Изменение менталитета крестьян в девятнадца1 ом веке? 5 глава

Т. ЭММОНС — Вы, конечно, правы. Надо было сказать, что проблема двух культур была не снята, а завершена, я бы сказал, в 30-е годы. Этот процесс начался даже до револю­ции, зашел далеко во время революции и гражданской войны. Это процесс длительный, ко­нечно, но завершение он получил как раз в связи с огромными перетасовками 30-х годов.

Л. Г. ЗАХАРОВА — Какую роль сыграло в истории земства консервативное направ­ление правительственной политики, пересмотр реформ, ставка на контрреформы?

Насколько в политике правительства учитывалось настроение крестьянства, его ми­роощущение, то, что мы сейчас называем менталитетом?

Т. ЭММОНС — Ответить на второй вопрос Ларисы Георгиевны я сейчас не способен. У меня мало фактов. Мне кажется, что правительство мало обращало внимания на эту сто­рону крестьянской деятельности. В каком-то смысле подтверждением этого является книга американского историка Вчисла и две книги Джорджа Ени о крестьянской политике пра­вительства. Что касается роли правительственной политики в отношении тех структур, ко­торые были оставлены в преобразованном виде реформой, роль государства была огромна, особенно начиная с 1881 г. Государство активно защищало общину вплоть до 1905 года. Это была официальная политика, связанная с идеей народной монархии. И эта идея просу­ществовала в верхах государства до выборов в I Думу, которые были для представителей этой политики большим разочарованием, когда крестьяне голосовали не за консерваторов, а за оппозицию. Тогда произошло разрушение этой политики народной монархии.

Обсуждение доклада В. Л. Дьячкова, С. А. Есикова, В. В. Канищева, Л. Г. Протасова «Крестьяне и власть. (Опыт регионального изучения.)»

 

Д. ФИЛД — В тексте доклада есть материал о том, как после 1917-го года в процессе «черного передела» тамбовские общины легко справлялись с распределением помещичьих земель. Это интересное наблюдение, потому что в других районах отмечается очень острая борьба не только внутри общины, но в основном между коренными крестьянами и, напри­мер, бывшими солдатами, бывшими отходниками. И такая же борьба, даже еще более ост­рая, шла между соседними общинами, потому что не было ясно, какая община имела право на земли вчерашнего помещика. Как оказалось, что тамбовцы так легко справлялись с этой задачей?

C. А. ЕСИКОВ — Определенную роль сыграло распоряжение от 13 сентября 1917 го­
да, когда на учет брались помещичьи имения и организовывалась их охрана, хотя не обош­
лось без погромных движений. И борьба до весны 1918 г. была не очень жесткой в Тамбов­
ской деревне, все начинается с весны-лета 1918 г.

В. П. ДАНИЛОВ — У меня вопрос в связи со вчерашним спором о крушении наивно­го монархизма в крестьянском менталитете в эпоху революции. Насколько прочно произо­шел крах этого наивного монархизма, утвердились республиканские представления в кре-

390

 

стьянской среде? Как Вы смотрите на личность Антонова в период его наибольшего взлета, когда он оказался вождем крестьянского восстания, охватившего огромные территории?

С.А.ЕСИКОВ — К этому времени уже не было крестьянского монархизма. Если гово­рить о вождях, взять того же Антонова, сам он не был крестьянином.

Если говорить о их программе, в Вашем вчерашнем докладе было о том, что равенство предоставляется всем, кроме Романовых. Судя по восстаниям 1918-1919 г., тем, что пред­шествовали Антонову, то сами крестьяне (судя по тамбовским материалам) не поднимали таких монархических выступлений.Если и были такие факты, то это под чьим-то влиянием.

B. П. ДАНИЛОВ — Это были определенные республиканские демократические пози­
ции?

С.А.ЕСИКОВ-Да.

И. Е. ВОЛКОВ — В письменном тексте Вашего доклада указывается, что коллективи­зация деревни Вашего региона была осуществлена, наряду с прочими методами, путем ор­ганизации голода. Как голод мог оказать свое воздействие на коллективизацию? Этот ме­тод коллективизации Ваша группа считает особенностью Вашего региона, или он в то же время осуществлялся и повсеместно?

C. А. ЕСИКОВ — В докладе об этом нет. Но мы считаем, что это был общесоветский
метод. А если говорить о голоде, то он был и в Тамбовской губернии и во всем Центрально-
Черноземном районе, но коснулся их в меньшей степени, чем ближайшие территории.
Можно, наверное, говорить о второстепенной роли голода.

Обсуждение доклада М. Л. Безнина и Т. М. Димони

«Крестьянство и власть в России в конце 1930— 1950-е годы»

 

Л. А.ТУЛБЦЕВА — Совпадало ли количество населения, отправлявшего религиоз­ные праздники, с численностью прихода?

Т. М. ДИМОНИ — Таких подсчетов, к сожалению, нами не проводилось.

В. Л. ДЬЯЧКОВ — Можно ли считать, что это было крестьянство? Я полагаю, что у нас к этому времени уже не было крестьянства. Это был сельскохозяйственный срез насе­ления.

Т. М. ДИМОНИ — В этот период, по нашему убеждению, крестьянство существова­ло. Сохранялся способ хозяйствования на земле и связанный с ним традиционный уклад жизни.

В. П. ДАНИЛОВ _ В данном случае вопрос был не по теме доклада. И его лучше ста­вить в выступлении на обсуждении.

Ю. Г. АЛЕКСАНДРОВ — У Вас в докладе сказано, что процесс паспортизации кре­стьянства завершился в 1974 году. У нас в сознании закрепилось, что паспортизация кре­стьянства связана с периодом Хрущева. Не могли бы Вы подробнее рассказать, как шел этот процесс.

В. П. ДАНИЛОВ — Это заблуждение. Паспортизация началась только после Хруще­ва^ 1966 году.

Т. М. ДИМОНИ — Ограничения существовали й после 1966 года. Новая паспортная система была принята в 1974 году. По ней все правовые ограничения были сняты.

Ю. Г. АЛЕКСАНДРОВ — А после 1964 года либерализация шла в каком направле­нии? Какие шаги были предприняты?

Т. М. ДИМОНИ — В моментах снятия фактических ограничений.

391

 

И. Е. ЗЕЛЕНИН — Когда Вы говорите о различных формах протеста крестьян, ак­тивной и пассивной, учитываете ли Вы результаты протеста? Может быть пассивный про­тест, а он имеет очень большой результат.

И второй вопрос. У меня сложилось впечатление, что Вы охватываете период с конца 30-х годов до середины 60-х. Насколько это правильно? Ведь там можно выделить ряд эта­пов. Там и период Великой Отечественной войны, о чем не говорится.

Т. М. ДИМОНИ — Мы старались отметить общие черты системы «Крестьянство и Вэшжь». В 30-50-е годы XX века она менялась мало. Деление протеста на активный и пас­сивный достаточно условно. Чисто крестьянским протестом, без сомнения, является пас­сивный протест. Он, в первую очередь, и давал результаты. В частности, именно он вызвал реформы 1950-х годов.

Обсуждение доклада Ю. П. Бокарева

«Бунт и смирение. Крестьянский менталитет

и его роль в крестьянском движении»

 

Д. ФИЛД — У меня очень общий вопрос. Чье мнение Вы стараетесь опровергнуть? На вчерашнем нашем заседании пензенский коллега Кондрашин мимоходом отметил хит­рость крестьян как общее свойство. И я не видел никакого проявления опровержения в за­ле. Источники с «Повести временных лет» говорят, что иногда крестьяне бунтуют и иногда они смиряются. Я прошу пояснить Вашу таблицу, где идет корреляция между урожаем и количеством волнений в данном году. Урожай данного года собирается в октябре, а прояв­ляется в количестве крестьянских волнений за целый год? Кто-то даже высказал мнение, что крестьяне бунтовали в ожидании неурожая. Я не понимаю Вашу цель.

Ю. П. БОКАРЕВ — Ну, тут не один вопрос, а с десяток. Главный вопрос такой: зачем я написал этот доклад, поскольку все эти положения, высказанные мною, в той или иной мере высказывались уже. Скажем, коллега Кондрашин говорил о хитрости крестьянина. Но одно дело — хитрость, а другое — неадекватность восприятия действительности, когда крестьянин реагирует совершенно неожиданным образом. Это известная тютчевская фраза «умом Россию не понять».

Речь идет именно о неадекватности поведения крестьянина и о причинах, которые по­зволяют ее объяснить. В историографии, я повторяю, высказывались только две точки зре­ния. Первая о том, что крестьянин — бунтарь, он постоянно воюет против самодержавия. Доклады сегодняшнего дня указывают на четкую направленность крестьянских бунтов против, скажем, советской власти, против усиления царского гнета. Но корреляция-то как раз этого и не показывает.

Второе. Есть большая группа исследователей, которая вообще считает, что крестья­нин — это очень мирный человек, который руководствуется учением Христа и поэтому смиряется с любым положением. Но и это, оказывается, не так. Крестьянские вспышки, крестьянские волнения иногда проявляются неожиданно, и только в марксистской исто­риографии мы находим попытки притянуть «за уши» эти выступления к каким-то ухудше­ниям социального положения крестьян.

Что касается урожаев. Да, урожай, конечно, собирается осенью. В России это сен­тябрь-октябрь. Но и крестьянские волнения в основном приходятся на осень. Виды на уро­жай определяются уже,с мая. Главная-то моя задача не столько показать связь с урожайно­стью, сколько показать связь этих голодных бунтов с какими-то привходящими события­ми. Скажем, крестьяне обвиняют кого-то в сокрытии хлеба или поджоге и т. д.

392

 

Л. В. МИЛOB — Вы начинаете с процедуры корреляции вариационного ряда на уро­жайность и числа волнений. Известно, что существует два типа показателей. Один тип это так называемые интенсивные показатели и другой тип — экстенсивные показатели. В дан­ном случае, как же Вы расцениваете количество крестьянских движений:по степени накала, размаха? Это же совершенно разные движения. Как их можно объединить в один ряд? И потом еще коррелировать с урожайностью, которая вообще представляет собой сугубо при­близительный ряд. Это вообще не корректно, на мой взгляд.

Ю. П. БОКАРЕВ — Попробуем оправдаться. Мои данные об урожайности базирова­лись на исследовании, проведенном Географическим институтом Академии наук в 1981 го­ду. Они собрали всю статистику и проверяли урожайность с помощью спектрального ана­лиза по различным регионам. Это, пожалуй, лучшее, что у нас есть по статистике урожаев. Крестьянские выступления действительно различались по накалу. Низкий коэффициент урожайности показывает просто широкое распространение охваченных неурожаем местно­стей. И большое количество выступлений это тоже показатель экстенсивности, т.е. он пока­зывает, насколько широко по местности распространены эти выступления. На самом деле речь идет о сравнении двух экстенсивных показателей.

И. Н. СЛЕПНЕВ — Существовала ли зависимость между государственными репрес­сиями и крестьянскими движениями?

Ю. П. БОКАРЕВ — Да, существовала. Но респрессии не провоцировали выступле­ния, а были ответом на них, следовали как форма усмирения бунта.

И. Н. СЛЕПНЕВ — А как это действовало на крестьян окружающих деревень?

Ю. П. БОКАРЕВ — По-разному. Иногда это приводило к замирению, иногда нельзя было остановить выступления с помощью репрессий. Царизм не обладал очень гибкой так­тикой в отношении к подавлению крестьянских выступлений.

И. Е. ЗЕЛЕНИН — Я знаю, что Вы профессионально занимались крестьянами 20-х— 30-х гг. Как эту Вашу конструкцию можно применить к этому периоду?

И второй вопрос — меня очень шокировала одна формулировка Вашего доклада. Вы сейчас несколько смягчили ее. Получается, что 70-летние старания марксистской, да и не только марксистской историографии объяснить крестьянские выступления в России ухуд­шением положения крестьян являются ничем иным, как притягиванием теорий с Запада.

Ю. П. БОКАРЕВ — Можно просто по Дружинину проследить, что именно притягивались некие факты, с тем, чтобы объяснить данное выступление, и это присутствует в очень многих наших работах. Тут, я думаю, и спорить-то не о чем.

Что касается первого вопроса о применимости к 20-м годам, то я уже привел очень по­казательную цитату из Зощенко. Но есть и другие работы, где описывается, как выбирались председатели. Крестьян просто заставляли слушать письменное слово, а они не могли вос­принимать эту речь. Потом им говорят: поднимите руки! Они поднимали руки — выбирал­ся председатель... Тут есть определенные моменты как бы приведения большевиками кре­стьян к покорности путем поднятия рук, смысл которого им был вообще непонятен.

В. П. ДАНИЛОВ — Во-первых, я думаю, что поскольку автор в конце концов закон­чил утверждением, что все были правы, постольку нет предмета для спора. Во-вторых, если вспоминать Тютчева, то подлинное звучание этой строки несколько иное:"умом Россию не обнять», а не «не понять». В отличие от России крестьянские движения умом обнять мож­но, а значит, можно и понять. И при вполне естественном разбросе причин, поводов, харак­тера, продолжительности, массовости и т. д. выясняется тенденция в крестьянском движе­нии, которая почему-то соответствует определенному направлению социально-экономиче­ского развития. И почему-то само это социально-экономическое развитие страны, оказыва-

393

 

ется, находится в определенной корреляции с направлением общественных движений в це­лом, в том числе и самых несообразных — крестьянских выступлений.

Обсуждение доклада Л. Т. Сенчаковой «Приговоры и наказы 1905—1907 гг. как зеркало крестьянского менталитета

 

B. В.КАНИЩЕВ — Вы сказали, что крестьяне первыми включились в революцион­
ную борьбу. А можно ли считать бунтарские выступления крестьян революционными? И
могут ли крестьяне инициировать выступления общественно-национального характера?

Л. Т. СЕНЧАКОВА — Ну, второе, может быть, они и не могут, но, тем не менее, мы знаем, что XX век вошел в историю с 1902 года с этих крестьянских бунтов. Они начали то, что эхом потом разнеслось по всей стране и по всему миру.

Т. ЭММОНС — Вы пишете о том, что конкретная история создания наказов и приго­воров нуждается в разработке. Не считаете ли Вы, что в этом самом зеркале, особенно когда речь идет о политических и юридических требованиях, отражено лицо не столько крестьян­ское, сколько интеллигентское?

Л. Т. СЕНЧАКОВА — Крестьяне того времени жили без радио и без телевидения. Но у них были газеты, которые они очень активно читали, хотя и были в основном неграмот­ными. У меня есть сведения, да и сами помещики писали, что, к сожалению, крестьяне чи­тают только «красные» газеты. Такой термин был, мы говорим сейчас о 1905-1907 гг.

И были, конечно, агитаторы самых разных политических партий и организаций, как левых, так и правых. Поэтому, что касается крестьянства даже в самых глухих местах, они, также как и современное население, очень быстро осваивали современные им термины, та­кие как «отчуждение», «конфискация» и пр. «Свобода слова», «свобода печати» уже входи­ли в сознание и в менталитет населения. В приговорах все это есть. И это не противоречило крестьянскому мышлению. Почему? Потому что крестьяне никогда не подписывали те приговоры, в которых было что-то уж совсем им непонятное. Им важно было, чтобы в при­говоре было то, что они хотят. И эти политические требования были им близки.

Т. ЭММОНС — Но формулировка требований получается почти стандартной?

Л. Т. СЕНЧАКОВА — Совершенно правильно. Эти требования спускались сверху, но очень хорошо усваивались «низами». Это была потребность времени.

C. ХОК — А Вы можете представить такой приговор: «Дорогой батюшка-царь! У нас
все идет хорошо». Были такие? Вы ведь не знаете, при каких условиях была написана та
или иная челобитная, приговор. И если Школа Анналов нам что-то дала, то это, что такие
истории невозможно написать. Это не история и это не научно.

Л. Т. СЕНЧАКОВА — Конечно, были и такие обращения. В Центральном историче­ском архиве имеется три папки так называемых верноподданических приговоров. По Цен­тральной России их примерно 30—40. Да, крестьяне обращаются в них к царю: «У нас все хорошо. Спасибо тебе, царь-батюшка, мы всем довольны. И вообще, надо гнать и истреб­лять этих крамольников, которые ходят по нашим деревням.» Но эти верноподданические приговоры подписаны: крестьяне-прихожане, или от имени крестьян подписаны каким-ли­бо официальным лицом, не старостой, а гораздо выше, чуть-ли не губернатором. В мой ана­лиз они не входят как не совсем соответствующие действительности — ввиду узости их а* держания и сомнительности авторства.

Что касается конкретных условий принятия приговоров, то, действительно они очень мало известны, хотя в некоторых случаях есть и такая информация.

Б. МИЛЛЕР — Как Вы считаете, появление такого выражения, как «Отечество» яв­ляется риторическим приемом, или же это отражает подлинное чувство патриотизма с:

394

 

стороны крестьян? Насколько было распространено это чувство или же это является ло­кальным явлением?

Л. Т. СЕНЧАКОВА — «На пользу себе и своему дорогому Отечеству», да? Во многих приговорах они пишут, что то, что они предлагают, необходимо для процветания и благо­денствия Родины.

В. П. ДАНИЛОВ — Это было время общественного подъема. И то, что кому-то каза­лось выспренним и нелепым в более позднее время, тогда было возможно.

К. Ф. ШАЦИЛЛО — Вас не смущает то обстоятельство, что в конце 1905 года туль­ское дворянское губернское собрание обратилось к царю с аналогичной просьбой: «Царь-батюшка, возьми часть нашей земли и отдай крестьянам. Пусть они сами ею владеют?» В переговорах с Милюковым Трепов заявил: «Я сам помещик, но я готов отказаться от части земли». Можно ли на основании приговоров крестьянских, когда даже сами помещики про­сили часть земли взять, делать какие-то широкие выводы?

Л. Т. СЕНЧАКОВА — Меня это нисколько не смущает, потому что если бы было по­больше таких умных помещиков-дворян, может быть, не было бы и всего последующего — революции 17-го года и т. д.

В. П. ДАНИЛОВ — С этим приходится согласиться. Мне кажется, что конец прошло­го века — начало этого века показали удивительную роковую неспособность правящего класса и правящей элиты понять элементарные вещи. В воспоминаниях Бьюкенена о Фев­ральской революции есть описание первого дня. Первое сообщение о революции. У него прием, на котором оказавшиеся там представители высшего аристократического слоя Рос­сии говорят — «А что будет с моими землями?» Это первый вопрос. И это свидетельство не эсера. Это свидетельство Бьюкенена!

Обсуждение доклада

О. Г. Буховца «Менталитет и социальное поведение крестьян»

 

Т. ЭММОНС — Интересно послушать Ваши выводы в связи с выводами предыдуще­го докладчика. Они параллельные в смысле того, что настоящие крестьянские движения мало имели отношения к влиянию интеллигенции. Не считаете ли Вы возможным, что те документы, о которых говорила Л. Т. Сенчакова, вышли именно из тех районов, которых велась пропаганда и агитация? Тогда выводы будут выглядеть совершенно иначе.

О. Г. БУХОВЕЦ — Вопрос требует мобилизации данных, с одной стороны, по селени­ям-участникам крестьянского движения, а, с другой, по селениям, которые посылали при­говоры и наказы. Такое исследование, результаты которого были изложены в серии публи­каций, я провел в свое время на материалах Воронежской и Самарской губерний. По этим двум крупнейшим губерниям можно сказать точно, что селения, которые принимали на своих сходах политические приговоры и наказы, оказались вместе с тем «причастными к настоящему движению». Более того по всем параметрам они являлись лидерами крестьян­ского движения в своих регионах. Что есть абстракция «крестьянское движение?» Мы при­выкли работать с этой дефиницией как с чем-то недифференцированным и вневременным, без четких границ во времени и в пространстве. Чтобы проиллюстрировать, что это такое, я сравнил именной состав селений, которые участвовали в беспорядках в период реакции 1907—1910 гг. и, по существующей в нашей историографии традиции, в годы нового рево­люционного «подъема» (для деревни он именно «так называемый»). Оказалось, что лишь менее 4% из этих 940 селений участвовали в беспорядках в оба периода. Для 1905—1907 гг. я такую работу не делал, однако этот опыт дает мне чувство уверенности в том, что и там со­став будет другим. Но вопрос в том, вернулось ли крестьянское движение после 1905—1907

395

 

гг. вновь к мотивационному «самообеспечению»? Нет, я бы так не сказал. Идейно-полити­ческое «послание» революционной и либерально-оппозиционной интеллигенции, «приня­тое» значительной частью российской деревни в ходе первой революции, отнюдь йе кануло затем бесследно в «топи» крестьянского сознания. Просто, не будучи вполне органичным для воспринимающей среды, оно («послание») в постреволюционной действительности ес­тественно переместилось ш «активной зоны» сознания в «запасники». Но при определен­ном градусе социальной и политической напряженности действительно происходит то, что ^^охарактеризовал словами Струве. И оно произошло. В отличие от Ларисы Тимофеевны я считаю, что это действительно крестьянское, но крестьянское с авторством дуалистичным. Приговоры и наказы источник, конечно же, крестьянско-интеллигентский. Он, безусловно, отражает ментальность в тех условиях, когда деревня получила эту прививку ш она ее при­няла.

Э. ВЕРНЕР — Было 940 селений, которые участвовали в этом движении. А какую часть составляли эти селения в исследуемом Вами районе?

О. Г. БУХОВЕЦ — Это составит около 2% всех населенных пунктов Западного края, т. е. белорусских губерний. Специальное исследование показало, что это очень крупные се­ления.

В. П. ДАНИЛОВ — Скажите все же правду. Западный край — район мелких поселе­ний, где гнездовое расположение населения: в центре большое селение, к которому тянутся многие мелкие, поэтому подсчет такого рода — 2% от общего числа — ни о чем не говорит.

О. Г. БУХОВЕЦ — Я на этом и не настаиваю. Просто коль есть такая необходимость, то я об этом и говорю. А вообще это были крупные селения, около 5% сельского населения было сосредоточено вот в этих двух процентах.

В. П. ДАНИЛОВ — Особенно учитывая, что это западный район, что это не в районе основных крестьянских выступлений. Учитывая, что, допустим, взрыв 1902 года не ожи­дался и не готовился ни одной революционной силой, был абсолютно неожиданным как для охранки, так и для большевиков, так и для эсеров и т. д.

Подтвердить вывод Струве на таком материале — это у Вас не получается. Вы в дан­ном случае противоречите не Ларисе Тимофеевне, а тому фактическому материалу, кото­рый у Вас есть.

О. Г. БУХОВЕЦ — Виктор Петрович как бы указал на нерепрезентативность Запад­ного края. Но применительно к этому периоду он как раз репрезентативен. (В. П. Данилов: меньше всего я об этом говорил). Есть сопоставимые данные, опубликованные в «Хронике крестьянского движения», из которых следует, что в белорусских губерниях уровень кре­стьянского движения намного выше среднего по Европейской России. Я считаю, что они все-таки репрезентируют крестьянское движение тем более, что сам регион очень не ма­ленький. Это 7 с лишним миллионов крестьянского население

Л. Г. ЗАХАРОВА — Вы говорите, что никто, в том числе и большевики, не прогнози­ровали взрыва 1902 года. Не спорю. Но не могу не сказать, что в 1860 году, накануне отме­ны крепостного права, в пору такой еще либеральной весны, этот взрыв прогнозировался на основе ознакомления с настроениями, представлениями, менталитетом российского кре­стьянского Центра. Летом 1860 г. А. В. Головнин (будущий, с 1862 г. либеральный министр народного просвещения) по поручению вел.кн. Константина Николаевича совершил поезд­ку по центральным русским губерниям с целью ознакомиться с настроениями крестьянст­ва. В письме к кн. А.И.Барятинскому он писал: «Если Александр II и правительство к отме­не крепостного права не добавят разумную социальную политику,...то взрыв будет неизбе-жен.Он будет неизбежен не при сыне Александра II, еще хватит заряда реформ и отмены крепостного права, яо те младенцы, которые копаются в грязи, они, выращенные под влия-

396

нием своих молодых ныне отцов, они поймут, что их обманули этой несправедливой соци­альной политикой и внук нынешнего царя (т.е. Николай И) увидит взрыв, который потря­сет Россию».

В. П. ДАНИЛОВ — Вы говорите о самом существенном в этой проблеме и о том, что действительно вызвало и эти пророчества.

 

Обсуждение доклада И. Е. Козновой «Историческая память русского крестьянства о преобразованиях деревни в XX веке»

 

В. П. ДАНИЛОВ — Как отразились, если говорить о XX веке, в историчекой памяти эти страшные реформы, имя Столыпина, революция 1917 года, коллективизация, Никита Хрущев?

И. Е. КОЗНОВА — Крестьянство прежде всего вспоминает те времена, когда нано­сился удар по его индивидуальному семейному хозяйству. Правда, некоторые изменения восприятия присутствуют и, может быть, это симптоматично. Столыпинская реформа вос­принимается определенной частью крестьянства, очень небольшой, той, что сейчас называ­ется фермерством, и то не всеми, как время, когда была дана возможность работать, время для инициативных. Что же касается позднейшего периода, то весь советский период оцени­вается именно с позиций своего индивидуального хозяйства, потери его, коль скоро оно, хоть и не в полной мере, но хотя бы частично заняло место в формировании, сохранении крестьянского образа жизни. И в этом смысле хрущевские реформы оцениваются негатив­но.

В. П. ДАНИЛОВ — Память о Столыпине — это действительно историческая память крестьянина или это всего навсего навеяно выступлениями Н. Шмелева по телевидению и т.д.?

И. Е. КОЗНОВА — Я думаю, что в большей степени она навеяна внешними обстоя­тельствами. Тем не менее эти внешние факторы в ряде случаев имеют и внутреннюю осно­ву. Для крестьян, которые сейчас начали или готовы самостоятельно хозяйствовать, харак­терен интерес к судьбе своих предков, особенно ко времени их единоличества. Тогда воспо­минания могут доводиться и до столыпинского времени. Но сильнее все же оказывается не индивидуальная, а коллективная память крестьян. Все-таки они сформированы колхозно-совхозной системой. Поэтому столыпинское время вспоминается как время разрушения общины (для современного крестьянина община — синоним коллектива), а именно общин­ный мир защищал интересы крестьянства.

Ю. Г. АЛЕКСАНДРОВ — У Вас в докладе есть фраза, что сознание современных кре­стьян представляет синтез традиционной крестьянской этики выживания с коллективизи­рованным сознанием советской эпохи. И чуть выше написано, что крестьяне превратились во многом в наемных рабочих с наделом. Этот коллективизированный элемент обществен­ного сознания — сознание крестьянское или сознание пролетарское?

И. Е. КОЗНОВА — Я думаю, что коллективизированное сознание в этом смысле, на­верное, не крестьянское. Это сознание, определяемое работой крестьянина в крупном обще­ственном хозяйстве. Все-таки крестьянин ориентирован на индивидуальное хозяйство и че­рез него потом выходит на коллектив.

АНТОНОВА — Через какой механизм эта память передается последующим поколе­ниям крестьян?

И. Е. КОЗНОВА — Надо сказать, что данная тема — только в начале освоения иссле­дователями. До революции и в первое послеоктябрьское десятилетие, когда крестьянство было представлено во всем многообразии своих типов, существование семьи и общины в их

397

 

взаимодействии укрепляло и инициировало передачу традиций, всего накопленного опыта. Это и устные предания, обычаи, обряды, охватывающие весь крестьянский жизненный цикл и все формы крестьянских общностей и отношений в них. В более позднее время по­являются письма крестьян, воспоминания. Уже отмечалась в других выступлениях уни­кальность такого источника, как наказы. По всем этим документам возможно сконструиро­вать процесс, иное дело, что властью крестьянству сверху навязывалась другая память.

В. В. КОНДРАШИН — Какие источники Вы считаете адекватными, объективно от­ражающими историческую память? Считаете ли Вы, что на основании фольклора можно получить представление об исторической памяти?

И. Е. КОЗНОВА — Я думаю, что любой источник, взятый в отрыве от других доку­ментов, может сыграть злую роль. Возможно, фольклор скорее и полнее, чем письменные источники, отразит некоторые устойчивые компоненты исторической памяти. Все эти ис­точники помогут нам осмыслить такой феномен, как историческая память крестьянства.

Возможно, существует скепсис в отношении наполненности исторической памяти со­временного крестьянства и его возможности сохранить эту память. Отчасти это обоснован­но, поскольку все же нарушена традиция ее передачи, действие совершенно новых форм — государственных, образовательных и других оказывается сильным. Видимо, вообще в тех­нический век потребность в исторической памяти способна ослабнуть. В чем и какой опыт отцов может помочь детям? Тем не менее, знакомство с современной деревней дает основа­ние утверждать, что настроение востребованности исторической памяти существует. Если будет формироваться слой крестьянства, способный к воспроизведению крестьянского об­раза жизни, она будет развиваться тоже.

Э. ВЕРНЕР — Вам не кажется, что историческая память представляет собой изменчи­вую категорию? В ней присутствует прагматический элемент, и именно поэтому она посто­янно перестраивается.

И. Е. КОЗНОВА — Я с Вами согласна. Хотя скорее можно говорить, что существуют разные пласты исторической памяти, более устойчивые и более подверженные изменению. Возможно, в большей степени это присуще городскому человеку. Но традиционная кресть­янская память также подвержена изменениям, и современная история об этом свидетельст­вует, но тем не менее она не развивается столь быстро, как нам может казаться. Наша зада­ча проследить, насколько меняется историческая память, что в ней оказывается тем не ме­нее стабильным, а что подвергается динамике, изменению или полностью уходит.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: