. Она занимала как бы промежуточное положение между удельными князьями и князьями Северо-Восточной Руси, потерявшими к концу XV — началу XVI в. суверенные права на старые княжения. Однако О. А. Шватченко отмечает, что в XVI в. к числу служилых князей относилась значительная по численности группа татарских служилых царевичей и князей городов Мещеры. [916] Основное отличие «удела» от княжения служилых князей сводилось к тому, что это княжение рассматривалось как наследственная вотчина (перешедшая от предков «слуги» или пожалованная ему великим князем). Вотчинное владение служилого князя обусловливалось несением военной службы московскому государю. Таким образом, наличие звания служилого князя у Татигаса вполне логично, если исходить из того, что он сохранил свои права на родовую вотчину в Уфимском уезде.  

В пользу того, что упомянутые в грамоте события имели место в 1609, а не в 1649 г., косвенно свидетельствует и челобитная внука Татигаса Мурнакова – Кинзи Москова. 1 марта 1698 г. он просил выдать ему владенную грамоту на вотчину по реке Ашкадар, на которую, в свою очередь, была выдана оберегательная грамота его отцу – Москову Татигисову (Тайдигашеву) в 1649 г. [917] В челобитной особо подчеркнуто «за многие его службы». Возникает вопрос, зачем понадобилось выдавать оберегательную грамоту сыну Татигаса на вотчину, на которую год назад была получена грамота его отцом. Кроме того, если юрматинцы только в 1649 г. приняли подданство России, каким образом Москову Татигисову к 2 февраля 1649 г. удалось выслужить «многие службы»?

1609 г., как время принятия подданства юрматинцами, выглядит предпочтительнее еще по одному обстоятельству. Уход ногаев из центральной Башкирии произошел еще в Смутное время. В 1643 г. башкиры Ногайской дороги известили воеводу М. М. Бутурлина о том, что еще до воцарения Михаила Федоровича, т. е. до 1613 г., ногаи покинули свои кочевья в Башкирии, «потому что их ногайских людей в Смутное время погромили калмацкие люди на Самаре реке и на Току и кочевьями их завладели». [918] По-видимому, бегство ногаев из Башкирии и угроза со стороны калмыков создали почву для принятия российского подданства юрматинцами.

Ошибка старшины Кидряся Муллакаева, отнесшего учреждение дорог к 1635 г., вполне объяснима с точки зрения избирательного характера народной памяти. В ней едва ли отпечатались такие события, как время составления новых ясачных книг или точная дата увеличения податей, однако разгром и пленение сибирских царевичей забыть трудно даже спустя 100 лет. К тому же, новые оклады ясака не могли вступить в силу до завершения военных действий в крае. Кроме того, самые ранние источники, содержащие сведения о 2217 дворах, датируется только 1635, а не 1631/32 г. [919]

Обстоятельства и время учреждения дорог в Уфимском уезде указывают на их назначение. Татарский историк Р. Г. Галлямов показал очевидные противоречия в концепции Д. М. Исхакова о связи четырех дорог Казанского ханства с четырьмя правящими кланами – даругами, представляющими собой некие правящие роды в государстве. [920] На основании анализа писцовых книг Казанского уезда Р. Г. Галлямов делает вывод о том, что дороги представляли собой податные округа, которые формировались по направлениям основных сухопутных трактов (дорог) ханства. [921] Таким образом, основная функция дорог заключалась в том, чтобы обеспечивать правильность ясачного сбора. Для местной администрации непривычность нового деления Уфимского уезда выражалась в ошибочной адресации, допускавшейся в официальных документах. Когда в 1634 г. по всем дорогам уезда были посланы сборщики «пятиной деньги», то в наказах сборщикам, наряду с Казанской, Сибирской и Ногайской, фигурировала «Гайнинская дорога». [922]

По утверждению Р. Г. Галлямова, податная «даружная» система административно-территориального деления являлась следствием унитарной формы государственного устройства, характерной для восточных монархий, в том числе и Казанского ханства. Попытаемся спроецировать это положение на структуру управления Башкирским наместничеством Ногайской Орды. В. В. Трепавлов полагает, что разделение Башкирии на дороги произошло уже после ухода ногаев, сразу после основания Уфы. Весьма важным является его замечание относительно совпадения будущих дорог с фактическим существовавшим в ногайский период районированием территории Башкирии. [923] Однако Ногайская Орда, как это убедительно показал сам Трепавлов, не являлась «унитарным государством», и дорог в ней не могло быть. Мангыты реанимировали государственную структуру, предшествующую управленческой модели империи Чингисхана. Крыльевая система древних тюрков и монголов никак не укладывалась в рамки унитарной административной вертикали монголов. В. В. Трепавлов сделал весьма интересное предположение, что границы будущих дорог очень точно совпадают с ногайскими методами управления Башкирией: «Ногайская даруга совпадала с регионом кочевых передвижений ногаев, а Казанская и Сибирская даруги – с областью расселения башкирских племен, подвластных Ногайской Орде». [924] Однако трудно согласится с предположением Трепавлова о том, что будущее деление на дороги имеет какое-либо отношение к этническому делению башкир на тех, кто кочевал с ногаями (собственно башкиры), и тех, кто проживал на севере, востоке и западе (иштяками). И тем более, нельзя согласиться с утверждением Д. М. Исхакова, настаивающего на том, что это разделение является результатом разной степени кипчакизированности башкир. [925] Дело в том, что российская администрация, учреждавшая дороги в Башкирии, менее всего учитывала степень и уровень «кипчакизированности» ясачного населения. В расчет брались уже существовавшие традиционные виды и оклады ясачного сбора, из которых исходили при формировании собственной податной политики. Действительно, источники свидетельствуют о многообразии как единиц ясачного обложения, так и величины ясачных окладов башкир. К примеру, ногаи, подвластные нураддину, кочевавшие фактически по территории Казанского ханства, были вынуждены мириться с тем, что с их подданных собирали ясак и казанские сборщики. [926] Система двоедданнства башкир существовала и в Зауралье в период могущества сибирских шибанидов. В 1620 г. башкир Гирейской волости Чюрювчей Терегулов с «товарищи» наряду с 13 батманами казанского ясака платил в казну 52 батмана «сибирского царя ясаку». [927] Существенное различие существовало и в единицах ясачного обложения. Если в Казанском ханстве ясак представлял собой, в основном, поземельный налог[928], то в Сибири, по словам С. В. Бахрушина, ясак не имел ничего общего с казанским. [929] Кроме того, по окладу 1631 г. мы видим, что 6188 ответственных плательщиков должны были вносить различное количество куниц – от 10 до 350. Таким образом, они представляли разные по количеству людей группы. По Ногайской и Сибирской дорогам ясак вносился, в основном, крупными родовыми коллективами или даже объединениями родов. Здесь и в 30-е гг. XVIII в. действовали принципы ясачного обложения, утвержденные Ногайской Ордой. В 1734 г. мулла Тохчура Алмяков отметил, что с захваченной сакмарскими казаками вотчинной земли они всей волостью платят ясак «6 бобров, 30 книц, да с каждой души по лисице на год, тако же прибавляя от отца, для того на каждой день по сту младенцев родится вашего императорского величества сто лисиц прибавок». [930]

Напротив, в земледельческих районах севера и запада ясак вносили отдельные семьи, которые платили в казну по 5 – 10 куниц. Интересно, что различие в единицах обложения наблюдается и по дорогам Казанского уезда. По словам В. Д. Дмитриева, установленные в конце XVI в. земельные нормы, приходящиеся на один ясак, колебались от 4, 5 до 9 десятин пашни. Но по Ногайской дороге Казанского уезда на один ясак приходилось от 15 до 20 десятин пашни. [931]

Следует особо отметить, что разделение волостей на дороги распространялось только на башкир. Существовавшие в XVIII в. такие дворцовые русские волости, как Каракулинская или Дуванейская, а также Надыровская, к дорогам не имели никакого отношения.

Главным принципом, предопределившем разделение Уфимского уезда на дороги, было различие в характере и объеме податного обложения. Это несовпадение связано с тем, что российские власти учитывали традиции ясачного сбора прежних властителей Башкирии.