Физики, лирики и космонавты

Культурным героем эпохи стали космонавты. С одной стороны, они были простыми парнями, из соседнего двора, обыкновенными, советскими, с дру­гой — их окружали таинственность небожителей и высокие достоинства служителей культа. Космонавты, вознесшиеся буквально выше всех, соче­тали рабоче-крестьянскую доступность с интеллигентностью, принадлеж­ностью к высшим сферам — во всех смыслах слова³². Общественное созна­ние было заворожено высотой и бескорыстием идеи полета в космос.

Полеты космонавтов стали возмож­ны благодаря достижениям советской науки. Наука, интеллект, богатая куль­турная жизнь превращались в новый общественный культ истины с прису­щей культу непонятностью ее выра­жения. Ученые приобрели статус по­священных; не случайно на газетном жаргоне эпохи их называли жрецами науки. 1960-е гг. продолжили традицию востребованности науки в советском обществе. Как ни наивно выглядят постулаты этой научной религии, они оказали огромное влияние на общественные идеалы 1960-х гг.

1960-е гг. — эпоха удивительного общественного дискурса под названием «физики и лирики»: что важнее для человека — наука и прогресс или искус­ство и поэзия? В нем участвовали, кажется, все — от мала до велика. Всем было интересно, что главнее для будущего цивилизации — ум или сердце, душа или разум, естествознание или искусство. В те годы наука имела пре­имущество перед поэзией, так как она соединяла авторитет абстрактного знания и значимость практического результата.

«Поверив во всесилие науки, в собственное всесилие и избранничество, техническая интеллигенция решила оспорить авторитет гуманитариев, в осо­бенности пользовавшихся тогда популярностью поэтов. Так начался знаме­нитый спор между физиками и лириками. Утверждая превосходство логичес­кого, аналитического мышления над образным, физики говорили о бесполез­ности гуманитарной сферы, возрождая старый миф о том, что все не имеющее практической ценности вредно. Инженер Полетаев, зачинщик одной из тог­дашних дискуссий, утверждал, что в эпоху научно-технической революции жизненно важны только точные, естественные науки и знания, а литература, искусство и все, что с ней связано, пригодны лишь для развлечений, «на де­серт». Избыточная чувствительность и умозрительные мечтания только отвле­кают от серьезных дел. В век физики и завоевания космического простран­ства литература и искусство утрачивают свою значимость. Лирики протесто­вали. Однако доводы их были не так логически выверены, и в спорах они проигрывали. Проблема была и в том, что физики и лирики говорили на раз­ных языках: физики апеллировали к интеллекту, лирики — к чувствам»³³.

³² Турина М. Мифологемы шестидесятничества. Штрихи к портрету эпохи // Независимая Газета.
2000. 11 окт.

³³ Там же.

В самый разгар общекультурного диспута, т.е. в 1968 г., был снят филь­мом «Еще раз про любовь» Натансона с Татьяной Дорониной и Александ­ром Лазаревым в главных ролях. Картина насквозь пропитана особым ду­хом 1960-х, отмечая особые приметы того времени — и физики тут в таком же явном почете, в каком явном загоне лирики, и пьют в кафешке-забега­ловке дешевый портвейн под стихи Вознесенского, Рождественского и Ев­тушенко, и физики-лирики до смешного всерьез доказывают, что энтузиазм ни в какое сравнение с деньгами не идет. На поединки физиков и лириков, творцов атомной бомбы и авангардной поэзии в Москве в Политехничес­ком музее собирались огромные толпы.

Общественное внимание было при­ковано к успехам естествознания, в науку стали инвестировать огромные средства. Результаты не заставили себя ждать. Впервые советские физики ста­ли получать нобелевские премии. Была реабилитирована кибернетика. Шла отчаянная борьба за генетику. Возникали новые научные центры — Дубна, Академгородок в Новосибирске. В 1962 г. по экранам с огромным успехом прошел фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года». Новый культур­ный герой был найден, он не мог не быть физиком.

В 1960-х гг., когда осуществились первые полеты в космос, а мода на ино­планетян только-только захватывала воображение жителей Земли, физика считалась одной из важнейших наук. Техническая интеллигенция тогда была элитой, в моде были ЛЭТИ и политехнические институты. Передовые стра­ны, в том числе СССР, переживают бум научно-технического прогресса: стро­ятся ускорители, разгоняются пучки частиц высоких энергий, кажется вот-вот

Врезка

0. Попов

Об эпохе — с ностальгией

За всю жизнь это были лучшие годы. Тогда краси­вый костюм много значил, он делал жизнь. Пос­ле него уже нельзя было опуститься... А в моду уже входила замшевая куртка. В ней были одер­жаны первые победы. Воротник приподнят, голо­ва как-то откидывалась. Но одежда, надо ска­зать, стоила дорого. Тогда был культ одежды. Все ныне модные вещи носили в 1950-е гг.: например, песочное пальто с поясами. Мода осталась такой же, только все невзрачным стало. Помню, отмечал свой первый гонорар, получил 40 рублей и на эти деньги снял кабинет. И в этом ка­бинете было четыре манекенщицы, самые шикар­ные, был там ныне знаменитый физик Миша Пет­ров, дважды лауреат премий за плазму. Был совер­шенно сумасшедший вечер, кто-то потом сцепился с милиционером, отвезли нас в милицию, а утром отпустили. И мы пришли на демонстрацию мод. Девушки там ходили по подиуму и все время ис­чезали... Потом мы пришли к ним за кулисы, спро-

сили: «Девушки, чего ж это вы так работаете», а они сказали: «Блюем». То есть на 40 рублей лег­ко можно было расстроить работу всего Дома моделей на Невском. И поломать жизнь, так ска­зать, нескольким представительницам прекрас­ного пола.

Позвал я в гости Горина, Арканова и Розовского. Пошел на «Крышу» купить соку. И там сидел Ак­сенов Василий с Асей Пекуровской, такая была знаменитая красавица, бывшая жена Довлатова. В это время она жила с Васей Аксеновым. При­шли ко мне домой на Саперный, и на следующее

и мы найдем предсказанный наукой кварк — кирпичик мироздания! Но сквозь ширму научной эйфории уже проглядывают темные контуры технического тупика: не приведет ли взлет науки к обесцениванию гуманитарных основ культуры? Во времена, когда начиналось освоение «мирного атома», о послед­ствиях техногенной революции никто особенно не задумывался. Тогда, в на­чале 60-х, в обществе царила эйфория, физики и лирики были на подъеме. Что там атомные электростанции? Какие еще радиоактивные отходы?

Сегодня следы той эпохи — отходы «мирного атома» — переполнили пла­нету. Одних только металлических радиоактивных отходов (МРО), не го­воря о жидких, в России скопилось около 600 тыс. т. Идея порочности тех­нологической цивилизации волновала тогда и американскую молодежь, а уче­ных-физиков всего мира вынудила выступить против угрозы термоядер­ной войны и за всеобщее разоружение. Так возникло известное Пагоушское движение. Для отечественной культуры 1960-х гг. спор физиков и лириков решился неожиданно и к обоюдному согласию. Лирики увлеклись математической формой стиха, а физики стали шутить и читать Достоевского. Город Дубна, центр экспериментальной физики, тогда была притягательным центром для знаменитых бардов и вольнодумцев. Симбиоз физиков и лириков проявил себя и в авангардной музыке. Центрами рок-групп в 1960-е гг. стали техни­ческие, а не гуманитарные вузы, где на многих факультетах шло обучение английскому языку и где осваивать западную музыкальную культуру было

утро снова оказались в «Европейской», то есть это был в полном смысле штаб, клуб, все что угод­но. Все знали, где найти себе подобных. Был такой узел, что, когда совсем уже денег нет, приходишь в ресторан «Восточный», там, где те­перь «Садко», тебя сажают, поят из жалости. Я помню, сидит Симонов, который играл Петра Первого, обнимает двух женщин. Очень важны были «Зеркала» на углу Невского и Литейного. Там любили отражаться все пижоны. Сначала главным был отрезок от Маяковского до Литейного, когда я учился в школе в 1957-1958 гг. Ну и самое легендарное место, которое я в своей жизни видел — это кафе «Север». Там было вид­но, с кого делать жизнь. Туда приходили такие кра­савцы, такие красавицы. Откуда?.. Аристократи­ческого вида, абсолютно замечательно одетые. Я до сих пор помню: такие зеркала, такие пирож­ные, такие вина, такие профитроли! Взбитые сливки!!! Кафе «Север» 1950-х гг. — это сгусток гигантов. Реальная Вена показалась гораздо про­ще. Там уже сидят в пальто в каких-нибудь кафе, непонятный сброд...

Куда потом все это поколение исчезло? Казалось, что мы уже пришли к победе, вот ощущение этих «европейских» вечеров. Все — талантливые, кра­сивые, нашли свое место в жизни, посидим в «Ев­ропейской», утром пойдем делать открытия, пи­сать романы. Это время — это такой запас счас­тья, которого до сих пор хватает. Вот почему шестидесятники такие крепкие, ничего их не бе­рет — запас такого счастья и уверенности. То был рай, который мы покинули. Другое дело, что экономически было неверно, что студенты могли ходить в рестораны. Это был переход — мы соединяли капиталистическое мышление с соци­алистической экономикой. Сейчас мы имеем сво­боду, но не имеем ресторанов. А имеют рестора­ны те, кто работает в криминальной структуре. А вот это совмещение материального счастья с духовной работой — это именно черта 1960-70 гг. Все кончилось в 1980-е.

Сокращено и адаптировано по источнику: По­пов В. Шестидесятники — самое удачливое поко­ление в истории страны // Пчела. 1996. № 6 (ок­тябрь).

несравненно лучше. Однако для первых отечественных рок-групп куда важ­нее чем английский язык было наличие исправной аппаратуры: усилителей, акустики, микрофонов, гитар. «Технари» имели в этом неоспоримое преиму­щество. Кроме того, в физики в первой половине 1960-х гг. шла самая луч­шая часть школьников, а конкурс в естественные вузы превышал конкурен­цию в гуманитарные.

1960-е гг. — эпоха спора «физиков» и «лириков»: что важнее для человечества — наука и прогресс или искусство и поэзия

МОДНИКИ И МОДНИЦЫ

В 1960-е гг. впервые за долгие десятилетия отечественная культура стала формироваться не в отрыве, а в единстве с западной. Подобная возможность открылась после падения «железного занавеса». Первую брешь в «железном занавесе» пробили фронтовики — победители, возвращавшиеся из «осво­божденных» земель; они везли трофейные фильмы, музыку, красивые, доб­ротные вещи. «Наши» встречались на Эльбе с улыбающимися, добродуш­ными американцами, совсем не похожими на карикатурного «дядюшку Сэма», пожирающего маленьких детей, каким он появился на страницах советских газет после войны. Ломался стереотип капиталиста, потому что отличить его от мирового пролетария оказалось непросто.

После падения или, лучше сказать, приоткрытая «железного занавеса», на увлечения и образ жизни советских людей все большее влияние стала оказывать массовая культура Запада и в страну хлынул поток импорта. Го­рожане и горожанки приоделись в капроновые чулки и безразмерные нос-

ки, в прозрачные кофточки и блестящие рубашки из нейлона, в химический каракуль и плащи «болонья». «Перемены в обувной моде (в частности, унич­тожение галош) привели к появлению забавной практики снимания гостя­ми обуви в квартирах. Мужчина в костюме, галстуке и носках — знаковая фигура хрущевского времени. Внедрение деревенской привычки хождения без обуви в городском доме до сих пор вызывает раздражение многопоко­ленных традиционно питерских семей и воспринимается ими как посяга­тельство на питерские традиции со стороны мигрантов из села»³⁴. Партий­ная номенклатура носила солидные двубортные костюмы и габардиновые пальто, увенчанные сверху широкополыми шляпами.

В середине 1960-х гг. в стране распространилась мода на плащи из син­тетической ткани, названные в народе почему-то «болонья». Иметь и носить такие плащи было очень модно и престижно. Но очень скоро выяснилось, что такой плащ не греет, не пропускает воздух, быстро рвется, да и цвета не балуют разнообразием — черный, серый да темно-синий. И мода на «боло­нью» быстро прошла. Одновременно с ними появилось еще одно поветрие — мужчины стали носить белые нейлоновые сорочки, которые долго носились, не загрязнялись и не мялись. Правда, наэлекризовавшись, сильно прилипа­ли к телу. Плащи были польские, сорочки — чешские.

БОЛОНЬЯ (ит.) — капроновая плащевая ткань с односторонним водо­непроницаемым покрытием, а также плащ из такой ткани. Названа в честь итальянского города Болоньи, где впервые изготовили эту ткань.

Модницы шестидесятых годов ходили в очень неудобных, но изящных остроносых туфельках на шпильках. Туфельки так и назывались — шпиль­ки. Или туфли-гвоздики. В моде были и широкие и узкие юбки. Классиче­ская длина — на ладонь выше колена. Более короткие юбки считались не­приличными. К юбке надевали светлые кофточки с небольшим круглым или треугольным вырезом и прямыми рукавами. Самый модный материал — плотный лавсан или воздушный крепдешин. Капроновые чулки привозили из ГДР. Чулки были настоящей роскошью — тоненькие, прозрачные. Не каждая девушка могла себе позволить их. Правда, они очень быстро рвались, но щеголихи находили выход из положения — поднимали петли на чулках. Современные девушки порванные колготки просто выбрасывают. А тогда длительное и кропотливое занятие — поднимать петли на чулках — не ка­залось бесполезным³⁵. Модная новинка — капроновые чулки — стоили при­личных денег.

В 1960-е гг. на Западе появляется мода на пляжный отпуск, открытые купальники и на солнечные очки. Мода на полуоткрытые купальники при­шла из Америки. Когда Урсула Андресс была признана самой сексуальной из всех девушек Джеймса Бонда, мало кто сомневался, — награда была по­лучена отнюдь не за ее актерские способности. Актриса смело могла побла­годарить дизайнера своего купальника, открытость которого шокировала пуритан и стала самой большой сенсацией в мире моды того времени. Со­рок лет спустя ее роскошное бикини по-прежнему заставляет учащенно

³⁴ Левина Н. Отрицание позы // Дело. 2003. 21 апр.

³⁵ Бойко А. Ровесники. Часть четвертая. Шестидесятники // Моя семья. 2000. № 25.

биться мужские сердца. Ну а женщины по-прежнему мечтают, как велико­лепно они бы выглядели в таких маленьких и соблазнительных кусочках материи от La Redoute. Рюшечки и розочки — мода шестидесятых — вновь возвращается к нам уже в 2000-е гг. Новый хит 2002 г. — ремикс моды шес­тидесятых: высокие прически. Разумеется, прическа «бабетта» больше под­ходит для официальных приемов. А вот «ежедневная мода» свободных шес­тидесятых предлагает романтику «хиппи»: длинные волосы прядями ниспа­дают на плечи. «Бабетта», появившаяся в 1960-е гг., представляла собой огромное сооружение наподобие вавилонской башни, созданное из волос, начесанных редкозубым гребешком. Возникал громадный воздушный за­мок, который требовалось нести на го­лове с особой осторожностью и досто­инством. Чем гуще и длиннее волосы, тем пышнее получалась «бабетта». Де­вушки с негустыми волосами внутрь прически заталкивали всякие тряпоч­ки, лоскутки, старые колготки, а сверху сооружение прикрывали волосами.

Старшеклассницам, любившим вы­сокие начесы, приходилось совсем не­сладко. В школу приходить с такими прическами не разрешалось. Косметикой старшеклассницам тоже не раз­решалось пользоваться. Тайком перед школьными вечерами они приноси­ли в школу помаду и красили губы в уборных. Но дежурившие в коридоре учителя стирали помаду и расплетали не установленные нормативом при­чески.

Если в 1960-е модницы выщипывали брови, превращая их в тонкую, удивленно изогнутую ниточку, то сейчас акценты немного изменились. Визажисты нынче рекомендуют не выщипывать брови, терзая их рейсфеде­ром, а подстригать, сообразно рисунку модных направлений. В этом сезоне модные стройные итальянские девушки ходят в узких бриджах до колен, в основном черных. Мода шестидесятых годов возвращается. Вновь актуали­зируется эстетика шестидесятых: клетка, желтый цвет, жакеты и свободный трикотаж. Стиль шестидесятых — это свободная любовь, горнолыжные ку­рорты, геометрические орнаменты, французское кино и английская поп-музыка.

В США и России возвращается мода на 1960-е гг. В СМИ поднимается волна радостного интереса к возрождению постановки мюзикла «Hair» на Бродвее, который сыграл серьезную роль в формировании взглядов на жизнь поколения 1960—1970-х. В Америке это подается как возрождение интереса к хипповской культуре и бунтарскому наследию.

Во второй половине 1960-х пришла новая контркультура — роллинги, бит-лы и широкие брюки-клеши, сменившие брюки-дудочки. С ней власти тоже боролись, но уже не так сильно и не так победоносно, как в конце 1950-х гг. с контркультурой стиляг. Ширину брюк тогда воспринимали как символ сво­бодомыслия. Брюки-клеш вскоре стали самым писком тогдашней моды. Как правило, это были джинсы. Импортные джинсы приобретали через фарцов­щиков-спекулянтов. С джинсами носили пестрые свитера или куртки, а ле­том — ковбойки. И ботинки, которые называли мокасинами. Старшекласс-

ников, которые осмеливались являться на уроки не в школьной форме, а в джинсах, учителя и комсомольские руководители всячески «прорабатывали» на комсомольских собраниях, чтобы заставить их одеваться как все. Джинсы стали культом. Это был знак вызова господствующей культуре и одновременно символ причастности к альтернативной культуре. Но это еще и символ борь­бы против истеблишмента, символ не столько комсомольского, сколько улич­ного процветания. Многие молодые люди, даже не будучи хиппи, отращива­ли длинные волосы, считая, что это модно. Носили их набриолиненными и расчесанными на пробор. Более консервативные юноши носили короткие волосы. Большой популярностью пользовалась стрижка «ежик» — волосы

стояли торчком, перпендикулярно го­лове³⁶.

Их называли «штатниками». Они стриглись под «GI», солдатским корот­ким ежиком, носили снежно-белые ти-шотки, идеально отстиранные джинсы (фирмы Levi's или Riffle), черные или белые баскетбольные тапочки, синтети­ческие лыжные куртки и черные очки образца «RayBan Basic». Книжек они не читали, не отличали Колтрейна от Джерри Ли Льюиса, не считали себя патриотами. Многие из «штатников», пройдя через активную фарцовку, стали ныне президентами больших банков или серьезными интеллектуалами.

Были у нас и свои битники. «Beatnik» происходит от «beat», «удар», но с русским окончанием, по аналогии со «спутник». Битники книги читали, року предпочитали джаз и носили длинные обвисшие свитера с воротником-гольф, джинсы, которые тогда назывались «техасы», замшевые ботинки, бороды и вообще были большими интеллектуалами. Их подружки делали прически в духе тех, которыми 25 лет позже прославилась группа «Cure», a тогда назывались «я у мамы дурочка». Еще они красили себе глаза «ласточ­киным хвостом», носили большие клипсы, обтягивающие блузки и широ­кие юбки-«солнце»³⁷.

В образовавшуюся в «железном занавесе» брешь на советскую читающую, смотрящую публику обрушились Кафка, Пикассо, Брехт, подзабытые Ре­марк и Хемингуэй, Феллини, джаз — другой взгляд на мир, другой язык. В 1960-е гг. в Англии появилась мода на мотоциклы с мощными форсирован­ными двигателями. Она называлась «кафеерэйсингом». «Гонки вокруг кафе» были тогда излюбленным развлечением молодых людей — завсегдатаев при­дорожных закусочных. Вскоре мотоциклы проникли к нам, где стали одним из атрибутов молодежной субкультуры.

В те годы дети мечтали стать космонавтами как легендарный Юрий Га­гарин, мечтали о том, чтобы все люди могли летать в космос и дружить с жителями других планет. А до тех пор романтики шестидесятых укрепляли мир во всем мире и проводили митинги за укрепление дружбы между всеми

³⁶ Бойко А. Ровесники. Часть четвертая. Шестидесятники // Моя семья. 2000. № 25. С. 16.

³⁷ Алексеев Н. Каменные джунгли и их жители // Иностранец. 1997. № 14.

народами Земли. Во всех школах торжественно отмечалась победа Кубинс­кой революции (1959) и день освобождения Африки (1961).

Ренессанс шестидесятых — так можно было бы назвать тот идейный подъем, связанный с поиском социального оптимизма, который частично произошел в общественном сознании россиян в начале XXI в. после прихода администра­ции Путина, подъема патриотизма и укрепления вертикали власти. Снова на щит поднимаются консервативные ценности, наблюдается реставрация совет­ского прошлого — в лучших его проявлениях. Закончилась эпоха огульного очернения всего советского, а рождение нового типа «русской идеи» происхо­дит не по линии размежевания с прошлым, а по пути синтеза всего лучшего из дореволюционного и советского прошлого. «Общество потянулось к идейно-эстетическому единству тополей на Плющихе и шагания по Москве, своеоб­разный гуманизм которых происходил от подспудного знания того, что «уже нынешнее поколение советских людей будет жить при...» Неважно, при чем именно, — был бы повод для социального энтузиазма», — пишет Л. Пирогов³⁸.

Шестидесятники вновь оказываются в фокусе внимания, и не только как поколенческий феномен. Их влияние на нашу жизнь продолжается. Когда-то шестидесятники диктовали новую моду в одежде, идеях, любви. Теперь их дети, родившиеся в те самые шестидесятые, диктуют деловые идеи, стиль, отношения.

Врезка

Л. С. Восков

Студент шестидесятых

Первый курс: 1962/63 гг. Группа была очень силь­ной, большинство не прошли по конкурсу в МГУ Физтех, МИФИ, так что равняться было на кого. Большинство — коренные москвичи с Арбата, Сретенки, Высотки и т.д. Как бы сейчас сказали из Центрального округа. Каждый был личностью. В начале это мешало, но к четвертому курсу груп­па сплотилась, и даже образовала три супружес­кие пары. Собираемся и сейчас. Всем курсом на картошку. Традиция такая хоро­шая была. И от учебы отдохнуть (большинство из нас сдали за три месяца по 15 экзаменов), и селу помочь и познакомиться. Деревня Барково. Нами командует аспирант. Распределили по избам, человек по десять, спали на полу. У меня был на­матрасник, набил сеном, тепло и сухо. Столовую соорудили сами: очаг, навес, стол, скамейки. Кол­хоз выделял молоко, мясо. Девчонки готовили. Работали по нарядам, куда пошлют. Свекла, го­рох, зерносклад, грузчиками и т.д. Обычно рабо­тали с 8 до 5-6 час. вечера. Девушки сшили всем пилотки из полосатых матрасов, написали на них МИЭМ. После работы играли в футбол. «Стипуха», «стипа», как мы тогда называли сти­пендию на первом курсе, была большой — 45 руб­лей (45 РЭ), 50 руб. на следующих курсах, повы-

шенная стипендия 62,5 руб. Сейчас это около 80-100$, на студенческий образ жизни. Обед в столовой — до 40-50 коп. Хлеб в столо­вой — бесплатно.

Билет в метро — 5 коп, трамвай — 3 коп. Французская булка (200 г.) — 7 коп. Литр моло­ка — 28 коп.

Папиросы «Беломорканал» — 22 коп, сигареты «Шипка» — 14 коп.

Пиво — 22 коп. (кружка), водка — 2,87 руб., кол­баса - 2,20 руб. Кино — до 50 коп, театр 1-2 руб. Кафе мороженное — 3-4 р. на двоих. Ресторан — до 10 руб. с человека («Прага», «Арагви», «Узбекистан», «Националь»), Путевка в дом отдыха — от 7 руб. Билет на юг — 12-15 руб., койка на юге — 1 руб. в день.

³⁸ Пирогов Л. Хочу, чтобы больно и некрасиво, или Кто станет классиком русской литературы в XXI веке // Независимая Газета. 2001. 25 янв.

Стиляги

Возможно, что стиляги представляли собой самую первую форму советской субкультуры, возникшей под прямым влиянием Запада. Возникновение са­мого термина относят к концу 1940-х гг., а расцвет стиляжничества как соци­ального и культурного феномена — к рубежу 1950-60-х гг. Действительно слово «стиляга», вошедшее с 1948 г. в обиход с легкой руки некоего Беляева, автора фельетона в «Крокодиле», уже вовсю использовалось в пропаганде и воспитательной работе. Этот термин встал в ряд с такими словами-дубинка­ми как «космополит безродный», «низкопоклонник», «отщепенец», «пле­сень», и был оскорбительным для тех, кого так называли. И если уж кого-то и назвали, то это было предупреждением, что у него могут быть неприятности — выгонят из учебного заведения, из комсомола³⁹. С 1956 г. Советский Союз от­крывал через искусство другой мир: гастроли Бостонского и Филадельфийс­кого симфонических оркестров, балета Алисии Алонсо, театра «Берлинер ансамбль», Поля Робсона, победа Вэна Клайберна (Вана Клиберна) на Пер­вом конкурсе Чайковского, выставки П. Пикассо, Р. Гуттузо, Р. Кента, приезд Ф. Жолио-Кюри, недели французского и английского кино, гастроли джаз-оркестра Бенни Гудмена в зале Лужников, открытие школ с углубленным изу-

На 1 руб. в день прожить студенту было можно. В общем, при коммунизме жили, только не знали об этом. Стипендию назначала стипендиальная ко­миссия. При назначении учитывался средний до­ход на человека в семье и успеваемость. Так при среднем доходе до 30 руб., а такие были, стипен­дию давали со всеми тройками. А при доходе свы­ше 120 руб. не давали даже повышенную стипен­дию, и такие тоже были.

Учебная нагрузка была великая, а порядки — же­сткие. Во всех группах занятия начинались одно­временно в 8-15. Во время лекций по коридору ходила замдекана. 2-3 раза в неделю переклич­ки на лекциях, проверка старост, как отмечают журнал. За 8-10 часов прогулов лишали стипен­дии, а за большее число могли и отчислить. Тогда в армию и немедленно. В общем порядки армей­ские, преподаватели не жалели ни себя ни нас. Помню, сдавал черчение около полуночи, и не был последним. Нормальным по математике счи­талось 2-3 пятерки, 7-10 двоек на группу, 2-3 пересдачи (и только на трояк). Рекорд пере­сдач — 12. Пересдача происходила в актовом зале при большом скоплении двоечников (100-150 человек).

Модой не увлекались, но следили. У девочек ос­новным считались прическа, туфли, юбка. Туф­ли — остроносые шпильки. Юбка — чуть выше ко­лен. Одевались скромно, но со вкусом. Особая манера носить одежду. Затянутый пояс на пальто,

шарфики, платочки, объяснить трудно. Появились итальянские плащи «болонья» и первые джинсы. Целина 1964 г. Работа в стройотряде — почетная обязанность студентов второго курса. Весь курс едет на целину. Комсомольская путевка, эшелон, третья полка, три дня дороги и мы на месте. Совхоз «37 лет Октября», Целиноградская обл. Живем коммуной, все заработанные деньги — в общий котел. В конце всем поровну, плюс премия. Работа — 10 часов. Рыли фундамент под баню. Лом, лопата и метр в день на бойца в длину. Конец лета. Торжественная линейка. Отряду вручают «Красное знамя», награж­дение медалями «За освоение целины». Мне вручи­ли грамоту. Заработал 130 руб. на руки. Нормально. Третий курс: 1964/65 гг. После лекций жили весе­ло. После стипендии: «Три ступеньки», «Соколь­ники», чешское пиво, шпикачки. Дегустационный зал на ВДНХ. Кафе «Селена» — первое студен­ческое кафе в Москве. Большинство знаменито­стей шестидесятых выступало у нас. Когда при­езжал «Театр на Таганке», просочиться в актовый зал было трудно. Хорошо помню вечер Высоцко­го, артистов Золотухина, Хмельницкого, Славину в кожаной куртке, ансамбль ИВЯ (Институт вос­точных языков). Популярны театры «Таганка», «Современник», Ленинского комсомола. Хорошо помню «1амлет» с Высоцким, «Антимиры», Юлию Борисову в театре Вахтангова. Сокращено по источнику: Восков Л. С. Воспомина­ния. 1962-1998 (www.voskov.narod.ru).

 

³⁹ См.: Козлов А. Козел на саксе. М., 1998.

чением иностранных языков, и, наконец, VI Всемирный фестиваль молоде­жи и студентов в Москве с его знаменитыми «Подмосковными вечерами» Соловьева-Седого⁴⁰. В результате складывалась новая молодежная культура, новые ритмы, новые мелодии. В наш словарь входит новое слово — стиляга. По мнению К. Чуковского⁴¹, новое слово стиляга произошло путем сли­яния древнегреческого стиль, успевшего к тому времени обрусеть, и одного из самых выразительных русских суффиксов: яг(а). Писатель напоминает, суффикс далеко не всегда передает в русской речи экспрессию морального осуждения, презрения. Кроме сутяги, бродяги, есть миляга, работяга и бед­няга. Но в нашей речи этот суффикс встал в ряд с неодобрительными ыга, юга, у га и пр., что сближает стилягу с такими словами, как прощелыга, под­люга, ворюга, хапуга, выжига*¹. Спрашивается, можно ли считать это слово иноязычным, заимствованным, если русский язык при помощи своих соб­ственных — русских — выразительных средств придал ему свой собствен­ный — русский — характер? Вовсе не обязательно, утверждает К.И. Чуков­ский. Русский характер нового слова подчеркивается тем обстоятельством, что в нашей речи свободно бытуют и такие чисто русские национальные формы, как стиляжный, стиляжничать, достиляжиться и т.д.

1948 г. Фельетон некоего Беляева в журнале «Крокодил». Здесь и появилась презрительная кличка «стиляга», которой клеймили всех, кто не желал быть похожим на толпу

Тогда же появляется отечественный стиляга, экзотическое чудо в узких до вывиха суставов штанах, в пиджаке с ватными плечами, в немыслимом галсту-

⁴⁰ См.: Культурная жизнь в СССР, 1951-1965: Хроника. М., 1979.

⁴¹ См.: Чуковский К.И. Живой как жизнь: О русском языке. М., 1982.

⁴² См.: Виноградов В.В. Русский язык. М.-Л., 1947. С. 75-76. Костомаров В.Г. Откуда слово «стиля­
га»? // Вопр. культуры речи. 1959. № 2. С. 168-175.

ке с обезьяной и пальмой. Кумиром молодежи стали лидеры западной молодеж­ной субкультуры. От них проникла мода на стиляг. Это название произошло от «стиль» и означало: человек, умеющий и знающий, как одеваться со стилем. Пренебрежительное значение — городской пижон (в Англии их называли teddy boys). Происхождения термина никто точно не знает — одни специалисты по­лагают, что он пришел из западной музыки в конце 1940-х гг., другие — что из советского фельетона середины 1950-х гг., высмеивающего буржуазный образ жизни. Сами себя поклонники новой моды стилягами не называли. Слово упот­реблялось в уничижительном значении как обзывание. Популярная тогда Нина Дорда под аккомпанемент оркестра Эдди Рознера пела песню о стиляге, где

были такие слова: «Ты его, подружка, не ругай, может он залетный попугай, мо­жет, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил, может болен он, бедняга, НЕТ — он просто-напросто СТИЛЯГА!» Стиляги это, как правило, молодые люди, носившие западную одежду и усвоившие некоторые западные образ­цы поведения — самые внешние, на­пример танцы, пластинки или запад­ная одежда. Стиляги ненавидели все мещанское, добропорядочное и зануд­ное. Они бравировали своей ориги­нальностью, а часто доводили ею окру­жающих до исступления: вон, смотри, пошел стиляга, — брезгливо морщи­лись в след старушки у подъездов и ра­бочие, забивающие козла во дворике. Стиляги ненавидели огромные толстые пластинки на 78 оборотов в минуту с песнями Бунчикова и Шульженко и боготворили только еще появляющиеся и пока еще очень редкие виниловые пластинки на 33 оборота, которые были для них символом высшей справед­ливости и торжества человеческого разума. Среди музыкальных предпочте­ний, как и у многих шестидесятников, был джаз. Стилять, «шузы» на «ман­ке», лабаем джаз и песенка «Twist again» — вот далеко не полный культурный ассортимент 1960-х у настоящего стиляги. Однажды в Харькове даже состо­ялся съезд стиляг, который проводила совсем не комсомольская организа­ция под названием «Голубая лошадь».

Стиляги слушали буги-вуги и первые рок-н-роллы, а книжек не читали. Но сочиняли собственные песни типа «Зиганшин буги, Зиганшин рок, Зи-ганшин съел второй сапог».

Для стиляги обязательной частью гардероба являлись узкие брюки со стрелочкой. В студенческих общежитиях, где не всегда имелись утюги, мо­лодые люди на ночь укладывали аккуратно сложенные брюки под матрас — утром на каждой брючине было по стрелочке. К таким брюкам полагалось носить остроносые туфли — корочки. Андрей Битов в «Пушкинском доме» характеризует стиляг начала пятидесятых следующими словами: юноша — в узеньких брючках, в спадающем с плеч до колен зеленом (или клетчатом) пиджаке, на толстых подметках, подклеенных у предприимчивого кустаря, в пестром галстуке, повязанном микроскопическим узлом, с перстнем на

руке и набриолиненным коком на голове, а главное — с особенной поход­кой; девушки — в юбках с разрезами и модной прической «венчик мира».

Стиляг ловили комсомольские патрули, били, обрывали галстуки, про­рабатывали на собраниях, выгоняли из институтов и комсомола. Но они появлялись вновь и вновь, и место их обитания во всех городах называлось «Брод», сокращенное от «Бродвей».

Московский «Бродвей» — улица Горького — служил местом обитания не только стиляг, но и вообще «золотой молодежи»: артисты, поклонники джа­за, манекенщицы, фарцовщики, опасные «центровые ребята». Здесь устраи­вали акции модные поэты и художники. Центром джазовой жизни было кафе «Молодежное» с фирменным «КМ-квартетом» саксофониста Владимира Сер-макашева. А были еще кафе «Аэлита», «Синяя птица» и множество танцпло­щадок по всей Москве и области. Эпатирующая молодежь, эта «плесень» (по хлесткому определению общественности) дала культуре много замечательных имен. Знаменитый Алексей Козлов пришел к саксофону именно со «стиляж-ничанья». Созвездие выдающихся мастеров взошло на небосклоне джаза в 50— 60-х гг. Это саксофонисты А. Зубов и В. Клейнот, Г. Гаранян и А. Козлов, пи­анисты Б. Фрумкин и В. Сакун, гитаристы Н. Громин и А. Кузнецов. Это и Василий Аксенов с его постоянной темой джаза в литературе. И выдающий­ся пианист Николай Петров, всегда готовый исполнить джазовую миниатю­ру. И альтист Юрий Башмет, ставящий джаз в один ряд с академической му­зыкой. Драматург В. Славкин, сатирик А. Арканов, режиссер А. Габрилович, писатель А. Кабаков, актер А. Филиппенко, политик В. Лукин⁴³.

В тогдашнем Ленинграде функции Бродвея — своеобразного подиума для стиляг, где они демонстрировали свои наряды, общались, заводили новые

Врезка

А. Козлов Бродвей

«Бродвейский» период моей жизни захватил главным образом старшие классы средней шко­лы и, может быть первый курс института, то есть первую половину 50-х. В Москве «Бродвеем» называлась часть левой стороны улицы Горького, если идти от памятника Пушкину до самого низа. Здесь каждый вечер, часов с восьми до одиннад­цати, двигались навстречу два потока людей, рассматривавших друг друга. Дойдя до крайней точки, поток разворачивался и шел в обратном направлении, и так по несколько раз за вечер. Противоположная сторона улицы, не считавшая­ся «Бродвеем», была практически пуста, если не считать обычных прохожих. Немного освоившись на «Броде» (как его называ­ли завсегдатаи), я понял, что без соответствующей внешности меня там никто не признает за своего. Но для того чтобы стильно одеться, нужны были не только деньги, но и возможность достать хоть что-то — расписной галстук, «бахилы» на толстом кау-

чуке, узкие брюки с широкими манжетами, длинный «лепень» (пиджак) с накладными карманами и раз­резом, светлый плащ до земли, длинный белый шелковый шарф, на голову — широкополую шляпу, а зимой — «скандинавку» (шапку «пирожком»). Главное, надо было познакомиться с кем-то из стар­ших, истинно бродвейских чуваков, как-то войти в их круг. Просто подойти и заговорить казалось не­возможным, тем более, что выглядел я тогда со­всем малолеткой. Но какие-то случаи представля­лись, особенно во время распространенных тогда стихийных хэпинингов, в которых принимали учас­тие все, кто хотел. Одной из форм хэпининга была так называемая «очередь». Шел по «Бродвею», ска­жем, какой-нибудь чинный старичок с авоськой. Несколько молодых людей пристраивались к нему сзади, как бы образуя движущуюся очередь. Сра­зу же к ним присоединялись все новые и новые шутники и очередь превращалась в длиннейшую колонну, идущую за ничего не подозревающим ста­ричком. Если он останавливался у витрины, все останавливались тоже, он шел дальше — движение колонны возобновлялось. Иногда по реакции

⁴³ Канунов А. Просто джаз — и Джаз у нас (http://jazz.ru).

знакомства, обсуждали новости, делились впечатлениями — выполняла центральная улица города — Невский проспект, поэтому ходить по Невскому значило «хилять по Броду». Именно на бродвеях можно было изучать всю субкультурную атрибутику стиляжничества — от сленга и одежды до манер поведения и стиля проведения досуга. Со временем у стиляг родился свой язык, который многое перенял у поклонников джаза. Специалисты счита­ют, что появление стиля и распространение джаза в послевоенное время — явления во многом совпадающие. Именно поэтому стиляг 1950-х гг. назы­вают еще «поколением джаза». Музыканты называли себя «лабухами», и джаз они не играли, а «лабали». Гонорар они называли «башли». Они не ели, а «берляли». Не ходили, а «хиляли». Не отдыхали, а «кочумали». Не выпива­ли, а «киряли». Многие словечки того времени, типа «чувак» и «чувиха», задержались в молодежном словаре и по сей день. На жаргоне тех лет мод­ная одежда именовалась «прикид» и «фирма», летняя мужская рубашка с коротким рукавом — «бобочка», приодеться — «прибрахлиться», комисси­онный магазин — «комок», дом, квартира — «хата», девушка — «чувиха», «герла», «фифа», родители — «предки»; совершить очередной обход комис­сионных магазинов в поисках модной «вещицы» означало «прошвырнуть­ся по комкам», а ухаживать за девушкой — «кадриться» (отсюда еще одно сленговое название девушки — «кадр»). На языке московских стиляг «плеш­ка» означала любую площадку для встреч около метро или в другом обще­ственном месте. Возможно, что в других городах, где появлялись тусовки стиляг, возникал свой жаргон либо использовался столичный сленг с реги­ональными вкраплениями, но судить об этом мы не можем, поскольку спе­циальных исследований на эту тему не проводилось⁴⁴.

встречных прохожих он догадывался, что что-то не так, начинал ругаться, пытаясь разогнать «оче­редь». Но все ее участники стояли молча, абсолют­но не реагируя на крики, и, как только он пытался идти дальше и оторваться от колонны, она как тень следовала за ним. Иногда, когда объект издевки скандалил слишком громко, вмешивалась милиция, «очередь» разбегалась, но обычно никого в отде­ление не забирали, так как шутка была достаточ­но невинной.

Вот в таких действах и можно было познакомить­ся с кем-то новым. Постепенно у меня появились знакомые из бродвейского мира. Сперва это был совершенно загадочный человек, называвший себя не иначе как «1айс», и утверждавший, что знаком с дочерью английского посла. В это трудно было по­верить, но мы подыгрывали ему и хотели верить, чтобы гордиться знакомством с ним. Кстати, он потом как в воду канул, и с 1953 года я о нем ниче­го не слышал. Позже я познакомился с «Бэбэшни-ком», «Айрой», Колей — «(олемом», «Чарли», Пиней юфманом, Эдиком «юношистом», а уже позднее —

с Сэмом Павловым и Юрой Захаровым. Были и со­всем недоступные люди из числа «золотой молоде­жи», — детей партийных и ответственных работни­ков, известных деятелей искусства и науки. У них были огромные возможности доставать одежду и пластинки, проводить время в ресторанах и на «ха­тах», пользоваться автомобилями родителей, полу-

чать недоступную для остальных информацию о за­падной культуре. До определенных пределов и до какой-то поры власти закрывали глаза на этот, аб­солютно недопустимый для остальных образ жиз­ни, считавшийся вражеским, буржуазным. Лишь

⁴⁴ Между прочим, в Финляндии сленг считался языком босяков (люмпенов), юнцов-стиляг и тому подобных обитателей улиц, жаргон перенимали и игравшие на улицах дети (Санкт-Петербургс­кие ведомости. 2001. 18 янв.).

Культивирование стилягами своего особого языка давало им возможность острее ощущать собственную взрослость, непохожесть на других, позволя­ло удовлетворять потребность в самоутверждении.

Со стилягами боролись сообща — общественность, местные власти, пресса

Стиляги рубежа 1950—1960-х гг. воплощали собой первый контркультур­ный образ жизни и систему ценностей, противостоящую прежней сталинс-

иногда появлялись в «Крокодиле» фельетоны типа «На папиной «Победе», с намеками на недопусти­мость такого явления. Все проделки «детишек» обычно покрывались их влиятельными родителями. Одним из известных тогда представителей «золо­той молодежи» был сын композитора И. Дунаевс­кого — Женя. Во времена, когда частные автомо­били были большой редкостью, он разъезжал на собственном, подаренном ему отцом зеленом «Шевроле», что вызывало у нас чувство чего-то аб­солютно недоступного.

Постепенно я вошел в круг молодежи, регулярно бывавшей на «Бродвее». Но произошло это лишь после того, как мне удалось хоть как-то «прибрах-литься». Важным элементом внешности для чува­ка, помимо одежды и обуви, была прическа. Офи­циальной формой волос советских людей тогда был так называемый «политический зачес», «бокс» или «полубокс». Главное, чтобы сзади, на затылке было все аккуратно выбрито. Длинные волосы, свисающие на шею или, не приведи Гос­подь, на плечи — считалось недопустимым и при­равнивалось к чему-то антиобщественному. Вооб­ще, длина волос и ширина брюк почему-то всегда были меркой политического состояния советско­го человека. Тогда отношение к вещам было еще

не таким требовательным, как позднее. Главное, чтобы это было «стильно», то есть не как у «жло­бов». Поэтому допускалось носить некоторые вещи, сшитые на заказ, у специального портного, который шел на уступки заказчика и делал нечто поперек своему и общественному вкусу. Ну напри­мер, ботинки на толстом многослойном каучуке, из малиновой кожи, с широченным рантом, прошитым и проложенным нейлоновой леской. Их пошив сто­ил огромных денег — пятьсот рублей. Весили они (я взвешивал сам) два с половиной килограмма. Отсюда и особая походка. Я думаю, на Западе никто ничего подобного не носил, это была чисто нашенская выдумка. А пресловутые узкие брюки, которые так раздражали советских людей в то время. Надо было пошить брюки шириной внизу 22 сантиметра, да еще с двумя задними прорезными карманами, как у всех американских брюк. По­зднее, во второй половине 50-х, на волне начав­шихся разоблачений культа личности страсти вок­руг стиляг поутихли, «стилягами» стали обзывать всех нехороших людей. Модных, прозападно ори­ентированных молодых людей стало больше и они как-то сами собой распались на разные категории. Сокращено по источнику: Козлова. Козел на сак­се. М.: Вагриус, 1998.

кой эпохе. С ними боролись общественность, местные власти, пресса. На плакате тех лет, озаглавленном «От стиляги — к преступнику», можно было прочесть такие строки:

Стиляга — в потенции враг С моралью чужою и куцей, — На комсомольскую мушку стиляг; Пусть переделываются и сдаются!

Журнал «Крокодил» публиковал беспощадные фельетоны, а газета «Прав­да» — разоблачительные передовые. Заподозренных в приверженности бур­жуазной морали студентов, вопреки тогдашнему советскому законодательству, исключали из вузов. Егор Яковлев, бывший тогда первым секретарем Сверд­ловского райкома комсомола в Москве, вспоминает, как «грузовые машины подъезжали к Свердловскому райкому партии на улице Чехова 18, выходили патрули с повязками, потому что все должны видеть, что они есть, они ехали на улицу Горького, выходили и начинали просто-напросто публично задер­живать стиляг и приводить в 50-е отделение милиции».

Карикатуры на «стиляг» в советских журналах и газетах 1950-х гг.

Дружинники и комсомольские активисты, борясь с «идеологической диверсией», совершали самые настоящие облавы на улицах и танцплощад­ках города. В соответствии с документированными указаниями районных комитетов партии, районных комитетов комсомола формировались специ­альные группы в тогдашних бригадах добровольного содействия милиции — бригадмилах. Формировались они обычно из фабрично-заводской, реже из студенческой молодежи. Проинструктированные в райкомах и горкомах, эти бригадмильцы врывались на танцевальные площадки, в рестораны, избива­ли тех, кого они считали стилягами, рвали на них одежду. Вот отрывок из статьи в газете «Советская культура» (это уже 1956 г.):

«В танцевальный зал входит группа стиляг. Подчеркнуто ленивым взо­ром они обводят присутствующих. Здесь можно «подколоться» к незна-

комым девушкам и после танцев заманить их в ресторан. Здесь можно, не обращая внимания на протесты распорядителя, показать «серой» массе, что такое танцы «стилем».

К одной из крикливо разодетых девиц ослабленной походкой подходит студент Института тонкой химической технологии имени Ломоносова Борис Королев.

—Краковяк стилем!

—Только один заход. Я уже ангажирована!

—Мерси!

Танцующая пара едва передвигает ноги. Глаза их полузакрыты. На лице напускное равнодушие. Они, видите ли, танцуют! Но (...) танцы — это еще, можно сказать, невинные развлечения. Здесь, на танцах, обычно и завязываются те знакомства, которых так добиваются стиляги и которые стали для этих моральных уродов сво­его рода спортом: молоденькая девушка цинично зовется на их языке «золотым дукатом»; «фирменным», то есть, очевидно, бравым парнем, считается тот, у кого в числе «побед» фигурирует «золотой дукат»!.. Невозможно без брезгливого отвращения знакомиться с этой сторо­ной жизни стиляг...»⁴⁵

Вспоминая о юности выдающегося режиссера Андрея Тарковского, его сестра Марина Тарковская пишет: «Стиляг ловили, стригли, сажали в кутуз­ку, разрезали узкие брюки. Комсомольские патрули ходили по улицам, в одинаковых костюмах. Конечно, их раздражал внешний вид, пестрые гал­стуки. Потом это стало приобретать несколько комический оттенок. Были какие-то пальмы яркие на галстуках... Подпольные артели сразу же стали их выпускать. Андрей, конечно, обезьян не носил, у него был более изыскан-

Врезка

А. Б. Венедиктов

⇐ Предыдущая47484950515253545556Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: