Вне феста

1.

Самый нерв университетской встречи с писательницей Гузель Яхиной начал обнаруживаться после невинного вопроса профессора Васила Гарифуллина, прежде декана факультета журналистики и социологии, а ныне заведующего кафедры национальных и глобальных медиа нашего многократно менявшего названия факультета, нынче называющегося " высшая школа журналистики и медиакоммуникации".

Собственно, у нас и проходила эта встреча с писательницей, в рамках офф-программы (дополнительного мероприятия) Аксёнов-феста, который, возможно, в этом году пролетит мимо меня, как фанера над Парижем. Видимо, в данном контексте - я это Париж, а фестиваль, извините, фанера.

Профессор Гарифуллин спросил, какими произведениями татарских писателей больше всего вдохновлялась Гузель Яхина. Упомянул в частности, трагедийную хронику татарского классика Ибрагима Салахова " Чёрная Колыма", которую писатель, сам прошедший через ГУЛАГи - писал 24 года. Кстати, только в этом году " Чёрную Колыму" перевели на казахский язык. Сам писатель родом оттуда, он появился на свет в городе г. Кокшетау (русифицированная форма: " Кокчетав" ), а родители писателя были родом из наших краёв, современного Балтасинского района Татарстана.

Никакого Ибрагима Салахова Гузель Яхина, писавшая свой роман о сосланных в Сибирь татарах и их жизни в дальней высылке под надзором местных НКВД-шников, по всей видимости, и не знала...

Говоря о татарских писателях, она (до трёх лет не говорившая по-русски) смогла назвать только вполне дежурное: Габдулла Тукай и Муса Джалиль. Но правда упомянула - и тут бы переспросить: " а зачем? " - что перечитывала " Моабитские тетради" Джалиля совсем недавно.

Далее, она сказала, что Казань, к сожалению, из её родного города превращается всё больше в город, в который она просто приезжает. И что при написании своего первого знаменитого романа - " Зулейха открывает глаза" - более всего опиралась на воспоминания своей бабушки, как раз и прошедшей всю эту Сибирь в годы сталинских репрессий, которой посвящено произведение Г. Яхиной.

Роман Гузель Шамилевны в своё время вызвал настоящую бучу в татарской национальной среде, доходившую до настоящей травли, и до сих пор каждая встреча и пресс-конференция Яхиной несёт отголоски той бурной полемики, которая тогда разразилась. И в вопросе Васила Загитовича читался этот подтекст (уж не знаю, намеренный или нет).

А упоминание Ибрагима Салахова - кстати, много у них общего с Яхиной - у обоих предки были в Сибири, оба - учились в педагогическом, оба редактировали школьные газеты, Яхина-школьница даже получала готовый тираж газеты " Резонанс" в 1991 году как раз в том самом здании, где сегодня проводилась пресс-конференция. Упоминание Салахова неизбежно должно было родить у собравшейся публики вопрос - почему великая трагедийная хроника татарского писателя, автора ещё и татарской версии " Колымских рассказов" - не выстрелила так, как книга Г. Яхиной, переведённая уже на многие языки, поставленная в кино и театре?

Гузель после её романа ревниво проверяют на татарскость. В статье в " википедии" о писательнице приведены наиболее яркие обвинения в её адрес: " Критик Руслан Айсин оценил роман Яхиной «Зулейха открывает глаза» как апологию бездуховности и предательства, поскольку молодой герой Юзуф берёт себе фамилию человека, который убил его отца, и ещё потому, что, по мнению критика, не показана настоящая страшная правда о лагерях того времени. Татарский общественный деятель и драматург Рабит Батулла выступил против того, чтобы Яхину называли татарской писательницей, отметив, что характеры персонажей надуманны и неправдоподобны, а описание татарского быта и традиций не соответствуют действительности и являются проявлением неуважения ко всему татарскому народу".

По факту, книга, написанная гораздо более легко и понятно широкому кругу читателя девушкой, может, и не очень глубоко погружённой в историю и судьбу татарского народа - стала отличным способом презентации татар, особенно перед европейским читателем, до сих пор путающим Татарстан и Казахстан, а татар считающим кочевниками Великой Тартарии. Гузель рассказала о трогательном моменте, она выступала где-то на севере Франции, в лицее, перед школьниками 15-летними, и они к её приезду сами приготовили целое выступление: пели татарские песни, танцевали, и сделали презентацию с фотографиями на тему раскулаченных татар в Сибири.

Это же главный итог!..

Но вот всё же, вскоре после татар Гузель Яхина начинает рассказывать про немцев, её вторая книга - " Дети мои" - посвящена судьбе Поволжских немец, на долгие годы как бы вычеркнутых из истории нашей страны, подвергавшихся депортации и репрессиям.

И оказывается вдруг, что интерес к немцам у Гузель гораздо более деятельный и увлечённый, чем к татарам. Это ни о чём не говорит, каждый имеет право на любые интересы, Гузель - талантливая, интеллигентная, и как она с честью вышла из той оголтелой кампании, которая против неё велась.

Они прошлись по всем пунктам обвинений, вместе с Флёрой Тархановой, известным татарским журналистом, поэтом и переводчиком, Гузель выяснила всё для себя и получила ответы на свои сомнения, её вердикт перед собой: она была права при описании татарского быта 1930-х. Но она не стала публично ввязываться в дискуссии, переходившие границы нормальных споров. Оставшись перед глазами поклонников в образе интеллигентной, мягкой, тактичной писательницы европейского типа.

Но вот она рассказывает о своём немецком - как её дедушка был учителем немецкого, как она сама учила немецкий, и из-за этого поступила в инъяз пединститута. Как её ещё школьным открытием было существование в Казани прежде " русской и немецкой Швейцарии" (название дачных районов, вошедших сейчас в территорию города), оказывается " немецкое" так близко! Она свободно оперирует цифрами и знает, что в Казани в 1906 году в лютеранской кирхе было 1000 прихожан, а в 1926 их осталось всего 53! Она знает поименно всех профессоров немцев первой волны в Казанском университете, назвала навскидку Карла Фойгта (не путать с Фуксом) и ещё двоих-троих. Она даже знает, что первое водительское удостоверение в Казани получил немец - Филипп Рудольф.

Если в книге про Зулейху её главным источником стали рассказы бабушки, то ко второму роману - " Дети мои" - она готовилось очень основательно, и изучила множество источников, как сама выражается, " штудировала матчасть очень тщательно".

Она читала диссертации, исторические и филологические, смотрела док. фильмы, снятые " немкино" в Саратове в 1927 году, показывающие быт поволжских немцев, она объездила города и места, с ними связанные, музеи в городах Маркс, Энгельс, в Саратове. Она даже специально выписывала какие-то книги из библиотек Мюнхена и Вены, поволжских немцев, сумевших перебраться в Европу.

Сама писательница признаётся, что её слишком глубокое погружение даже в чём-то повредило книге: " книга грешит обилием материала, всяких наличников, кружавчиков... а сколько ещё не вошло".

Критики тоже отмечают, что первая книга была намного более " скупой" на такие подробности, но как ни странно - это шло её на пользу. Для критика Галины Юзефович мир, созданный в романе " Дети мои" даже кажется из-за обилия стилистических подробностей каким-то фантазийным, далёким от реальности.

" «Дети мои» опять сводятся к банальному «в любых обстоятельствах человек имеет шанс прожить собственную жизнь со всеми ее горестями, радостями, обретениями и утратами». Только если в прошлый раз для того, чтобы проиллюстрировать этот нехитрый тезис, Яхина обошлась скупым и понятным сибирским поселком, то на сей раз ей зачем-то потребовалось сооружать целый крупнобюджетный фэнтези-мир, смутно схожий с миром немецкого Поволжья 1920-х годов... "

Я не могу выносить суждения о книгах Яхиной - не читал ни одну! Да, я существую! Но сопоставление отношения писательницы к татарскому (" татарские писатели -Тукай и Джалиль"; " Казань - город, куда я приезжаю" ) и немецкому, показанные нам на этой встрече - были довольно красноречивы.

Ещё раз: тут нет с моей стороны никакого обвинения, одному нравится арбузная корка, другому свиной хрящик. Это вполне законно. Но просто интерес к татарскому, как мне показалось, у Яхиной не простирается дальше такой орнаментовки действия, ну и того личного обстоятельства, что бабушка её всё-таки татарка, что наложило отпечаток на весь образ мысли и мировоззрение персонажа Зулейхи. Но это не потребовало у писательницы глубокого исследовательского погружения в жизнь и быт татарского народа, позже уже, в связи с критикой, она, конечно, предприняла некоторые шаги и в этом направлении. А вот по отношению к немецкому - в ней говорит искренняя увлечённость этим народом, его историей и выдающимися представителями.

И даже в Казани - что вовсе не нужно было для романа - она хорошо знает именно историю местных немцев, такие ставит свои зарубки на воображаемой карте всех времён человеческого существования для родной Казани. Рискну предположить, что историю казанских немцев она знает получше, чем историю казанских татар.

Не знаю, должно ли это влиять на нашу общую оценку творчества писательницы, просто такая вот данность, как и то, что её книга всё-таки пропагандирует сейчас татар в мире. Как бы кто к этому не относился. И это большой культурный вклад писательницы в общемировую судьбу татарского народа, его место в семье народов.

А Ибрагима Салахова, конечно, не только на казахский надо перевести.

 

2.

Побывал на втором, а фактически на первом мероприятии " Аксёнов-феста", ибо встречи Гузель Яхиной в шоу-руме КФУ не было заявлено в официальной программе фестиваля, " фестивальная" встреча с ней же проходила сегодня, а сразу следом - прошла презентация книги Андрея Макаревича " Остраконы", вот на неё я и попал.

Фестиваль Аксёнова - всегда это такая арена спора и диалога поколений, старшего и младшего. Причём, в роли старшего здесь - поколение " аксёновское", стиляги-шестидесятники. Не самое плохое поколение.

Но часто мы здесь в прошлые годы наблюдали драматические разрывы между поколениями нынешних 20-30-летних и их " дедов". Дискуссию о вербатиме с отвратительными словесными эскападами Кабакова-Попова-Васильевой (постоянных " генералов-шестидесятников" казанского " аксенов-феста" ), ни хрена не понимающих вообще, как я убедился, в заявленной для той дискуссии теме; с отвечавшим им, бедным, " в однёху" отдувающимся за всё современное документальное искусство молодым постановщиком Талгатом Баталовым... этой дискуссии, случившейся несколько лет назад на одном из прошлых " Аксёнов-фестов" мне не забыть!

Но вот сейчас, ситуация, видимо такая, что молодёжь - условные: 20-40 лет - несколько потеснили " стариков" в программе фестиваля, их стало ощутимо больше, и среди них многие - тоже перешли в категорию постоянно приезжающих на фестиваль авторов. Это и та же Гузель Яхина, и Алиса Ганиева, Александр Снегирев, Булат Ханов, Василий Нацентов, Женя Декина, Борис Куприянов, вкупе с некоторыми новичками - мы вдруг обнаруживаем, что " Аксёнов-фест" по составу участников из такого " пенсионерского", вдруг сделался " комсомольским" (по возрасту, конечно, не по идеям)).

Трясущийся Кабаков - то ли по болезни, то ли по обильным возлияниям, но всегда трясущийся, вот-вот грозящий упасть - долгое время бывший такой нечаянной живой метафорой " Аксёнов-феста", ныне, кажется, впервые не приехал. Пожелаем ему здоровья! Другой " вечный старик" Аксёнов-феста Евгений Попов - на презентации ПЕН-центра, говорят, сообщил, что ПЕН-центр, конечно, вот да, поддерживал Олега Сенцова, " хотя, - далее сообщал Попов казанской публике, - Олег, конечно, преступник, но вот 20 лет это много, и мы за него вступались... "

В недавнем, уже после только что прошедших сентябрьских выборов, выпуске шоу " Фейк-ньюс", корреспондент " Дождя" Мария Борзунова, работавшая прежде на процессе Сенцова, напомнила, что Олег не нёс взрывчатку, всегда отрицал вину. Дело Сенцова о создании последним террористической группировки основано, по словам Борзуновой, на показании ещё двоих задержанных, которые признали вину, один, Геннадий Афанасьев, в суде отказался от своих показаний и сказал, что оговорил Сенцова под пытками, а второй, Алексей Черний, отказался повторять свои показания в суде. Черния и задержали с взрывчаткой, а не Сенцова. Совершенными террактами следствие называет две подожженные двери отделения " Единой России" и организации " Русская община Крыма". Поджоги были ночью, никто не пострадал, обгорели двери...

Хорошо, у нас есть приговор суда, и есть, конечно, формальные основания называть Сенцова преступником. Приговор значит всяко больше, мнения какой-то там Борзуновой и ещё многих других, поддерживавших Сенцова. Эти мнения, действительно, юридически ничтожны. Но представляя ПЕН-центр, организацию общественную, призванную вступаться за слабых, несправедливо осуждённых, так педалировать, что в этот раз они защищали преступника (хотя к этой-то части и возникает у общества много вопросов, к собранной доказательной базе) - это, простите, по меньшей мере, моветонно, особенно из уст шестидесятника, друга Аксёнова, человека - свидетеля и современника многих надуманных идеологических процессов советского времени... И на фоне ещё совсем другой тональности речей аксёнов-фестовской молодёжи, это поповское, как бы сообщение с оттенком оправдывания за то, что ПЕН-центр всё-таки вступался - выглядит ну не очень. Не очень.

И это для меня ещё один признак разрыва поколений. Какого-то трагического застревания ещё оставшихся в живых " шестидесятников" (а лучшие - уже, к сожалению, оставили этот мир), и конечно, неминуемый вопрос: что бы сказал Василий Палыч?

Я напомню недавно цитировавшийся мной отрывок из статьи Ст. Рассадина 1992 года: " Не знаю, все ли поверят, но я бы возликовал, если б понятие " шестидесятники", вчера ещё поминавшееся с почтением, подверглось вконец уничтожающему опровержению. Даже особо приветствовал бы огонь на уничтожение как лицо заинтересованное и отчасти эксперт по этому делу: это ведь с моей опрометчиво-глупой статьи " Шестидесятники" - журнал " Юность", 1960, № 12 - и прилипла к поколению кличка <... > вообще шестидесятническое самохвальство (у кого из них больше оттепельных заслуг перед горбачевской перестройкой), по мне, тошнее любой хулы, и моя тоскливая сослогательность (" Я бы возликовал... " ), означает лишь то, что хула невпопад... "

Да, этот фестиваль ставит и такой вопрос: что случилось с " шестидесятниками" в 1990-е, 2000-е, 2010-е?.. С этим великолепным нашим поколением?

И в этом смысле - гораздо более младший, но тоже один из основателей " Аксёнов-феста", но и (ещё раз " тоже"! ) переходящий в разряд " стариков" (погрузнел, погрузнел Андрей Вадимович! ) Макаревич - являет собой совсем другой пример. Вот он сейчас представляется нам гораздо большим " шестидесятником" аксёновского типа, чем Евгений Попов, близкий друг Василия Павловича. Впрочем, Попов младше Аксёнова на 14 лет. А Макаревич Попова всего на 7. По сути, никакой Попов не " шестидесятник", конечно. Просто тень Аксёнова, могучая, бросает на него свои покрова.

Интересно следить за поколенческими сдвигами на фестивале Аксёнова. И вот мы видим, с одной стороны, среди участников - чёткий курс на омоложение, и мне кажется, молодёжь на фесте начинает уже первенствовать не только количественно, а идеологически. А с другой стороны - публика ( и об этом заметил мне ещё накануне Андрей Абросимов, а сегодня и я утвердился) публика фестиваля возрастная, в среднем, фест занял аудиторную нишу " 40+"... Это тоже произошло не сразу, фестиваль, прежде, хотел нацеливаться именно на молодёжную публику - проводил мастер-классы мэтров, собирал талантливую местную молодёжь, но - приходится констатировать: если в участниках теперь доминируют " дети", то в публике - напротив, " отцы".

И то есть вот эта нынешняя писательская " молодёжь" в предыдущие годы вела на фестивале как бы скрытый спор или диалог с тогда ещё куда более мощной фестивальной когортой " отцов"... Теперь же этот диалог/спор смещается по оси " участники/публика". То есть молодые лидеры " аксенов-феста" выдают основные положения своей программы не ровесникам или пытливым студентам и тинейджерам, а весьма возрастной казанской публике от 45 лет и выше.

И интересная в этой связи роль Макаревича, стоявшего у истоков, а потом - пропустившего много фестивалей, и лишь с прошлого года заново вернувшегося в команду " Аксёнов-феста". Мы уже убедились, что Ирина Барметова, главный редактор журнала " Октябрь" и главный идеолог фестиваля - делает " аксёнов-фест" таким немножко кружковым, групповым мероприятием. Приезд одних и тех же - много раз критиковавшийся - начинает становиться одной из фишек этого фестиваля, на который мы теперь учимся смотреть даже с положительной стороны, интересно, как из года в год одни и те же люди духовно изменяются, фестиваль-то длится уже 12 лет!

У Макаревича здесь своеобразная роль, такого " нового" старика, пришедшего на смену старым " отцам" (Попову и Кабакову etc. ). Барметова сегодня, представляя книгу Макаревича, интересно оговорилась: " представляем новую книгу Василия Павловича... ой... Андрея Вадимовича... " и сама даже порадовалась своей оговорке. Ну о непосредственно презентации в отдельном посте напишу.

 

3.

Андрея Макаревича не было на " Аксёнов-фесте" несколько лет, и это были те годы, когда казалось, что фестиваль наш хиреет, медленно, но верно. В прошлом году только, после перерыва, Макаревич вернулся на фестиваль... и знаете, " Аксёнов-фест-2019" выглядит неожиданно очень посвежевшим, это связано отнюдь не только с Андреем Вадимовичем, но симптоматично, что второе дыхание фестиваля совпало с возвращением в его ряды бессменного лидера легендарной " Машины времени".

Герой тот, да не тот. Посерьёзневший, посуровевший. Это как в романе А. Дюма " Двадцать лет спустя". Андрей Макаревич - безусловно, главный Д'Артаньян казанского литературно-джазового фестиваля. Время изменилось и Макаревич изменился, но он всё-таки гораздо более " тот", чем другие " старики", писатели-оргкомитетчики.

Сейчас только начали писать книги, осмысливающие эпоху президентства Д. А. Медеведева именно как такой культурный период в жизни страны, эти 2008-2012 теперь культурологами рассматриваются как такой отдельный отрезок между двумя путинскими президентствами со своими самостоятельными социокультурными кодами и трендами.

В истории культурной жизни Казани это время стопроцентно будет связано с именем Андрея Макаревича (со сдвигом на год - от 2007 - первого " Аксёнов-феста" до 2011 - последнего казанского музыкального фестиваля " Сотворение Мира". Прям вот так: " макаревичевский период" в истории культурной жизни Казани.

Это было время открытых площадок, больших масштабных фестивалей, очень драйвовых, и свободных по духу, время очень романтическое для Макаревича, когда он мог осуществлять свои задумки здесь. Так же как в Перми, примерно в это же время был пик и расцвет деятельности знаменитого и противоречивого галериста и музейщика Марата Гельмата, так у нас - Макаревич проявил себя не только, как артист и творческий человек, но как организатор и продюсер.

Конечно, масштабы деятельности обоих названных - разные. И Макаревич, в отличие от Гельмана с командой, в Казань не переехал, и деятельность тогдашняя Андрея Вадимовича не затронула всей структуры организации местных культурных учреждений и других институций, и вообще - по сравнению с Гельманом, гораздо более укладывалась в традиционные рамки и форматы, тем не менее - именно вот эти два мероприятия: первые " Аксёнов-фесты" и фестиваль " Сотворение мира" - были таким новым глотком, а иногда даже ушатом свободы для Казанской публики.

Те же первые Аксёнов-фесты, особенно, самый первый, когда приезжал сам Василий Павлович - поднимали на уши весь город. Были билборды по всему городу (гораздо более трёх! ), лучшие площадки города - центральный книжный магазин тогдашний " Книжный двор" (сейчас, увы, почивший), театр оперы и балета, казанская ратуша, университет, школы... были толпы, вихри людей.

И была команда - сам Василий Палыч, Михаил Генделев, Андрей Козлов, Борис Мессерер, Белла Ахмадуллина, Анатолий Гладилин, Михаил Веллер... Были и Попов с Кабаковым, но тогда, в ряду прочих, акцент был явно не на них, конечно, но были, были, ладно.

И " Сотворение мира" - другой, конечно, совершенно проект, но для меня до сих пор - один из самых незабываемых концертов, особенно тот, я уже говорил, в котором участвовала Патти Смит. Огромный музыкальный фест на площади перед Кремлём.

Объединяло эти два фестиваля, которые Макаревич, подружившийся с казанским мэром Ильсуром Метшиным, организовывал сотоварищи - особое чувство свободы, и - воздух! Пространства! Вот это чувство свободы, вырвавшейся на свежий воздух, совершенно особенное такое чувство.

И вот - времена изменились. Совсем другие времена. Но Макаревич возвращается. И возвращается он с миниатюрами. Это ещё с прошлого года: тогда были миниатюры живописные (проходила выставка его работ), а теперь - литературные - маленькие рассказы, публиковавшиеся в различных журналах - в основном, в " Русском пионере", но и в " Октябре", и в других.

Макаревич " в миниатюре", если так можно выразится. Из открытого воздуха - он перешёл как бы в маленькую комнатку, или кухонку. Из форматов больших фестивалей для народа - к форматам концертов для своих. Про музыку (на вопросе о " Сотворении мира" ) сказал: " вообще, я сейчас больше увлекаюсь джазовой музыкой, а джаз не звучит на таких открытых площадках, ему нужны маленькие зальчики".

" Я, к сожалению, ни коим образом не спортсмен, а жаль, наверное, если бы занимался - лучше бы сохранился, был бы в хорошей форме... вот Аксёнов ведь, кстати, бегал... однажды он бегал у себя в Переделкино, и тут его увидал Евтушенко: " Ну что ты всё бегаешь? Дождь ведь уже! ", а Аксёнов ему: " Хочу держать себя в форме... хочу пережить этих", имея в виду, конечно, " кремлёвских долгожителей".

Разговор-встреча с Макаревичем тянулся несколько вяло, даже он заметил: в Москве, мол, меня на встрече засыпали вопросами, не отпускали часа два. У казанцев вопросы рожались, казалось, с натугой, как будто и не было вопросов и всем было всё понятно... только смотрели на него, и желали здоровья, чтоб держался... и чтоб в хорошей форме, и чтобы пережил их там.

Да, было ощущение, что Макаревич несколько закупорился в свою скорлупу, но зато и не сдал ни пяди своего, и там - у себя, среди своих - он остаётся тем же безусловно, добрым, гуманистом и полным радостного воздуха. В 1980-е тогдашние новые рокеры - тот же Бутусов - относились к Макару с предубеждением, считали его конформистом, лоялистом. И что же теперь? Бутусов принимает какой-то орден из рук пресловутого Беглова, а новую группу называет - " Орден Славы". По-моему, гаденько и с пошлецой. А Макаревич - вот он, на " Аксёнов-фесте", отличный и тот же.

Он читает рассказ про руку. Про большой палец, который на самом деле, не большой, а маленький и толстый, и про мизинец, отказавшийся сгибаться, как остальные два, за это его, мизинца, называют " пятой колонной", но оттого, что он не согнулся - получился не воинственный кулак, а " алоха" - гавайское приветствие.

Макаревич предпочитает не говорить впрямую о политике непосредственно, но иногда его прорывает. ... случайно, к месту брошенная фраза: " советский человек не готов к выбору" - формально, про то, что он не выбирал расположение рассказов в своей книге, которую сейчас презентировал казанцам, а доверился в выборе редактору Татьяне Чурсиной.

Другая фраза: " над нами - люди с уголовным сознанием". Это по поводу дела Кирилла Серебренникова, о котором попросили высказаться. То есть, у нас - каждый может быть осуждён, такой был смысл.

На этом вопросе прорвало неожиданно Ирину Барметову - модератора встречи, главного редактора журнала " Октябрь", председателя оргкомитета фестиваля. Она разразилась взволнованной речью в поддержку режиссёра Кирилла Серебренникова. " У нас есть абсолютная незащищенность людей культуры перед тем, как сделаны наши законы. Любой организатор мероприятия может быть подведён под статью". Барметова - как организатор фестиваля - конечно, знает, о чем говорит. И эта тема явно её трогает.

" Предположим, я напишу в заявке, что хочу поставить шатёр, а исполнители работ, строители, в отчёте напишут, что поставили палатку... и всё, это уже может быть статьёй за нецелевое использование средств".

Возвращаясь к творчеству Кирилла, Макаревич очень высоко оценил фильм последнего " Лето" про поколение советских рокеров, из которого вышли Виктор Цой, Борис Гребенщиков, Майк Науменко, поколение, которого Серебренников, в отличие от Макаревича, хорошо не знал, но которое, по мнению последнего, сумел передать в своём фильме очень деликатно и точно.

И это воспоминание о " Лете" русского рока сродни воспоминаниям нашим теперешним о первых фестивалях " Аксёнов-фест" и " Сотворение мира". Характерно, что Серебренников - режиссёр тоже, если хотите, медведевского призыва. Именно в годы президента Медведева он смог наиболее полно раскрутить свои проекты. И здесь я говорю не столько о личных качествах этого междупутинского президента (все вопросы, которые есть у общества к этому деятелю, и многие негативные оценки я, разумеется, разделяю), сколько о культурной среде и общей обстановке в России рубежа 2000-2010-х.

Макаревич предпочитает не о политике, а о маленьких радостях, читает рассказ о еде, о даче... а я вспоминаю, как недавно видел его свежий " Смак", конечно, уже не на Первом канале, там Макаревич, наверное, не скоро ещё появится, но именно на даче Андрея Вадимовича, а эфир вёлся на собственном ютуб-канале. Но это был тот самый Макаревич, и тот самый " Смак", и те самые гости - Михаил Ширвинд, Валдис Пельш и Татьяна Лазарева. 20 лет спустя.

Д'Артаньян остался прежним. Просто вошёл в комнату, чтобы не совершать ошибки. Со свежего воздуха площадей - в комнату родного Дома Аксёнова со своими " Остраконами" (этим археологическим термином он обозначил свои маленькие рассказики, вошедшие в одноимённую книгу).

Здоровья тебе, маршал, переживи их всех.

 

4.

Тема женского равноправия, женской свободы - звучит на " аксёнов-фесте", и феминистский дискурс активно вплетается в поколенческий - в разговор о том самом разрыве поколений, который я уже вёл здесь в моих предыдущих постах о фестивале.

Несколько авторов женщин представлено на фесте, кажется, даже паритет между мужчинами и женщинам соблюден: Гузель Яхина, Женя Декина, Алиса Ганиева, Светлана Васильева, Татьяна Соловьёва, собственно, сама Ирина Барметова, председатель оргкомитета - составили женскую часть сборной участников Аксёновского фестиваля.

Из всех заявленных событий - наиболее явно тема прав и свобод женщины прозвучала на презентации книги Алисы Ганиевой «Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века».

Важная история - что книгу о Лиле Брик - раскрепощённой, не знавшей стеснения, демонстрировавшей своё тело...

(вообще, конечно, не с таких определений Лили надо начинать разговор о ней, невероятной, но тут ради мысли)

Книгу о Лиле Брик - пишет писательница, выходец из Дагестана, аварка по национальности, то есть представительница семьи кавказских народов (конечно, такое определение грешит, как пресловутый штамп " лица кавказской национальности" ), про которые мы привыкли думать - что женщины там - " строгие, закутанные, смотрят в пол, и проходят как лебеди, с опущенными головами и серебряными подносами в руках мимо своих мужей, развалившихся на подушках".

- Но это не так, - продолжила Алиса, а про " лебедей" - это, конечно, она так поэтически сформулировала, мы бы сказали проще, сохранив тот же смысл.

- И у нас были женщины, похожие на Лилию Брик, такие же свободны и раскрепощённые. Просто сейчас у нас стараются сделать всё, чтобы вытравить всякую память о них. Наша великая Анхил Марин сочиняла эротические поэмы. А в деревнях, например, когда две женщины бранились... надо сказать, что наши горные деревни были как один большой замок, и было плоское круглое место, наподобие арены, на крыше домов, и когда горянки ссорились они выходили на площадь, поворачивались друг к другу спиной, и показывали голые задницы, и это не было стыдно нисколько, это просто такой смешной обычай. Ну то есть 100-летия назад образ женщины на Кавказе отличался оттого, что мы привыкли видеть сейчас.

Странно, что об Анхил Марин я не обнаружил статьи в википедии, есть только статья о её родине - селении Ругуджа, где среди известных личностей упоминается и она, фамилия набрана обычным шрифтом без гиперссылки, то есть статьи нет!

В других первых попавшихся источниках, то есть не научным языком писанных, мы встречаем несколько поэтизированные описания её биографии: " …Анхил Марин – легенда Дагестана. Она вошла в историю как одна из выдающихся исполнительниц собственных песен. Слава о ней пронеслась по всему горному краю. И сегодня дагестанцы помнят и чтят память об этой неустрашимой горянке"; " Время, когда она жила, было жестоким временем патриархальных обычаев. Особенно тяжела была доля женщины в суровом горском обществе. Она не могла уйти от опостылевшего мужа, не могла выбрать любимого. В горском фольклоре повсеместно были распространены песни-плачи, в которых изливали все накопившиеся страдания женщины". " Анхил Марин не могла смириться с такой несправедливостью, ведь в ее хрупком и стройном теле текла кровь настоящей львицы, а в душе кипело возмущение, которое чеканной медью отпечатывалось в ее произведениях".

И в другом месте: " Анхил Марин- поэтесса из Дагестана, одна из легендарных личностей в истории республики. И легенда о поэтессе Анхил Марин вытеснила из памяти народа реальный образ женщины с именем Анхил. Немалую лепту в это внесла советская пропаганда, которая превратила Анхил из лиричной поэтессы, пишущей очень чувственные любовные стихи (недаром ее называли аварской Сапфо), в пламенного борца с феодальной властью дореволюционного Дагестана, принявшей мученическую смерть".

Лиля Брик - совсем не горянка, но вот эти рифмы, которые подбирала сама для себя Алиса Ганиева в работе над книгой о Лиле - весьма показательны. Она согласна, что сам выбор в качестве темы для её новой книги биографии Лили Брик - содержит момент провокации. Алиса пишет по-русски, живёт в Москве, аварского языка не знает и в принципе, считает себя русской писательницей, при этом признаётся, что с ужасом ждёт, как это книга, которая только вышла - будет встречена на её родине.

Сейчас она вышла ограниченным тиражом в оригинальной авангардной обложке, над которой работал дизайнер Андрей Бондаренко, передающей дух эпохи 1920-х годов, позже - выйдет и в более традиционной, серийной обкладке - книга писалась для знаменитой серии " ЖЗЛ", издательства " Молодая гвардия". В углу нынешнего варианта обложки - фотография Лили Брик в прозрачном платье, видна её обнажённая грудь. Именно за эту фотографию на обложке Алиса боролась с самим дизайнером Бондаренко, и таки настояла! И характерно, что книга выходит запакованной и с маркером " 18+".

Книга, которая совсем не про Кавказ и местный уклад... но вот этим своим брошенным, в ответ на мой вопрос - " у нас тоже были такие женщины" - Алиса выстраивает дополнительный важный дискурс вокруг своей книги (ну, для меня! ) и заставляет нас подумать о том, что её книга всё-таки отличается от множества других, прочих, написанных о великой и не похожей ни на кого женщине, возлюбленной Маяковского.

Особенно, конечно, эти рифмы сработали для меня после недавнего случившегося самосожжения иранской болельщицы, после того, как е не пустили на футбольный стадион. За несколько дней до этого мы смотрели снятый в Казани за 7 дней, в рамках фестивального проекта, короткометражный фильм режиссёра Хасиде Голмахани (это молодая девушка), посвященный тому, как в прошлом году, на чемпионате мира в Казани некоторые женщины впервые оказались на футбольном стадионе.

Когда я смотрел фильм, эта тема, звучавшая год назад, действительно, среди прочих околочемпионатных новостей - казалась мне уже ушедшей с повестки, старой, преувеличенной, да и что может быть серьёзного в том, что кого-то не пускают на стадион? Дискриминация, конечно, но есть случаи и поважнее... и вдруг - проходит дня три и мы читаем про самосожжение футбольной болельщицы. Тема положения женщины в жестких, патриархальных, традиционалистских, закрытых обществах - отдельная трудная тема. И книга о Лиле Брик - хотя и краешком - метит и в эту сторону тоже, хотя бы потому, что её автор Алиса Ганиева, и значит, книгу будут, обязательно, обсуждать в Дагестане, и на обложку книги - Алиса настояла! - чтобы поставили фотографию с голой Лилей Брик. Сама Алиса одета довольно открыто, светлая блузка, кожаная юбка мини (чуть выше колен)... одновременно, и просто и смело.

Но, как сказал я, темы Кавказа и местных национальных общин в книге нет вовсе, если она и присутствует - то подспудно, в голове автора, читатель может и не сакцентировать на этом совсем. Но вот тема равноправия и свободы личности - важна в этой книге сама по себе, и в контексте " Аксёнов-феста" получила дополнительное расскрытие.

И здесь я воспользуюсь подсказкой и заметками Андрея Абросимова, бывшего, в отличие от меня, и на общей пресс-конференции открытии фестиваля. В президиуме сидели " генералы" фестиваля, среди которых такие " тяжеловесы" -мужчины как Евгений Попов, историк моды Александр Васильев и другие. Алисе Ганиевой там места не хватило, она сидела где-то сбоку.

И вот - историка моды Васильева спросили о стиле Василия Павловича Аксёнова, дело в том, что вообще этот фестиваль в 2019 году решено было посвятить стилю. И Александр Александрович сравнил Аксёнова с таким Джеймсом Бондом, сказав ещё фразу о том, что женщины буквально падали к его ногам.

С точки зрения современного феминистского дискурса - эта фраза невозможная, плохая. Это такая объективация женщины (*Объективация (от лат. objectivus — предметный) — опредмечивание, превращение в объект). И отражение такого мужского шовинистического представления о женщине, как пассивном объекте, и что, если мужчина захочет - все женщины будут его, и далее вплоть до известного выражения про " всех баб".

И вот, буквально на следующий день от Алисы Ганиевой, накануне сидевшей сбоку, мы слышим историю про то, как мужчины буквально " падали к ногам" Лили Брик. И при этом, как верно замечает Андрей, это же совсем другой дискурс! Это 1920-е годы, это время свободной любви, коммун, первой сексуальной революции, это - долой собственность, это раскрепощение, и многие мужчины в том числе и потому ещё заводили романы с Лилей, что она не тащила никого за себя замуж, не предъявляла собственнические претензии, а просто влюблялась и забирала (не в собственность, а " забирала попользоваться" ) себе человека, причём неважно, мужчину или женщину.

Странная она, конечно, эта Лилия Брик, и Алиса пишет и рассказывает довольно откровенно, и об этой её раскрепощённости, и о вещизме, если хотите, мещанстве, и о том, какой она была любовницей и о её любовниках, и об е интригах, и её благородстве, книга получилась остросюжетной, говорит сама Алиса, и говорит, что её некоторые критики даже упрекали за это, но она как раз на стороне остросюжетности и не видит в этом никакого недостатка.

Главное, что, видимо, получилось - эта книга не о Маяковском, и н

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: