Крестьянская ментальность и община

Менталитет

И аграрное развитие России

(Х I Х-ХХвв.)

 

Материалы международной конференции.

Москва. 14-15 июня 1994 г.

 

 

Сборник издан при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда

(РГНФ)

Проект № 95-06-320076

 

Редакционная коллегия:

В.П. Данилов, Л.В. Милов

(ответственные редакторы)

А.Н. Сахаров, И.Н. Слепнев, Д. Филд

 

 

Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.)

Материалы международной конференции. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). - 1996. - 440 с.

 

 

SBN 5-86004-035-0                                                        © Отделение истории РАН

© Художественное оформление Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1996.

ANNOTATION

This book is devoted to the problem of mentality. Its study (which is in Russia in the very beginning) must include a vast complex of questions concerning outlook, psychology, behaviour, especially connected with the crisis periods of Russian history. That's why the problem of mentality is so important and interesting for the Russian society now. The materials of the conference contain the analysis of system-forming factors of Russian peasantry mentality, i.e. the influence of natural and geographical factors, communal structures and different forms of their transformation (specific displays of working on the earth, impact of the State and authority, the owner of peasant souls (feudal lord) and the landowner, etc.). The great consideration is given to such points as the influence of political struggle on the political structures and society, the influence of economy (both natural and market), religion, public education, traditions of the way of life, cultural and historical factors, etc. The authors are not completely consented in the interpretation of the term "mentality" and various aspects of it. But the difference of views and discussions are inevitable in the development of historiography.

CONTENTS

PREFACE (MILOV L. V.).................. …………………………………………………….. 5

FIELD D. History of mentality in foreign historic literature................... ……………………7

DANILOV V. P., DANILOVA L. V. Peasant mentality and community…………………….22

MILOV L. V. Natural and climatic factor and Russian peasantry mentality…………………40

GORDON A.V. Earth-management as the basis of peasant selfconsciousness………………57

ENGELB. A. Women's side............................................ ……………………………….......75

YAHSHIYAN O. Yu. Ownership in Russian peasant mentality........... ……………………92

RANSELD. «Old babies» in Russian village........... ………………………………………106

KONDRASHIN V.V. Famine in peasant mentality………………………………………..115

VDOVINA L.N. Peasant understanding of the land-right in the first half of the 115

XVIII-th cent.......................................... …………………………………………………..124

MARASINOVA E. N. Seignior or landed gentleman? (on the Russian feudal

lordl24 social psychology of the second half of the XVIII-th cent.)... ……………………135

DIYATCHKOVV. U ESIKOV S. A, KANISHEV V. V., PROTASOV L. G.135

Peasantry and authority (trial of regional study)..... ……………………………………….146

BEZNIN M.A., DIMONI Т. М. Peasantry and authority in Russia. 1930s –1950………….156

BOKAREV YU. P. Riot and meekness. Peasant mentality and its role in

peasant 156 movement……………………………………………………………………….168

SENTCHAKOVA L. G. Verdicts and instructions as a mirror of peasantl68

mentality in 1905-1907.. ……………………………………………………………………..174

VERNER A. M. Why did the peasants submit applications and why cannot

theyl74 be understood literally?.............................................................................................184

BUHOVETS O. G. Mentality and peasant social behaviour………………………………..195

EMMONS T. Problem of social integration («merging of estates») in Russian

zemstvo»………………………………………………………………………………………209

SLEPNEV I. N. New market realities and their interpretation in mentality of

thel95 post-reform peasantry…………………………………………………………………215

ROGALINA N. L. XX-th century reforming and peasant mentality…………………………228

KOZNOVA I.E. Russian peasantry's historical memory about the attempts of the

village transformation in the XX-th cent………………………………………………………238

IVNITSKI N. A. Stalin's «revolution from above» in peasant perception…………………….249

IBRAGIMOVA D. H. Market liberties and village mentality. What did the

peasant crave for during NEP?..................................................................................................260

BABASHKIN V. V. Peasant mentality as system-forming factor of the Soviet

society.»………………………………………………………………………………………..276

KUZNETSOV S.V. Faith and ritualism in Russian peasant occupation»……………………284

TULTSEVA L. A. «God's world» of orthodox peasant………………………………………293

GUMP E. M. Education and literacy in the heart of Russia. Voronezh province.

1885-1897…………………………………………………………………………………….305

DENISOVA L. N. Women's lot……………………………………………………………….319

VYLTSAN M. A. Individualism and collectivism in modern village mentality……………….331

NIKOLSKI S. A. Decollectivization as going out of peasantry: modern bureaucracy

and peasant mentality…………………………………………………………………………344

LEONARD С S. «Head of the family, wife and landlord...»…………………………………..349

SHORTHAND RECORD OF DISCUSSION………………………………………………..358

ПРЕДИСЛОВИЕ

Материалы настоящего сборника есть результат проведенной по инициативе академика-секретаря Отделения Истории РАН И. Д. Ковальченко международной конференции на тему: «Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.)». Тема, предложенная Отделение Истории РАН, отнюдь не случайна. Тяжелые време­на, которые переживает Россия, и тот комплекс жестких, кардинальных преобразо­ваний, воздействие которого испытывает наше общество, конечно, заставляют с бо­лее пристальным вниманием изучать закономерности нашего исторического пути. Причем социальный стресс, который испытывает общество, принуждает тщательно изучать не только историю в целом, или историю экономики, социальную историю и историю культуры, но и психологию людей и ее изменение на различных этапах раз­вития. Такое изучение должно включать большой комплекс мировоззренческих, психологических, поведенческих моментов, особенно связанных с кризисными пе­риодами российской истории. И, разумеется, проблемы менталитета для российско­го общества сейчас наиболее интересны и важны для исследования.

В последние годы внимание к вопросам менталитета, исторической социальной психологии резко обострилось. Тема становится, к сожалению, модной, а это чревато поверхностным подходом к ее решению. Причем происходит это таким образом, что от «массовой увлеченности» проблемами классовой борьбы, политической истории, отчасти экономической истории мы сразу же перешли к столь тонким материям как ментальность, психология масс и т. п. В то же время, так называемая история повсе­дневности, история быта в широком смысле этого слова осталась в нашей историо­графии «белым пятном», а ведь именно она служит важнейшим базисом в изучении проблем ментальности, психологии.

Участники конференции «Менталитет и аграрное развитие России» обсуждали це­лый ряд аспектов. Помимо историографических подходов это прежде всего анализ сво­его рода системообразующих факторов менталитета российского крестьянства. Это влияние природно-географического фактора, влияние общинных структур и различных форм их трансформации. Это воздействие на менталитет специфичных проявлений вла­сти и государства, а также владетеля крестьянских душ (феодала), земельного собствен­ника и т. п. Много внимания на конференции было уделено фактору влияния политиче­ской борьбы в обществе и политических структур, воздействию экономики (как нату­ральной, так и рыночной), и, наконец, влиянию религии, просвещения, традиций уклада жизни, культурно-исторических факторов и т. п.

Разумеется, далеко не все авторы единодушны в трактовке самого термина «менталитет» и различных его аспектов, подлежащих обсуждению. Но, видимо, спо­ры и расхождение мнений являются неизбежным моментом в движении нашей исто­риографии.

Конференция проходила в новом здании Президиума Российской академии на­ук 14 — 16 июня 1994 г. В Оргкомитете конференции работали: член-корреспондент РАН Л. В. Милов — председатель, В. П. Данилов — заместитель председателя, И. Н. Слепнев — ответственный секретарь, а также Ю. П. Бокарев, Б. И. Греков, Л. П. Колодникова, А. П. Корелин.

5

 

В сборнике публикуются тексты всех докладов и сжатые стенограммы основных моментов обсуждения. Доклад Стивена Л. Хока (США, университет Айова) «Данные полезные и не очень полезные: Мальтус, рост населения и уровень жизни в России в 1861-1914 гг.» будет опубликован автором в журнале «Отечественная история». По докладу Э. Вернера опубликован первый вариант текста. Научно-справочный аппарат статей американских коллег не корректировался.

Редколлегия сборника и Оргкомитет конференции выражает свою признатель­ность за поддержку и помощь Российскому гуманитарному научному фонду и школе им. Максуела Сиракюзсксого университета. Наша особая признательность профессору Дэниэлу Филду, проделавшему огромный объем работы по организации докладов на­ших американских коллег.

Л. В. Милов

6

Д. Филд

(США, Сиракюзский университет)

 

ИСТОРИЯ МЕНТАЛИТЕТА

В ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ¹

 

Несколько лет назад Б. Н. Миронов заявил: «Вся мировая историогра­фия, вслед за французской школой Анналов, уже несколько десятилетий внимательно занимается менталитетом разных сословий и классов. Это счи­тается исследовательской задачей первостепенного значения. А советские историки только начинаются заниматься этой проблемой. Что происхо­дит?»²

Что происходит? Известное дело. Опять мы, историки России, отстаем от своих передовых коллег. А может быть, нам повезло в том, что мы верно охраняли устои нашей науки и не брались за чуждое ей, шикарное понятие. Уже 20 лет назад Ж. Ле Гофф спросил, «Должны ли мы возобновить исто­рию менталитетов или похоронить ее?» Похоронить ее как «обесцененную» методику уже «вышедшую из моды»?³ Сам Ле Гофф в конце концов выска­зался против похорон, но впоследствии историки менталитетов обвиняются в том, что они занимаются мелочами и не считаются в полной мере с измен­чивостью человеческих представлений и с их социальными и экономически­ми корнями⁴. А по мнению А. Я. Гуревича, менталитет является не подхо­дом или методикой, а «первой проблемой [любого] исторического исследо­вания», и вопрос о нем связан «с задачами возрождения духовной жизни на­шей страны»⁵.

 

¹ Я желал бы выразить благодарность Международному правлению по исследователь­ским обменам (IREX) и Центру для исследований по России (Russian Research Center) за поддержку настоящей работы и Школе им. Максуела Сиракюзского университета за поддер­жку конференции в целом.

² Борис Миронов Poverty of Thought or Necessary Caution? in Russian History // Histoire russe. T. 17. № 4.1990. C. 429—430. В Советской исторической энциклопедии Блоку уделяется небольшая статья, существование журнала лишь констатируется, и нет статьи о менталитете. Соответствующие тома вышли в 1961,1962 и 1966 гг.

³ Jacques Le Goff Les Mentaliteasies: A History of Ambiguities, in J. Le Goff & Pierre Nora, eds., Faire de l'histoire, III: Nouveaux objets (Paris, 1974). P. 76.

⁴ Бессмертный Ю. Л. Кризис «Анналов»? // Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». Под ред. Бессмертно­го Ю. Л. М., 1993. С. 106.

Гуревич А. Я. «От истории ментальностей к историческому синтезу» // Споры о глав­ном... С. 20,16.

7

 

Другой вопрос. Что такое «менталитет»? Определить «менталитет» — зада­ча нелегкая¹. Некоторые историки находят преимущество именно в нечеткости термина². Предлагаю условное определение: менталитет — устойчивый склад ума, имеющий если не логическую форму, то системный характер, который ко­ренится в материальной жизни и широко распространен в значительной части населения и который оказывает непосредственное влияние на экономические, социальные и политические отношения³. Таким образом он отличается от поня­тия «верование» своей тесной связью с бытовой, будничной жизнью; те, кто думает, что гром производит карета Ильи-пророка, тем не менее, не стоят под до­ждем. Он также отличается от таких понятий, как «народное правосознание» пре­жде всего тем, что чаще всего менталитет молчалив: он проявляется скорее в дея­тельности, чем в речи или в ясном представлении.

Третий вопрос. Прав ли был Миронов? Правда ли, что три поколения русских историков не пользовались основной методикой мировой историче­ской науки? Я был склонен ответить отрицательно. Мне казалось, что они не употребляли слово «менталитет» из-за патриотических соображений (на­пример, в английском языке этот термин всегда произносится по-француз­ски, т. е. «mentalite»), но что в практике понятие тем не менее присутствова­ло в их трудах. Или, может быть, они пользовались менталитетом спонтан­но, как мольеровский господин Журден пользовался прозой? Однако, пере­смотрев любимые статьи и книги об аграрной истории России второй поло­вины XIX в, труды известных русских историков и этнологов разных напра­влений, я нахожу очень мало следов этого понятия. Попытка доказать отсут­ствие нечеткого понятия в массе литературы была бы трудоемким и тщетным делом. Можно ли согласиться с тем, что до сих пор в русской исто­рической науке менталитет остается в дефиците?

И слово «менталитет», и практика связываются со школой «Анналов», т. е. с преобладающим уже тридцать лет направлением исторической науки во Франции и, в меньшей степени, в Англии, США, и других странах. На-

 

¹ В словаре Ожегова слово «менталитет» отмечается как «книжное» и определяется как «мировоспринятие, умонастроение», с показательным примером: «менталитет русского наро­да» С. И. Ожегов и Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка. М., 1992. С. 358. В толь­ко что вышедшей книге «Споры о главном...» всюду употребляется слово «ментальность» вместо «менталитет».

² Гуревин А. Я. От истории ментальностей. С. 25; Le Goff Mentalities: A History of Ambiguities. P. 166. По мнению Дарнтона, менталитет — «скорее объект исследования, чем дисциплина». Robert J. Darnton The History of Mentalities» в его же книге: The Kiss of Lamourette: Reflections in Cultural History. London & Boston, 1990. Стр. 261.

³ По определению Бессмертного, менталитет — «совокупность образов и представле­ний, которой руководствуются в своем поведение члены той или иной сооциальной группы и в которой выражено их понимание мира в целом и их собственного места в нем («Споры о главном...» С. 9.).

8

 

следие школы с основания журнала Анналы в 1929 г. действительно богато, но и многосложно и, как мы увидим, противоречиво¹.

 

Первое поколение:

Что нового принесли Марк Блок и Люсьен Февр при основании журна­ла Анналы? Как они желали переделать историческую науку? Главным их замыслом было преодоление барьеров между общественными науками, в первую очередь между историей и экономикой. Этот замысел зафиксиро­вался в первоначальном названии журнала: «Анналы экономической и со­циальной истории»². Немаловажное место занимали также география и эт­нология. Основатели журнала призывали ученых разных мастей к участию в журнале и требовали, чтобы историки усвоили методику смежных общест­венных наук. Одним результатом этого подхода было низвержение истории государства и права с того центрального, привилегированного положения, какое она давно занимала в исторической науке. Но поворот был относите­лен, как мы видим из капитального труда Блока «Феодальное общество»,³ и не сопровождался тем полемическим жаром, который был характерен для программных работ анналистов следующего поколения. Автор уделяет мно­го страниц теме «Политический строй,» но только в конце книги, после тра­ктовки демографических и социальных тенденций, классового строя и т. д. И в главе 5, «Разновидности чувствования и мышления» (facons de sentir et de penser) мы находим небольшой раздел «Религиозный менталитет.» Здесь мы читаем: «Конечно, большинство людей думали о спасении своем не по­стоянно. Но когда думали, это было очень интенсивно и, важнее всего, они при этом пользовались очень конкретными образами. Эти живые образы им

 

О журнале и школы «Анналы» см.: «Споры о главном...»; Traian Stoainovich, Frenche Historical Method // The Annales Paradigm, с предисловием Фернана Броделя. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1976; Peter Burke, The French Historical Revolution // The Annales School, 1929-1989. Stanford, CA: Stanford University Press, 1990; Carole Fink, Marc Block A Life in History. Cambridge & New York: Cambridge University Press, 1989; Robert Forster, The Achievements of the Annales School //Journal of Economic History, 38, 1, 1978. P. 58—76; Fran-chois Furet Beyond the Annales //Journal of Modern History. Vol. 55. September, 1983. P. 389— 410; Dominick LaCapra, Is Everyone a Mentalite Case? // History and Theory, 23, 3, 1984. P. 296—311; Philippe Canard, Poetics of the New History // French Historical Discourse from Braudel to Chartier. Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1992; A. Burgiere, The Fate of the History of Mentalites in the Annales, Comparative Studies in Society and History, XXIV. 1982. P. 424—437 и особый номер журнала Review, издание Fernand Braudel Center for the Study of Economies, Historical Systems, and Civilizations. Binghampton, NY. T. 1. № 3/4.1978.

После войны, журнал переименовался и теперь называется «Анналы: экономии, об­щества, цивилизации*'.

Marc Block, La socieate feodale. Paris, 1968. Изд. 1. 1939. Английский перевод: Feudal Society. 2 vols. Chicago, 1964.

9

 

пришли в голову урывками, ибо их сугубо шатким умам были присущи вне­запные порывы отвращения»¹.

Блок сам непосредственно поставил вопрос о менталитете в выступле­нии перед обществом психологов в 1938 г., когда он пригласил их к совмест­ной работе с историками, которые (как он признал с характерной скромно­стью) нуждаются в «помощи» психологов. В своем выступлении Блок опре­делил привязанность крестьян к рутинным методам хозяйства как проявле­ние «коллективного менталитета», прибавляя, что в этой привязанности экономический расчет бедных крестьян играл свою роль². Тот факт, что в 1938 г. Блоку еще приходилось прибавить прилагательное «коллективный», показывает новизну слово «менталитет» в то время³. И в последнем своем труде, «Ремесло историка», еще не завершенном в 1944 г., когда фашисты убили автора, он не касался вопроса менталитета.

В работах товарища и соредактора Блока Люсьена Февра менталитет игра­ет большую роль, хотя это слово редко употребляется, может быть вовсе не упо­требляется. В статье «История и психология» вышедшей несколько месяцев после выступления Блока, он поставил задачу «инвентаризировать, а затем вос­создать духовный багаж, которым располагали люди изучаемой эпохи; с помо­щью эрудиции, а также воображения восстановить во всей его цельности физи­ческий, интеллектуальный, и моральный образ эпохи, в которой зрели пред­шествующие ей поколения...⁴ В капитальном своем труде «Проблема неверия в XVI столетии: религия Рабле» он тщательно очертил умственный мир ученых и писателей первой половины XVI века. Он показал, что неверия в нашем пони­мании тогда не было и не могло быть, что обвинения в неверии были лишь об­щепонятным приемом полемики того времени, и что те историки, которые представляют Рабле как атеиста, грешат против первого правила исторической науки — избегать анахронизма. Автор определяет главную задачу своей книги как борьбу против анахронизма⁸.

Останавливаясь на примере основателей Анналов, отметим, что мента­литет не был в центре внимания того или другого и их обращение к этому понятию было продиктовано скорее междисциплинарной программой двух

Marc Block, La socieate feodale. P. 134.

Marc Block, Les transformations des techniques comme probleme de psychologie collective. Melanges Marc Bloch. T. 2: Melanges historiques. Paris, 1963. C. 791—799. Английский перевод в Land and Work in Medieval Europe // Selected Papers by Marc Bloch. New York, 1969.

Одним из первых употребил термин «менталитет» в исторической литературе историк ан­тичности М. И. Ростовцев: «The Mentality of the Hellenistic World and the After-life // Being the Ingersoll Lecture for the Academic year 1937—1938 at Harvard University, Cambridge, MA.

Люсьен Февр, Бои за историю. Москва, 1991. С. 107.

Lucien Febvre, The Problem of Unbelief in the Sixteenth Century // The Religion of Rabelais (перевод Le Probl egme de l'incroyance au XVIe siecle // La religion de Rabelais. Paris, 1942.). Cam­bridge, 1982. P. 455.

 

10

 

редакторов, чем исследовательской практикой. Эта программа принимала материалистическое понимание прошлого как исходное положение, и поня­тие менталитета отражало желание считаться с умственными и даже духов­ными факторами в экономической и социальной жизни — вводить некото­рую гибкость. Блок связывал «менталитет» прежде всего с вопросами рели­гии и народных верований (тема его первого ученого труда¹); Февр в 1930— 1950-х гг. занимался историей умственной жизни образованной элиты (тем, что по-английски называется «intellectual history»²) и не занимался такими вопросами экономической и социальной истории, с которыми менталитет связывался впоследствии. Далее, ни тот ни другой не считался с классовым или региональным характером менталитета; у них он всегда был свойством «поколения,» «людей» и т. д. Этот вопрос еще открыт; ЛеГофф, например, заметил 15 лет назад, что «Менталитеты классов существуют вместе с объе­диняющими менталитетами, и остается изучать действие тех и других», а он сам определил менталитет как «то общее между Св. Людовиком и мужиком на его землях, между Христофором Колумбом и любым его матросом»³. На­конец, хотя нельзя сказать, что Блок или Февр очерчивали менталитеты прошлых эпох интуитивно, тем не менее у них это понятие не имело ни строгости, ни системности: понятие менталитета исходило скорее из сово­купного опыта историка (как в только что процитированной картине «рели­гиозного менталитета» средних веков), чем из исследовательского плана.

Второе поколение:

Новый этап начинается в 1957 г., когда Фернан Бродель стал главным редактором журнала Анналы⁴. Бродель оказывал сильное влияние на разви­тие исторической науки в силу своего положения ответственного редактора журнала, директора Шестого отделения Ecole practique des hautes etudes, и основателя Музея наук о человеке, посредством капитальных своих трудов (Средиземное море в эпоху Филиппа II; Материальная цивилизация, эконо-

Marc Block, Les Rois thaumaturges: etude sur le caractere surnaturel attribue a la puissance royale particulierement en France et en Angelterre. Strasbourg, 1924.

По мнению Буржиэр. Февра интересовали «les formulations conscientes qui expriment la pen-see d'un individu», а Блока le «sens implicit des comportement collectifs». Andre Burguiere, La notion de mentalite chez Marc Bloch et Lucien Febvre: Deux conceptions, deux filiations // Revue de synthese. 3rd series. № 111. July. 1983. P. 333—348. Ср.: Ж Ревель, История ментальностей: Опыт обзора // Споры о главном... С. 54.

³ Le Goff, Mentalities: A History of Ambiguities. P. 169,176.

О Брод еле см. прежде всего остроумную статью/. Н. Hexter, Fernand Braudel and the Monde Braudellien // Journal of Modern History. T. 44. № 4. 1972. С 480—539; также Maurice Aymard et al., Lire Braudel. Paris, 1988.

 

11

 

мика, и капитализм)¹, и, наконец, посредством своих программных работ, из которых центральное место занимает статья «La longue duree» (1958 г.)².

Здесь Бродель развивает два главных понятия. Он настаивает на первенст­вующем значении «тотальной истории» (1'histoire totale). Термин напоминает призывы Блока и Февра к междисциплинарным занятиям, но звучит новый ак­цент. Поскольку Время (Хронос) царствует над человечеством и историки яв­ляются хозяевами Времени, то все общественные науки должны подчиниться королеве своей, истории. Выступая в 1978 г., Бродель защитился от обвинений в империализме, а принял тон разочарованного наместника: «Я не империалист... Общественные науки (les sciences de 1'homme)... не дозволяют истории их под­чинить к себе. Они все не обращают внимания на нее. Напрасно кричат, напрас­но их упрекают, они остаются слепыми и глухими к уроку (sic!) истории»³. Это­го своеобразного «великодержавного шовинизма» не было при Блоке и Февре, и, по мнению Бессмертного, преемники Броделя отказываются от него: «не пре­тендуя на «объединение» всего исследовательского поля социальных наук, ис­торики сосредоточивают внимание на «пограничных» с другими дисциплинами исследовательских пространствах...»⁴ То есть, вместо империи, попечение о «ближнем зарубежье».

История должна быть «тотальной» и во втором значении, т. е. мировой. Для Броделя только целый мир является объектом серьезных исторических ис­следований, и исследования на уровне отдельных регионов или наций имеют лишь вспомогательное значение. Выдвинув идею «тотальной истории», Бро­дель поставил перед историками задачу не по силам. Организация совместных работ историков и других ученых, работа тех команд историков, от которой и Февр и Бродель ожидали столько успехов, не очень помогли делу. В практике, т. е. на страницах журнала, тотальность выражалась опубликованием статьей об истории разных стран, но эти статьи имели приблизительно тот же диапазон, как статьи в «Вопросах истории» или «American Historical Review». В трудах Броделя, и прежде всего в «Материальной цивилизации», мы не можем не уди­виться объему работы, но мы также отмечаем, сколько ускользает через пальцы историка. Например, он пишет о мировом сельском хозяйстве XV—XVIII вв., «Три культуры имели выдающийся успех: пшеница, рис и кукуруза. Они до сих пор разделяют посевную площадь мира». То пространство, от Венгрии и Герма­нии до Урала, где царствовала рожь, в «тотальный» счет не шло. Далее, Бродель приводит разные данные Слихера фон-Бата об урожайности в Европе с 1200 по

 

La Mediterranee et le monde mediteraneene a 1'epoque de Philippe II. 2-me edition. Paris, Colin, 1966 (первое издание в 1949 г.); Civilisation mat earielle, economie et capitalisme, XVe— XVIIIe siecle. Paris, 1967.

F. Braudel, Histoire et sciences sociales: La longue duree // Ecrits sur 1'histoire. Paris, 1969); английский перевод в книге F. Braudel, On History. Chicago, 1980. P. 25—54. ³ F. Braudel, En guise de conclusion // Review. V. 1. № 3/4. 1978 P. 246-47.

Споры о главном... С. 12.

12

 

1820 гг., и среди них «Восточная Европа, 1550—1820 гг. — 4.1.» Такая средняя урожайность была редкой в Европейской России даже в конце XIX в. Вообще, хотя Бродель приводит данные и наблюдения по истории Китая, Индии и Юж­ной Америки, можно сказать что мир тотальной истории является «France et outre-mer».

Еще дороже Броделю было понятие «la longue duree», которое можно перевести как «время большой протяженности». Это понятие тесно связано с Броделевким понятием «структура» и таким образом, как мы увидим, с менталитетом. Структура, писал Бродель, значит «...организация, цельность, довольно определенного ряда отношений между реальностями и социаль­ными массами... [Некоторые структуры] становятся устойчивыми элемента­ми для бесчисленного количества поколений; они преграждают историю, мешают течению ее, и, мешая, образуют ее. Другие структуры изнашиваются довольно быстро. Но все они оказывают и поддержку, и помеху. Как поме­хи... они являются пределами, через которые ни человек, ни человеческий опыт не может пройти. Представьте себе, как трудно вырваться из извест­ных географических рамок, из известной биологической реальности, из из­вестных преград к высокой производительности, даже из известных духов­ных обуз. Ибо ментальные рамки тоже могут стать тюрьмами времени боль­шой протяженности.

...Для историка, принятие его [времени большой протяженности] обоз­начает готовность переменить свой стиль, свои взгляды, обозначает перелом в мышлении и новое понимание социальных отношений. Оно обозначает привыкаемость к более медленным темпам, которые иногда почти соседст­вуют с неподвижностью»².

В последних строчках последнего своего труда, Бродель вернулся к те­ме «la longue duree» и выразительно представил ее как «огромное пространс­тво почти неподвижной воды, которая очень подходит движению судов». «Сама она почти не двигается, двигаясь не быстрее столетней тенденции [trend], но она тем не менее непреодолимо тянет вслед все — и наши сла­бенькие лодки, и корабли гордых лоцманов истории. Вот почему в медлен­ном развитии истории мы находим некоторую последовательность, некото­рую монотонную повторяемость, некоторые реакции, которые легко предви­деть, потому что они всегда или почти всегда одни и те же... Можно сказать, что она [«la longue duree»] ограничивает — я не говорю «устраняет» — и сво-

F. Braudel, Civilization and capitalism. T. I (The Structures of Everyday Life, перевод Les Structures du quotidien: Le Possible et l'impossible). C. 107, 123. Ср.: Л. В. Милое, Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса // Вопросы истории. 1992. № 4/5. С. 37-56.

F. Braudel Histoire et sciences sociales: La longue duree. C. 50—51,54.

 

13

 

боду, и ответственность людей? Ибо они не делают истории, наоборот — ис­тория сама делает людей и, таким образом, отпускает их грехи»¹.

Здесь мы имеем ясную реплику на слова Маркса, которые Бродель про­цитировал с одобрением 30 лет раньше² — может быть и в первом случае, и во втором без пересмотра известного текста. Ибо Маркс писал: Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при об­стоятельствах, которые они сами не выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых»³.

Кажется, что «кошмар» Маркса соседствует с «тюрьмой» Броделя.

Мишель Вовел, марксист и большой энтузиаст de la longue duree, счита­ет, что менталитет является «привилегированной областью de la longue duree»⁴. Может быть, но из трудов самого Броделя получается другая карти­на. Можно показать Броделевский образ исторического процесса простой схемой:

 

I.	П.	III.
la longue duree	la moyenne duree	la courte duree
structure	conjuncture	evenement
	или:
время большой	время средней протяженности	краткий срок
протяженности	конъюнктура	события
структура
	и дальше:
царство обычая	царство рынка	царство политики
пределы	изменения	пух

 

Парам понятий слева соответствует география, парам в середине — эко­номика. Менталитет относится к парам слева, не в качестве причины, а из-за своего темпа. По словам Ле Гоффа, «Инерция является исторической силой исключительного значения. Менталитеты изменяются более медленно, чем что-нибудь другое, и их изучение учит, как медленно шествует история»⁵.

Что касается пар справа, нет сомнения, что Бродель относился к ним, т. е. к политической истории, с большим пренебрежением и сражался еще

¹ F. Braudel L'identite de la France. Paris, 1986. T. 2. С 431.

Braudel «Histoire et sciences sociales: La longue dur eae,» стр. 62.

Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочине­ния. Изд. 2-е. Т. 8. М, 1957. С. 119.

Michel Vovelle La Longue Duree, в его же книге: Ideologies and mentalities (перевод Ideologies et mentalites. 1982.). Chicago, 1990. С 134.

Гуревич А. Я. От истории ментальностей... С. 25; LeGoff, Mentalities: A History of Ambi­
guities. P. 166.

14

 

интенсивнее, чем Блок и Февре, против «истории событий» (или «событий­ной истории», l'histoire evenmentielle)¹. Соответственно, во всех главных своих трудах, он уделял главное внимание географическим и другим факто­рам, которые ограничивают человеческие возможности, которые делают на­прасными усилия и надежды людей.

Здесь уместно сказать несколько слов об отношении Броделя к марк­сизму². Деятели КПФ и партийная печать беспощадно критиковали и Бро­деля и школу «Анналов», но немало историков-марксистов были и остаются сторонниками и сотрудниками журнала. Субъективно, Бродель относился дружески к марксизму. Он принимал некоторые главные положения марк­сизма — например, трудовую теорию ценности — как аксиомы; другие он не­правильно понимал — например, когда он оспорил «марксистское» положе­ние, что разные уклады не могут существовать в одно время даже в мировом масштабе³. Он восхвалил марксизм как «самый мощный социальный анализ прошлого столетия,» но хвала оказывается условной: «Гений Маркса... со­стоится в том, что он первым строил истинные социальные модели на осно­вании исторического времени большой протяженности. Эти модели засты­ли в упрощенной форме и были переделаны в законы, переделаны в пред­взятые и автоматические объяснения, применимые ко всем местностям, ко всем обществам. А положить их снова в постоянно изменяющие течение времени... [и они] будут все появляться вновь, хотя в более гибкой, более тонкой форме...»⁴ Здесь, кажется, довольно шаблонная критика «склероза» современного марксизма. Однако, суть дела не в грехах эпигонов марксизма, а в глубоком и углубляющемся фатализме Броделя. Революционная суть марксизма была совершенно чужда Броделю, так же как тяга Броделя к ску­ке по доброй старине чужда марксизму. Перенося центр тяжести историчес­кой мысли на предельность, он оказывал консервативное влияние⁵.

 

Имеет значение биографический момент. Бродель писал: «Средиземное море в эпоху Филиппа И» в 1940—45 гг. в плену у фашистов. Он воспоминал: «Все эти события, которые обрушивали на нас радиоприемник и газеты наших врагов... мне пришлось их перегнать, отрицать, отвергнуть. Долой события, особенно досадные! Мне надо было верить в то, что история, судьба, пишется на более глубоком уровне. Выбор времени большой протяженности как точки зрения был выбор положения самого Бога в виде убежища». Fernand Braudel, Personal Testimony, Journal of Modern History. Vol. 44. № 4.1972. P. 454.

См.: К. А. Агирре Рохас, Анналы и марксизм // Споры о главном..., особенно ст. 101 и Stoainovich, French Historical Method. P. 67,134—53.

Fernand Braudel Afterthoughts on Material Civilization and Capitalism. Baltimore, 1977. P. 48,93.

F. Braudel, Histoire et sciences sociales // La longue duree. C. 80—81.

По мнению Каплана, время большой протяженности предлагает «уничтожающее а, как ни странно, утешительное признание нашего относительного бессилия. Оно учит, что жребий давно брошен....» S. L. Kaplan, «Long-run Lamentations: Braudel on France,» in Journal of Modern History, vol. 63 0une, 1991), p. 343.

 

15

 

У Броделя, однако, предельность слабо связывается с понятием мента­литета; слово «менталитет» встречается в его трудах редко и почти всегда, так сказать, в кавычках. Например, в «Грамматике цивилизаций» (1987 г.) он писал о «долгом, трудном пути» перед новыми государствами Африки «из еще частично родового общества к той национальной дисциплине, кото­рую требуют модернизация и индустриализация. Все надо творить — даже менталитеты»¹. Здесь создание «менталитета» обозначается как намеренное действие, на том же уровне, как электрификация. В другом труде он поста­вил под сомнением существование капиталистического менталитета, «со­стоящего из расчета, разума, логики и удаленности от нормальных эмоций, со всеми этими качествами подчиненными к необузданной жадности к при­были... [Ибо] представление капитализма как воплощение известного мен­талитета было лишь выход, который выбрали Вернер Зомбарт и Макс Вебер из-за отчаянного желания избежать выводов Маркса»². Но был ли ментали­тет крестным отцом капитализму, и какой менталитет, автор не указывает.

И так, около 1960 г. понятие менталитета было еще неопределенно, и изу­чение его было мало развито; великие редакторы «Анналов» некоторой степе­нью поддерживали изучение его, но больше не делали — они не давали ярких примеров. Причины расцвета в изучении менталитета в 1960-х—1970-х гг. сле­дует искать в общих тенденциях исторической науки на Западе.

Третье поколение:

Одной причиной было своеобразное развитие количественных методов среди французских историков. Как в других странах, во Франции количест­венный анализ стал модным в конце 50-х — начале 60-х гг. Эммануель Леруа Ладюри, выдающийся сотрудник «Анналов», заявил, что через десятилетие историк станет программистом или станет нулем. Сам Бродель пользовался количественными данными, можно сказать, скорее по-любительски, чем в духе программиста. По словам Хекстера, Леруа Ладюри, Губер, и другие «коренные» количественники относятся к числу как «ревнивый муж отно­сится к жене, от которой он целиком зависит, постоянно следуя за ее поведе­нием неспокойным взором. Бродель относится к числу, как к непостоянной но обаятельной любовнице. Он доверяет своей статистике только наполови­ну, но она его чарует, и он любит развлекаться с ней, и поэтому он отказыва­ется от внимательного взгляда на ее поведение»³. Тем не менее, влияние Броделя сказывалось рельефно. Отличительной чертой французской школы количественников было предпочтение диахроничных источников, составля-

Fernand Braudel A History of Civilizations [перевод Grammaire de civilizations, 1987 r. ] (New York, 1994), p. 136.

Fernand Braudel Les jeux d'exchanges (Civilisation materielle et capitalisme, XVe-XVIIIe siecle, т. 2) (Paris, 1979), стр. 353-355.

J. H. Hexter, Fernand Braudel and the Monde Braudellien. P. 515—516.

 

16

 

ющим большие серии и обнимающим, если не la longue duree, то, по крайней мере, очень большой промежуток времени¹. В крупной своей монографии о крестьянстве Лонгедока, Леруа Ладюри писал, что, изучая серийные источ­ники о землевладении и наблюдая их движение за четыре века, «мне каза­лось, что я мог ощущать огромное дыхание социальной структуры»². Ясно, как ориентация на источники в больших сериях наводит историка на опре­деленный круг тем: на историческую демографию, на эволюцию землевладе­ния, на области развитой товарн

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: