 |
"Разум" 4 страница
|
|
|
|
И это верно не только для каждого нового существования тех, кого мы называем субстанциями, но и для каждого изменения, которое можно увидеть. Любое новое существование любого нового способа, который мы обязательно предполагаем, происходит от причины. Например, если бы не было ничего, кроме одного шара из твердой материи, который в прошлом был в совершенном покое, если он начинает двигаться, мы заключаем, что есть какая-то причина этого изменения; или если этот шар в прошлом двигался по прямой линии и становится коротким примерно под прямым углом к своему прежнему направлению; или если он двигался с такой степенью быстроты, и все сразу движется лишь с половиной этой быстроты. И все равно, будут ли эти изменения в телах или в духах, их начало должно иметь причину — первое изменение, которое происходит в духе после его создания, пусть это будет изменение в том, что оно будет, и так далее. Итак, если дух всегда в прошлые времена имел такую склонность, например, всегда любил и выбирал грех, а затем имеет совершенно противоположную склонность и любит и выбирает святость, начало этого изменения или первое новое существование в этом духе по отношению к нему, будь то какое-то действие или что-то еще, имела какую-то причину. 8
И действительно, не имеет значения, предполагаем ли мы, что у существа есть начало или нет, если мы видим, что оно существует определенным образом, для какого способа существования мы знаем, что в самой вещи не больше оснований для чего-либо, чем для любого другого другого способа; разум обязательно приходит к выводу, что существует это какая-то причина того, что он существует таким образом больше, чем любым другим способом. Например, если существует только одна часть материи, существующая со всей вечности, и это квадрат, мы неизбежно приходим к выводу, что есть какая-то причина, по которой она квадратная, поскольку в самой вещи нет ничего, что больше склоняло бы ее к этой фигуре, чем к бесконечному числу других фигур. То же самое можно сказать о покое, или движении, или способе движения; и для всех других существующих тел разум ищет причину, почему.
|
|
|
Когда разум видит существо, существующее очень регулярно и в самом точном порядке, особенно если порядок состоит в точном регулировании очень большого множества деталей, если это наилучший порядок использования и красоты, который разум может представить, что это могло быть, разум неизбежно приходит к выводу, что его причиной было существо, у которого был замысел; например, когда разум воспринимает красоту и изобретательность мира. Ибо мир мог бы быть одним бесконечным множеством беспорядков и не был бы расположен красиво и с пользой; да, бесконечно много раз бесконечное число, и поэтому, если мы умножим бесконечное на бесконечное, в бесконечности. Так что, если мы предположим, что мир существовал всю вечность и постоянно, все это время без руководства замысла, претерпевал различные изменения, он был бы, согласно такому умножению, бесконечным до одного, независимо от того, принял бы он когда-либо эту форму или нет. Примечание: Такой способ заключения является своего рода рассуждением. 9
[55]. Аппетит из разума. Как все идеи целиком находятся в уме, так и все желания тоже. Иметь аппетит к чему-либо так же далеко от природы материи, как иметь мысль. Есть некоторые аппетиты, которые называются естественными аппетитами, которые на самом деле не являются естественными для души, как аппетит к мясу и напиткам. Я верю, что когда душа испытывает такую боль, как от голода и жажды, если бы душа никогда не испытывала, что еда и питье снимают эту боль, у нее не возникло бы аппетита ни к чему. Человек был бы так же неспособен к такому аппетиту, как и к пище, которую он никогда не нюхал и не пробовал. Итак, аппетит чесаться, когда чешется.
|
|
|
[56]. Число это последовательность различий идей, собранных в уме в упорядоченной последовательности и рассматриваемых с точки зрения их отношений друг к другу, как в этой упорядоченной ментальной последовательности. Эта ментальная последовательность - это последовательность времени. Можно сделать то, что они пожелают, первым, если это будет только первым в рассмотрении. Разум находится там, где ему заблагорассудится, и проходит через них последовательно, один за другим. Это совокупность различий; ибо именно то, что он является другим в некотором отношении, и есть то самое, что делает его способным относиться к множественности. Они должны быть не просто собраны вместе в упорядоченной последовательности, но только то, что они рассматриваются в связи с тем отношением, которое они имеют друг к другу, как различия и в упорядоченной ментальной последовательности, определяет это число. Принадлежать к такому определенному числу означает, что идея имеет такое особое отношение и [рассматривается] таким образом умом к другим различиям, соединенным с ней в упорядоченной последовательности. Так что в природе числа нет ничего необъяснимого, кроме того, что такое идентичность и разнообразие, и что такое последовательность, или длительность, или приоритет и очередность.
[57]. Продолжительность. " Прошлое", если я могу употребить такое слово, есть не что иное, как образ мыслей. Этот режим, возможно, есть не что иное, как некий ветеран, сопровождающий наши идеи. Когда это, как мы говорим, " прошлое", идея определенным образом блекнет и стареет. Когда идея появляется в этом режиме, мы говорим, что она прошла, и в зависимости от степени этого конкретного невыразимого режима, мы говорим, что вещь прошла дольше или позже. Как и в случае с расстоянием, мы определяем его не только с помощью естественной тригонометрии глаз или своего рода параллакса, потому что мы можем судить о расстояниях как одним глазом, так и двумя. И это не наблюдение параллельности или апертуры лучей, ибо ум судит не по чему иному, как по различию, которое он наблюдает в самой идее, единственно, что ум может заметить. Но он судит о расстоянии по определенному способу неразличимости, как уже было сказано ранее. 1 Так и в отношении расстояния во времени, благодаря некоему особому невыразимому способу затухания и нечеткости, который я называю ветровозрастанием.
|
|
|
[58]. Рассуждения абсолютно не отличается от восприятия, не дальше, чем есть акт воли по этому поводу. Это кажется таковым в демонстративном рассуждении, потому что знание самоочевидной истины, очевидно, не отличается от восприятия. Но все демонстративное знание состоит в знании самоочевидных истин и может быть сведено к нему, и также очевидно, что действие ума в других рассуждениях не отличается по своей природе от демонстративного рассуждения.
[59]. Суждение. Разум выносит суждение во множестве случаев, когда он научился судить на основе постоянного опыта, не только чрезвычайно быстро, как только одна мысль может следовать за другой, но и абсолютно без каких-либо размышлений и в тот же момент, без какого-либо временного вмешательства. Хотя это не совсем самоочевидно, все же он судит без всякой логики, просто в силу привычки. Таким образом, когда я слышу такие-то звуки или вижу такие-то буквы, я без рассуждений сужу, что означают такие-то вещи. Когда у меня возникают такие идеи, поступающие от моего чувство видения, появляющееся таким образом, я сужу без каких-либо рассуждений, что вещи находятся дальше, чем другие, которые появляются таким образом. Когда я вижу глобус, я принимаю его за глобус, хотя образ, запечатленный в моем восприятии, представляет собой только плоский круг, появляющийся по-разному в разных частях; и в десяти тысячах других случаев идеи обычно ассоциируются вместе, и они приходят в ум вместе. Точно так же в бесчисленных случаях люди действуют без какого-либо надлежащего волевого акта, который в то время командует, по привычке; например, когда человек идет, нет нового волевого акта каждый раз, когда человек поднимает ногу и опускает ее. 2
|
|
|
Корол. Следовательно, нет необходимости допускать разум к животным во многих из тех действий, которые многие готовы утверждать, являются рациональными действиями; поскольку крупный рогатый скот в упряжке имеет обыкновение действовать так, как велел бы им погонщик, издавая такие-то и такие-то звуки, либо останавливаться, либо идти вперед, либо поворачиваются туда-сюда, потому что их заставили сделать это с помощью кнута за использование таких слов. Это стало настолько привычным, что они никогда не делают это рационально, а либо из-за силы, либо по привычке. Итак, из всех действий, которые учат выполнять животных — собак, лошадей, попугаев и так далее.; и те, которые они сами учатся делать, просто благодаря аппетиту и привычной ассоциации идей. Таким образом, лошадь учится выполнять такие действия для своей еды, потому что у нее случайно возникло восприятие таких действий, связанное с приятным восприятием вкуса, и поэтому его аппетит заставляет ее выполнять действие без какой-либо причины или суждения.
В 3 главное различие между людьми и животными состоит в том, что люди способны размышлять о том, что происходит в их собственных умах; у животных нет ничего, кроме непосредственного сознания. Люди способны созерцать то, что есть в них самих, созерцательно. Человек был создан для духовных упражнений и наслаждений, и поэтому благодаря размышлению он способен созерцать и созерцать духовные вещи. Отсюда вытекает, что человек способен к религии.
Очень большое различие между людьми и животными состоит в том, что животные не совершают никаких добровольных действий в отношении своих собственных мыслей, ибо только в этом рассуждение отличается от простого восприятия и памяти. Это акт воли, заключающийся в том, чтобы привести свои идеи в созерцание, а также упорядочить и сравнить их в размышлении и абстракции. Умы животных, если я могу назвать их умами, чисто пассивны по отношению ко всем их идеям; умы людей не только пассивны, но и чрезвычайно активны. В этом, вероятно, и заключается самое заметное различие между людьми и животными. В этом разница между интеллектуальной или рациональной волей и простым животным аппетитом: последнее является простой склонностью или отвращением к таким-то ощущениям, которые являются единственными идеями, на которые они способны, которые не активны в отношении своих идей; первое - это воля, которая активна в отношении своих собственных идей, распределяя их между собой, или аппетит к тем идеям, которые приобретаются в результате таких действий.
|
|
|
Ассоциация идей у животных, по-видимому, происходит гораздо быстрее и сильнее, чем у людей, по крайней мере у многих из них. Не предполагало бы какой-либо возвышенной способности у животных предполагать, что сходные идеи в них, если они у них есть, возбуждают друг друга. Я также не могу понять, почему это должно быть так, тем более из-за слабости и ограниченности их способностей в таких вещах, где для восприятия аргументации идей не требуется ни внимания, ни понимания; и опыт учит нас, что то, что мы называем мыслью в них, таким образом, ведет от одного к другому.
[60]. Воля, ее решимость. Величайшее ментальное существование добра; наибольшая степень ощущения добра умом; наибольшая степень понимания, или восприятия, или идеи [нашего] 4 добро всегда определяет волю. [Эти] 5 следует учитывать три вещи, которые составляют долю ментального существования [нашего] 6 хорошо, ибо именно пропорция, составленная из этих трех пропорций, всегда определяет волю:
(1) Степень постигаемого блага или степень блага, представленного идеей. Раньше многие считали это единственным, что определяло волю.
(2) Пропорция или степень восприятия или восприятия, степень представления, которое имеет об этом ум, или степень идеального воспринимаемого присутствия блага в уме. Это заключается в двух вещах: 1. В степени суждения. Это отличается от первого, что мы упомянули, которое было суждением о степени добра, но теперь мы говорим о степени этого суждения в соответствии со степенью уверенности или уверенности. 2. Глубина ощущения благости, или ясность, живость и чувствительность благости или сладости, или сила впечатления на разум. Как тот, кто только что попробовал мед, имеет большее представление о его пользе, чем тот, кто никогда его не пробовал, хотя он также полностью верит, что он очень сладкий, да, настолько сладкий, насколько он есть. И тот, кто видел великую красоту, имеет гораздо более ясное и сильное представление о ней, чем тот, кто никогда ее не видел. Добро, поскольку оно, таким образом, наиболее ясно и сильно представлено уму, будет пропорционально больше влиять на ум, чтобы склонять и желать.
Следует учитывать пропорцию или степень понимания умом уместности блага или его собственной заинтересованности в нем. Таким образом, душа имеет более ясное и сильное представление об удовольствии, которым она может насладиться в следующий час, чем о том же удовольствии, которым, как она уверена, она может наслаждаться десять лет спустя, хотя последнее действительно касается ее в той же степени, что и первое. Обычно есть и другие вещи, которые заставляют людей выбирать настоящее перед будущим благом. Они, как правило, более уверены в хорошем и обладают более сильным чувством этого. Но если бы они были одинаково уверены, и это было бы то же самое благо, и они были уверены, что это будет то же самое, все же душа была бы наиболее склонна к ближайшему, потому что у них нет такого живого понимания самих себя, и добра, и всего вопроса. А потом есть боль и беспокойство от того, что приходится терпеть такой аппетит так долго, что он обычно приходит. Но все же этот вопрос хочет быть более ясным, почему душа более склонна к ближнему, чем к дальнему благу.
Совершенно невозможно, чтобы это не было так, чтобы склонность и выбор ума всегда определялись добром как мысленно или идеально существующим. Было бы противоречием предполагать обратное. Ибо под " хорошим" мы подразумеваем не что иное, как то, что согласуется со склонностями и настроениями ума; и, конечно, то, что согласуется с этим, должно соответствовать этому. И это также подразумевает противоречие, предполагая, что то благо, ментальное или идеальное существо которого является наибольшим, не всегда определяет волю. Ибо под " величайшим благом" мы подразумеваем не что иное, как то, что наиболее соответствует склонностям и расположению души. Смешно говорить, что душа не склоняется к тому, что больше всего соответствует склонности души. Я думаю, что я не ошибся, когда сказал, что под " хорошим" здесь подразумевается только то, что согласуется со склонностями и расположением ума. Если они не означают, что это поражает ум, что это приятно для него, что это доставляет ему удовольствие и соответствует его природе, тогда я бы знал, что имеется в виду. 7
В 8 воля ничем иным не отличается от склонности, кроме того, что мы обычно называем волей, которая является склонностью ума в отношении его собственных непосредственных действий.
[61]. Вещество. 9 Интуитивно очевидно, что если удалить плотность из тела, то не останется ничего, кроме пустого пространства. Итак, во всех вещах, что бы то ни было, то, что не может быть удалено без удаления всего, то, что удаляется, является самой вещью; за исключением того, что это просто обстоятельства и способ существования, такие как время и место, которые в целом необходимы, потому что это подразумевает противоречие самому существованию предполагать, что она не существует ни в какое время и ни в каком месте. И поэтому, чтобы убрать время и место в общем, мы должны убрать саму вещь; так, если мы уберем фигуру, объем и текстуру в общем, которые могут быть сведены к этому необходимому обстоятельству места.
Следовательно, если предположить, что тело или что-либо, относящееся к телу, помимо пространства, существует, когда плотность устранена, то это должно быть либо потому, что тело есть не что иное, как плотность и пространство, либо потому, что плотность - это такое простое обстоятельство и отношение существования, без которого вещь не может существовать, потому что все, что существует, должно существовать при тех или иных обстоятельствах, например, в какое-то время или в каком-то месте. Но мы знаем, и все воспринимают как противоречие предположение, что тело или материя существуют без плотности; ибо все наши представления о пустом пространстве - это пространство без плотности, а все наши представления о полном пространстве - это сопротивление пространства.
Причина проста: ибо, если предположить, что плотность отсутствует, а вещь существует, подразумевает противоречие, это должно быть потому, что плотность и есть эта вещь, и поэтому противоречием является утверждение, что вещь отсутствует сама по себе; или потому, что это такой способ, или обстоятельство, или отношение существования, как оно является противоречием предполагать существование вообще без него, такого как время и место, к которым сводятся как фигура, так и текстура. Ибо ничто не может быть мыслимо с такой необходимостью в существовании, что было бы противоречием предполагать его без него, кроме самого существования и тех общих обстоятельств или отношений существования, которые подразумевает само предположение существования.
Опять же, плотность или непроницаемость - это такое же действие или непосредственный результат действия, как и гравитация. Гравитация всеми будет признана немедленно вызванной каким-то активным влиянием. Будучи постоянной тенденцией тел двигаться и будучи тем, что приведет их в движение, хотя до этого они находились в совершенном покое, это должно быть результатом чего-то, действующего на это тело. И так же ясно и очевидно, что действие столь же необходимо для остановки тела, которое уже находится в движении, как и для того, чтобы привести в движение тела, находящиеся в совершенном покое. Теперь мы постоянно видим, что на границах таких-то и таких-то частей пространства происходит остановка всякого движения, только эта остановка видоизменяется и разнообразится в соответствии с определенными законами. Ибо мы получаем идею и понимание плотности только и исключительно из наблюдения, которое мы делаем над тем прекращением движения на границах некоторых частей пространства, которое уже есть, и тем началом движения, которого до сих пор не было, в соответствии с определенным постоянным образом.
И почему не является столь же разумным, что мы должны приписывать это действие или эффект влиянию какого-либо агента, как и то другое действие или эффект, которое мы называем гравитацией, которое также выводится из нашего наблюдения за началом и прекращением движения в соответствии с определенным методом? В любом случае не наблюдается ничего, кроме начала, увеличения, направления, уменьшения и прекращения движения. И почему не столь разумно искать причину помимо этой общей, что это нечто — что вообще не является причиной? Я говорю, почему разве не разумно искать причину или причину этих действий как в одном, так и в другом случае? Мы не считаем достаточным сказать, что это природа неизвестного вещества в одном случае; и почему мы должны считать это достаточным объяснением тех же действий или эффектов в другом? Под субстанцией, я полагаю, следует признать, мы подразумеваем только " нечто", потому что об абстрактной субстанции у нас нет идеи, которая была бы более конкретной, чем только существование в целом. Теперь, почему это не так разумно, когда мы видим что-то подвешенное в воздухе, готовое с силой двигаться к земле, чтобы покоиться в приписывать это природе того, что есть, например, когда мы видим это движение, когда оно доходит до таких пределов, все внезапно прекращается? Ибо это все, что мы наблюдаем в падающих телах. Их падение - это действие, которое мы называем гравитацией; их остановка на поверхности земли - это действие, из которого мы получаем идею плотности. До того, как все согласились, что там есть что-то, что поддерживает это сопротивление. Теперь следует признать, что это нечто является существом, которое действует там, в той же степени, что и то существо, которое заставляет тела опускаться к центру. Вот что-то в этих частях пространства, что само по себе производит эффекты, без предварительного воздействия. Ибо то существо, которое останавливает движущиеся тела и немедленно останавливает их, когда они достигают таких пределов и границ, безусловно, делает столько же, сколько и то существо, которое приводит в движение тело, которое до этого находилось в покое. Теперь это существо, действующее само по себе, производящее новые эффекты, которые совершенно произвольны и которые никоим образом не нужны сами по себе, должно быть разумным и добровольным. В самой природе вещи нет причины, по которой тело, приведенное в движение, должно останавливаться на таких пределах чаще, чем на любых других. Следовательно, это должно быть какое-то произвольное, активное и добровольное существо, которое определяет его. Если бы во Вселенной было только одно тело, которое всегда в прошлом находилось в покое, а теперь должно без каких-либо изменений приводиться в движение, мы могли бы, конечно, заключить, что какое-то добровольное существо привело его в движение, потому что, безусловно, можно продемонстрировать, что это не может быть ни по какой другой причине; итак, по той же самой причине, в таким же образом мы можем сделать вывод, если бы тело до сих пор находилось в движении и теперь остановилось в определенной точке пространства. И разве не было бы столь же разумным заключить, что это должно происходить от такого агента, как если бы в определенных частях пространства мы наблюдали, как тела притягиваются определенным образом и, таким образом, сразу же приводятся в движение или ускоряются в движении? И это ничуть не менее примечательно, потому что мы получаем идеи света и цветов из этих пространств, поскольку мы знаем, что света и цветов там нет, и они полностью созданы таким сопротивлением вместе с притяжением, которое предшествует этим качествам; и было бы необходимым следствием простое сопротивление пространства без другой субстанции.
Все, что мы каким-либо образом наблюдаем, посредством чего мы получаем идею плотности или твердого тела, - это определенные части пространства, откуда мы получаем идеи света и цветов, а также определенные ощущения чувством осязания. И мы замечаем, что места, откуда мы получаем эти ощущения, не постоянно одни и те же, а последовательно различаются, и этот свет и цвета передаются из одной части пространства в другую. И мы наблюдаем, что эти части пространства, откуда мы получаем эти ощущения, сопротивляются и останавливают другие тела, которые, как мы наблюдаем, сообщаются последовательно через смежные части пространства, и что те, которые прежде находились в покое или постоянно существовали в одной и той же части пространства, после этого существуют последовательно в разных частях пространства. И эти наблюдения соответствуют определенным установленным правилам. Я обращаюсь ко всем, кто обращает внимание и спрашивает себя, не все ли это, что он когда-либо испытывал в мире, благодаря чему он получил эти идеи, и что это все, что мы имеем или можем иметь какое-либо представление о телах. Все, что мы наблюдаем о плотности, - это то, что определенные части пространства, откуда мы получаем идеи света и цветов и некоторые другие ощущения, также сопротивляются всему, что входит в них. Отсюда следует, что если мы предполагаем, что существует что-то еще, кроме того, что мы таким образом наблюдаем, то это происходит только путем умозаключения.
Я знаю, что это не что иное, как воображение, которое будет противостоять мне в этом. Поэтому я постараюсь таким образом помочь воображению. Предположим, что мы не получили ни одного из ощущаемых качеств света, цветов и т. Д. От сопротивляющихся частей пространства (мы предположим, что сопротивление может быть без них), и они должны казаться ясными и чистыми, и все, что мы могли наблюдать, было только и только сопротивлением; мы просто наблюдал, что движению оказывалось сопротивление и оно останавливалось то здесь, то там, в определенных частях бесконечного пространства. Не должны ли мы тогда считать менее неразумным предположение, что такие эффекты должны быть вызваны каким-то агентом, присутствующим в этих частях пространства, хотя и невидимым? Если бы мы, когда ходили по лицу земли, были остановлены в определенных пределах и не могли бы войти в такую часть пространства, ни заставить какое-либо тело войти в нее, и мы не могли бы наблюдать никакой другой разницы, ни каким-либо образом, ни в любое время, между этой и другими частями чистого пространства; разве мы не должны быть готовы сказать: что нас останавливает? Что это мешает любому входу в это место?
В 1 причина, по которой для людей так естественно предполагать, что существует какая-то скрытая субстанция или нечто совершенно скрытое, поддерживающее свойства тел, заключается в том, что все видят с первого взгляда, что свойства тел таковы, что нуждаются в какой-то причине, которая каждый момент будет оказывать влияние на их продолжение, а также причиной их первого существования. Поэтому все согласны с тем, что там есть что-то, что поддерживает эти свойства; и это совершенно верно, несомненно, есть. Но люди обычно довольствуются тем, что говорят просто, что это нечто; но это " нечто" есть тот, из кого состоят все вещи.
[62]. Поскольку тела, объекты наших внешних чувств, являются лишь тенями существ, та гармония, в которой заключаются чувственное превосходство и красота, является лишь тенью превосходства; то есть она приятна для ума, потому что это тень любви. Когда одна вещь гармонично сочетается с другой, как ноты в музыке, ноты настолько согласованы и имеют такую пропорцию друг к другу, что кажется, что они уважают друг друга, как если бы они любили друг друга. Таким образом, красота фигур и движений заключается в том, что одна часть имеет такую согласованную пропорцию с остальными, которая представляет общее согласие и согласие друг с другом; что в значительной степени является образом любви во всех частях общества, объединенных сладким согласием и милосердием сердца. В этом состоит красота фигур, как цветов, нарисованных пером, и красота тела, и черты лица.
Нет другого способа, которым чувственные вещи могут согласовываться друг с другом, кроме как по равенству, или по сходству, или по пропорции. Следовательно, низший или самый простой вид красоты - это равенство или подобие, потому что при равенстве или подобии одна часть согласуется только с одной частью. Но по пропорции одна часть может сладко согласиться с десятью тысячами различных частей, все части могут согласиться со всеми остальными, и не только так, но и части, взятые по отдельности, могут согласиться с целым, взятым вместе. Таким образом, в рисунках росчерков, нарисованных искусным писцом, каждый штрих может иметь такую пропорцию, как по месту, так и по расстоянию, направлению, степени изгиба и т. Д., Что Части каждого штриха могут совпадать друг с другом и гармонично сочетаться со всеми штрихами и с различными частями, состоящими из множества штрихов, и с приятностью для всей фигуры, взятой вместе.
В равенстве есть своя красота, о чем свидетельствует очень большое уважение, которое мужчины проявляют к нему во всем, что они делают или делают. Каким некрасивым было бы тело, если бы части с одной стороны были неравны частям с другой. Каким некрасивым было бы письмо, если бы буквы не были одинаковой высоты, или строки не были одинаковой длины или на равном расстоянии, или если бы страницы не были одинаковой ширины или высоты. И насколько некрасивым было бы здание, если бы в соответствующих частях не соблюдалось равенство.
Существование 2 или сущность - это то, в чем должно разрешиться все превосходство. Бытие или существование - это то, что необходимо приемлемо для бытия; и когда бытие воспринимает это, это будет приятное восприятие; и любое противоречие бытию или существованию - это то, что бытие, когда оно воспринимает, ненавидит. Если бы бытие, рассматриваемое само по себе, не было приятным, согласие бытия на бытие не было бы приятным, равно как и несогласие бытия с бытием не было бы неприятным. Следовательно, величие можно рассматривать не только как способность к превосходству, но и как существо, в силу его величие, рассматриваемое само по себе, тем более превосходно, что он больше причастен бытию; хотя, если он велик, если он не согласен с более общим и обширным бытием или с универсальным бытием, он тем более отвратителен из-за своего величия, потому что несогласие или противоречие с бытием в целом намного больше. Более неприятно видеть, что многие существа расходятся с бытием, чем видеть мало, и его величие или количество бытия, в котором он участвует, ничего не делает для улучшения его несогласия с бытием в целом, потому что нет пропорции между конечным бытием, каким бы великим оно ни было, и универсальным бытием.
Корол. 1. Следовательно, невозможно, чтобы Бог был чем-то иным, кроме превосходного, ибо он есть бесконечное, универсальное и всеобъемлющее существование.
[Корол. 2]. Следовательно, Бог бесконечно любит себя, потому что его бытие бесконечно. Он сам по себе, если можно так выразиться, бесконечное количество существования.
[Корол] 3. Отсюда мы узнаем одну из причин, почему люди, которые рассматривают смерть просто как уничтожение, испытывают к ней огромное отвращение, хотя они живут очень несчастной жизнью.
[63]. Чувственные вещи, в силу видимой в них гармонии и пропорции, несут в себе видимость воспринимающего и желающего бытия. Они, очевидно, с первого взгляда показывают действие и управление пониманием и волей. Ноты мелодии или штрихи острого пера, например, расположены в таком точном порядке, с таким взаимным уважением друг к другу, что они несут с собой в разум того, кто видит или слышит концепцию понимания и воли, проявляющуюся в этих явлениях. И если бы мы, размышляя и рассуждая, не пришли к внешнему разуму и воле, которые были причиной, казалось бы, это было в самих заметках и штрихах. Они выглядели бы как общество стольких воспринимающих существ, сладостно соглашающихся друг с другом. Я не могу представить никакой другой причины, по которой равенство и соразмерность должны быть приятны тому, кто воспринимает, но только то, что это имеет видимость согласия.
|
|
|
