Из книги «Кризис современного мира» 1 глава

Индивидуализм

Под индивидуализмом мы понимаем отрицание вся­кого принципа, превышающего уровень человеческой ин­дивидуальности, а также логически вытекающее из этого сведение всех компонентов цивилизации к чисто челове­ческим элементам. В сущности, индивидуализм тождест­венен тому, что в эпоху Возрождения получило название «гуманизма». Индивидуализм является также одной из характернейших черт того, что [можно назвать] «профа-ническим мировоззрением» («профанической точкой зре­ния»). Можно сказать, что «индивидуализм», «гуманизм» и «профанизм» — это разные наименования одного и того же феномена, что «профаническое мировоззрение» есть, в сущности, мировоззрение анти-традиционное, и что имен­но это мировоззрение лежит в основе всех специфически современных тенденций. Однако подчеркивание сугубой «современности», «модернистичности» этих тенденций отнюдь не означает, что они не имели ранее никаких пре­цедентов. Отдельные черты «современного мировоззре­ния» частично проявлялись и в другие периоды истории. Однако тогда они представляли собой лишь немногочис­ленные эпизоды, лежащие к тому же вне основной линии развития цивилизации, не говоря уже о том, что им ни-

¹ Генон Рене (1886—1951) — французский философ, признанный спе­циалист эзотерических учений и поклонник восточного мировоззрения. Основная тема работ Генона — «традиционная цивилизация», которую он противопоставлял утратившему ценности западному миру.

Рено Геном

когда не удавалось полностью перевернуть и подчинить себе традиционную структуру цивилизации в целом, как это произошло на современном Западе. Специфически со­временным и беспрецедентным является возведение целой цивилизации на чисто негативных основаниях, на абсо­лютном отсутствии высшего Принципа. Именно эта все-общесть отрицания придает современному миру совер- \ шенно ненормальный характер, делает его воистину чу­довищным и понятным только в свете тех соображений относительно конца определенного циклического перио­да, которые мы привели в начале этого труда. Определяе­мый таким образом индивидуализм можно рассматривать как главную причину настоящего упадка Запада, посколь­ку он тождествен развитию исключительно низших воз­можностей человечества, возможностей, не требующих для своей актуализации никакого вмешательства сверхче­ловеческого элемента и, более того, способных свободно реализоваться лишь при полном отсутствии такого сверх­человеческого элемента, так как эти низшие возможности суть полная противоположность всякой духовности и вся­кому подлинному интеллекту.

В первую очередь, индивидуализм предполагает пол­ное отрицание интеллектуальной интуиции, так как она является однозначно сверх-индивидуальным качеством, а также отрицание метафизического знания (в подлинном смысле этого слова), образующего сферу, к которой эта интуиция обращена. Следует заметить, что все то, в от­ношении чего современные философы используют терми­ны «метафизика» и «метафизический» (разумеется, если подобные термины еще вообще используются), не име­ет к истинной метафизике ни малейшего отношения и чаще всего представляет собой совокупность рассудоч­ных структур или чисто имагинативных гипотез, то есть исключительно индивидуальных концепций, кроме того,

]/\з книги "Кризис современного мира"

как правило, относящихся к области «физики» или, ины­ми словами, природы. Даже в тех случаях, когда постав­ленный вопрос может действительно иметь отношение к истинам метафизического порядка, сам способ его поста­новки и решения сводит проблему к псевдометафизике, за­крывая тем самым возможность получения полноценного и адекватного результата. Кроме того, иногда складывает­ся впечатление, что философы намного больше заинтере­сованы в постановке проблем, пусть даже совершенно ис­кусственных и иллюзорных, нежели в их разрешении; и это один из примеров смутной любви современных людей к исследованию ради исследования, то есть к предельно и заведомо тщетной активности, к бессмысленному ажиота­жу на всех душевных и физических планах. Следует так­же обратить внимание на стремление философов любой ценой дать свое имя какой-нибудь «системе», то есть узко снраниченной и строго определенной совокупности взгля­дов, являющихся исключительно порождением их собст­венного разума. Отсюда возникает стремление быть ори­гинальным во что бы то ни стало, даже если для этого пришлось бы пожертвовать истиной. Имя философа ста­новится популярным по мере того, как он придумывает новую ложь, а не по мере того, как он повторяет старую уже высказанную другими истину. Эта же форма инди­видуализма, порождающая множество противоборствую­щих «систем» (противопоставленных друг другу даже ь том случае, если в рациональном содержании обоих объ­ективно не содержится никаких противоречий), встреча­ется также среди современных ученых и деятелей искус­ства. Однако именно в философии порожденная индиви­дуализмом интеллектуальная анархия наиболее очевидна и показательна.

В традиционной цивилизации почти невозможна си­туация, в которой человек приписывал бы ту или иную

Рено Геном

идею исключительно самому себе. А если бы все же кому-нибудь пришло в голову совершить нечто подобное, его авторитет тут же упал бы, и доверие к нему было бы пол­ностью подорвано, при том, что сама подобная идея была бы расценена как бессмысленная фантазия. Если идея ис­тинна, она принадлежит всем, кто способен ее постичь. Если она ложна, то ее изобретение не может представлять никакой ценности, и вера в нее не будет иметь никакого смысла. Истинная идея не может быть «новой», так как истина не является продуктом человеческого разума. Она существует независимо от нас, и все, что мы должны сде­лать — это постараться понять ее. Вне такого познания существуют лишь ошибки и заблуждения. Но разве совре­менные люди хотя бы в малейшей степени озабочены ис­тиной? Разве у них осталось еще хотя бы какое-то пред­ставление о том, что она собой представляет? В данном случае, как и во многих других, слова окончательно по­теряли всякий смысл, и некоторые современные прагма­тисты доходят до того, что применяют понятие «истина» ко всему тому, что может быть практически полезным, то есть к тому, что лежит совершенно за пределом интеллек­туальной сферы. Впрочем, отрицание истины, равно как и интеллекта, объектом которого является истина, есть закономерное и логическое следствие современного из­вращения. Но не будем пока делать дальнейших логиче­ских выводов; заметим лишь, что именно вышеупомяну­тый индивидуализм является главным источником особой, хотя и совершенно иллюзорной, значимости так называе­мых «великих людей». На самом деле свойство «гениаль­ности» в профаническом смысле этого слова есть катего­рия довольно малозначительная и далеко не достаточная, и это свойство никак не может восполнить собой недос­таток подлинного знания.

Из книги "Кризис современного мира"

Раз уж мы заговорили о философии, продемонстриру­ем несколько ярких примеров проявления индивидуализма в этой области. Для индивидуализма в философии более всего характерно отрицание интеллектуальной интуиции и логически вытекающее из него утверждение превосход­ства рассудка надо всем остальным. Рассудок — это чисто человеческое и относительное качество — рассматривает­ся при этом как высшее проявление интеллекта, а порой и вообще отождествляется с самим интеллектом. В этом заключается основной принцип рационализма, подлин­ным изобретателем которого был Декарт. Но подобное ог­раничение интеллекта сферой рассудка — это лишь пер­вый шаг. Сам рассудок постепенно стал рассматриваться в его сугубо практической функции, а утилитарные и при­кладные стороны стали постепенно брать верх над тем, что еще сохраняло некоторый умозрительный характер. Да и сам Декарт был уже скорее озабочен прикладными возможностями и практическими выводами, нежели чис­той наукой. Более того, индивидуализм всегда с неизбеж­ностью приводит к натурализму, так как все превосходя­щее природу логически лежит вне досягаемости индиви­дуума как такового. В сущности, натурализм и отрицание метафизики — это одно и то же. Там, где не признается интеллектуальная интуиция, не может быть никакой ме­тафизики. И если некоторые авторы тщетно настаивают на изобретении некоей «псевдометафизики», то другие, более откровенные, утверждают ее принципиальную не­возможность и однозначно становятся на позиции реля­тивизма в любых его формах — от «критицизма» Канта до позитивизма Огюста Конта. Поскольку рассудок явля­ется чем-то относительным и применимым лишь в столь же относительной области, логичным и понятным ока­зывается то, что естественным результатом рационализ-

Рено Геном

ма становятся «относительность», релятивизм. Но таким образом рационализм сам по себе логически приходит к самоуничтожению. Дело в том, что «природа» и «станов­ление» — это синонимы. Последовательный «натурализм» может являться только «философией становления», специ­фически современной формой которой служит эволюцио­низм. Но именно такой подход приводит, в конце концов, к отрицанию рационализма, к вскрытию его неадекват­ности, коль скоро он, с одной стороны, способен разби­рать лишь явления, находящиеся в постоянном измене­нии, в постоянной эволюции, а, с другой, не в состоя­нии покрыть неопределенно большую и сложную область чувственных объектов. Именно эти доводы приводят при критике рационализма некоторые эволюционистские уче­ния, в частности, интуиционизм Бергсона, хотя они и ос­таются столь же индивидуалистическими и анти-метафи-зическими, как и сам рационализм. Более того, именно за счет критики рационализма интуиционизм пошел еще дальше по пути извращения мышления, обращаясь к та­кому «недо-разумному», инфра-рациональному качеству, как смутная и неопределенная чувственная интуиция, бо­лее или менее смешанная с воображением, то есть, в ко­нечном счете, к смеси инстинкта с сентиментом. Показа­тельно, что в интуиционизме об «истине» уже не идет и речи. Вопрос ставится только о «реальности», причем све­денной исключительно к ее низшему чувственному уров­ню и понимаемой как нечто, находящееся в перманентном движении и сущностно непостоянное. В подобных теори­ях вся сфера интеллекта низведена до его нижайшего пла­ста, вплоть до того, что даже рассудок (рацио) либо во­обще исключается, либо допускается как средство, необ­ходимое для обработки материи в промышленных целях. После всего этого до логического конца остается сделать

Из книги "Кризис современного мира"

только один шаг — полное и абсолютное отрицание ин­теллекта и знания как таковых и однозначная замена кри­терия «истинности» критерием «полезности». Этот шаг делают представители «прагматизма», о которых мы уже упоминали. И здесь мы сталкиваемся уже не просто с чис­то человеческой сферой, как в случае с рационализмом; в силу обращения к «под-сознательному», знаменующему собой последнюю стадию переворачивания с ног на го­лову всей нормальной иерархии вещей, мы прямо всту­паем в сферу «под-человеческого», «недо-человеческого» в самом прямом смысле этого слова. Вот в общих чер­тах тот путь, который «профаническая» философия, пре­доставленная самой себе и претендующая на ограниче­ние всей области знания своими узкими горизонтами, с логической необходимостью вынуждена проделать, и мы видим, что именно это и происходит в настоящее время. Если бы наряду с чисто человеческой философией суще­ствовало знание более высокого- порядка, такого ограни­чения всей сферы знаний узко индивидуалистическими рамками не произошло бы, поскольку в таком случае фи­лософия вынуждена была бы, по меньшей мере, уважать то, что она не в силах постичь, но реальность чего она не в состоянии опровергнуть. Но когда это высшее зна­ние исчезает, отрицание такого знания постфактум возво­дится в теорию, становясь отрицательным фундаментом мировоззрения. Именно это и произошло с современной западной философией, которая целиком и полностью ос­новывается на подобном отрицании.

Однако мы слишком задержались на рассмотрении фи­лософии, которой отнюдь не следует уделять столь боль­шого внимания, каковыми бы ни были убеждения боль­шинства наших современников на этот счет. С нашей точ­ки зрения, философия интересна лишь потому, что она с

Рено Генон

максимальной ясностью отражает основополагающие тен­денции, характерные для того или иного циклического пе­риода, а отнюдь не потому, что она эти тенденции поро­ждает. Если же это подчас и происходит, и философия на самом деле направляет цивилизационные тенденции в ту или иную сторону, ее роль, тем не менее, всегда вторич­на и лишь отражает то, что уже сформировалось по со­вершенно иным законам — по законам иного бытийного уровня. Несмотря на тот очевидный факт, что вся совре­менная философия проистекает из Декарта, его влияние на умонастроение своей эпохи, а позднее и на последую­щие поколения — причем это влияние распространялось не только на одних лишь чистых философов — не смогло бы стать столь решающим и всеобщим, если бы его кон­цепции с предельной точностью не соответствовали тем тенденциям, которые преобладали среди его современни­ков в целом и которые были унаследованы позднее мыс­лителями других веков Нового времени. В картезианстве¹ в максимальной степени отразилось специфически совре­менное мировоззрение, и именно через картезианство оно приобрело более ясное, чем прежде, самосознание. Кроме того, если разительные изменения, подобные тем, которые произошли параллельно утверждению картезианства в об­ласти философии, обнаруживаются в других областях, как правило, они являются скорее результатами, а отнюдь не начальными точками. Они далеко не так спонтанны, как это иногда кажется, и им предшествуют огромные, хотя и не выходящие на поверхность усилия. Если такой чело­век, как Декарт, особенно показателен как ярчайший но­ситель современного извращения, вплоть до того, что, с

¹ Картезианство — философская система Декарта. Название ее про­исходит от латинизированного написания имени Декарта («Картезий»). — Примеч. ред.

О

Из книги "Кризис современного мира"

определенной точки зрения, его можно назвать интеллек­туальным воплощением этого извращения, его персонифи­кацией, то это все же не означает, что именно он является его истинным творцом или основоположником. Для того чтобы добраться до истинных истоков этого извращения, этой общей анти-традиционной тенденции, мы должны уг­лубиться в гораздо более ранние периоды истории. Точно так же можно сказать, что Возрождение и Реформация, ко­торые принято считать первыми крупными проявлениями сугубо современного мировоззрения, не столько положили начало разрыву с истинной Традицией, сколько доверши­ли этот разрыв. С нашей точки зрения, начало этого раз­рыва следует искать в XIV веке, и именно это время, а не события нескольких последующих столетий, следует при­нять за подлинное начало «современной эпохи».

Тема разрыва с Традицией нуждается в дальнейшем развитии, так как именно такому разрыву обязан своим существованием сугубо современный мир, и можно ска­зать, что все характеристики этого мира могут быть све­дены к одной — абсолютной противоположности тради­ционному мировоззрению. Но отрицание традиции и ин­дивидуализм — это одно и то же. В сущности, это вполне согласуется с тем, что мы высказали выше, так как имен­но интеллектуальная интуиция и метафизическая доктри­на связывают всякую традиционную цивилизацию с ее Принципом. Коль скоро этот Принцип отрицается, отри­цаются, пусть и неявно, все его следствия, и поэтому ло­гически уничтожается все, что по праву могло бы заслу­живать имени «традиция». Мы видели, как этот процесс происходил в области наук. Не будем возвращаться к этой теме и перейдем к другой области, в которой проявле­ния анти-традиционного мировоззрения бросаются в гла­за еще в большей степени, так как трансформации, вы-

Рено Генон

званные этими проявлениями, затронули огромные массы обитателей Запада. Во времена Средневековья традици­онные науки были достоянием немногочисленной элиты, а некоторые из этих наук, представляя собой эзотеризм в самом полном смысле этого слова, являлись монополией строго закрытых школ. Но существовала также и внеш­няя часть традиции, доступная всем и каждому. Об этой внешней части мы и хотели бы поговорить.

В эту эпоху традиция на Западе внешне проявлялась в исключительно религиозной форме, в форме католицизма. Поэтому именно религия в первую очередь была затрону­та революцией против традиционного мировоззрения. Эта революция приняла вполне определенную форму — фор­му протестантизма. Нетрудно заметить, что протестантизм с очевидностью был проявлением именно индивидуализ­ма, а точнее, индивидуализма в области религии. Протес­тантизм, как и весь современный мир, основывается на чистом отрицании, на том же самом отрицании Принци­па, что и сущностный индивидуализм. И именно в про­тестантизме мы видим один из ярчайших примеров того состояния анархии и разложения, которые с необходимо­стью проистекают из всякого отрицания.

Индивидуализм подразумевает отказ от всякого авто­ритета, превышающего границы индивидуальности, а так­же отказ от любого знания, превосходящего уровень инди­видуального рассудка. Оба этих элемента на самом деле неотделимы друг от друга. Следовательно, современное мировоззрение логически должно отвергать всякий духов­ный авторитет, относящийся к сверхчеловеческому уров­ню, а также всякую истинно традиционную организацию, по самой своей природе всегда основывающуюся имен­но на духовном авторитете, независимо от его конкретной формы, которая естественно варьируется в зависимости

Из книги "Кризис современного мира"

от той или иной традиционной цивилизации. Именно это и произошло в случае с протестантизмом. Протестантизм открыто отрицает авторитет той организации, которая от­ветственна за законную интерпретацию религиозной тра­диции на Западе, а на ее месте стремится утвердить «сво­бодный критицизм», то есть интерпретацию, полученную на основании частного суждения нередко даже самой не­вежественной и некомпетентной личности, и основываю­щуюся, кроме всего прочего, на заключениях сугубо че­ловеческого рассудка.

В этом случае в области религии случилось нечто по­добное тому, что произошло в философии после утвержде­ния в ней рационализма. Дверь отныне была открыта для всяких дискуссий, разнотолков и противоречий. И отсюда вполне закономерный результат: возникновение постоянно растущего количества сект, каждая из которых представ­ляет собой не более чем частное мнение тех или иных от­дельно взятых индивидуумов. Так как в подобных усло­виях невозможно было прийти к соглашению относитель­но основной доктрины, она была отставлена в сторону, и второстепенный аспект религии, то есть мораль, вышел на передний план. Отсюда вырождение до уровня морализ­ма, который столь ощутим в современном протестантиз­ме. Таким образом, мы и здесь имеем дело с феноменом, во многом параллельным положению дел в современней философии — с распадом доктрины и потерей религией ее интеллектуальных элементов.

От рационализма религия неизбежно должна была опуститься и до сентиментализма, шокирующий пример которого мы видим в англосаксонских странах. То, что ос­талось в результате всех этих извращений, уже нельзя бо­лее назвать религией даже в самой искаженной и ухудшен­ной форме. Это простая «религиозность», то есть смут-

Рено Геном

ное и неосмысленное душевное влечение, не основанное ни на каком подлинном знании. Этой предельной точке религиозного вырождения соответствует «религиозный опыт» Уильяма Джеймса¹, который доходит до того, что видит в человеческом подсознании средство для вхожде­ния в прямой контакт с божественным миром. На этой ста­дии финальные продукты религиозного и философского извращения перемешиваются друг с другом, и «религиоз­ный опыт» легко сливается с прагматизмом, во имя кото­рого «ограниченный бог» признается наделенным боль­шими преимуществами по сравнению с бесконечным бо­гом, поскольку «ограниченного бога» можно любить так же чувственно, как возвышенного человека. Одновремен­но с этим обращение к подсознательному прекрасно соче­тается с современным спиритуализмом и псевдорелигия­ми. Иное направление в развитии протестантизма — про­тестантский морализм — привело к тому, что, постепенно уничтожив весь доктринальный фундамент, этот морализм превратился з так называемую «светскую мораль», нахо­дящую своих приверженцев как во всех разновидностях «либерального протестантизма», так и среди открытых врагов религиозной идеи. В сущности, и те и другие дви­жимы одними и теми же тенденциями, с той лишь разни-

¹ Джеймс Уильям (1842—1910) — американский философ и психолог. Создал учение, которое назвал «радикальным эмпиризмом». Согласно это­му учению, имеется только одно первичное вещество или материал, из ко­торого состоит все в мире. Это вещество — «чистый опыт». Познание — частный вид отношений между двумя порциями «чистого опыта». Отно­шение между субъектом и объектом есть производное от «чистого опыта», который не имеет внутренней двойственности. Данная неделимая порция опыта может быть в одних условиях познающим субъектом, в других — чем-то познаваемым. Свою теорию Джеймс распространял и на религи­озные воззрения. По его мнению, вполне можно верить, на основании фак­та религиозного опыта, «что существуют высшие силы, занятые тем, чтобы спасти мир в смысле наших собственных идеалов». — Примеч. ред.

Из книги "Кризис современного мира"

цей, что одни заходят дальше других в логическом раз­витии содержания, лежащего в основании всех этих тен­денций.

Являясь сущностно формой традиции, религия не мо­жет не находиться в оппозиции к антитрадиционному ми­ровоззрению, а это антитрадиционное мировоззрение не может, в свою очередь, не быть антирелигиозным. Анти­традиционализм начинает с искажения религии, но все­гда заканчивает ее полным уничтожением. Протестантизм в своей основе нелогичен: стремясь любой ценой «оче­ловечить» религию, он, тем не менее (по крайней мере, теоретически), признает откровение как сверхчеловече­ский элемент. Он не осмеливается довести отрицание до его логического конца, но, превращая откровение в объ­ект многочисленных дискуссий, всецело основывающих­ся на чисто человеческих толкованиях, практически сво­дит это откровение и его ценность на «нет». Наблюдая людей, настаивающих на том, чтобы считаться христиа­нами, но при этом полностью отрицающих божествен­ность Христа, трудно поверить в их искренность, так как подобная позиция куда ближе к чистому отрицанию Хри­ста и христианства, нежели к какому бы то ни было хри­стианству, что бы при этом ни утверждали сами подоб­ные «христиане».

Однако такие противоречия не должны нас удивлять, так как они являются столь же показательным симптомом беспорядка и анархии нашего времени, как и постоянное деление протестантизма на множество сект. Это одно из характерных проявлений прогрессирующей дробности, ко­торая, как мы показали, составляет саму основу современ­ной жизни и современной науки. Кроме того, естественно, что именно протестантизм за счет оживляющего его духа отрицания породил тот разрушительный «критицизм», ко-

Рено Геном

торый в руках так называемых «историков религии» пре­вратился в оружие, направленное против религии как та­ковой, вплоть до того, что протестантистское движение, претендующее на признание единственного авторитета — авторитета Святой Библии, — на самом деле весьма по­способствовало разрушению и этого авторитета, то есть того последнего минимума традиции, который остался в распоряжении протестантов.

Здесь нам могут возразить: даже несмотря на то, что протестантизм порвал с католической организацией, раз­ве он не сохранил, в силу признания им авторитета Биб­лии, традиционных доктрин, содержащихся в христиан­стве? Однако введение тезиса о «свободном критицизме» опровергает это допущение, так как оно открывает воз­можность для любых индивидуалистических фантазий. Кроме того, сохранность доктрины предполагает органи­зованное традиционное обучение, которое поддерживало бы необходимую традиционную и ортодоксальную ин­терпретацию, но в западном мире такая система обучения целиком отождествлена с католицизмом. Без сомнения, в других цивилизациях соответствующие функции могут выполняться совершенно отличными по форме организа­циями, но здесь мы говорим о западной цивилизации и о специфических условиях, характерных только для нее одной. Было бы бессмысленно сожалеть, что в Индии не существует ничего подобного институту папства. Это со­вершенно иной случай, во-первых, потому, что традиция в Индии приняла полностью отличную от религии Запада форму, а значит, и средства ее передачи с необходимостью должны отличаться от западных. А во-вторых, за счет су­щественного отличия индуистского мышления от мышле­ния европейского, традиция Индии обладает гораздо более значительной внутренней силой, намного превосходящей

Из книги "Кризис современного мира"

возможности западной традиции, которая не может обой­тись без строгой и однозначно определенной на внешнем уровне организации с жесткой структурой.

Западная традиция, начиная с распространения на За­паде христианства, проявляется исключительно в форме религии. Здесь мы не можем более подробно остановить­ся на объяснении причин подобного положения дел, что, кроме всего прочего, потребовало бы изложения доволь­но сложных концепций, необходимых для того, чтобы этот тезис был бы адекватно и всесторонне понят. Тем не менее это является фактом, отрицать который невоз­можно. Коль скоро мы признаем этот факт, мы логиче­ски будем вынуждены признать все вытекающие из него следствия, и в частности, необходимость организации, со­ответствующей именно такой сугубо западной традици­онной форме.

Совершенно очевидно, и мы показали это выше, что только в католицизме могли сохраниться остатки тради­ционного духа Запада. Но означает ли это, что католицизм сохранил всю полноту традиции и остался совершенно незатронутым современным духом? Строго говоря, сле­дует признать, что внешняя оболочка традиции сохрани­лось в целостности, и это само по себе уже очень много. Но, увы, весьма сомнительным представляется то, что глу­бочайший смысл этой традиции ясно осознается хотя бы самой незначительной в количественном отношении эли­той. Если бы это было так, само существование такой ду­ховной элиты обязательно проявилось бы в действии или, точнее, в определенном влиянии, но следов этого, к сожа­лению, сегодня нигде не обнаруживается.

Скорее всего, можно говорить о сохранении тради­ции в латентном состоянии, то есть в таком, когда остает­ся возможность открыть ее истинный смысл для тех, кто

 

Рено Ген он

способен сделать это, даже если в настоящее время никто и не осознает в полной мере всей полноты этого смысла. Кроме того, и вне религиозной области в западном мире повсюду рассеяны знаки и символы древних традицион­ных доктрин, которые сохранились, несмотря на то, что их понимание полностью утрачено. В подобных случа­ях для того, чтобы разбудить то, что уснуло, и восстано­вить потерянное понимание, необходим контакт с живым традиционным духом. И здесь снова следует повторить, что для этой цели, для того, чтобы восстановить знание о своей собственной традиции, Западу обязательно потре­буется помощь традиционного Востока. То, о чем здесь идет речь, относится к возможностям, сохраняющимся в латентном, но постоянном и неизменном виде в католи­цизме. Таким образом, в отношении католицизма влия­ние современного мировоззрения может лишь помешать и оттянуть — лишь на определенный срок — полное и подлинное понимание католиками некоторых важнейших традиционных истин.

Однако можно заметить и более серьезное и глубокое влияние современного мировоззрения на актуальное по­ложение дел в католичестве, если, конечно, вообще мож­но употребить слова «серьезное» и «глубокое» в отноше­нии того, что является в своей сущности целиком и пол­ностью негативным, пародийным и поверхностным. Здесь мы имеем в виду не столько более или менее строго опре­деленные течения (называемые сегодня «модернизмом»), предпринявшие попытку — к счастью, неудачную — вне­дрить протестантское мировоззрение в саму католическую Церковь. Мы, скорее, хотим выделить то смутное состоя­ние сознания, которое за счет этой смутности становит­ся еще более опасным, поскольку те, кто затронут этим состоянием, часто даже не подозревают о его подлинной

Из книги "Кризис современного мира"

природе. В наши дни существует множество людей, счи­тающих себя вполне религиозными, но в действительно­сти не являющихся таковыми. Некоторые даже причис­ляют себя к «традиционалистам», не имея ни малейшего представления об истинном духе традиции. Все это — еще один симптом интеллектуального хаоса нашей эпохи. То состояние сознания, о котором мы только что упомяну­ли, состоит в бессознательной «минимализации» рели­гии, в отношении к ней как к тому, что должно затраги­вать лишь одну определенную сторону человеческого су­ществования, что приемлемо лишь в узко ограниченных конвенциональных рамках. При этом религия ограждает­ся от всех других сторон жизни непреодолимым барье­ром и не может более оказывать на них хоть сколько-ни­будь ощутимого воздействия. Много ли найдется сегодня католиков, чье мышление и поведение в обыденной, по­вседневной жизни значительно отличались бы от мышле­ния и поведения большинства их неверующих сограждан? Кроме того, у многих верующих нетрудно констатировать полное невежество в отношении доктрин и абсолютное безразличие к ним и всему тому, что к ним относится. Ре­лигия для многих современных людей — это всего лишь обряд или обычай, если не сказать простая рутина. Часто такое отношение сопровождается сознательным отказом от всяких попыток как-то разобраться в религии, и под­час это доходит до откровенного утверждения, что рели­гию вообще невозможно понять, или что и понимать в ней нечего. На самом деле, разве реально понимающий рели­гию человек мог бы выделять ей такое незначительное место среди всех остальных повседневных забот? Соот­ветственно, доктрина частично или полностью забывается или сводится практически к нулю, что низводит католиче­скую практику почти до уровня протестантской концеп-

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: