Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии 5 страница

Признание ограниченности общественных наук не означа­ет, что мы должны отказаться от поиска истины при изучении общественных явлений. Это только означает, что поиск исти­ны требует от нас признания того, что некоторые аспекты по­ведения человека не определяются законами, действующими бесконечно долго. Такое признание должно воодушевлять нас на поиск других путей, ведущих к пониманию. Поиск истины также вынуждает нас признать, что общественные явления мо­гут подпадать под влияние теорий, которые были разработа­ны для их объяснения. В результате изучение общественных явлений может быть мотивировано целями, отличными от по­иска истины. Наилучший способ защититься от злоупотреб­ления научным методом состоит в признании того, что обще­ственные теории могут оказывать влияние на предмет, кото­рый они описывают.

 

Критический анализ экономической теории

Экономическая теория - самая далеко идущая попытка уча­ствовать в конкуренции с естественными науками, и эта по­пытка, без сомнения, является весьма успешной. Экономи­сты — последователи классической теории были вдохновлены достижениями ньютоновской физики. Они пытались установить универсально действенные законы, которые могли бы быть использованы как для объяснения, так и для предсказа­ния экономического поведения, и надеялись достичь этой це­ли, опираясь на концепцию равновесия. Концепция позво­лила сконцентрировать экономический анализ на конечном результате и пренебречь временными нарушениями равнове­сия. Маятник не перестает двигаться вокруг одной и той же точки, независимо от того, как велика была амплитуда его колебаний; именно этот «центристский» принцип позволил экономистам-теоретикам сформулировать бесконечно долго действующие правила об уравновешивающей роли рынка.

Концепция равновесия — очень полезна, но она также мо­жет быть и очень обманчивой. У нее есть аура некоторого эм­пиризма. Но это — не так. Само по себе равновесие в реаль­ной жизни наблюдается редко - рыночные цены имеют пе­чально известную репутацию колебаться. Процесс, который можно наблюдать, как предполагается, стремится к равнове­сию, но равновесия можно никогда и не достигнуть. Верно, что участники рынка приспосабливаются к рыночным ценам, но, возможно, они приспосабливаются к постоянно движу­щейся цели. В таком случае называть поведение участников процессом приспособления было бы ошибочно.

Равновесие — продукт аксиоматической системы. Эконо­мическая теория строится на принципах логики и математи­ки: она основана на некоторых постулатах, и все ее выводы также основываются на этих постулатах в результате логиче­ской манипуляции. Возможно, что равновесие никогда не бу­дет достигнуто, но этот факт не должен делать недействитель­ным логическое построение, где некое гипотетическое равно­весие представляется как модель реальности, вводя тем са­мым значительное искажение. Евклидова геометрия была и остается вполне действенной аксиоматической системой, но она позволяла давать фактам неверные толкования, напри­мер, что Земля — плоская.

Равновесие не всегда является движущейся целью. Суще­ствует много ситуаций, в которых когнитивная функция реа­лизуется постоянно, а пересечение кривых спроса и предло­жения не всегда определяет точку равновесия. Но существу­ют также и многочисленные события, исключаемые из про­цесса рассмотрения, когда кривые спроса и предложения бе­рутся как данные. Это исключение было оправдано по мето­дологическим соображениям: утверждается, что экономиче­ская теория не рассматривает кривые спроса и предложения самостоятельно, а только во взаимосвязи[6]. За этим утвержде­нием скрывается предположение, что механизм цен работает только в одном направлении - пассивно отражая условия спроса и предложения. Когда продавцы знают, сколько това­ра они готовы предложить по определенной цене, а покупате­ли знают, сколько они готовы купить, — должно установиться равновесие, чтобы рынок нашел ту единственную цену, кото­рая соответствует данному спросу и предложению. Но что, если само движение цен меняет намерения покупателей и про­давцов торговать по данной цене, например, потому что они ожидают повышения цены в будущем? Эта возможность, яв­ляющаяся доминирующим фактором жизни финансовых рын­ков и промышленности с быстро развивающимися техноло­гиями, просто отметается.

Для определения рыночных цен необходимо предположе­ние, что кривые спроса и предложения даны независимо. Без независимых кривых спроса и предложения цены перестанут определяться единственно возможным образом. Экономисты будут лишены возможности разрабатывать обобщения, сход­ные с обобщениями естественных наук. Идея, что условия спроса и предложения могут быть определенным способом взаимозависимы или зависеть от рыночных событий, может показаться неуместной тем, кто был взращен на экономиче­ской теории. Но именно это и предполагает концепция реф­лексивности, именно это и демонстрирует поведение финан­совых рынков.

Предположение о независимости данных условий спроса и предложения устраняет возможность какого-либо рефлексивного взаимодействия. Насколько важно это допущение? На­сколько важна рефлексивность в поведении рынка и эконо­мики в целом? Давайте обратимся к фактическим данным. В книге «Алхимия финансов» я определил и проанализировал несколько случаев рефлексивности, которые невозможно объ­яснить надлежащим образом при помощи теории равновесия. В случае с фондовым рынком я сосредоточился на соотноше­нии собственных и заемных средств и превышении стоимо­сти ценных бумаг над их рыночной стоимостью. Когда цен­ные бумаги компании или отрасли продаются по завышенной цене, они могут использовать ценные бумаги и полученную выручку для оправдания завышенных ожиданий, но — только до определенного момента.

Наоборот, когда ценные бумаги быстрорастущей компании продаются по заниженной цене, компания может оказаться не в состоянии использовать имеющиеся у нее возможности, таким образом оправдывая продажу ценных бумаг по зани­женным ценам, но опять же — только до определенного мо­мента. На основании этих примеров я разработал теорию че­редования периода быстрого роста деловой активности и спа­да для фондового рынка, которая принесла хорошие резуль­таты (я подробно рассматриваю ее в следующей главе).

Изучая рынки валют, я выявил возможности возникнове­ния порочных и непорочных кругов, на которых обменные курсы и так называемые основные принципы, которые они, как предполагается, должны отражать, взаимосвязаны неко­торым самоусиливающим способом, создавая самоподдержи­вающиеся тенденции в течение длительных периодов, — до тех пор, пока они в конце концов не начинают развиваться в обратном направлении. Я выявил порочный круг для долла­ра, который достиг своей кульминационной точки в 1980 г., и проанализировал порочный круг, складывавшийся в период с 1980 по 1985 гг. Я назвал его «имперским кругом» Рейгана. Если бы я писал книгу позже, то мог бы проанализировать подобный «имперский круг» в Германии, вызванный объеди­нением Германии в 1990 г. Он складывался иначе в результате своего влияния на европейский механизм обменных курсов: этот механизм привел к девальвации фунта стерлинга в 1992 г. Наличие таких длительных, легко выявляемых тенденций по­ощряет спекуляции, основанные на следовании за тенденци­ями, а нестабильность накапливается постепенно.

Изучая банковскую систему и кредитные рынки в целом, я отметил наличие рефлексивной связи между актом кредито­вания и стоимостью обеспечения, которая определяет креди­тоспособность заемщика. Это дает основания для асиммет­ричного чередования периодов быстрого роста деловой ак­тивности и спада, при котором кредитная экспансия и эконо­мическая деятельность медленно набирают скорость и могут внезапно остановиться. Рефлексивная связь и асимметрич­ная модель четко просматривались в период великого кредит­ного бума в 1970-е годы, который достиг кульминационной точки во время мексиканского кризиса в 1982 г. Сходный про­цесс развивается в 1998 г., когда я пишу эти строки.

Этих примеров должно быть достаточно для демонстрации неадекватности теории равновесия и оправдания попытки раз­вить общую теорию рефлексивности, в которой равновесие становится особым случаем. В конце концов было достаточно одного эксперимента с солнечным пятном, чтобы продемон­стрировать недостатки ньютоновской физики и доказать дей­ственность теории относительности Эйнштейна. Но между те­орией Эйнштейна и моей существует серьезное отличие. Эйнштейн мог предвидеть определенное событие — эффект Майкельсона — Морли, который доказал инвариантность ско­рости света, или перигелий Меркурия, и подтвердил общую теорию относительности. Я не могу предсказать ничего, кро­ме самой непредсказуемости. Мы должны понизить уровень наших ожиданий относительно нашей же способности объяс­нять и предсказывать общественные и исторические события до того, как будет принята теория рефлексивности.

Прежде чем двигаться дальше, мне хотелось бы прояснить два теоретических момента.

Во-первых — идею равновесия. Помимо рефлексивности существуют другие факторы, которые могут вмешаться в фор­мирование тенденции к равновесию. Одним из них являются инновации. Артур Брайан и другие ученые разработали кон­цепцию растущей доходности, которая оправдывает рост про­изводства за рамки классического равновесия в надежде, что развитие технологии будет резко снижать затраты на произ­водство и таким образом увеличит прибыли благодаря доми­нирующей позиции на рынке. Эта теория подорвала одно из самых свято охраняемых заключений экономической теории, а именно оптимальность свободной торговли.

Во-вторых — идею рефлексивности. Рефлексивность про­являет себя в изменении ценностей и ожиданий людей. Од­нако оказалось недостаточно, чтобы эти восприятия просто изменялись, восприятия должны также оказывать значитель­ное влияние на реальные события, иначе изменениями мож­но пренебречь как простым фоновым шумом, а конечное рав­новесие останется прежним. В целом, я не верю, что в отно­шении реальности можно применить некое жесткое воздей­ствие, если микроэкономический анализ не принимает в рас­чет рефлексивность. Возможным исключением здесь являет­ся реклама и маркетинг, которые предназначены для измене­ния кривой спроса, а не для удовлетворения существующего спроса. Но даже такая деятельность не всегда будет рефлек­сивной в том смысле, в котором я определил этот термин, и она не мешает установлению равновесия, при котором фир­мы выделяют часть ресурсов на увеличение спроса и часть — на удовлетворение потребностей.

Когда дело касается финансовых рынков и проблем мак­роэкономики, возникает другая ситуация. Ожидания играют важную роль, эта роль является рефлексивной. Участники основывают свои решения на своих ожиданиях, а будущее, которое они пытаются предугадать, зависит от решений, при­нимаемых ими сегодня. Разные решения приводят к разному будущему. Поэтому решения не относятся к чему-либо, дан­ному независимо. Это дает основания для появления элемен­та неопределенности как в решениях, так и в последствиях. Теоретически неопределенность могла бы быть устранена вве­дением героического предположения о совершенстве знания. Но этот постулат не выдерживает критики, поскольку игнорирует тот факт, что люди — свободны в осуществлении выбо­ра. Уместно задать также вопрос — совершенное знание о чем? О всех возможных вариантах выбора всех участников? Это не­возможно, когда альтернативы связаны результатом, который, в свою очередь, зависит от выбора. Поэтому участники дол­жны не только знать, что представляет собой конечное рав­новесие, но они должны одновременно желать этого; они так­же должны знать, что все остальные знают о нем и хотят имен­ного этого результата. Это достаточно условный набор пред­положений, но он был предложен со всей серьезностью.

Мы должны признать, что совершенное знание недости­жимо, а элемент неопределенности — неизбежен. Значит ли это, что концепция равновесия не имеет отношения к реаль­ному миру? Не обязательно. Должно произойти еще что-то, чтобы превратить равновесие в движущуюся цель: ожидания должны повлиять на будущее, с которым они связаны. Более того, это влияние должно вызывать изменение ожиданий, ко­торые, в свою очередь, меняют будущее. Такие соотносящие­ся с самими собой, оказывающие влияние на самих себя ме­ханизмы обратной связи не приходят в действие всякий раз, но они возникают достаточно часто, поэтому их нельзя игно­рировать. Эти механизмы неизбежно возникают на финансо­вых рынках, где изменения текущих цен могут вызвать изме­нения будущего, которое текущие цены, как предполагается, должны дисконтировать. Они также свойственны макроэко­номической политике, на которую оказывают влияния собы­тия на финансовых рынках и которая, в свою очередь, сама оказывает влияние на финансовые рынки. Итак, очевидно, что попытки объяснить поведение финансовых рынков и мак­роэкономических событий посредством анализа равновесия нельзя считать успешными. Но именно это и пыталась делать экономическая теория, когда приписывала все проявления не­равновесного состояния шоковым влияниям извне. Это устремление напоминает мне попытки Птолемея объяснить движение небесных тел рисованием дополнительных кругов, когда планеты вдруг переставали двигаться по предписанно­му им пути.

На практике и участники рынка, и те, кто его регулируют, осознают, что равновесие — это иллюзия. Очень редко можно найти область деятельности, в которой теория и практика столь далеки друг от друга, открывая большое поле деятель­ности для алхимии и других форм магии. Я знаю, что, по­скольку меня наделили репутацией мага, особенно в азиат­ских странах, это позволило бы мне манипулировать рынка­ми. Выступления Алана Гринспэна, особенно его предупреж­дения о «нерациональном изобилии рынка», вызвали рефлек­сии обо всем, кроме имени. Самых мощных практиков реф­лексивной алхимии прошлого можно было найти в Мини­стерстве финансов Японии; в настоящее время их мешок с чудесами пуст.

Я вынужден признаться, что я не знаком с господствую­щими теориями об эффективных рынках и рациональных ожи­даниях. Я считаю их нерелевантными и поэтому никогда не тратил время на их изучение, поскольку мне, похоже, непло­хо жилось и без них — что было, возможно, и к лучшему, судя по недавнему краху Long-Term Capital Management — страхово­го фонда, руководители которого пытались получить прибы­ли от использования современной теории равновесия. Их ар­битражные стратегии были обоснованы, частично, группой лауреатов Нобелевской премии за 1997 г. в области экономи­ки — премии, которую они получили за теоретическую работу по ценообразованию опционов. Тот факт, что некоторые удачливые участники финансовых рынков считают современ­ные теории, которые якобы объясняют, как функционируют финансовые рынки, абсолютно бесполезными, можно рас­сматривать как уничтожающую критику, но это не является официальной демонстрацией неадекватности этих теорий. Крах названного страхового фонда является более убедитель­ным и ярким тому доказательством.

Я считаю концепцию равновесия очень полезной для вы­свечивания недостатков реального мира. Мы не смогли бы создать динамической теории неравновесия, если бы не су­ществовало теории равновесия. Я не имею ничего против эко­номической науки, кроме того, что она не достаточно глубо­ко анализирует реальность. Она не учитывает рефлексивные связи между событиями на рынках и условиями спроса и пред­ложения.

Чтобы понять финансовые рынки и макроэкономические события, нам необходима новая парадигма. Нам необходимо дополнить теорию равновесия концепцией рефлексивности. Рефлексивность не отрицает выводов теории равновесия как аксиоматической системы, но она добавляет измерение, ко­торое теория равновесия не принимает в расчет. Это напоми­нает объединение геометрии плоскости с понятием о том, что земля круглая. Теория равновесия предназначается для того, чтобы давать обобщения, которые могут быть действенными бесконечно долго. Рефлексивность добавляет во все процес­сы историческое измерение. Движение времени представляет собой исторический процесс, который может стремиться к равновесию, а может и не стремиться. Только это и имеет смысл в реальном мире.

В следующей главе я предложу рефлексивное, историче­ское объяснение финансовых рынков; но сначала я хочу за­вершить критический анализ экономической теории рассмот­рением вопроса о ценностях.

 

Проблема ценностей

Экономическая теория принимает ценности и предпочте­ния участников рынка как данные. Под прикрытием этого ме­тодологического условия она негласно вводит некоторые до­полнительные утверждения о ценностях. Наиболее важным является утверждение, согласно которому приниматься в рас­чет должны только рыночные ценности; т. е. только те раз­мышления, которые приходят в голову участникам рынка, ког­да те принимают решение, сколько они готовы заплатить дру­гому участнику рынка в процессе свободного товарообмена. Это утверждение справедливо, когда цель состоит в определе­нии рыночной цены, но оно игнорирует широкий спектр лич­ных и общественных ценностей, которые не находят выражения в поведении на рынке. Эти ценности не должны игнори­роваться при решении вопросов, не связанных с вопросом о рыночной цене. Как должно быть организовано общество, как должны жить люди? Ответы на эти вопросы не должны осно­вываться на рыночных оценках.

Но тем не менее это происходит. Масштаб влияния эконо­мической теории вышел за рамки, которые должны опреде­ляться постулатами аксиоматической системы. Теория пере­стала быть просто теорией. Рыночные фундаменталисты трансформировали аксиоматическую, нейтральную по отно­шению к человеческим ценностям теорию в идеологию, ко­торая оказывала и продолжает оказывать мощное и опасное влияние на поведение людей в политике и бизнесе. Как ры­ночные ценности проникают в те области жизни общества, где им нет места? Вот вопрос, который я хочу обсудить в дан­ной книге.

Экономическая теория принимает ценности как нечто дан­ное и всегда допускает выбор между альтернативами: некото­рое количество конкретного товара может быть приравнено к известному количеству другого товара или услуги. Невозмож­ность или неуместность торговли о цене некоторых товаров или услуг, иными словами, — ценностей, не признается, или, чтобы быть более точными, - не допускается даже мысли о том, что ряд ценностей вообще исключается из области эко­номики. В целом считается, что в область экономики вклю­чаются только индивидуальные предпочтения, в то время как коллективными интересами пренебрегают. Это означает, что из экономики исключена вся область общественных и поли­тических интересов. Если бы довод рыночных фундаменталистов о том, что общие интересы наиболее полно удовлетворя­ются путем безграничного удовлетворения личных интересов, или своекорыстия, был бы верным, то это не приносило бы много вреда; но поскольку такой вывод не учитывает необхо­димости удовлетворять коллективные потребности, то это по­ложение становится весьма спорным.

Эмпирические изучения процесса принятия решений по­казали, что даже в вопросах личных предпочтений поведение людей не соответствует утверждениям экономической теории. Данные исследований показывают, что вместо того, чтобы быть последовательными и постоянными, предпочтения лю­дей все время и довольно серьезно меняются, и это измене­ние зависит от того, как они формулируют проблемы, побуж­дающие их принимать конкретные решения. Например, эко­номическая теория со времен Бернулли предполагает (при­близительно 1738 г. ), что экономические агенты оценивают результат сделанных ими выборов в зависимости от состоя­ния их благополучия. На самом деле экономические агенты рассматривают результаты как прибыль или убытки в сравне­нии с каким-то отправным моментом. Более того, варианты формулировок результата оказывают огромное влияние на ре­шения: агенты, оценивающие свои результаты с позиции бла­гополучия, меньше боятся рисковать, чем те агенты, которые судят о своих результатах с точки зрения убытков[7]. Я иду даль­ше. Я утверждаю, что люди и ведут себя по-разному в зависи­мости от выбора отправного момента.

Даже некоторое постоянство в выборе точек отсчета еще не обеспечивает достаточной надежности: все равно между различными точками отсчета существует видимый разрыв. Я могу судить об этом на основании собственного опыта. У меня часто возникало ощущение, будто внутри меня живет несколько личностей: одна занята коммерческой, другая — об­щественной деятельностью, и третья — для более частного ис­пользования. Часто роли смешивались, создавая для меня бес­конечные неудобства. Я предпринял сознательную попытку интегрировать различные аспекты моего существования, и я рад сообщить, что мне это удалось. Когда я говорю, что сча­стлив сообщить об этом, я действительно имею в виду имен­но это: интегрирование различных граней моей личности ста­ло для меня источником огромного удовлетворения. Однако я должен признаться, что я не смог бы добиться этого, если бы я оставался только активным участником финансовых рынков. Контроль над деньгами требует, чтобы человек посвятил себя одному делу — деланию денег, и все остальные аспекты личности должны быть подчинены только этому. В отличие от других форм занятости, руководство страховым фондом может принести как прибыли, так и убытки; вы не можете позволить себе потерять контроль над ситуацией. Сто­ит отметить, что ценности, которые руководили мною во мно­гих видах деятельности, связанной с зарабатыванием денег, действительно напоминали ценности, постулированные эко­номической теорией: эта деятельность включала тщательный анализ альтернатив. Характер этих ценностей был скорее ко­личественным, а не качественным[8], они были относительно неизменными, а если и менялись — то постепенно. Эти цен­ности были определенно направлены на оптимизацию коэф­фициента между риском и вознаграждением, включая приня­тие более существенных рисков, когда коэффициент был бла­гоприятным.

Я готов делать обобщения на основании моего личного опыта и признаю, что ценности, которые были постулирова­ны экономической теорией, на самом деле имеют отношение к экономической деятельности в целом и к поведению участ­ников рынка в частности. Мои обобщения оправданы, по­скольку те участники рынка, которые не согласны с ценно­стями, либо устраняются, либо их влияние мало значимо в результате конкуренции.

К тому же экономическая деятельность представляет со­бой только одну грань существования человека. Несомненно, она очень важна, но существуют и другие аспекты, которые нельзя игнорировать. В целях данного анализа я выделяю эко­номическую, политическую, социальную и личную сферы, но не хочу приписывать особой значимости какой-либо из них. Можно вспомнить и другие стороны жизни. Например, давление товарищей, влияние семьи или общественное мнение; я также могу выделить святое и богохульное. Я хочу показать только одно: экономическое поведение — это только один тип поведения, а ценности, которые экономическая теория вос­принимает как данные, не единственный тип ценностей, гос­подствующих в обществе. Сложно представить, как ценно­сти, связанные с другими сферами жизни, могут быть под­вержены дифференциальному анализу, например в виде кри­вых безразличия.

Как экономические ценности связаны с другими видами ценностей? На этот вопрос нельзя дать ответ, который был бы универсальным и действенным бесконечно долго, но мы мо­жем просто сказать, что одни только экономические ценно­сти не могут быть достаточными для поддержания существо­вания общества. Экономические ценности отражают тот факт, что конкретный участник рынка готов платить другому за его товар в ходе свободного товарообмена. Эти ценности предпо­лагают, что каждый участник представляет собой центр при­были, заинтересованный в максимально возможном увеличе­нии своей прибыли в такой степени, что исключаются все остальные соображения. Это описание похоже на описание поведения на рынке, но для поддержания существования об­щества в целом и самого человека — в частности — должны существовать и некоторые другие ценности. Что представля­ют собой эти ценности и как их можно примирить с рыноч­ными? Это — именно тот вопрос, который волнует меня се­годня. Более того, он озадачивает меня. Изучения экономи­ческой науки явно не достаточно для занятий экономикой, мы должны выйти за пределы экономической теории. Вместо того чтобы принимать ценности как данные, мы должны рас­сматривать их как рефлексивные. Это означает, что в различ­ных условиях доминируют разные ценности и существует не­кий механизм двусторонней обратной связи, соединяющий их с реальными условиями, создавая уникальный исторический путь. Мы также должны считать ценности ошибочными. Это означает, что ценности, превалирующие в какой-то опреде­ленный момент истории, могут оказаться неадекватными и неподходящими в какой-либо другой момент. Я утверждаю, что рыночные ценности приобрели в настоящий момент ис­тории такую значимость, которой они отнюдь не обладают и которую необходимо поддерживать.

Справедливости ради я должен указать, что если мы хотим применить концепцию рефлексивности к ценностям так же, как и к ожиданиям, то мы должны здесь поступать иначе. В случае с ожиданиями проверкой реальности служит резуль­тат, в случае с ценностями — такого критерия нет. Христиан­ские мученики не отказались от своей веры даже тогда, когда их бросили львам. Вместо того чтобы говорить о когнитивной функции, мне, вероятно, необходимо иное, более эмоциональ­ное название обратной связи, создающей переход от реально­сти к мышлению, но я не знаю другого названия. Более под­робно остановимся на этом позже.

3. РЕФЛЕКСИВНОСТЬ НА ФИНАНСОВЫХ РЫНКАХ

 

Как было указано в предыдущей главе, классическая экономическая теория основана на предположении о совершенстве знания и концепции равновесия. Я хо­чу приблизить анализ к реальности, признав тот факт, что, принимая решения, участники финансовых рынков не могут избежать элемента предвзятости. Я использую слово «пред­взятость» для описания элемента суждения, присутствующе­го в ожиданиях участников рынка. Перед каждым участни­ком рынка стоит задача наложить приведенную стоимость на будущий ход событий, но сам этот ход событий зависит от этой приведенной стоимости, которую все участники рынка, вместе взятые, ему приписывают. Поэтому участники рынка обязаны полагаться на элемент суждения. Важная черта пред­взятости состоит в том, что ее роль не является только пас­сивной: она влияет на ход событий, который она должна от­ражать. Этот активный компонент отсутствует в концепции равновесия, используемой экономической теорией.

Предвзятость (bias) — сложная концепция. Ее нельзя над­лежащим образом измерить, поскольку мы не знаем, как бу­дет выглядеть мир без предвзятости. У каждого человека — свои предвзятости, но невозможно вообще не иметь предвзя­тости. Это верно и для таких случаев, когда участник может точно предвидеть будущее. К счастью, существует некая норма, которая указывает, но не измеряет предвзятость участни­ков, а именно реальный ход событий. Не существует реально­сти, независимой от мышления участников, существует реаль­ность, зависимая от мышления. Другими словами, существует последовательность событий, которые реально происходят, и эта последовательность учитывает влияние предвзятости уча­стников. Реальный ход событий, очевидно, будет отличаться от ожиданий участников, и это различие может рассматривать­ся как указание на существование предвзятости. Явление, ко­торое можно наблюдать лишь частично, имеет ограниченную ценность в качестве инструмента научного исследования. Мы теперь понимаем, почему экономисты так хотели устра­нить его из области своих интересов. Но несмотря на это, я считаю его ключом к пониманию финансовых рынков.

Ход событий, который пытаются предвидеть участники рынка, состоит из рыночных цен. Их можно легко наблю­дать, но сами по себе они ничего не говорят о предвзятости участников. Для выявления предвзятости мы должны найти другую переменную, которая не «заражена» предвзятостью. Традиционное толкование финансовых рынков предлагает та­кую переменную: она состоит из основных показателей, ко­торые, как предполагается, должны отражать рыночные це­ны. Чтобы избежать сложностей, я буду говорить о фондовых рынках. Компании имеют балансовые отчеты, получают при­быль и выплачивают дивиденды. От рыночных цен ждут вы­ражения доминирующих ожиданий в отношении динамики основных показателей. Я не согласен с такой интерпретаци­ей, но она предлагает интересный отправной момент для изу­чения предвзятости участников.

В рамках нашего обсуждения я определяю равновесие как соответствие между представлениями участников в отноше­нии основных показателей и самими этими основными пока­зателями. Я полагаю, что это согласуется с концепцией в том виде, в котором она используется в экономической теории. Основные показатели, имеющие значение, возникнут только в будущем. Курсы акций, как предполагается, должны отра­жать не прибыль, состояние баланса и дивиденды за прошлый год, а будущий поток прибыли, дивидендов и стоимость основ­ных средств. Этот поток не является данным; поэтому он не составляет предмет знания, а представляет собой предмет до­гадок. Важный момент заключается в том, что будущее, когда оно наступит, уже будет находиться под влиянием предшест­вовавших ему догадок. Догадки находят выражение в курсах акций, а курс акций влияет на основные показатели. Как мы увидим далее, схожие рассуждения можно вести и о валютах, займах, товарах. (Для простоты я сосредоточусь только на фон­довом рынке. ) Компания может получить капитал путем про­дажи акций, а цена, по которой они будут проданы, повлияет на прибыль в расчете на одну акцию. Курс акций также ока­зывает влияние на условия, при которых компания может по­лучить займы. Компания может также заинтересовать свое ру­ководство выпуском опционов. Существуют и другие пути, при помощи которых имидж компании, представленный кур­сами акций, может оказывать влияние на развитие процесса. Каждый раз, когда это происходит, возникает возможность двустороннего рефлексивного взаимодействия, и равновесие становится ложной идеей, поскольку основные показатели пе­рестают описывать независимую переменную, которой могут соответствовать курсы акций. Равновесие становится движу­щейся целью, а рефлексивное взаимодействие может сделать ее и вовсе ускользающей, потому что изменения курсов ак­ций могут толкать основные показатели в том же направле­нии, в каком движутся сами акции.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: