В первой половине XVIII В.

(по материалам челобитных монастырских крестьян)

 

 

Сфера ментальности позволяет посмотреть на социальные отношения со стороны поведения и поступков людей, воссоздать собственно «человече­ское» содержание истории. Ментальность русского крестьянина определя­лась, с одной стороны, производственной деятельностью, с другой — осмыс­лением через привычную систему ценностей окружающего мира. Крестьян­ское мировосприятие, включавшее природное и социокультурное окруже­ние, опиралось на явно или скрыто присутствовавшие в сознании крестьян­ства традиции и стереотипы. Картина мира (а точнее, картины) русского крестьянина XVIII в. была проникнута традиционализмом. И это понятно и объяснимо. Хотя развитие торговли и отходничества, особенно в конце XVIII — начале XIX в., начинает вторгаться в привычный уклад жизни кре­стьянства, повседневная жизнь большинства крестьян ограничивается пре­делами деревенской округи и сельской общины. Не следует забывать, что история ментальностей подчинена историческому ритму времени, по сло­вам французского историка Ф. Броделя «ментальности — это темницы, в ко­торых заключено время большой длительности»¹. В России XVIII в. сель­ское хозяйство продолжало оставаться основой материального производст­ва, изменения в этой области шли крайне медленно, культура сельскохозяй­ственного производства основывалась на традиционном опыте, индивиду­альные начинания и новации не могли принести ощутимых сдвигов в разви­тие сельского хозяйства². Ментальность крестьянина, семья и хозяйство ко­торого в этих условиях создавали как бы единый организм, была более ус­тойчива по сравнению с ментальностью других слоев общества, менее под­вержена внешним влияниям и коренной ломке.

В отечественной историографии накоплен обширный материал, кото­рый может быть использован для реконструкции ментальности крестьянст-

 

Цит. по: Гуревич А. Я. Жак Ле Гофф и «Новая историческая наука» во Франции // Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 368.

См.: Милое Л. В., Вдовина Л. Н. Культура сельскохозяйственного производства // Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 1. М., 1985.

124

 

ва. С наибольшей полнотой изучены представления о труде, отношение к природе, понимание обычного права, этические нормы и традиции в семье и общине у государственных крестьян Сибири второй половины XVIII — пер­вой половины XIX в.¹ Обычно-правовые аспекты, касающиеся поземельных и имущественных отношений, в помещичьей деревне всесторонне исследо­ваны в трудах В. А. Александрова². Нисколько^не умаляя значимости ре­зультатов этих и других исследований в современной отечественной исто­риографии, хотелось бы только заметить, что избранный историками угол зрения был либо социально-экономический, либо историко-этнографиче-ский. Но возможен и другой подход, антропологический, через реконструк­цию ментальное™ крестьянина как человека, не просто сущностно связан­ного с землей, но и имевшего свой внутренний эмоциональный мир, свои представления об окружающей действительности, которые определяли его образ мыслей и действий. В русле историко-антропологического подхода накоплен немалый опыт зарубежными и отечественными медиевистами³. По-видимому, необходим исторический синтез разных подходов, который бы объединил социальное и культурное, что способствовало бы воссозда­нию жизни людей, включенных в материальное и духовное производство определенной исторической эпохи на том или ином уровне развития аграр­ного строя. Иначе говоря, нельзя понять материальные отношения в обще­стве, не включая их в широкий социально-культурный контекст, в том числе и историю ментальностей, учитывая различные формы поведения людей от хозяйственного до религиозного.

Путь от истории аграрных отношений к истории ментальное™ русско­го крестьянства возможен при новом осмыслении уже известных источни­ков. Обращаясь к историческому источнику с новыми вопросами, историк всегда имеет возможность убедиться в неисчерпаемости источника, дающе­го ответы на вновь поставленные вопросы. Так, например, историкам рус­ского крестьянства XVIII — XIX вв. хорошо знаком такой источник, как крестьянские челобитные, которые использовались для изучения разных вопросов — от классовой борьбы до поземельных отношений⁴. Однако воз-

 

См.: Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII — первая по­ловина XIX в.). Новосибирск, 1975; Она же. Традиционные нормы поведения и формы обще­ния русских крестьян XIX в. М., 1986; Миненко Н. А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII — первой половины XIX в.). Новосибирск, 1979; Крестьянство Сибири в эпо­ху феодализма. Новосибирск, 1982 и др.

Александров В. А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М., 1976; Он же. Обычное право крепостной деревни России. XVIII — начало XIX в. М., 1984.

См.: Гуревич А. Я. Проблемы ментальностей в современной историографии // Всеоб­щая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. М., 1989; Он же. Европейское средневековье и современность // Европейский альманах. История. Традиции. 1%льтура. М., 1990.

Алефиренко П. К. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 30—50-х годах XVIII века. М., 1958; Раскин Д. И. Использование законодательных актов в крестьян-

 

125

 

можности челобитных, как источника, этим не ограничиваются. Челобит­ные, отражавшие кровные интересы и насущные нужды крестьянских миров и отдельных общинников, сохранили живую практику социальных отноше­ний и поведенческих установок людей. Они позволяют очертить не только внешние контуры жизни крестьянина, но и представить изнутри жизнь об­щины, проникнуть в побудительные причины тех или иных поступков чело­века.

Попытаемся подкрепить высказанные общие положения на примере исследования комплекса документов (крестьянские челобитные, мирские приговоры, материалы монастырской администрации) Иосифо-Волоколам-ского и Пафнутьево-Боровского монастырей в первой половине XVIII в. (до секуляризации)¹. В этой группе источников, среди которых крестьянские челобитные занимают доминирующее место, получили отражения вопросы крестьянского землепользования, то что составляло сердцевину жизни и деятельности крестьянина. Перераспределение земли, проводившееся кре­стьянским миром в разных формах вызывало различную реакцию, наряду с чисто эмоциональными действиями крестьян можно проследить и вполне определенные представления о мирском и личном, которыми руководство­вались крестьяне.

Выделяются несколько моделей поведения крестьян в связи с земель­ными спорами по перераспределению земли: I — полное согласие с решени­ем мира; II — несогласие группы крестьян с мирским приговором, выражен­ное письменно в обращении к монастырским властям и действиями со сто­роны недовольных; III — несогласие одного крестьянина, выраженное в письменной форме или активным сопротивлением против действий общи­ны; IV — споры между отдельными крестьянами, которые не подчинились решениям мира. Конечно, отмеченными конфликтными ситуациями далеко не исчерпывалось многообразие споров «на меже». Различные модели пове­дения могли быть представлены в одном земельном споре разными сторона­ми и даже одними из участников спора. Противостояние по конкретному по­воду — наделение землей, воплощавшееся в оппозиции мир — крестьянин или крестьянин — мир, носило чаще всего непродолжительный характер. Так или иначе спор разрешался, если не в миру, то при посредстве мона­стырской администрации, которая выступала в роли своеобразного арбитра. Вмешательство со стороны наиболее авторитетных членов общины или мо­настырских властей было подчас необходимо: споры происходили бурно, спорящие стороны словом и делом доказывали свою правоту.

 

ских челобитных середины XVIII века // История СССР, 1979, № 4; Вдовина Л. Н. Крестьян­ская община и монастырь в Центральной России в первой половине XVIII в. М., 1988.

Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА). Ф. 1192 (Иоси-фо-Волоколамский монастырь); Ф. 1198 (Пафнутьево-Боровский монастырь).

126

 

В вотчинах Иосифо-Волоколамского и Пафнутьево-Боровского мона­стырей, земельные владения которых располагались в 22 уездах Централь­ного района России, крестьянский мир в первой половине XVIII в. высту­пал в форме однодеревенской общины, регулировавшей крестьянское зем­лепользование на определенной территории, исторически «тянувшей» к се­лу или деревне. Такая ограниченность сферы поземельного влияния мира порождала, с одной стороны, казалась бы, полную объективность при пере­распределении земель, так как члены общины хорошо знали тяглоспособ-ность дворов своих соседей, а с другой — предельную напряженность, по­скольку ограниченный земельный фонд и круговая порука не позволяли всесторонне учитывать интересы каждого. В этой ситуации земельные спо­ры были неизбежны, только крестьянская община могла их или предотвра­тить или разрешить «полюбовным» согласием. Одним из проявлений отме­ченного противоречия (а одновременно и способом его решения) были зе­мельные переделы. Вопрос о предстоящем переделе земли обсуждался на мирском сходе, на котором присутствовали крестьяне-дворохозяева. Реше­ние о проведении передела фиксировалось письменно в мирском приговоре. Так, в апреле 1747 г. на мирском сходе крестьян с. Беницы Боровского уезда староста Осип Федоров «и все крестьяне, быв на мирской сходке, пригово­рили по силе нынешней ревизии за прибылью перед прежнею переписью в оном селе усадебную и полевую пахотную землю, и сенные покосы поделить по душам, и намеривать земли где будет угодно, и в том спору между собою никакова не чинить»¹. Установившийся порядок отношений между миром и монастырем предусматривал утверждения монастырскими властями реше­ния мира, выраженного в мирском приговоре. В некоторых случаях приго­воры мира о переделе земли письменно не оформлялись, что обнаружива­лось при разборе конфликтных ситуаций². Передел мог быть проведен и без указа из монастыря, поддерживающего решения мира. Но если по поводу подобного передела возникали споры, то он признавался незаконным³.

Заявлять монастырским властям о необходимости передела земли мог­ли, помимо мирского схода, и отдельные члены общины. После разбора та­ких просьб приказчиками монастырские власти предлагали миру провести передел земли⁴. Если по каким-либо причинам мир считал передел земли невыгодным или несвоевременным, то обычно начиналась длительная пере­писка с монастырем.

 

¹ РГАДА. Ф. 1198. Оп. 2. Д. 2073. Л. 1.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1745. Д. 24. Л. 36; 1749. Д. 5. Л. И; 1752. Д. 87. Л. 1; ф. 1198. Оп.
2. Д. 1245. Л. 2.

³ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1728. Д. 20. Л. 5-6; ф. 1198. Оп. 2. Д. 682. Л. 1; Д. 2393. Л. 30-30
об.

⁴ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1730. Д. 22. Л. 55-58; 1742. Д. 22. Л. 1; 1747. Д. 15. Л. 31; 1747 Д.
47. Л. 36-36 об.; 1750. Д. 48. Л. 157; Ф. 1198. Оп. 2. Д. 226. Л. 1-3.

 

127

 

Для проведения передела на мирском сходе выбирали мерщиков земли из наиболее авторитетных, «добрых» крестьян. Приговор схода служил мер­щикам земли как бы своеобразной инструкцией. Крестьяне с. Болашково Тверского уезда писали в мирском приговоре: «... и мереть им как усадеб­ную, так и пахотную, и сенокосную землю, мереть сподволь подесятинно... а померщикам давать за труды по 10 копеек в день»¹. Иногда во время прове­дения передела мерщики подвергались угрозам и нападениям крестьян, не желавших передела. Об одном из таких случаев сообщал архимандриту Ио-киму крестьянин Михей Сидоров из д. Грыни Козельского уезда. Он был выбран в 1729 г. мерщиком земли в своей деревне. Во время передела про­изошел спор и «... земли делить не дали, а за оную землю меня выжгли, и той деревни крестьянин Фотей Павлов сказал, мы де тебя прощаем, чтоб ты от дела отстал, а то де мы тебя сожжем и разорим вконец»². Вообще в этом зе­мельном споре отразился тугой узел внутридеревенских проблем и личност­ных отношений. Мирской приговор крестьян д. Грыни, одной из крупных населенных вотчин Иосифо-Волоколамского монастыря (на сходе было 40 крестьян дворохозяев), был принят с записью «чтоб впредь, кроме сей раз­верстки, земли вновь никогда не делить и навозов не ломать». Зачинщикам споров ц новых пределов угрожал штраф в 35 рублей. По-видимому, запись о штрафе была не случайной, течение мирского схода и обсуждение вопроса о переделе проходило не гладко. Скупые строки мирского приговора не до­несли разногласий, которые, вероятно, имели место. Причина спора и имена его зачинщиков, Фотия Павлова «с товарищами», были хорошо известны, поскольку Павлов захватил у нескольких односельчан «силою» землю. При разборе дела монастырскими властями Павлов явно лукавил, оправдываясь, что спорил он не один, а вместе с другими крестьянами, и хотел всего лишь равноценного обмена «навозных полос», подлежавших переделу. Обвине­ние в преднамеренном поджоге дома мерщика Павлов не признал, ссылаясь на свое отсутствие в это время в деревне. За внешними проявлениями — со­рванный передел земли, споры, расколовшие общину, пожар — стояли глу­бокие причины. Дело в том, что на мирском сходе было принято решение поделить землю «в равенстве как пресную, так и навозную в поле и усадь­бах, и в лядах, и во всяких росчистных местах, а навозы бы обменивать в том же жеребье». Земли, в которые был вложен дополнительный труд, подлежа­ли переделу наравне с пахотной землей. Именно это, без сомнения, было главной причиной конфликта, решенного в конце концов в пользу большин­ства членов мира, желавшего поделить все виды земельных угодий по ду­шам.

¹ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1748. Д. 28. Л. 149 об.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1730. Д. 4. Л. 4-4 об.; д. 22. Лл. 10,16,17.

 

128

 

На передел земли собиралась почти вся деревня. Кроме мерщиков зем­ли, в организации и проведении передела принимали участие староста и священник сельской церкви. Часто передел происходил в присутствии и под контролем представителей монастырской администрации — приказчиков, подьячих, приказных, которые должны были разбирать на месте возникав­шие по поводу переделов споры. Ответственность за проведение передела в соответствии с принятым на мирской сходке решением несли староста и приказчик. Если их уличали в «неправом» разделе земли, то могли и нака­зать. Правда, если указанные в челобитной факты не подтверждались при разборе дела, то наказанию подлежали сами челобитчики¹. Любопытную картину земельных споров во время передела земли в д. Бели Рузского уез­да в 1746 г. можно восстановить из челобитной крестьянина Афанасия Се­менова и материалов разбора этого дела. Монастырский приказчик Василий Ефимов, собрав по решению мира крестьян, при переделе земли отрезал часть дворовой земли, занятой строениями, у братьев Семеновых в пользу крестьянина Михаила Васильева. Объяснения братьев о том, что они владе­ют лишь землей по обмену с другим соседом Тимофеем Тимофеевым не бы­ли приказчиком приняты во внимание. Пользуясь своей властью, приказчик избил одного из братьев палкой «до полусмерти». Епископ Серапион, раз­бирая этот конфликт, после допросов всех заинтересованных лиц пришел к решению: «... а мирская пословица с одного вола две кожи не дерут... и при­казчик хотел просителя утеснить напрасно». Поэтому решено было приказ­чика наказать плетьми, дав ему сто ударов при других монастырских служи­телях, «дабы от других приказчиков крестьянам обиды не было»². Этот слу­чай интересен не только фактом наказания монастырского приказчика и на­калом деревенских страстей, которые усилиями самого мира разрешить бы­ло не под силу, но и самим предметом спора — делили дворовую землю с по­стройками, ту землю, которая находилась в подворном владении, а обижен­ные протестовали не против передела как такового, а были возмущены фор­мой его проведения.

Воля большинства общинников нередко приходила в столкновение с конкретными интересами отдельных общинников. Меньшинство было вы­нуждено в таких случаях подчиняться решению мирского схода, терпя поте­ри и неудобства. У недовольных состоявшимся переделом был небольшой выбор: или обращаться с письменной просьбой о справедливом решении к монастырским властям, или реагировать на действия мира, выражая словом и делом свое с ним несогласие. Так, например, крестьянин Андрей Ларионов из с. Адамовского Медынского уезда в челобитной к архимандриту Паф-нутьево-Боровского монастыря Дорофею писал, что передел земли еще бо-

¹ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1748. Д. 34. Л. 18 об.; 1752. Д. 52. Л. 114.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1746. Д. 42. Л. 23-28.

129

 

лее усугубил чересполосицу: отведенная ему огородная земля была выделе­на из полевой земли в таком дальнем расстоянии, что «за многою изгород­кою и за скудостию владеть невмочь»¹. Иначе свое несогласие с переделом выразил крестьянин д. Грыни Козельского уезда Василий Рудаков. По сло­вам свидетелей он разогнал и избил мерщиков, высказал полное неуважение к миру и монастырским властям. Он говорил в горячке спора: «... у вас указ воровской, я тем указом гузно податру, я и сам лучше архимандрита, а при­казчик к нам прислан свинья...» Один из крестьян ему возразил: «Ты, Васи­лий, бьешь напрасно, мы будем правы». И действительно, передел был про­веден согласно мирскому приговору².

Протесты против передела земли иногда давали для спорщика желае­мой результат: передел откладывали. Обычно это происходило в тех случа­ях, когда недовольные были способны к непредсказуемым действиям, поэто­му было благоразумнее подождать или заручиться поддержкой монастыр­ских властей. Последнее предположение подтверждает сообщение о несо­стоявшемся переделе усадебной и огородной земли в Теряевой слободе в 1748 г. Причиной тому были действия крестьянина Федула Козьмина. Ре­шение о переделе было принято на мирском сходе еще год назад, полевую землю поделили без споров. «А как пришли на огород Федула Козьмина с мерой, — писали жители слободы епископу Серапиону, — то он вышел из двора своего, стал нам говорить, что сойдите с огорода моего добровольно, а ежели не сойдете, то быть худу, а с какого вымыслу хочет и какую худобу сделать, про то мы не знаем, токмо знатное дело, что хочет дурачество сде­лать, и тут мы все разошлись... и дел и меру бросили». Жители Теряевой слободы просили помочь им довести передел до конца, «усадебную, огород­ную землю разделить по душам, кроме дворовой усадьбы по задние воро­та»³. И снова мир вторгается в крестьянское землепользование усадебной, огородной и частично дворовой землей. Сами крестьяне и монастырские власти воспринимают это как дело обычное, беспокойство вызывают лишь обстоятельства его проведения.

Конфликт в Теряевой слободе был разрешен после вмешательства мо­настырской администрации, но не всегда последняя оказывалась на высоте. При проведении переделов приказчики часто злоупотребляли своим поло­жением, брали взятки, принуждали крестьян делить землю, ущемляя их ин­тересы. В 1751 г. крестьяне д. Фадеево Рузского уезда сообщали в Иосифо-Волоколамский монастырь, что приказчик Василий Ефимов «чинил раздел неправильно, не по инструкции... принуждал нас из-под неволи метать жре-

¹ Там же. Ф. 1198. Оп. 2. Д. 685. Лл. 1-1 об.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1728. Д. 20. Л. 8 об.

³ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1748. Д. 34. Л. 72-72 об.

 

130

 

бий»¹. Еще больше возможностей для произвола и взяточничества было у приказчиков при разборе споров по переделам. Крестьянин Константин Косьянов из д. Болобаново Рузского уезда просил приказчика Матвея Забе­лина отвести ему землю, незаконно захваченную соседом Ануфрием Гри­горьевым. Вместо справедливого разбирательства спора приказчик, по сло­вам челобитчика, «пошел в Ануфрию в избу пива пить, и вышел на улицу, стал мне говорить, что мне от тебя будет, дай мне полтину, то я определю те­бе опять твою огородную землю». Крестьянин взятки не дал, приказчик бил его «смертно» и держал восемь дней «в колоде»².

Мирская верхушка тоже не отставала от представителей монастырской администрации, используя переделы в своих целях. Крестьянские челобит­ные содержат немало примеров, показывающих, как «прожиточные» кресть­яне всеми средствами стремились добиться для себя преимуществ. Спор ме­жду крестьянами д. Куприно Боровского уезда при разделе тяглой земли в 1736 г. возник, например, по вине старосты и десяцкого, «которые землю всю врозь разметили, а себе побрали кстати, да против их же огородов в кон­цах оставлено мирской земли, и на той земле кладут хлеб и дрова», в то вре­мя как у других крестьян «против своих усадеб не токмо хлеб и дрова класть летним временем, кроме тяглой земли и телеги поставить негде»³. Недо­вольные произведенным переделом крестьяне Федор Михайлов и Петр Се­менов показали в своем доношении монастырским властям доскональное знание потягольной разверстки внутри общины, что позволило им предло­жить более рациональное перераспределение земли между соседями.

Если передел наносил ущерб интересам экономически сильных кресть­янских дворов, то их владельцы энергично сопротивлялись проведению уравнения земли. Так, «прожиточные и семьянистые» крестьяне с. Русино-во Боровского уезда в 1729 г. «оставя мирской приговор», отказались отдать в передел свои полосы, так как они на «те полосы навозили навоз, телег по 50 и больше». Но большинство односельчан, те, кто «не возили ни единой телеги» все-таки настояли на переделе⁴.

Представления монастырских крестьян об их праве на землю в XVIII в. исходили из обычного права о наделении землей тех, кто ее обрабатывает, с одной стороны, с другой — из владельческого права на взимание ренты с тех, кто сидит на земле владельца. В крестьянском правосознании понятия «соб­ственность», «владение», «пользование» по отношению к земле не были строго определены и разграничены. Собственной, «своей» землей, не подле­жащей переделу, крестьяне считали ту землю, которая была в постоянном

¹ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1751. Д. 48. Л. 27.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1750. Д. 48. Л. 179-179 об.

³ Там же. Ф. 1198. Оп. 2. Д. 1238. Л. 1-1 об.

⁴ Там же. Ф. 1198. Оп. 2. Д. 681. Л. 1-3 об.

131

 

подворном владении. В действительности, «собственным» было только дво­ровое место, на котором располагались жилые и хозяйственные постройки. Примечательно, что трудовое право, воплощенное в затраченном на расчи­стку земли труде, не давало гарантий на постоянное владение этой землей. При переделах, через 8—10 лет после расчистки, а иногда и раньше, эти зем­ли община включала в состав тягловой земли, и они подлежали уравнению наряду с другими угодьями.

Разделу подлежали не только пашня, сенокосы и даже расчистки, но и все виды усадебной земли (огородная, дворовая, вплоть до коноплянников и капустников). Казалось бы, подобные переделы противоречили самому на­значению усадебной земли. Хозяйственные интересы требовали, чтобы уса­дебная земля, как наиболее удобренная и близкая к дому, находилась в на­следственном владении крестьянского двора. При переделах усадебной зем­ли крестьянские дворы в большинстве случаев оставались на старых местах. В зависимости от изменения числа душ м.п. делали только «отрезки» и «прирезки» земли от одного двора к другому. Такое положение вело к тому, что крестьянские дворы получали подчас участки усадебной и огородной земли в нескольких местах. Распространение чересполосицы в усадебных землях было неудобно в хозяйственном отношении и к тому же давало по­стоянные поводы для конфликтов.

Земли, занятые дворовыми постройками, при переделах усадебной зем­ли не делили. В мирских приговорах встречаются такие записи: «А дворов не переделивать, жить по старому» или «Где кому дворовая земля достанет­ся со всяким дворовым хоромным строением и с тех усадеб всякого строе­ния никому не ломать и друг друга не разорять»¹ \ Это правило распростра­нялось на хозяйственные постройки, непосредственно связанные с кресть­янской избой, а в некоторых случаях и на строения, разбросанные по всей усадьбе (овины, гумна). Иногда община устанавливала срок, в течение кото­рого дворовые постройки в передел не поступали: «... землю с хоромным строением не ломать друг у друга 20 лет» или «... доколе хоромное строение не сгниет до тех мест не ломать и владеть по старым душам»².

Дворовая земля, а точнее, та ее часть, которая была занята постройками, находилась в собственности крестьянского двора. Но эта норма обычного права не всегда соблюдалась в жизни. Поскольку наделение усадебной зем­лей шло по душам м.п., изменения в подворном наделении землей были не­избежны. Получалось так, что «двор заходил за двор», причем на прирезан­ной усадебной земле оказывалась часть построек соседнего двора. По мир­скому приговору о разделе земли в 1747 г. в д. Шанину Рузского уезда было

¹ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1731. Д. 21. Л. 42; 1748. Д. 34. Л. 52,74,151 об.; 1750. Д. 48. Л. 95
об.; Ф. 1198. Оп. 2. Д. 1242. Л. 1; Д. 1637. Л. 1; Д. 2390. Л. 6; Д. 2393. Л. 60,100; Д. 2455. Л. 1.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1737. Д. 25. Л. 5; 1752. Д. 52. Л. 90-97.

 

132

 

решено дворов не трогать, а на «прибылые души определить из полевой зем­ли». Такое решение привело к трехлетней тяжбе между миром и крестьяна­ми Харитоном Парфеновым «с товарищами», которые настаивали на выде­лении им земли из фонда усадебных земель, что вызвало бы ломку дворово­го строения¹.

Переделы приусадебной земли часто сопровождались спорами из-за жилых и хозяйственных построек. Стремление крестьян сохранить построй­ки на старых местах не всегда принималось общиной в расчет. Так, крестья­нин с. Тимошево Волоцкого уезда жаловался на мир, по решению которого половина его двора «с жилой избенкой» отходила к соседям и подлежала сносу². При переделе всех угодий в д. Большое Страмилово Волоколамского уезда Афанасий Степанов «с товарищами» вынуждали Дмитрия Крисанова снести дворовые постройки со старой усадьбы на другую сторону, а Тимо­фея Сидорова с его тяглой земли «изгоняли с хоромным строением на пус­тырь»³.

Как видим, на практике встречаются переделы земли не только с хозяй­ственными постройками, но и с жилыми. Уже сами факты указания в мир­ских приговорах на то, чтобы «дворов не ломать», означают, что случаи сло­ма и переноса дворовых построек имели место. В то же время просматрива­ется тенденция ограничить подобную практику.

Крестьянское землепользование определялось обычно-правовыми нор­мами, которые регулировали порядок эксплуатации всех видов угодий. Мирские традиции землепользования сталкивались в поземльных спорах с личными интересами. Эмоционально реагируя на ущемление своих интере­сов миром, крестьяне не выступали против принципа землепользования. Сильное мирское начало проявлялось в представлении о коллективном пользовании и распоряжении землей даже в ущерб личным устремлениям отдельных членов крестьянского мира. Крестьяне под напором авторитета (или авторитарности) мира, а в ряде случаев монастырских властей, вынуж­дены были уступать. Но конфликты крестьян с миром не носили трагиче­ского характера, даже касаясь такого жизненно важного вопроса как наделе­ние землей. Споры разрешались

Сельская община, исходя из тяглых возможностей каждого крестьян­ского двора, обеспечивала выполнение возложенных на нее государством и владельцами податных обязанностей. Она опиралась на нормы обычного права, по которым семья пользовалась тяглой землей потомственно. В этом смысле крестьянский надел был «вечным владением», снимавшим вопрос о частной собственности на землю. При изменениях положения крестьянско-

 

¹ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1748. Д. 34. Л. 48-58.

² Там же. Ф. 1192. Оп. 3, 1714. Д. 5.'Л. 2.

³ Там же. Ф. 1192. Оп. 3,1748. Д. 34. Л. 60-61 об.

133

 

го двора община временно передавала часть надельной земли от одного дво­ра к другому. Мир учитывал, соизмерял земельный надел с рабочими и хо­зяйственными возможностями крестьянского двора. На ментальности рус-'Сшго крестьянина отражалась включенность в общее мирское целое, следо­вание устоявшимся традициям, ощущение определенной защищенности со стороны мира. Все это проступает и в поведении крестьян во время земель­ных споров, которые латентно отражали представления крестьян о праве на землю. Сильное общинное начало в понимании права на землю не только не утрачивало, но, напротив, усиливало свои позиции у монастырского кресть­янства Центра в первой половине XVIII столетия.

 

Е. Н. Марасинова

(Институт российской истории РАН)

 

ВОТЧИННИК ИЛИ ПОМЕЩИК?

(Эпистолярные источники о социальной психологии

российского феодала второй половины 18 века)

 

 

Целостное всестороннее исследование развития общества в тот или иной конкретный исторический период невозможно без учета субъективно­го фактора, анализа социальной психологии, менталитета. Важнейшей со­ставляющей сложных причинно-следстветшх связей русского историчес­кого процесса является взаимозависимость аграрного строя и общественно­го сознания. В предлагаемых заметках я остановлюсь лишь на одном аспекте этой глобальной проблемы, а именно — на особенностях менталитета дво­рянства второй половины 18 века, как привилегированного сословия земле-и душевладельцев.

Историографическая традиция относит царствование Екатерины II к «золотому веку» российского нобилитета, зениту его экономического и по­литического могущества. Действительно, в ряде законодательных актов 18 века было закреплено за дворянством монопольное право владения землей и крестьянами, признано равенство владельческих прав на вотчину и поме­стье, отменой обязательной государственной службы снят условный харак­тер земельного держания. Однако, за такими легитимными документами как Указ о единонаследии 1714 г., Манифест о вольности дворянства 1762 г., Жалованная грамота дворянству и городам 1785 г., стояла сложная и проти­воречивая историческая реальность, постижение которой предполагает изу­чение менталитета феодального класса России.

Мои выводы основываются на сведениях эпистолярных материалов, включающих около 3000 писем 144 авторов, из которых более или менее равноценные с точки зрения объема комплексы переписки, принадлежащие 50 авторам и содержащие строго по 40 писем, подвергнуты контент-анализу по специально разработанной методике.

За различными жизненными путями, судьбами, карьерами авторов и адресатов просматриваются определенные биографические типы, отражаю­щие сложный процесс выделения в среде высшего сословия интеллектуаль­ной элиты. Гетерогенность и даже противоречивость социального состава этой группы, включающей потомков родовитого боярства, новую знать и формирующийся интеллектуальный слощ выразились и в неоднородности позиций по отношению к главному производственному богатству страны,

135

 

земле, и к главному источнику рабочей силы, крепостному крестьянству. Среди авторов писем и владельцы крупных фамильных вотчин, Шере­метев Н. П., Щербатов М. М., и могущественные латифундисты, подобно Потемкину Г. А. и Орлову А. Г., составившие свои огрбкные состояния ш волне «случая» женского царствия, и представители знатных, но постепенно беднеющих родов, такие как Фонвизин Д. И., Муравьев М. Н., и жестоко ну­ждающийся Новиков Н. И., безземельный Гамалея С. И., погибший от голо­да в Берлине А. М. Кутузов, и, наконец, обладатели баснословных, но пле­бейских богатств, ярким представителем которых был П. Д. Демидов.

Ведущим отличительным признаком этой группы, выделяющем ее на фоне рядового дворянства, была элитарность, осознанная как элитарность родовитости, или близости к трону, или богатства, или духа, знания. Это своеобразный вертикально направленный старт включал в себя элиту самых различных слоев дворянского сословия — родовую, чиновную, владельчес­кие, интеллектуальную. Преломление в сознании дворянской знати ее вот­чинных прав, на мой взгляд, с особой отчетливостью выявляет уровень и тенденции развития политико-экономического сознания всего сословия.

К фрагментам переписки, непосредственно связанной.с владельчески­ми правами российского помещика и порожденной именно этой сферой со­циальной жизни дворянства, можно отнести различные сведения о пожало­ванных землях, а также наставления бурмистрам и приказчикам вотчинного хозяйства. Обнаруженная стандартность тем и формулировок, практическое отсутствие внутреннего осмысления событий и_: ситуаций, удивительное сходство реакций, за которыми терялась индивидуальность автора, позволя­ет предположить, что в данных источниках отразился наиболее архаичный, тяготеющий к традиционности пласт сознания.

Разбросанные в переписке, многообразие тематшш которой можно упо­добить лишь многообразию реальности, на первый взгляд изолированные сведения о хозяйственной жизни имений и наращении земельных держаний их владельцев нельзя рассматривать вне обычного контекста всего эписто­лярного материала, порожденного определенным типом культуры. Произ­водственная деятельность какого-либо сословия, осуществляемая в соответ­ствии с экономической рациональностью и целесообразностью, есть утопия. Она определяется как закономерностями развития общества, так и ментали­тетом его представителей. Бесперспективна попытка понимания целост­ных ориентации экономического мышления дворянина, мотивов его хозяй­ственной деятельности, уровня развития самосознания помещика лишь из того, что он принадлежал к сословию земле- и душевладельцев. Привилеги­рованное право сословия на землю и труд крепостного крестьянина, обусло­вленное спецификой социального развития российского общества, действо­вало на умонастроение дворянина не прямолинейно, а через сложнейшую

 

136

 

систему его социальных предпочтений, отражаясь, в свою очередь, на осо­бенностях аграрного строя России.

Исследование социально-экономического сознания правящего класса должно сводиться к проблеме его функциональной роли и, следовательно, казуальных связей истории. Именно поэтому я буду исходить в своих рассу­ждениях из важнейших характеристик сознания дворянина в целом, опира­ясь при этом на некоторые последние работы методологического плана о многовариантности феодализма и особенностях российского исторического процесса.

Картина мира, усваиваемая в процессе социализации представителями высшего класса, складывалась из спонтанно проявляемого неидеологизиро-ванного восприятия образа императора, уровня развития сословного само­сознания и, наконец, отношения к крещютному крестьянину, обрабатываю­щему поля помещика. Синхронный анализ отразившихся в эпистолярном материале данных тематических блоков и сведений о ведении поместного хозяйства, а также реакций авторов писем на те или иные материальные ценности позволил увидеть дворянина — собственника земли и крестьян в разных его социальных ролях, и как верноподданного, и как повелевающего барина-помещика, и как представителя конкурирующего феодального со­словия, т. е. рассмотреть проявление его владельческого менталитета по ли­ниям: дворянин — император, дворянин — дворянство, дворянин — крестья­нин. Остановлюсь детально на каждом аспекте.

Частотный и семиотический анализ понятий, определяющих вотчину, показал множественность их смыслов. Свою землю авторы писем могли на­зывать: имением, деревней, хозяйством, волостью, вотчиной, местностью, пожалованными землями, назначенным имением, дачей, землями, пожало­ванными в вечное и потомственное владение, землями под опекой. (Терми­ны даны в порядке убывания частоты встречаемости).

Наиболее частое словоупотребление относилось к нейтральным «име­нию» и «деревне». Очевидно, что нивелированная легитимная реальность имела неоднозначное преломление в сознании авторов, которые свои вла­дельческие права далеко не всегда отождествляли с «вечной и потомствен­ной собственностью». Смысловое содержание перечисленных понятий сви­детельствует, что несмотря на уравнение юридического статуса вотчины и поместья, а также л

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: