Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии 2 страница

Конечно же, мы не впервые наблюдаем систему мирового капи­тализма. Ее основные черты были впервые определены, скорее в форме предсказаний, Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии», опубликованном в 1848 г. Система, господствовавшая во второй половине XIX века, была в некоторой степени более стабильной, чем ее современный вариант. Во-первых, существовали имперские державы во главе с Великоб­ританией, которая получала достаточно большие выгоды от того, что находилась в центре, и поэтому была заинтересована в сохране­нии этой системы. Во-вторых, существовала единая международная валюта - золото; сегодня существуют три основные валюты: доллар США, германская марка, которая вскоре будет заменена ев­ропейской единой валютой евро, и иена. Эти мировые валюты трут­ся друг о друга как тектонические пласты, зачастую вызывая зем­летрясения и подрывая другие валюты стран мира. В-третьих, и это важнее всего, существовал ряд убеждений, которые разделяли мно­гие, и этические стандарты, которые не всегда применялись и со­блюдались на практике, однако они были приняты в качестве впол­не универсальных и рассматривались как наиболее желательные спо­собы взаимодействия. Эти ценности объединяли веру в разум и ува­жение к науке с иудейско-христианской этической традицией и в целом представляли более надежное руководство, объясняющее, что такое хорошо и что такое плохо, чем ценности, превалирующие сегодня. Денежные ценности и операционные рынки не предостав­ляют адекватного базиса для общественного единства. Возможно, это предложение в такой форме не имеет для читателя особого смыс­ла, но данная идея будет развита в книге.

Система мирового капитализма, существовавшая в XIX веке, не­смотря на ее относительную стабильность, была разрушена первой мировой войной. После окончания войны была предпринята сла­бая попытка ее реконструировать. Эта попытка привела к краху 1929 г. и последующей Великой депрессии. Какова же вероятность того, что современная система мирового капитализма также придет к пропасти, учитывая отсутствие элементов стабильности, которые существовали в XIX веке?

Но все же катастрофы можно избежать, если мы вовремя при­знаем и исправим слабые стороны этой системы. Как возникли эти недостатки и как они могут быть исправлены? Я предлагаю обра­титься к этим вопросам. Я утверждаю, что система мирового капи­тализма является искаженной формой открытого общества и ее эк­сцессы могут быть исправлены, если более полно понять и широко поддержать принципы открытого общества.

Термин «открытое общество» получил распространение после пуб­ликации книги Карла Поппера «Открытое общество и его враги» (Open Society and It's Enemies). В момент выхода книги в 1944 г. открытому обществу угрожали тоталитарные режимы нацистской Германии и Советского Союза, использовавшие власть государства для навязы­вания своей воли людям. Концепцию открытого общества можно лег­ко понять, сравнив его с закрытыми обществами, взлелеенными то­талитарными режимами. Они оставались реальностью вплоть до рас­пада советской империи в 1989 г. Открытые общества мира, обычно называемые обобщенно Западом, продемонстрировали сплоченность перед лицом общего врага. Но после распада советской системы от­крытое общество с акцентом на свободу, демократию, главенство закона в значительной степени потеряло привлекательность в каче­стве. организационного принципа, победителем оказался мировой капитализм. Капитализм, опирающийся исключительно на рыноч­ные силы, представляет другую опасность открытому обществу. Цен­тральное утверждение этой книги состоит в том, что рыночный фундаментализм представляет сегодня большую опасность для открыто­го общества, чем тоталитарная идеология.

Такое утверждение может шокировать. Рыночная экономика яв­ляется неотъемлемой частью открытого общества. Фридрих Хайек, величайший идеолог экономики «свободного рынка» XX века, был твердым сторонником концепции открытого общества. Каким об­разом рыночный фундаментализм может угрожать открытому об­ществу?

Позвольте мне объяснить мою точку зрения. Я не заявляю, что идея рыночного фундаментализма диаметрально противоположна идее открытого общества, как фашизм или коммунизм. Совсем на­оборот. Концепции открытого общества и рыночной экономики тес­но связаны, а рыночный фундаментализм можно рассматривать как простое искажение идеи открытого общества. Но это не делает его менее опасным. Рыночный фундаментализм представляет угрозу от­крытому обществу непреднамеренно, поскольку он неверно трак­тует механизм работы рынков и придает им чрезмерно важное значение.

Мой критический взгляд на систему мирового капитализма осно­вывается на двух основных моментах. Один из них касается недо­статков рыночных механизмов. Здесь я имею в виду в основном не­устойчивость, присущую финансовым рынкам. Другой момент свя­зан с недостатками того, что я вынужден назвать, в силу отсутствия лучшего названия, нерыночным сектором (nonmarket sector). Здесь я имею в виду прежде всего несостоятельность политики и распад нрав­ственных ценностей как на национальном, так и на международном уровнях.

Я всегда утверждал, что провалы в политике являются всепроникающими, они подрывают экономику гораздо сильнее, чем не­удачи рыночного механизма. Принятие решений отдельными лица­ми через рыночный механизм является гораздо более эффектив­ной системой, чем коллективное принятие решений, — система, ко­торая распространена в политике. Это особенно верно в отношении мировой экономики. Разочарование политикой вскормило ры­ночный фундаментализм, а развитие рыночного фундаментализма, в свою очередь, способствовало провалу политики. Одним из круп­нейших недостатков системы мирового капитализма является тот факт, что она позволила рыночному механизму и мотиву получения прибыли проникнуть во все сферы деятельности, даже туда, где им нет по существу места.

Первая часть моих критических замечаний касается нестабиль­ности, присущей системе мирового капитализма. Рыночные фундаменталисты имеют фундаментально неверное представление о том, как работают рыночные механизмы. Они полагают, что фи­нансовые рынки имеют тенденцию к равновесию. Теория равнове­сия в экономической науке основывается на неправильной анало­гии с физикой. Физические объекты двигаются так, как они двига­ются, независимо от того, что кто-либо думает. А финансовые рын­ки пытаются предсказать будущее, которое зависит от решений, принимаемых людьми. Вместо простого пассивного отражения дей­ствительности финансовые рынки активно формируют реальность, которую они, в свою очередь, и отражают. Существует двусторон­няя связь между настоящими решениями и будущими событиями, эту связь я называю рефлексивностью.

Тот же механизм обратной связи вмешивается во все виды дея­тельности, которыми занимаются сознательные участники рынка -люди. Люди реагируют на экономические, социальные и политиче­ские силы в их окружении, но в отличие от неодушевленных ча­стиц, изучаемых естественными науками, люди имеют способность воспринимать, постигать, а также выражать определенное отноше­ние, которое одновременно преображает силы, действующие на них. Это двустороннее рефлексивное общение между тем, что участники ожидают, и тем, что происходит на самом деле, является основным моментом для понимания всех экономических, политических и об­щественных явлений. Данная концепция рефлексивности лежит в основании всех доводов, изложенных в этой книге.

Рефлексивность не свойственна естественным наукам, где связь между объяснениями ученых и явлениями, которые они пытаются объяснить, является односторонней. Если утверждение соответствует фактам, оно истинно, если нет - то оно ложно. Таким образом ученые накапливают знания. Но участники рынка лишены такой роскоши, и у них нет возможности опираться в своих решениях на достоверные знания. В своих решениях они должны учитывать свои суждения о будущем, и их пристрастное отношение влияет на сам результат. Этот результат, в свою очередь, усиливает или ослабляет то пристрастное отношение, на которое участники рынка опира­лись при принятии решений.

Я утверждаю, что концепция рефлексивности является сегодня более существенной для объяснения движения финансовых рын­ков (а также для многих других социальных и экономических явлений), чем концепция равновесия, на которую опирается тради­ционная экономическая наука. Участники рынка начинают не со знания, а с предвзятого отношения. Либо рефлексивность коррек­тирует предвзятое отношение, и в таком случае вы получаете тен­денцию к равновесию, либо предвзятое отношение усиливается рефлексивной обратной связью, и в таком случае рынки могут до­статочно далеко уходить от состояния равновесия, не имея наме­рений возвращаться к тому состоянию, с которого они начали движение. Финансовые рынки характеризуются периодами быстрого роста деловой активности и периодами спада, в этом свете порази­тельно, что экономическая теория по-прежнему опирается на концепцию равновесия, которая отрицает возможность таких явлений, несмотря на доказательства их существования. Финансовая систе­ма обладает свойством выходить из состояния равновесия, но этот выход не является результатом только внешних шоковых воздей­ствий. Упорство, с которым исходящие извне шоковые воздействия рассматриваются в качестве мер спасения финансовых рынков, напоминает мне хитроумные изобретения сфер внутри сфер и ссы­лок на божественные силы, которые использовались астрономами в докоперниковские времена для объяснения положения планет, вместо признания простого факта вращения Земли вокруг Солнца.

Рефлексивность не является широко принятой концепцией, по крайней мере большинством, и одного предложения явно недоста­точно, чтобы объяснить все, что эта концепция подразумевает. Объ­яснению этой концепции будет посвящена первая часть книги. Во второй части я буду использовать эти концептуальные положения, чтобы прийти к ряду практических заключений о состоянии фи­нансовых рынков, мировой экономике и о таких более широких проблемах, как международная политика, общественное единство и нестабильность системы мирового капитализма в целом.

Вторая линия моих доводов является более сложной, в силу это­го ее сложнее суммировать. Я полагаю, что несовершенства ры­ночного механизма бледнеют по сравнению с недостатками того, что я называю нерыночным сектором общества. Когда я говорю о нерыночном секторе, я имею в виду коллективные интересы общества, общественные ценности, которые не находят своего выраже­ния в рынках. Находятся люди, которые ставят под сомнение само существование коллективных интересов как таковых. Общество, утверждают они, состоит из отдельных людей, и их интересы находят наилучшее выражение через решения, которые они принимают как участники рынка. Например, если они чувствуют склонность к фи­лантропии, они могут выразить это, отдав другим определенную сум­му денег. Таким образом, все можно свести к денежным ценностям.

Вряд ли надо говорить, что такая точка зрения ошибочна. Да, есть вопросы, которые мы можем решить индивидуально, но есть и другие вопросы, которые могут быть решены только коллек­тивно. В качестве участника рынка я пытаюсь максимально увели­чить свои прибыли. Будучи гражданином, я думаю об обществен­ных ценностях: о мире, справедливости, свободе и так далее. Я не могу выразить эти ценности, будучи участником рынка. Предполо­жим, что правила, регулирующие финансовые рынки, должны быть изменены. Я не могу изменить их в одностороннем порядке. Если я введу эти правила по отношению к себе, но не по отношению к другим, это повлияет на мои собственные показатели деятельности на рынке, но это не окажет никакого влияния на то, что происхо­дит на рынках, поскольку не предполагается, что какой-либо один участник рынка вообще может влиять на результат.

Мы должны провести четкое разграничение между созданием правил и игрой по этим правилам. Создание правил подразумевает коллективные решения, или политику. Игра по правилам подразу­мевает индивидуальные решения, или поведение на рынке. К сожа­лению, это различие редко соблюдается. Люди в большинстве своем, похоже, голосуют бумажниками, они лоббируют законодателей, ко­торые отвечают их личным интересам. Еще хуже, что избранные представители также часто ставят свои личные интересы выше об­щественных. Вместо того чтобы отстаивать подлинные ценности, политические лидеры стремятся быть избранными любой ценой и под лозунгом господствующей идеологии рыночного фундаментализма, или неограниченного индивидуализма. Такое поведение счи­тается естественной, рациональной и даже, возможно, желательной манерой поведения политиков. Такое отношение к политике под­рывает постулат, на котором был построен принцип представитель­ной демократии. Противоречие между личными и общественными интересами политиков, конечно же, всегда существовало, но оно было значительно усилено господствующими позициями, которые ставят успех, измеряемый деньгами, выше таких подлинных ценно­стей, как честность. Таким образом, процесс коллективного приня­тия решений рефлексивным образом усилил мотив получения лич­ной прибыли и падение общественной эффективности. Превраще­ние корысти и эгоизма в моральный принцип коррумпировало по­литику, и неспособность политики стала самым сильным аргумен­том в пользу предоставления рынкам ее большей свободы. функции, которые не могут и не должны определяться только лишь рыночными силами, включают многие из самых важных яв­лений жизни человека, начиная с моральных ценностей и заканчи­вая семейными отношениями, эстетическими и интеллектуальны­ми достижениями. В то же время рыночный фундаментализм по­стоянно пытается увеличить свое влияние на эти сферы в форме идеологического империализма. В соответствии с рыночным фундаментализмом вся общественная деятельность, и человеческие от­ношения в том числе, должны рассматриваться как деловые, осно­ванные на договорах отношения, и сводиться к общему знаменате­лю — деньгам. Деятельность должна регулироваться, насколько это возможно, самым навязчивым способом — невидимой рукой кон­куренции, ведущей к увеличению прибылей. Вторжения рыночной идеологии в области, столь далекие от коммерции и экономики, разрушают и деморализуют общество. Но рыночный фундамента­лизм стал настолько мощным и влиятельным, что любые политиче­ские силы, осмеливающиеся противостоять ему, клеймятся как сен­тиментальные, нелогичные и наивные.

Истина при этом заключается в том, что сам рыночный фунда­ментализм - наивен и нелогичен. Даже если мы отложим в сторо­ну более существенные моральные и этические вопросы и сконцентрируемся только на экономических проблемах, идеология рыноч­ного фундаментализма и здесь окажется глубоко и безнадежно оши­бочной. Иными словами, рыночные силы, если им предоставить полную власть, даже в чисто экономических и финансовых вопро­сах, вызывают хаос и в конечном итоге могут привести к падению мировой системы капитализма. Это — мой самый важный вывод в данной книге.

Существует широко распространенное убеждение, что демокра­тия и капитализм идут рука об руку. На самом же деле их отноше­ния гораздо более сложные. Капитализму нужна демократия в ка­честве противовеса, поскольку сама капиталистическая система не демонстрирует тенденции к равновесию. Владельцы капитала стре­мятся увеличить свои прибыли. Предоставленные самим себе, они будут продолжать аккумулировать капитал до тех пор, пока ситуация не потеряет равновесие. Маркс и Энгельс 150 лет назад дали очень хороший анализ капиталистической системы, который, я должен сказать, в чем-то даже лучше, чем теория равновесия клас­сической экономической науки. Лекарство, предписанное ими, — коммунизм, было даже хуже, чем сама болезнь. Но основная при­чина, почему их ужасные предсказания не сбылись, состоит в урав­новешивающем политическом вмешательстве в демократических странах.

К сожалению, мы вновь оказываемся перед лицом опасности сде­лать неверные выводы из уроков истории. На этот раз опасность ис­ходит не от коммунизма, а от рыночного фундаментализма. Комму­низм отменил рыночный механизм и ввел коллективный контроль над всеми видами экономической деятельности. Рыночный фундаментализм стремится отменить механизм коллективного принятия решений и ввести главенство рыночных ценностей над политиче­скими и общественными. Обе эти крайние точки зрения - ошибоч­ны. На самом деле нам нужен правильный баланс между политикой и рынками, между созданием правил и игрой по этим правилам.

Но даже если мы признаем такую необходимость, то как мы могли бы ее реализовать? Мир вступил в период глубокого дисба­ланса, в котором ни одно государство не может противостоять силе мировых финансовых рынков и в котором почти не существует ин­ститутов, создающих международные нормы. Механизмов коллек­тивного принятия решений в области мировой экономики просто-напросто не существует. Эти условия широко трактуются как побе­да дисциплины рынка, но если финансовые рынки внутренне не­стабильны, навязывание рыночной дисциплины означает навязы­вание нестабильности, - а сколько еще нестабильности общество может выдержать?

И все же ситуация не настолько безнадежна. Мы должны нау­читься проводить разграничение между принятием индивидуальных решений, что выражается в рыночном поведении, и коллективным принятием решений, что выражается в общественном поведении в целом и в политике - в частности. В обоих случаях нами руководит своекорыстие, но в случае коллективного принятия решений мы должны ставить общие интересы выше эгоистических, даже если другие участники рынка не способны это сделать. Это - единствен­ный способ обеспечить преобладание общих интересов.

Сегодня система мирового капитализма все еще обладает доста­точной мощью. Конечно же, ей угрожает настоящий мировой кри­зис, но ее идеологическое превосходство не знает границ. Азиат­ский кризис смел автократические режимы, которые объединяли идею личных прибылей с конфуцианской этикой, и заменил их бо­лее демократическими и ориентированными на реформы правитель­ствами. Однако кризис одновременно подорвал способность меж­дународных руководящих кредитно-финансовых органов предотв­ращать и разрешать финансовые кризисы. Сколько осталось време­ни до того, как кризис начнет сметать и ориентированные на ре­формы правительства? Боюсь, что политические изменения, вызван­ные кризисом, могут в конечном итоге смести и саму систему ми­рового капитализма. Такое уже случалось ранее.

Повторяю: я не хочу уничтожить капитализм. Несмотря на его недостатки, он лучше других альтернатив. Напротив, я хочу пре­дотвратить саморазрушение системы мирового капитализма. С этой целью нам сейчас более, чем когда-либо, нужна концепция откры­того общества.

Система мирового капитализма представляет собой искаженную форму открытого общества. Открытое общество основано на при­знании того факта, что наше понимание несовершенно, а наши дей­ствия ведут к незапланированным последствиям. Все наши инсти­туты не могут не иметь недостатков, и поскольку мы считаем их существование необходимым, мы не должны уничтожать их. Вме­сто этого мы должны создать институты с встроенными механизма­ми исправления ошибок. Эти механизмы включают как рынок, так и демократию. Но ни один из них не будет работать, если мы не осознаем нашей ошибочности и не будем готовы признавать свои ошибки.

В настоящее время существует огромный дисбаланс между ин­дивидуальным принятием решений, что выражается в рынках, и кол­лективным принятием решений, что выражается в политике. У нас есть мировая экономика, но нет настоящего мирового сообщества. Такого положения дел нельзя терпеть далее. Но как можно изме­нить такую ситуацию?

Эта книга достаточно ясно говорит о недостатках финансовых рынков. Но в отношении моральных и духовных сфер, в которых рыночный фундаментализм протискивается в нерыночный сектор, мои взгляды в силу необходимости будут более осторожными.

Для стабилизации и подлинного регулирования мировой эконо­мики нам нужна некая мировая система принятия политических решений. Иными словами, нам необходимо новое мировое сооб­щество для поддержания мировой экономики. Мировое сообщест­во не означает мирового государства. Отмена государства не является ни реальной, ни желательной; но вплоть до настоящего мо­мента, поскольку существуют общие интересы, выходящие за рам­ки государственных границ, суверенитет государств должен быть подчинен международному праву и международным институтам. Интересно, что наибольшее сопротивление этой идее исходит от Соединенных Штатов Америки, которые, оставшись единственной сверхдержавой, не желают подчиняться какому-либо международ­ному органу. Соединенные Штаты переживают кризис самосозна­ния: хотят ли они быть единственной сверхдержавой или просто лидером свободного мира? Обе эти роли могли быть нечетко обо­значены, в то время как свободный мир противостоял «империи зла», но сегодня необходимость сделать выбор осознается более чет­ко и жестко. К сожалению, мы еще даже не начали рассматривать этот вопрос. Сегодня в Соединенных Штатах господствует попу­лярная идея - идти дальше самостоятельно, но это лишило бы мир руководства, которое ему сейчас так необходимо. Изоляционизм мог бы быть оправдан только в том случае, если бы рыночные фундаменталисты оказались правы и мировая экономика могла бы до­статочно успешно развиваться без мирового сообщества.

Альтернативой для Соединенных Штатов является формирова­ние альянса с другими государствами, действующими и мыслящи­ми в том же направлении, с целью создания законов и институтов, необходимых для сохранения мира, свободы, процветания и ста­бильности. Нельзя раз и навсегда решить, какими будут эти законы и институты. Сейчас нам необходимо привести в действие совме­стный, повторяющийся процесс, определяющий идеал открытого общества - процесс, в котором мы открыто признаем несовершен­ства системы мирового капитализма и пытаемся учиться на соб­ственных ошибках.

Этот процесс не может произойти без Соединенных Штатов Аме­рики. Наоборот, еще никогда не было периода, когда бы сильное руководство в лице Соединенных Штатов и других государств, мыс­лящих в том же духе, могло бы привести к серьезным и положи­тельным результатам. Имея правильное чувство руководства и чет­кое представление цели, Соединенные Штаты и их союзники мог­ли бы начать создавать новое открытое мировое сообщество, кото­рое могло бы способствовать стабилизации системы мировой эко­номики, а также расширить и поддержать универсальные человече­ские ценности. Возможность ждет, чтобы мы ею воспользовались.

 

ЧАСТЬ 1. СТРУКТУРА КОНЦЕПЦИИ

Ошибочность и рефлексивность

Критический подход к экономической науке

Рефлексивность на финансовых рынках

Рефлексивность в истории

Открытое общество

 

1. ОШИБОЧНОСТЬ И РЕФЛЕКСИВНОСТЬ

 

Любому, кто создал себе репутацию и заработал капитал в очень практичном мире бизнеса, может показаться странным, что мой финансовый успех и мои политиче­ские взгляды опирались на ряд абстрактных философских идей. И пока эти идеи не будут поняты всеми, никакие другие аргу­менты, изложенные в этой книге, будь то по вопросам финан­совых рынков, геополитики или экономической науки, не будут иметь особого смысла. Именно поэтому необходимы абстракт­ные рассуждения, изложенные в последующих двух главах. Не­обходимо особенно детально прояснить ключевые концепции, на которых основаны другие мои идеи и большая часть моей деловой и филантропической деятельности. Вот эти концепции: ошибочность, рефлексивность и открытое общество. Эти аб­стракции, хотя и существенные, могут показаться очень далеки­ми от повседневной жизни мира политики и финансов. Одна из основных целей данной книги — убедить читателя в том, что эти концепции касаются самого сердца реального мира.

 

Мышление и реальность

Я должен начать с самого начала: со старого философского вопроса, который, похоже, лежит в основании многих других проблем. Каково отношение между мышлением и реаль­ностью? Это, согласен, — окольный путь рассмотрения фило­софии делового мира, но его нельзя избежать. Ошибочность означает, что наше понимание мира, в котором мы живем, по своей сущности несовершенно. Рефлексивность означает, что наше мышление активно влияет на события, в которых мы участвуем и о которых мы думаем. Всегда существует некото­рое расхождение между реальностью и нашим пониманием ее, и это расхождение я называю предвзятостью участников, но оно является важным элементом формирования пути ис­тории. Концепция открытого общества основана на призна­нии нашей ошибочности. Никто не владеет высшей истиной. Рядовому читателю эта идея может показаться достаточно оче­видной. Но именно этот факт зачастую не желают признавать лица, принимающие политические и экономические решения, и даже ученые — академики. Отказ признавать естественное расхождение между реальностью и нашим мышлением имеет далеко идущие и исторически опасные последствия.

Отношение между мышлением и реальностью всегда находи­лось в той или иной форме в центре философских рассуждений с тех пор, как люди стали осознавать себя думающими сущест­вами. Дискуссия оказалась очень плодотворной. Она привела к формулированию основных понятий, таких, как истина и зна­ние, и заложила основания для развития научного метода.

Не будет преувеличением сказать, что различие между мышлением и реальностью необходимо для рациональной мысли. Но за пределами определенных границ разделение мысли и реальности на независимые категории сталкивается со сложностями. Хотя желательно разделять утверждения и факты, это не всегда возможно. В ситуациях, где присутству­ют мыслящие участники, мысли этих участников являются частью реальности, о которой они думают. Было бы глупо не разделять мышление и реальность и относиться к нашему взгляду на мир, как будто этот взгляд и мир — одно и то же; но было бы также неверно рассматривать мышление и реаль­ность как абсолютно разделенные и независимые явления. Мышление людей играет двойную роль: это одновременно и пассивное отражение реальности, которую они стремятся по­стичь, и активный элемент, влияющий на события, в которых они участвуют.

Конечно, существуют события, происходящие независимо от того, что кто-либо думает; эти явления, например движе­ния планет, являются предметом изучения естественных на­ук. Здесь мышление играет исключительно пассивную роль. Научные утверждения могут соответствовать или не соответ­ствовать фактам физического мира, но в любом случае факты отделены от утверждений и не зависят от них[1]. Обществен­ные события, однако, включают думающих участников. Здесь отношение между мышлением и реальностью более сложное. Наше мышление является частью реальности; оно руководит нашими действиями, а наши действия влияют на происходя­щие события. Ситуация зависит от того, что мы (и другие) думаем и как мы действуем. События, в которых мы участву­ем, не являются неким самостоятельным критерием, по кото­рому можно судить об истинности или ложности наших мыс­лей. В соответствии с правилами логики, утверждения счита­ются истинными в том и только в том случае, если они соот­ветствуют фактам. Но в ситуациях, включающих мыслящих участников, события не происходят независимо от того, что эти участники думают; они отражают влияние решений уча­стников. В результате они не могут считаться независимым критерием для определения истинности утверждений. В этом заключается причина того, что наше понимание по существу несовершенно. Это не запутанный философский вопрос, схо­жий с вопросом Беркли о том, перестает ли корова, находя­щаяся перед ним, существовать, если он повернется спиной. Когда дело доходит до принятия решений, возникает естест­венный недостаток соответствия между мышлением и реаль­ностью, поскольку факты возникнут только где-то в будущем и зависят от решений участников.

 Недостаток соответствия является важным фактором, вли­яющим на существование мира в той форме, в какой он есть. Существует гораздо более глубокое основание и для нашего мышления, и для ситуаций, в которых мы участвуем, подо­плека, которая намеренно игнорируется в стандартной эко­номической теории, как мы увидим в главе 2. Я особо хочу подчеркнуть здесь тот факт, что участники общественных со­бытий не могут основывать свои решения на знании по той простой причине, что такого знания не существует в момент, когда они принимают свои решения. Конечно, люди не ли­шены некоторого знания, они имеют в своем распоряжении все достижения науки (включая общественные науки), а так­же практический опыт, накопленный на протяжении веков, но этого знания все равно оказывается не достаточно для при­нятия решений. Разрешите мне привести очевидный пример из мира финансов. Если бы люди могли действовать на осно­вании научно доказанных знаний, тогда разные инвесторы не покупали бы и не продавали бы в одно и то же время одни и те же ценные бумаги. Участники рынка не могут предсказать результата своих решений так, как ученые могут предсказать движение космических тел. Очевидно, что результат будет не­избежно отличаться от их ожиданий, привнося элемент нео­пределенности, свойственный общественным событиям.

 

Теория рефлексивности

Наилучший способ рассмотреть отношения между мышле­нием участников и общественными событиями, в которых они участвуют, заключается в том, чтобы изучить, в первую оче­редь, отношения между учеными и явлениями, которые они изучают.

В случае с учеными существует только односторонняя связь между утверждениями и фактами. Факты реального мира не зависят от утверждений, которые ученые делают о них. Это — ключевая характеристика, делающая факты приемлемым кри­терием, по которому можно судить об истинности или право­мерности утверждений. Если утверждение соответствует фак­там, оно истинно, если нет, то оно ложно. Но в случае с мыс­лящими участниками все складывается по-другому. Сущест­вует двусторонняя связь. С одной стороны, участники пыта­ются понять ситуацию, в которой они участвуют. Они пыта­ются создать картину, соответствующую реальности. Я назы­ваю это пассивной, или когнитивной, функцией. С другой сто­роны, они пытаются оказать влияние, подделать реальность под их желания. Я называю это активной функцией, или фун­кцией участника. Когда реализуются одновременно обе фун­кции, — я называю такую ситуацию рефлексивной. Я исполь­зую это слово, как и французы, когда они употребляют воз­вратные глаголы, т. е. глаголы, у которых и подлежащее, и до­полнение — одно и то же лицо: Je me lave (я мою себя или — я умываюсь).

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: