Живописи» (1719). Как заявляет автор, в своем трактате он стремился рассмотреть искусство, исходя из общего принципа с тем, чтобы 10 глава

Из тысячи различных мнений, имеющихся у разных людей относительно одного и того же предмета, существует одно и только одно справедливое и верное: вся трудность состоит в том, чтобы его установить и подтвердить. И, наоборот, множество разных чувств, вызванных одним и тем же объектом, будут все правильны, ибо ни одно чувство не отражает того, что в действительности представляет этот объект. Оно лишь означает определенное соответствие или связь между объектом и органами или способностями разума, и если этого соответствия в действительности не существовало, то возможно, что такого чувства никогда и не было.

Прекрасное не есть качество, существующее в самих вещах: оно просто существует в разуме, который эти вещи созерцает. Разум каждого человека воспринимает прекрасное по-разному. Один может видеть безобразное даже в том, в чем другой чувствует прекрасное, и каждый вынужден держать свое мнение при себе и не навязывать его другим. Искать истинно прекрасное или истинно безобразное также бессмысленно, как стремиться установить истинно сладкое или истинно горькое. В зависимости от склонности определенных органов один и тот же объект может быть приятным и неприятным, о чем справедливо свидетельствует поговорка «о вкусах не спорят». Вполне естественно и даже совершенно необходимо распространять эту аксиому как на интеллектуальный, так и на физический вкус. Таким образом, здравый смысл, который так часто расходится с философией, особенно с философией скептического характера, оказывается, подсказывает, по крайней мере в одном случае, аналогичное решение.

==143

Хотя эта вошедшая в поговорку аксиома, видимо, подтверждалась здравым смыслом, однако, разумеется, каждый вид здравого смысла опровергает ее или, по крайней мере, способствует ее видоизменению и ограничению. Отстаивать равенство гения и изящества Ожилби и Мильтона или Боньяна и Эддисона столь же нелепо, как утверждать, что нора крота высока, как Тенериф, или водоем подобен океану. Хотя, возможно, найдутся люди, отдающие предпочтение первым авторам, но такой вкус никто не принимает во внимание, и мы без колебания объявляем мнение этих людей, претендующих на роль критиков, нелепым и смехотворным. Принцип естественного равенства вкусов, следовательно, совершенно забывается, и хотя мы его допускаем в некоторых случаях, когда объекты кажутся близкими к аналогии, все же он представляется нам нелепым парадоксом или, пожалуй, явным абсурдом при сравнении таких несравнимых объектов.

Разумеется, никакие правила композиции не устанавливаются путем априорного рассуждения и не могут считаться абстрактными выводами разума, сделанными, исходя из сравнения тех склонностей и связи идей, которые являются вечными и неизменными. Они основываются на том, на чем базируются все прикладные науки, т. е. на опыте, и представляют собой не что иное, как общие замечания относительно того, что, по всеобщему мнению, доставляет удовольствие во все времена и во всех странах.

Многие шедевры поэзии и даже красноречия основаны на лжи и вымысле, на гиперболах, метафорах и неправильном употреблении или искажении подлинного значения слов. Контролировать вспышки фантазии и сводить каждое выражение к геометрической истине и точности больше всего противоречило бы законам критики, так как создало бы труд, который опытом всего мира был бы признан самым неприятным и неинтересным.

Хотя поэзия никогда не может соответствовать точной истине, все же она должна подчиняться законам искусства, раскрывающимся автору через его дарование или наблюдения. Если некоторые небрежно или сумбурно пишущие авторы и нравились, то они нравились не своим нарушением закона и порядка, а вопреки этим нарушениям, так как обладали другими достоинствами, которые поддерживались справедливой критикой, и сила этих достоинств была способна одолеть порицание и принести разуму удовлетворение, компенсирующее недовольство, вызванное этими недостатками.

Ариосто нравится; но не своими чудовищными и невероятными вымыслами, не своим причудливым смешением серьезного и комического, не слабой связанностью евоих рассказов, а постоянными

==144

разрывами повествований. Он очаровывал силой и ясностью выражения, находчивостью и разнообразием своих выдумок, правдивым изображением переживаний, особенно веселого и любовного характера, и как бы его недостатки ни ослабляли наше чувство удовлетворения, они не способны уничтожить его полностью. Если бы мы действительно получали удовольствие от тех частей его поэмы, которые называли неудачными, это не помешало бы критиковать ее вообще, но лишь препятствовало особым отдельным принципам критики, которые оценили бы такие факты как отрицательные, выдавать их за достойные всеобщего порицания. Если их находят приятными, то они не могут быть плохими, и пусть наслаждение, которое они приносят, будет всегда столь неожиданным и необъяснимым.

Хотя все общие законы искусства основаны только на опыте и наблюдении обычных человеческих чувств, нам, однако, не следует предполагать, что во всех случаях чувства людей будут подходить под эти законы.

Более тонкие волнения духа очень чувствительны и деликатны по своему характеру, и чтобы заставить их заиграть с легкостью и точностью соответственно с их общими установленными принципами, требуется стечение многих благоприятных обстоятельств.

Малейшая внешняя помеха или малейший внутренний беспорядок в таких пружинах мешает их движению и приводит к нарушению действия всего механизма. Когда мы совершаем такого рода опыт и испытываем силу прекрасного или безобразного, мы должны тщательно выбирать надлежащее время и место и подвести мысленный образ к соответствующей ситуации и обстановке. Для этого необходима полная ясность разума, способность восстанавливать в памяти мысль, надлежащее внимание к объекту; если какого-нибудь из этих условий будет не доставать, наш опыт окажется ошибочным, и мы не в состоянии будем судить о всеобъемлющей и универсальной красоте. Связь, которую природа установила между формой и чувством, станет во всяком случае более неясной и потребуется еще большая точность, чтобы проследить и разглядеть ее. Установить ее влияние мы сумеем не столько по действию каждого отдельного прекрасного творения, сколько по продолжительному восхищению, какое вызывают эти творения, пережившие все причуды моды и стиля, все ошибки невежества и зависти. Тот же Гомер, услаждавший две тысячи лет назад Афины и Рим, еще поныне вызывает восхищение Парижа и Лондона. Никакие смены климата, правительства, религии и языка не в силах были затмить его славу. Власть и предрассудок могут придать временную популярность бездарному поэту или оратору, но его репутация никогда не будет прочной и общепризнанной.

==145

Когда потомство или иноземцы будут исследовать его произведения, очарование их рассеется, и недостатки выступят в своем истинном виде; обратное происходит с подлинным гением: чем дольше его произведения принимаются и чем шире они распространяются, тем восхищение ими искреннее.

Зависть и ревность имеют слишком много места в узком кругу людей, и даже близкое знакомство с личностью гения может ослабить восхищение, вызванное его произведениями, но когда эти препятствия устранены, творения прекрасного, способные вызывать чувства радости, непосредственно оказывают свое воздействие, и до тех пор, пока мир их принимает, они сохраняют за собой власть над человеческим разумом. Из этого следует, таким образом, что при всем разнообразии и причудах вкуса существуют определенные общие принципы одобрения и порицания, чье влияние внимательный глаз может проследить во всех проявлениях разума.

Некоторые отдельные формы или качества, идущие от оригинального устройства внутренней структуры, рассчитаны на то, чтобы доставлять удовольствие, другие, наоборот,— вызывать недовольство; и если они не достигают своего эффекта в том или ином отдельном случае, это объясняется возможным нарушением или несовершенством данного органа. Человек в состоянии лихорадки не стал бы утверждать, что его вкус способен определять привкусы; точно так же больной желтухой не будет претендовать на то, чтобы судить об оттенках красок. Каждое живое существо может быть в здоровом и больном состоянии, и надо полагать, что только в первом случае мы получим истинную норму вкуса и чувства.

Если при здоровом состоянии такого органа у людей будет полное или почти полное единство чувства, мы можем, следовательно, вынести представление об абсолютной красоте; точно так же, воспринимая внешний вид объекта при дневном свете, глаз здорового человека принимает его цвет за подлинный и настоящий, даже несмотря на то, что цвет считается просто иллюзией чувств.

Немало и нередко встречается недостатков во внутренних органах, мешающих или ослабляющих воздействие тех общих принципов, от которых зависит наше чувство прекрасного или безобразного. Хотя некоторые объекты, в силу склада [нашего] ума, естественно рассчитаны на то, чтобы доставлять удовольствие, не следует ждать, однако, что это удовольствие каждый индивидуум будет испытывать в равной степени. Встречаются отдельные случаи и ситуации, которые или дают неверное освещение этим объектам, или мешают подлиннику передать правильное чувство и восприятие.

Одна явная причина, почему многие не" испытывают правильного чувства прекрасного, заключается в недостатке той утончен-

==146

ности воображения, которая необходима для передачи чувствительности более утонченных эмоций. На эту утонченность воображения претендует каждый, каждый говорит о ней и свел бы до ее нормы всякий вкус или чувство. Но, поскольку мы стремимся в этом очерке сочетать какую-то ясность понимания с ощущениями чувства, нам следовало бы дать более точное определение утонченности, чем это пытались делать до сих пор. И чтобы не копаться в слишком глубоких философских источниках, мы обратимся к известному произведению «Дон Кихот».

Я хочу позволить себе судить о вине с добрыми намерениями,— говорит Санчо эсквайру с огромным носом.— Качество это передается в нашей семье по наследству. Двое моих родственников были однажды вызваны для дегустации вина, находящегося в большой бочке. Предполагалось, что вино прекрасно, ибо оно было старым и из хорошего сбора винограда. Один из родственников попробовал его и после обстоятельного размышления объявил, что вино было бы хорошим, если бы не слабый привкус кожи, который он почувствовал в нем. Другой, используя те же средства дегустации, также высказал свое суждение в пользу вина, но отметил в нем сильный привкус железа. Вы не можете себе представить, как потешались над их суждениями. Но кто смеялся последним? Когда бочка с вином опустела, на дне ее нашли старый ключ с привязанным к нему кожаным ремешком.

Эта история может служить для нас поучительным примером удивительного сходства духовного и физического вкуса. Хотя можно с уверенностью сказать, что прекрасное и безобразное еще больше, чем сладкое и горькое, не составляют качества объектов, а всецело принадлежат внутреннему или внешнему чувству, однако следует допустить, что в объектах существуют определенные качества, которые по своей природе приспособлены порождать эти особые ощущения.

Итак, поскольку эти качества можно обнаружить в незначительной степени или можно смешать и спутать одно с другим, часто бывает, что такие мизерные качества не влияют на вкус, или вкус не способен различать отдельно все оттенки привкусов в том сумбурном состоянии, в котором они представлены. В тех случаях, когда органы настолько утончены, что от них ничего не ускользает, и в то же время так точны, что способны схватывать каждую составную часть данной смеси, тогда мы это называем утонченностью вкуса, независимо — применяем ли мы эти термины в литературном или в метафорическом смысле. В данном случае, следовательно, выведенные из принятых образцов, а также из наблюдений того, что нравится или не нравится, общие принципы прекрасного являются полезными,

 

==147

когда представлены отдельно и в высокой, степени. Но если те же самые качества в том же составе находятся в меньшей степени и не вызывают у органов человека заметного удовольствия или неудовольствия, тогда мы этого человека исключаем из претендентов на такую утонченность вкуса. Создать эти общие правила или общепризнанные образцы сочинения — это все равно, что найти ключ с кожаным ремешком, который подтвердил суждение родственников Санчо и смутил тех, кто претендовал на роль экспертов и осудил этих родственников.

Хотя винную бочку никогда не опорожняли до дна, однако вкус одного дегустатора был в той же степени тонким, в какой вкус другого был ослаблен и испорчен, но доказать превосходство вкуса первого каждому присутствующему было бы труднее.

Точно так же, хотя шедевры литературы никогда не систематизировались и не сводились к общим принципам, хотя никогда не признавались идеальные образцы, все же обычно существовали разные степени вкуса, и суждение одного человека предпочиталось суждению другого. Но не так-то просто заставить молчать плохого критика, который всегда мог отстаивать свое личное чувство и не соглашаться со своим противником. Но когда мы представляем ему открыто признанный принцип искусства, когда мы иллюстрируем этот принцип примерами, чье действие, с точки зрения его собственного частного вкуса, признано им подходящим к этому принципу, когда мы доказываем, что тот же принцип можно применить к данному случаю, в котором он не осознал и не почувствовал его воздействия, тогда этот критик должен сделать вывод, что недостаток — в нем самом и что ему недостает утонченности, необходимой для того, чтобы в любом произведении правильно почувствовать, что в нем прекрасно и что безобразно.

Совершенством всякого чувства или способности признано считать умение точно схватывать самые мельчайшие объекты, не давая ничему ускользнуть или остаться незамеченным. Чем меньше объекты воспринимаемые глазом, тем тоньше этот орган и тем сложнее его работа и компоновка.

Хороший вкус проверяется не на сильных привкусах, но на смещении мелких составных частиц, входящих в эту смесь. В этой смеси мы все же чувствуем каждую частицу, несмотря на ее мизерность и на то, что она находится в смешении с другими частицами.

Точно так же быстрое и острое восприятие прекрасного и безобразного должно считаться совершенством нашего интеллектуального вкуса; человек не может быть удовлетворен собой, пока он подозревает, что любая красота или безобразие не прошли мимо него в рассуждении незамеченными. В этом случае совершенство человека

==148

и совершенство чувства ощущения находятся в единстве. Очень утонченный вкус нередко может стать большим неудобством как для самого человека, так и для его друзей. Но тонкий вкус к остроумию и прекрасному должен быть всегда желанным качеством, ибо это источник всех самых утонченных и самых невинных наслаждений, воспринимаемых человеческой натурой. На этом сходятся чувства всего человечества. Где бы вы ни находили утонченность вкуса, несомненно, такой вкус будет встречен с одобрением; и наилучший способ его найти — обратиться к тем образцам и принципам, которые были единогласно приняты и подтверждены вековым опытом народов.

Но хотя между различными людьми относительно утонченности вкуса существует естественно большая разница, ничто так не способствует дальнейшему усилению и развитию этой способности, как упражнение в данной области искусства, а также частые исследования и размышления над отдельными видами прекрасного.

Когда объекты любого вида впервые представляются нашему взору или воображению, испытываемые при этом чувства бывают туманны, сумбурны и разум не способен в полной мере оценить их достоинства и недостатки. Один вкус не может воспринимать несколько отдельных превосходных черт произведения и еще в меньшей мере может отличать особый характер каждой и определить ее качество и степень.

Если произведение признано в общем и целом прекрасным или безобразным, это максимум того, что можно ждать. И даже такое суждение человек, не искушенный в этом деле, сможет вынести с большой неуверенностью и оговоркой. Но когда этот человек приобретает опыт в данной области, ощущения его становятся более точными и правильными, и он не только становится способен воспринимать красоту и недостатки каждойчасти, но отметит отличительные особенности каждого качества и выразит соответственно свою похвалу или порицание. Ясное и определенное чувство будет сопровождать его на протяжении всего исследования объектов, и он распознает эту самую степень и характер одобрения или порицания, которое естественно способна вызвать каждая часть. Туман, казалось, прежде обволакивавший объект, теперь рассеивается; орган начинает более совершенно действовать и может безошибочно определить достоинства всякого произведения. Одним словом, точно так же, как ловкость и умение приобретаются опытом в ходе исполнения всякой работы, так и способность судить о работе приобретается тем же путем. Опыт настолько полезен для распознавания прекрасного, что прежде чем судить о какой-либо значительной работе, нам необходимо неоднократно, внимательно прочитать и вдумчиво рассмотреть это произведение в различных аспектах.

==149

Когда впервые рассматривается какое-либо произведение, оно рассматривается поверхностно и бегло, что нарушает подлинное чувство прекрасного. Соотношение частей не распознается; истинный характер стиля слабо различается; отдельные достоинства и недостатки кажутся путанными и неотчетливо представляются воображению. Не говоря уже о том, что существуют виды прекрасного, которые, будучи цветистыми и внешне привлекательными, нравятся сначала, но, когда обнаруживается их несовместимость с правдивым выражением разума и чувства, они быстро приедаются, а затем с пренебрежением отвергаются, во всяком случае в значительной степени утрачивают свою ценность.

Практически невозможно предположить какой-либо порядок прекрасного, если часто не проводить сравнений между отдельными видами и степенями прекрасного и не определить их соотношения. Человек, которому никогда не приходилось сравнивать различные виды прекрасного, в сущности совершенно не компетентен высказать какое-нибудь мнение относительно того или иного представленного ему объекта. Только путем сравнения мы устанавливаем эпитеты похвалы или порицания и узнаем, какую степень следует приписать каждому эпитету. Самая грубая мазня содержит в себе некоторую яркость красок и точность подражания, что очень далеко до произведений подлинной красоты, но и она могла бы воздействовать на разум крестьянина или индейца, вызвав у них огромный восторг. Вульгарнейшие баллады не лишены полноты гармонии и естественности, и никто, кроме человека, осведомленного в вопросах эстетики, не определит, что элементы их формы грубы, а содержание неинтересно.

У человека, хорошо знакомого с лучшими образцами такого рода изящного искусства, неполноценность художественного произведений вызывает чувство боли, и поэтому такое произведение называют безобразным. Что касается наиболее законченного объекта, с которым мы знакомимся, то, естественно, предполагается, что он достиг вершины совершенства и получает право на самое высокое одобрение.

Только тот, кто привык понимать, исследовать и оценивать отдельные произведения, вызывающие восхищение в разные века и у разных народов, может оценить достоинства представленного его взору творения и отвести ему надлежащее место среди произведений человеческого гения.

Но чтобы критик был в состоянии выполнить эту задачу в более полной мере, он должен быть свободен от всяких «предрассудков» и не принимать ничего во внимание, кроме самого объекта, представленного ему на рассмотрение. - Следует отметить, что каждое

К оглавлению

==150

произведение искусства, чтобы произвести надлежащее воздействие на разум, должно рассматриваться с определенной точки зрения и не может соответствовать в полной мере вкусу того человека, чья ситуация, реальная или воображаемая, не подходит к той ситуации, какую требует это произведение.

Оратор, выступающий перед определенной аудиторией, должен учитывать уровень ее способностей, интересов, мнений, чувств и предрассудков, в противном случае он напрасно будет рассчитывать на свое влияние среди слушателей и на симпатию с их стороны. В случае, если даже аудитория предприняла бы против него некоторые выпады, какими бы необоснованными они ни были, он не должен проходить мимо этого неблагоприятного факта, и прежде чем приступить к предмету своего выступления, должен постараться расположить к себе симпатии аудитории и добиться ее благосклонности.

Чтобы дать правильную оценку этой речи, критику, живущему

в другом веке или принадлежащему к другому народу, читающему эту лекцию, следует иметь в виду все эти обстоятельства и поставить

себя в положение слушателей.

Точно так же, когда какое-нибудь произведение обращено к обществу, то независимо от своих дружеских или враждебных чувств к его автору, я должен отвлечься от этих чувств и считать себя человеком вообще, забыть, если возможно, свою индивидуальную сущность и свои личные обстоятельства. Тот, кто находится во власти предрассудков, не отвечает этому условию. Он упорно сохраняет свою естественную позицию и не поддерживает точку зрения, которую выражает данное произведение. Если же произведение обращено к людям другого века или другого народа, критик не принимает во внимание особенностей их взглядов и предрассудков, и, будучи воспитан в нравах своего века и своей страны, он опрометчиво поридает то, чем любовались люди, на которых, в сущности, это произведение и было рассчитано. Если это произведение рассчитано на широкую общественность, критик никогда в достаточной мере не расширяет своего понимания и не забывает своих интересов как дружеских,.так и враждебных, и своей роли противника или комментатора.

Таким образом, его чувства искажены, ни прекрасное, ни безобразное не оказывают на него того воздействия, какое он испытал бы, если бы соответствующим усилием своего воображения на какой-то момент забыл о себе. Поскольку его вкус явно отклоняется от истинной нормы, всякое доверие к нему утрачивается, и он в результате

теряет авторитет.

Хорошо известно, что во всех вопросах, представленных на рассмотрение, предубеждение пагубно влияет на здоровое суждение

 

==151

и искажает всю интеллектуальную работу; оно не менее противоречит хорошему вкусу и не менее порочит наше чувство прекрасного. В обоих случаях контролировать такое влияние должен здравый смысл, и в этом отношении, как и во многих других, разум составляет, если не существенную, то, по крайней мере, необходимую часть вкуса для проявления этой второй способности.

Во всех наиболее прекрасных и талантливых произведениях существуют взаимная связь и соразмерность частей. Человек не сможет постигнуть ни прекрасного, ни безобразного, если его мысль не способна в достаточной мере охватить все эти составные части и сочетать их друг с другом с тем, чтобы понять гармонию и единство целого.

Каждое произведение искусства имеет также определенный предел или цель, для которой оно предназначено, и его совершенство оценивается в зависимости от большей или меньшей степени соответствия этой цели. Цель красноречия — убеждение; цель истории — обучение; цель поэзии — доставлять наслаждение, воздействуя на чувства и воображение. Эти цели мы обязаны постоянно иметь в виду при рассмотрении любого произведения и должны суметь определить, насколько применяемые средства соответствуют своим целям. Кроме того, каждый вид произведения, даже самого поэтического, есть не что иное, как цепь проблем и размышлений, не всегда, правда, самых верных и точных, но все же правдоподобных и внушающих доверие, хотя и приукрашенных фантазией.

Персонажи, введенные в трагедию или эпическую поэму, должны быть показаны рассуждающими, размышляющими, принимающими решения и действующими соответственно своему характеру и обстоятельствам; и, не имея своего суждения, не имея вкуса и выдумки, нечего надеяться на успех в столь тонком деле. Излишне упоминать, что те же блестящие способности, помогающие в развитии разума, ясности концепции, точности распознавания, быстрого восприятия, также являются существенными факторами в проявлении правильного вкуса и неизменно способствуют ему. Редко или, пожалуй, никогда не бывает, чтобы здравомыслящий человек, имеющий опыт в какой-либо области искусства, не смог бы судить о его красоте, и очень редко можно встретить человека, который бы имел правильный вкус, но не обладал здравомыслием.

Следовательно, хотя принципы вкуса универсальны и почти, если не вполне, идентичны у всех людей, однако не многие способны вынести суждение о каком-либо произведении искусства или утвердить свое собственное чувство в качестве нормы прекрасного.

Органы внутреннего ощущения редко бывают настолько совершенными, чтобы главные принципы могли выполнить свою роль

 

==152

полностью и вызвать ощущение, соответствующее этим принципам. Они или неполноценно работают, или нарушаются вследствие какого-то расстройства и поэтому вызывают чувство, которое можно считать ложным.

Когда критик не обладает чувством тонкого понимания, он выносит суждение, не различая особенностей, находясь лишь под впечатлением более резко и более явно выраженных качеств данного объекта; тонкие штрихи он не замечает и не принимает во внимание. В тех случаях, когда опыт ему ничего не подсказывает, его суждения неясны и неуверенны. В тех случаях, когда он не пользуется методами сравнения, самые пустые произведения искусства, заслуживающие, скорее, названия плохих, являются предметом его восхищения. У критика, находящегося во власти предрассудка, все его природные чувства извращены. Когда же у него недостает здравого смысла, он не способен распознать прекрасные произведения, созданные расчетом и разумом, являющиеся самыми высокими и самыми прекрасными. Поскольку те или иные недостатки вообще свойственны людям, следовательно, и истинные суждения об изящных искусствах, даже в периоды их наибольшего расцвета, встречаются очень редко. Только высоко сознательную личность с тонким чувством, обогащенную опытом, способную пользоваться методом сравнения и свободную от всяких предрассудков, можно назвать таким ценным критиком, а суждение, вынесенное на основе единения этих данных, в любом случае будет истинной нормой вкуса и прекрасного.

Но где найти таких критиков? По каким признакам их узнать? Как отличить их от лиц, претендующих на роль подобных критиков? Все это сложные вопросы, и они, по-видимому, приведут нас обратно к тому же состоянию неуверенности, из которого по ходу нашего очерка мы старались выйти. Однако если мы рассмотрим это правильно, то это уже будет относиться к области факта, но не чувства.

Одарен ли какой-то отдельный человек здравым суждением и тонким воображением, свободен ли он от предрассудка, может быть часто предметом спора и подвергаться широкому обсуждению и исследованию, но то, что такой человек представляет ценность и достоин уважения, с этим нельзя не согласиться. В тех случаях, когда возникают эти сомнения, люди могут сделать не более, чем в других спорных вопросах, поставленных перед ними,— они должны привести самые веские аргументы, какие подсказывает им сообразительность, признать где-то существующую истинную и окончательно установленную норму за реально существующий факт и должны терпимо относиться к тем, кого привлекает другая норма, отличающаяся от их нормы. Для этой цели достаточно, если мы докажем, что не у всех людей вкус одинаков и что некоторые личности, как бы

 

==153

ни трудно было их выделить особо, будут в общем признаны всеми, как имеющие преимущество над другими.

В действительности, однако, трудность найти норму вкуса даже в отдельных случаях не так уж велика, как нам представляется.

Хотя спекулятивно мы можем с готовностью открыто признать определенный критерий в науке и отрицать его в чувстве, в первом случае удостоверить этот критерий, выявленный на практике, должно быть значительно труднее, чем во втором. Теории абстрактной философии и системы мудрой теологии господствовали в течение одного века: в последующий период они были всеми разбиты, их абсурдность была доказана. Другие теории и системы заняли их место; последнее было занято в свою очередь их преемниками и, как показал опыт, ничто так не подвержено случайным и модным преобразованиям, как эти претендующие на научность решения.

Не то происходит, когда мы имеем дело с прекрасными произведениями поэзии и прозы. Правдивые выражения страсти и характера, несомненно, в короткий срок завоюют общественное признание, которое сохранят за собой навсегда. Аристотель и Платон, Эпикур и Декарт могут последовательно сменять друг друга, но Теренций и Вергилий сохраняют свою всеобщую неоспоримую власть над умами человечества. Абстрактная философия Цицерона утратила свое влияние, но страсть его красноречия и поныне восхищает нас.

Хотя люди утонченного вкуса встречаются редко, однако в обществе их легко отличить по здравому пониманию и превосходству их способностей по сравнению с остальными. Широкое влияние, приобретаемое этими людьми, способствует распространению того живого одобрения, с каким они встречают всякое высокоталантливое произведение и оказывают ему обычно предпочтение.

Многие люди, предоставленные сами себе, лишь слабо и туманно воспринимают прекрасное, однако и они способны почувствовать вкус ко всему красивому, если на это обратят их внимание.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: