Божий мир православного крестьянина

 

1. Космологизм, или учение о единстве природы и человека, православ­ная церковь унаследовала через Византию от античности. Этот историчес-ки^Иракт достаточно освещен исследователями. В святоотеческой литерату-р^об этом глубоко писали такие выдающиеся православные философы, как Т. Флоровский, П. Флоренский, С. Булгаков и др. По православному вероу­чению в изложении протоиерея Сергия Булгакова: «Мир с человеком в цен­тре его был создан в его природе жертвенным вочеловечением самого Бога, Слова Божия, через Которое все произошло (Ио. 1, 2)», а в православном богослужении «видение красоты духовной сплетается с видением красоты этого мира» (Булгаков, 1991; с. 134,157). «Красота этого мира» — это красо­та Божьего мира. Поэтику религиозно-художественного идеала Божьего ми­ра от века к веку несло православие своим адептам, т. е. обыкновенным пра­вославным прихожанам, большинство которых в старой России по социаль­ному положению были крестьянами.

2. Ставя проблему крестьянского космологизмй] 'мы говорим не просто о картине мира глазами православного крестьянина, но прежде всего о рели­гиозно-философском понимании и соответственно обрядово-творческой интерпретации таких сущностных категорий крестьянского бытия, как бе­лый свет,, земля, небо, вода, храм, престольный праздник, социально-нравст­венные представления о труде и хлебе насущном. В этом плане можно гово­рить о мирочувствовании как факте восприятия крестьянами окружающего мира и мироздания не просто умом, но чрез сердечное сокрушение, чрез ту особую грамотность духа, которая была присуща крестьянам старой России. Понятие мирочувствования тоньше и глубже понятий мировосприятие и мироощущение.

3. В картине мироздания как Божьего мира, по крестьянским понятиям, особое место занимало небо. Оно имело как бы две части: видимую людям, с солнцем, месяцем, звездами, и невидимую — горнюю. Мифопоэтическое восприятие видимого неба ассоциировалось с его восприятием в качестве источника плодородия. Об этом свидетельствуют многочисленные приметы, а также загадки (Волоцкая, 1987. С. 255). По старинной пословице: «Не зем­ля родит хлеб, а небо» (Ср. у П. А. Флоренского: «Небо, присно обходящее мир, есть двигатель всей жизни, есть душа мира»; 1977. С. 196). Метафоры

294

 

«тучные поля», «тучные стада» — архетипические свидетельства о благодат­ном присутствии «тучных» небес на земле.

Невидимое, горнее небо: в памятниках древнерусской ишеьшшности, это — «небо неба», «небо небесное», «небеса небесные» (Сл. рус. яз., И. С. 17). По народным представлениям, «выше солнца и месяца есть другое небо», на котором обитает Бог вместе со святыми ангелами и душами умерших пра­ведников. По представлениям крестьян Калужского уезда: «За видимым не­бом — еще шесть небес, отличных от первого своей красотой. Во время дож­дей грозы небо первое открывается и видна радуга» («Этн. бюро». Л. 1,1899 г.).

В день Вознесения Господня, чтобы помочь Христу попасть на небо, старые\крестьяне до сих пор пекут обрядовое печение «лесенки» — продол­говатые лепешки с тремя, четырьмя или семью перекладинами из теста (что должно было символизировать число небес). Именно на горнем небе нахо­дится Божий престол с предстоящими ему Богородицей, небесными силами, святыми угодниками и праведниками. По народным воззрениям: Небо — не­тленная риза Господня; Небо (небеса) — престол Бога; Земля — подножие ног Его; Небо — терем Божий; Звезды — окна, откуда ангелы смотрят; В не­бо приходящему отказа не бывает; О чем открытому небу помолишься, то сбудется (Даль, II, 502—503). Этнографические записи конца XIX века сви­детельствуют о восприятии небес как горнего мира, с которым возможно ду­ховное общение. Эти христианские по сути и содержанию представления в народном сознании получили своеобразную мифопоэтическую окраску в духе национальных представлений о душе, природе и окружающем мире (мироколице). Особенно ярко это проявилось в веровании о том, что иногда небо может раскрыться во всей своей красе перед очами умирающего пра­ведника, и этот праведник «ясно видит то блаженство, которое уготовано ему Богом» («Этн. бюро». Л. 1—2).

И сейчас среди набожных людей живет представление о том, что есть люди,: особенно угодные Богу, которые задолго до своей кончины могут ви­деть красоту «того неба». По народным преданиям прошлого века, к таким людям принадлежал А. В. Суворов. О нем рассказывали, что перед каждым сражением, А. В. Суворов созывал своих солдат и заставлял каждого из них становиться на правую ногу (напоминание о древней сакрально-охранной позиции — Л. Г.) тогда «над теми воинами, которые должны были пасть в предстоящем сражении, разверзалось небо и ангел Божий спускался к обре­ченному на смерть и держал венец над его головою» (записано в 1899) г. в Калужской губернии, Дулевской и Грибовской волостях; Там же. Л. 2). По другому преданию, А. В. Суворов хорошо знал «Божью планиду» — «по ней всегда и поступал; не начнет сражения, прежде чем не окончится обедня на небе, которую служат ангелы и которую видел только он один» (Цит. по: Народная проза, 1992. С. 249).

295

 

Представления о небе как «царствии небесном», как «вечно манящем идеале» (Мильдон, 1992. С. 95) и одновременно о его «достижимости», «дос­тупности» являются с точки зрения развития русского исторического созна­ния одним из вариантов народной социальной утопии (Ср.: «История мере­щилась русскому человеку поприщем, где нет ничего надежного, верного, все уходит из-под рук. Одно спасительное средство — бежать из истории: в заповедный град (Китеж), или страну (Беловодье), или сразу в царствие не­бесное». — Там же. С. 89)

Таким образом, когда простые люди приходят в храм помолиться празднику и поставить свечи празднику, то их молитва, обращенная к духо-писным образ^м^^стногтгхрама, как бы возносится к горним высотам, к не­бесам как Божьему престолу, как месту, где нашли последнее пристанище праведные души умерших предков, и одновременно к небу как ризе Господ­ней, своим благодатным покровом окутывающем землю и особенно место, откуда исходит молитва. Там, где свершается Литургическая служба, при­сутствует, словно в яви, красота небесная. Замечательно об этом у П. А.Флоренского, когда он пишет о службе на один из любимейших празд­ников русских крестьян Преображение Господне, как исполненное «такой светоносности, таких потоков льющегося расплавленного золота, такого уп­лотнения световой материи, что, когда, готовясь ночью к службе, читаешь в тишине канон Преображению, то невольно жмурятся глаза, как от расплав­ленной платины, и, кажется, — вот сейчас ослепнешь от нестерпимого бле­ска» (Флоренский, 1977. С. 248).

4. Молитва — это сакральная координата, связывающая земное и небес­ное (божественное). Этой связи и единению между миром людей и Небом как престолом Бога и воплощением Божественного в числе многих факто­ров способствовал и престольный приходской праздник. Поэтому среди об­щинно-приходских традиций обязательным было поочередное (подеревен-ное) празднование храмового праздника, чтобы ни одно селение прихода не оказалось вне праздника, вне его благодатного воздействия на благополучие всего сущего на земле.

5. В альтернативе названий праздника престольный или храмовый на­родная лексика предпочла престольный. Более того: распространена усечен­ная форма словосочетания, по которой храмовый праздник называют прос­то престолом. Такое вхождение в язык соответствует определенному стилю мирочувствования, сакрально-корневой основой которого стали понятия о ритуальных функциях стола и престола.

В церковной традиции престол как главная принадлежность алтаря христианского храма являет собой одновременно место селения Господа Вседержителя и в то же время гроб Христов, т. к. на нем возлежит плащани­ца и совершается таинство Евхаристии.

296

 

Ритуальная «перекличка» между церковным престолом и столом отра­зилась в широко распространенном по сей день народном восприятии стола как Божьего престола: хлебный стол — тот же престол. Однако народное ос­мысление функционально^:ритуального назначения стола пошло еще даль­ше, приравняв стол (в сакрально-символическом смысле) к земле и ниве. Стол не только Божий престол, но это и Божья ладонь. У Даля: «Стол (зем-ад. нива) — Божья ладонь: кормит» (II, 233). Земля, нива — это Божья ла­донь, подательница хлеба. В этом смысле хлеб — это Божий дар, а урожай, как к дождь, — Божья благодать (Даль, I, 107). Ригу называют крытой ладо­нью, оти словоупотребления можно услышать в обиходной речи современ­ных крестьян в разных уголках России.

Ладонь, в областных наречиях, — это место для молотьбы сжатых хле­бов. Стол — это также Божья ладонь, и на столе — Божьей ладони — лежит каравай хлеба. Покровительницей хлебов в народном мировосприятии яв­ляется Богородица. Она же ассоциируется с Матерью-Сырой-Землей, кото­рая (Мать-Земля) одновременно есть Божья ладонь. В итоге выстраивается сакрально-символическая цепочка: стол (земля, нива) — Божья ладонь — хлеб — Богородица. Вот эта совокупность жизненно важных сакрализован-ных предметов и образов могла способствовать развитию представлений о столе не только как Божьем, но также и Богородицыном престоле. Локаль­ное восприятие стола как Богородицына престола зафиксировано в Кем-ском районе Карелии (Топорков, 1985, 230—231). Неслучайно и то, что с за­престольным образом Богоматери совершается пасхальный обход крестьян­ских дворов, во время которого икону помещают в сусек с семенным зерном. Тема Богородицына престола разработана в духовных стихах: «Не в гробу хочет видеть народ свою Мать и Царицу, но и не на небесном, далеком, пре­столе. Ее земное пребывание указано в утешительных словах Спасителя на кресте. Богоматерь живет в своей иконе «за престолом», и это самое устой­чивое представление народных стихов» (Федотов, 1991. С. 71).

6. Идея всеобъемлемости. Структурно и функционально престольный праздник являл собой как бы воплощение идеи всеобъемлемости, которая реализовывалась через церковь и народное восприятие стола и храмового престола, а также через весь комплекс выработанных веками традиций праздничного гостеприимства, благожелательности, этикета по отношению к своим сородичам, землякам и всему миру людскому. Примечателен в этом случае обычай гулящей стороны, когда в село, где праздновался престоль­ный день, со всех сторон стекались люди, которых в каждом доме поили и кормили вне зависимости от того, знаком или неизвестен был хозяину при­шлый гость. Обычай явно связан с христианским правилом странноприим-ства и народным восприятием странников, как и нищих, в качестве ходатаев перед Господом за весь Белый свет (однако корни обычая, без сомнения, глубже христианства).

297

 

7. Белый свеж, синонимы понятию Белый свет — Божий свет, вольный свет. В народном представлении, краше Белого света может быть только ^красное солнышко. Белый свет — это весь видимый мир с небеснмми свети­лами, вся земля наша. Отец Белого света — Господь Бог. Клятва Белым све­том, как и землей, относится к числу страшных по своей карающей силе. В необходимом случае клялись: «Чтоб мне Белого света не видать!»

В духовных стихах, и прежде всего в Стихе о Голубиной книге, о проис­хождении Белого света повествуется:

А и Белымсвет — от лица Божья, Солнце праведно — от очей Его...

/Кирша Данилов, 211/ У нас Белый вольный свет зачался от суда Божия; Солнце красное от лица Божьего, Самого Христа Царя Небесного.,.

/Былины, СПб., 1893. С. 97/ У нас Белый свет начинается. Начался Бел свет от Свята Духа, Самого Христа, Царя небесного, Солнце красное от лица Божия...

/Бессонов, 1,275/

Из цитируемых стихов видна тщательная разработанность вопроса о происхождении и благодати Белого света. По народным понятиям, Белый свет начался «от лица Божия», «от суда Божия», от Свята Духа, или Самого Христа, Царя Небесного. Все это — Божьи ипостаси, соединяемые в Божье триединство, благодатью которого начался Белый свет.

В стихах благодатность Белого света еще более усиливается и одновре­менно преосуществляется за счет того, что правит Белым светом Белый царь:

У нас Белый царь над царями царь — Почему Белый царь над царями царь? По принял, царь, веру хрещеную, Хрещеную, православную...

/Бессонов, 1,275/

Стихи о Белом царе несут отзвук народных социально-утопических ле­генд, которыми богата русская история XVII—XIX вв. Р Образ Белого царя в бессоновском варианте Стиха о Голубиной книге — это социальный идеал широких слоев русского населения; причем идеал, представленный слуша-

Это место Стиха о Голубиной книге привлекло внимание С. С. Аверинцева. Его интерпрета­цию см.: Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир, 1988, № 7. С. 217.

298

 

телям¹ в форме утвердительного настоящего времени: «У нас Белый царь над царями царь...» горделивый оптимизм (или, говоря языком научных по­нятий, — исторический оптимизм) с оттенком бахвальства, столь характер­ный для крестьянского восприятия, лишний раз подчеркивает распростра­ненность царистских настроений в русской действительности.

Замечательно то, что архетипическая в основе своей метафора «белый царь» переходит в фольклорные произведения XIX — начала XX века. На­пример, в 1909 г. от нищего слепого старика в с. Песковатке Усманского уез­да Тамбовской губ. была записана «Песня об Александре Втором» — народ­ный отклик на трагическую гибель Александра И. В духе многовековой тра­диции в этой песне Александр II называется «белым царем»:

Вы подумайте, друзья,

Все про Белого царя!

Милостивый Государь,

Александра Второй царь,

Со всей любовью он горел,

Всем свободу дать хотел.

Под крылом он всех держал

И от казни избавлял;

Исправлял он свой закон;

Слышал бедных людей стон...

 

Когда злодейство совершилось:

Лучи солнышные скрылись,

Царя Белого лишились.

/Андреев, 1912. С. 209-211/

 

Образ Белого царя в картине мироздания, как ее рисует Стих о Голу­биной книге, заставляет вспомнить (и сделать соответствующее сближение) об особой категории, хотя и очень немногочисленной, обельных или бело-сошных вольных крестьян. Вольный Белый царь «над царями царь» и воль­ные белосошные крестьяне — эти две социальные категории, хотя и разные по происхождению, были благодатным материалом для рождения крестьян­ских утопий. Если, например, попытаться выстроить цепочку: Белый свет — Белый царь, то логическим к ней дополнением будут некоторые понятия из народной (старообрядческого происхождения) утопии и прежде всего о стране Беловодье и стране Белогорье. Жизнь в этих сокровенных странах беспечальна. Но главное, что привлекало неутомимых искателей земли обе­тованной: «Сберегается и процветает на Беловодье святая, ничем не омра­ченная вера со всеми благодатными средствами спасения» (цит. по: Бели­ков, 1901. С. 141). Видимо не случаен и выбор центра староверов-поповцев с

 

Эти стихи на протяжении своей жизни крестьянин много раз слышал от калик перехожих, богомольцев, черничек, нищих, чья жизнь зависела от куска хлеба, получаемого Христа-ради.

299

 

названием Белая криница. Беловодье — Белогорье — Белая криница — эти, как и многие другие, названия с исходным представлением о благодатности понятия «белый» принадлежать единому типологическому ряду, восходя­щему к еще более древним архетипическим представлениям.

Весь Белый свет с землей и вольными крестьянами на ней, с горам (Бе­логорье, Красная Горка весенних обрядов),* с живой водой рек, озер и родни­ков — все это от Бога и дает благодать изобилия и плодородия. В самих сло­вах изобилие, обилие кроется архетипическое представление о белой благода­ти, т. е. житном и молочном плодородии — главном богатстве крестьянского хозяйствования на земле. Нельзя не вспомнить русские волшебные сказки, в которых благодать изобилия также представлена белым житным и молоч­ным богатствами: у молочных рек в сказках — кисельные берега; и они тоже белого цвета, т. к. самый древний кисель — овсяный.

Представление о житном и молочном плодородии как главном кресть­янском богатстве сохранила псковско-смоленская лексика в названии Вели­кого промежговенья — времени от Рождества Христова до Великого поста — белой мясоедью. С этим названием сопоставимо белорусское название Мас­леницы — Била недиля (то же у болгар, румын, сербов). А Масленица, как известно, праздновалась, как ни один праздник в году — в каждом доме шел пир горой; столы ломились от пищи, приготовленной из жита (муки) и мо­лочных продуктов.

О сакральном торжестве и сакральной соотнесенности Белого света с плодородящим изобилием говорит народное присловье: «У Бога-света с на­чала света все доспето» (Даль, IV, 157).

8. Глубинные знания о сакральной сути Белого света, соединенные с не­ким его «обожением», находили зримое воплощение в повседневной культо­вой практике православных крестьян, молитвах и заговорах, обрядах проща­ния и проводов души умерших.

Белый свет в молитве: утром, выйдя в первый раз на улицу, крестьянин с крыльца крестился «на церковь» или «на часовню», затем — «на восход — на солнышко», далее «на столб» (т. е. на ворота — «на вороты») и затем «на все четыре стороны» (Завойко, 1914. С. 84). Молясь, на восход, на полдень и на закат, крестьянин «благодарит Господа, что свет дал» и «благословляется у Господа на весь день» (Там же). Молитва с просьбой о благословении «на весь день» исполняется и современными православными селянами. По хара­ктеру — молитва-импровизация. Один из ее вариантов, записанный нами в 1993 г. в Спасском районе Рязанской области, имеет следующее содержание: «Господи! Благослови меня на нонешний день, в пути, в доме, в работе — всеми своими святыми крылышками огради меня и моих чад, и домочадцев, и зятьев, и родителей» (записано от А. И. Коврижкиной, 1924 г. р.). Там же записан современный вариант молитвы, которую следует читать, выходя в первый раз из дома: «Господь впереди, Никола-угодник позади, ангелы Бо-

300

 

жьи по бокам, Мать Божья над головой закрывает своей пеленой ото всех врагов, ото всех злых людей».

Белый свет в обряде прощания перед исповедью: обряд прощания перед исповедью исполнялся хранителями православного благочестия дониконов-ской Руси — староверами. Он состоял из нескольких частей: перед тем, как от­правиться в церковь на исповедь следовало помолиться дома иконам и попро­сить прощения у домашних; затем, за воротами, на улице «творить поклоны по четырем сторонам», прося прощения у «крещеного люда» с причетом:

 

Встану я на четыре сторонушки.

Поклонюсь вам, люди добрые,

Мир-народ, люди добрые!

Вы, соседушки стародавние,

Вы простите меня, грешницу...

 

Затем, произнеся Иисусову молитву, «творили поклоны по четырем сторонам», но уже «свету вольному» с причетом:

 

Ты красно, ясно, свет-солнышко,

Уж ты, млад, светел, государь месяч /месяц — Л. Т. /,

Уж вы, часты звезды подвосточныя,

Зори утренни, ноци темныя,

Дробен дождичек, ветра буйные,

Вы простите меня грешную, —

Вдову горюшную, неразумную,

Ради Спас Христа,

Честной Матери-Богородицы,

Да сам Михаила арханьделя! Аминь.

/Соболев, 1914. С. 9-10/

 

Белый свет в обряде благословения молодоженов: по народным представ­лениям, родительское благословение оказывало столь великое влияние на судьбу человека, что сироты испрашивали его на могиле родителей. Моло­дые, отъезжая к венцу, и по приезде от венца благословлялись иконой и хле­бом с солью. В числе благословляющих благопожеланий этого момента бы­ли и напутствия поистине космического размаха: «Будь, мое благословенье, от небеси и до земли, от востока и до запада!» (благословение отца; Уржум­ский уезд; Магницкий, 1883. С. 18).

Прощание с белым светом в погребальном обряде: перед смертью, проща­ясь с белым светом, крестьяне говорили: «Прости, вольный свет-батюшка!» (Судогодский уезд Владимирской губ.; Завойко, 1914. С. 88). В рязанском погребальном обряде православных крестьян до сего дня сохраняется уди­вительный обычай «провожать душу» умершего. Это как бы последнее про-

301

 

щание души с белым светом. Главное в этом обряде молитва на четыре сто­роны света («всем сторонушкам поклонимся»).

9. Белый свет, как и Небо с его божественными небожителями, напол­нены зримой красотой. В то же время в крестьянском миропонимании они являлись и духовными субстанциями, обладавшими особой благодатью. Од­нако для крестьянина наиболее близкой ему сущностной категорией была земля: Мать-Сыра-Земля.

По народным представлениям, у каждого человека три матери: родная, крестная и Мать-Сыра-Земля. Земля — лоно предков, последний приют всех живших на ней людей. Но Земля, по некоторым представлениям, и дает жизнь младенцам. Примечательно в связи с этим следующее поминание, за­писанное со слов псковского крестьянина Никиты Константинова (дер. Раз-ледова Черницкой волости и прихода Опочецкого уезда): «Боже, да помяни татку хреснова, мамку хресную, девятова поколения, десятого поцитания, бабку ронную, бабку приемную, которая бабка принимала, от сырой земли принимала, грудь-тело очищала, в спелены сповивала, хрест-молитву накла-дала, отцу-матери ронной давала» (Михайлов, 1909. С. 12).

Земля-кормилица людей, родит злаки, все земные плоды; она же родит и детей человеческих. Поэтому отношение к земле было как к роженице, ма­тери; строго следили, чтобы кто-нибудь не обидел землю в период от Пасхи до Троицы, когда земля беременна (запрещалось вбивать колья, бить по зем­ле палкой, скакать, плевать на землю, браниться). Тяжким грехом считалась «матерная» брань, т. к. ругающийся «матерными» словами бранит свою соб­ственную мать, общую для всех Мать Пресвятую Богородицу и, наконец, Мать- Сыру- Землю.

Одушевление земли выразилось и в представлении о том, что у Земли бывают собственные именины. Срок именин зависел от локальных тради­ций — им мог быть Зилотов день (10 мая ст. ст.); на севере и северо-востоке, куда весна приходит позднее, — Духов день. В Спасском районе Рязанской области таким днем называют «Сдвиженье» — Воздвижение Животворяще­го Креста Господня (14 сентября ст. ст.).

Когда земля именинница, она должна отдыхать. Поэтому в этот день зе­млю не копали и не пахали: «Грешно обижать ее, кормилицу, — осерчает», — говорили сольвычегодские крестьяне (1899 г.).

Исторически оформилось и отношение к труду на земле как нравствен­но необходимом; соответственно и отношение к хлебу насущному — не только как к продукту питания, но прежде всего как к Божьему дару, как к Божией благодати, попрать который — страшный грех.

Земля — это главная социально-нравственная ценность крестьянского мира. Поэтому у русских и в XX веке была в обычае клятва землей, а у ста­роверов — обряды исповеди земле и прощания с землей. Последний выпол­нялся стариками, стоявшими на пороге смерти. Прощание совершалось на

302

 

ниве: с крестным знаменем клали четыре земных поклона на все четыре сто­роны и говорили: «Мать-Сыра-Земля, прости и прими меня!» (Подробнее см.: Смирнов, 1913. С. 253—283).

Эти представления о земле субстанциональны. В их основе земледельче­ская картина мира, развитие которой эволюционировало от олицетворенных мифических сакрализации мироздания архаического периода к общинно-ро­довому признанию принадлежности земли и ее богатств Богу и человеку.

10. Божий мир православного крестьянина — это мир земледельца-хри­стианина, жившего в определенной природной среде, осваивавшего и позна­вавшего эту среду. Еще в 1960-е годы, несмотря на активную атеистическую пропаганду, русские крестьяне сохраняли четкое осознание тождества слов «крестьянин» и «христианин». Сословное «крестьянин»вероисповедное «христианин» — эти понятия словно вытекают одно из другого. Такое слия­ние понятий, их своего рода «близничность» является фундаментальной координатой в понимании крестьянского мирочувствования и его ментальных характеристик. Не случайно, видно, поэтому и кладка из 13-ти хлебных сно­пов (главный итог крестьянского труда) называлась земледельцем не иначе, как «крестец» (вар. «хрестец»). Для исследователя народной культуры чрез­вычайно важно понимание этого аспекта духовного восприятия христианства через «крестьянствование». Благодаря такому синтезу, космологическая кар­тина мира православных крестьян отличается необыкновенной красочностью, образностью, субстанциональностью. В этом «орни и Причины длительного бытования в общественной и семейной сферах русского уклада жизни празд­ников и ритуалов календарного цикла: они не только сущностны, но в них много чувства — они «экзистенциальна». В этом плане можно говорить об об­разно-ассоциативном типе ментальности православных крестьян. Прошлый опыт мирочувствования и мировосприятия несет современное декоративно-
прикладное искусство, русское изобразительное искусство. «Эволюцию культур в ноосфере, — пишет А. Н. Зелинский, — можно уподобить сложной траектории духовного развития человечества, пролегающей в невидимом пространстве «духовного космоса». И в этой траектории каждая из культур под­чиняется закону своего психокосмического ритма, воплощенного в системе
литургического времени культуры» (Зелинский, 1993. С. 257).

«Космологический» стиль мирочувствования определил и характер со-циоритуальных традиций, начиная от организации мироколицы с простран­ством вокруг храма и принадлежащими ему селениями с дочерним литурги­ческим кругом праздников и кончая последним часом человека на земле.

11. Некоторые итоги. Космологизм православных крестьян имел свою систему. Иерархия ее ценностей строилась на основе высших нравственных координат. Многочисленные примеры этому дают духовные стихи. Этим же объясняется и преобладание этнопсихологических мотиваций религиозного поведения современных людей, что подтверждается исследованиями релио

303

 

гиеведов и этнографов. Они показали, что в нормативно-ценностных ориек-тациях людей на «национальное», на «связь с этносом» традиционные обря­ды занимают одно из первых мест (Подробнее см.: Тульцева Л. А., 1992. С. 312-368; 1993. С. 164-185).

Проблема крестьянского космологизма мало изучена историками. Ме­жду тем ее изучение дает материалы к пониманию глубинных истоков тех или иных социальных движений. Попытка посмотреть на окружающий мир глазами крестьянина, причем посмотреть в исторической перспективе, при­водит к таким ключевым проблемам исторической науки, как идеологичес­кие и социально-психологические пласты крестьянских социальных движе­ний. В архетипических пластах языка и казалось бы обыденных метафорах повседневной речи хранятся в «зародыше» народные утопии о беспечальной жизни, где благодать изобилия представлена молочными реками с кисель­ными берегами, тучными полями и тучными стадами. Эти материалы позво­ляют реконструировать культурно-исторические пласты национального са­мосознания, что позволяет перекинуть мостки к поэтике национального ми­ровосприятия и художественной картине мира наших современников.

Народная философия развивалась в русле фольклорного обыденного сознания, просвещенного христианским вероучением. Христианская карти­на мира, воспринятая православными крестьянами вместе с христианской проповедью, его собственная ритуальная практика, начиная от освящения посевного зерна в закромах во время пасхальных обходов и вплоть до пос­леднего прощания с белым светом и матерью-землей — все это сыграло не­оценимую роль (глубину которой трудно измерить) в становлении и совер­шенствовании внутреннего духовного мира крестьянина. Этому способство­вала и интенсивная религиозная жизнь русской крестьянской общины. Ее составной частью были странники, богомольцы, чернички, монахи-крестья­не, пустынножители, благочестивые крестьяне, искавшие спасения в уеди­ненной жизни вдали от людей.

Духовная жизнь крестьянина немыслима вне связи с природной сре­дой, с белым светом, с землей, храмом. Храм являет собой концентрирован­ное выражение окультуренной природной среды. Концентрированное пото­му, что для каждого прихожанина храм был центром, к которому вели все дороги, тяготели вспаханные земли и вся мирооколица. Когда началось по-рушение храмов, стала приходить в запустение среда обитания человека, а вместе с ней обесцениваться традиции «духовной оседлости» (термин Д. С. Лихачева). Цепочка потянулась к фольклорным формам культуры, к вымиранию традиций «духовного космоса», далее утрате традиционных внутриэтнических связей и т. д. и т. д. Разрушение фольклорных форм куль­туры, которые в России были неотделимы от крестьянского восприятия православия, — одна из причин дегуманизации общества. Эти процессы, где в большей, а где в меньшей степени, характерны и для Востока и для Запада.

304

 

Поэтому очевидна общественная необходимость в культивировании тради­ций духовности, поскольку без этого трудно остановить нарастание дефици­та ментальных социо-культурных параметров в общественном и индивиду­альном сознании людей.

 

Бессонов, I—II — Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1861—1864. Т. I—II.

Андреев, 1912 — Андреев А. И. Песня об Александре Втором // Этнографическое обоз­рение, 1912. № 1-2.

Беликов, 1901 — Беликов Д. Н. Томский раскол. Томск, 1901.

Булгаков, 1991 — Булгаков С. Н. Православие. Очерки учения православной церкви. Киев, 1991.

Волоцкая, 1987 — Волоцкая 3. М. Элементы космоса в фольклорной модели мира // Ис­следования по структуре текста. М, 1987.

Даль, I—IV — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб. М., 1880-1882. Т. I—IV.

Данилов Кирша, 1977 — Древние российские стихотворения, собранные Киршею Дани­ловым. М, 1977.

Завойко, 1914 — Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимир­
ской губернии // Этнографическое обозрение, 1914. № 3—4.     яЩ

Зелинский, 1993 — Зелинский А. Н. Литургический круг христианского календаря // Календарь в культуре народов мира. М., 1993.

Магницкий, 1883 — Магницкий В. Поверья и обряды (запуки) в Уржумском уезде Вят­ской губернии. Вятка, 1883.

Мильдон, 1992 — Мильдон В. И. «Земля» и «небо» исторического сознания (две души европейского человечества) // Вопросы философии, 1992, № 5.

Михайлов, 1909 — Михайлов П. Н. Духовные стихи и народные песни, записанные в Псковской губ. Псков, 1909.

Народная проза, 1992 — Народная проза: Библиотека русского фольклора, т. 12. Соста­витель С. Н. Азбелев. М., 1992.

Сл.рус. яз., 11 — Словарь русского языка XI—XVIII вв. М., 1986, Вып. 11.

Смирнов, 1913 — Смирнов С. Древнерусский духовник. Материалы для истории древне­русской покаянной дисциплины. М., 1913.

Соболев, 1914 — Соболев А. Н. Обряд прощания с землей пред исповедью, заговоры и духов­ные стихи // Труды владимирской ученой архивной комиссии. Владимир, 1914. Кн. XVI.

Топорков, 1985 — Топорков А. Л. Происхождение элементов застольного этикета у сла­вян // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985.

Тульцева, 1992 — Тульцева Л. А. Современные формы ритуальной культуры. // Рус­ские. Этносоциологические очерки. М., 1992. С. 312—368.

Тульцева, 1993 — Тульцева Л. А. Ритуально-праздничная культура в современном досу­ге // Традиционные формы досуга: история и современность. М., 1993.

Федотов, 1991 — Федотов Г. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным сти­хам. М., 1991.

Флоренский, 1977 — Флоренский П. Из богословского наследия // Богословские труды. М., 1977. Сб. 17-й.

«Этн. Бюро» — Отдел рукописей Российского музея этнографии (СПб.). Ф. 7 («Этно­графическое бюро» князя В. Н. Тенишева). Оп. 1. № 500.

305

Элизабет М. Гумп

(США, Чикагский университет)

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: