Изменение менталитета крестьян в девятнадца1 ом веке? 6 глава

В. П. ДАНИЛОВ — К сожалению, она меняется иногда конъюнктурно.

О. Ю. ЯХШИЯН — Как долго конкретный крестьянин помнил своих предков? Было ли противопоставление индивидуальной истории, фамильной истории — истории общно­сти?

И. Е. КОЗНОВА — Современное крестьянство не в такой степени, как нам, возможно, представляется или хотелось бы, помнит своих предков. Несколько поколений, включая прадедушку. Что касается источников более отдаленного времени, я не настолько знакома с ними, чтобы делать окончательные выводы. Есть интересные сообщения в обследованиях крестьянской общины, которое предпринималось в 80-е годы прошлого века Вольным эко­номическим обществом.

В. П. ДАНИЛОВ — Я могу дополнить этот ответ по результатам социологических об­следований русских деревень, которые проводились на протяжении последних трех лет 1 20 русских селениях группой социологов по программе Теодора Шанина. Там была специ­альная анкета об исторической памяти, в основном как памяти семьи, семейной памяти. 1 сожалению, здесь материал дает однозначный вывод, что память эта действительно неглу­бока и в массе кончается на прадеде. В этом отношении русская история в XX веке отучала

398

 

от глубокой памяти. Я думаю, что если взять материалы ВЭО под этим угло1 там память будет несколько более глубокой.

И. Е. КОЗНОВА - Да, конечна.

?. Ф. ГРЕБЕННИЧЕНКО (ИРИ РАН) - Вы говорите о том, что истор мять трансформируется. Удалось ли Вам выявить факторы, наиболее существенные, кото­рые влияют на изменение этой памяти?

И. Е. КОЗНОВА — Прежде всего это собственно существование самого крестьянства, крестьянской семьи в системе природных, социальных, экономических, юридических и других отношений. Именно зш процессы более всего влияют на развитие его исторической памяти.

 

* * *

 

И. Е. ЗЕЛЕНИН — Я хочу высказаться по докладам, в которых затрагивался вопрос о рубежах раскрестьянивания и сопротивления крестьянства режиму в послеоктябрьский период.

Видимо, не случайно одним из участников конференции был задан вопрос — а было ли вообще крестьянство в эго время? Мне кажется, что некоторые наши уважаемые доклад­чики вольно или невольно запутали этот вопрос. Вот мнения В. В. Кондрашина и В. В. Ба-башкина (цитирую по тексту представленных докладов): голод 1932—1933 гг. «стал пере­ломным моментом в тысячелетней истории России... нанес смертельный удар крестьянст­ву, после которого его возрождение как класса стало уже вряд ли возможно"(В. В. Кондра-шин); «стал концом крестьянского движения в России, то есть концом реального противо­стояния крестьянства режиму, а значит и концом России как крестьянской страны"(В. В. Бабашкин). В то же время в докладе историков М. А. Безнина и Т. М. Димони проводится мысль о том, что раскрестьянивание России завершилось в начале 60-х годов, в результате реформ Хрущева, когда осуществился «переход к эксплуатации колхозников через проле­тарски-зарплатный механизм». Именно тогда, по их мнению, завершилась тысячелетняя история крестьянства России.

М. А. Вылцан, как и ряд других докладчиков, считает возможным говорить о кресть­янстве и крестьянском менталитете применительно и к современной истории России.

Приведу некоторые аргументы, свидетельствующие, на мой взгляд, о несостоятельно­сти первой точки зрения. При всей трагичности и катастрофических последствиях голода 1932—1933 гг. не следует все же преувеличивать масштабы и последствия этого события для крестьянства всей страны. Следует учитывать, например, что голод поразил главным образом зерновые районы страны, где голодало примерно 25—30 млн.человек — примерно четверть всего крестьянского населения страны. По последним данным историков и демо­графов прямые потери от голода составили 7—7,5 млн.человек. Общая численность кресть­янских хозяйств в стране с конца 1932 г. к январю 1934 г. сократилась примерно на 10%, причем главным образом за счет колхозных дворов(с 15,6 до 14,8 млн.). Почти не измени­лась численность единоличных крестьянских хозяйств (9 млн.дворов, 45 млн. чел. вместе с семьями), на которые приходилось около 40% всех крестьянских хозяйств. К концу первой пятилетки, по данным официальной статистики, было коллективизировано не многим бо­лее 60% крестьянских дворов; планировалось же довести этот показатель до 73%, а 1932 г. провозгласить годом завершения сплошной коллективизации. Сопротивление крестьян со­рвало эти планы. Пришлось утфчнить, что сплошная коллективизация завершилась «в ос­новном».

399

 

В январе 1933 г. на Пленуме ЦК партии Сталин, исходя из того, что сопротивление крестьян, как ему казалось, было окончательно сломлено, объявил о «новой победе колхоз­ного строя», подчеркнув, что дальнейшая коллективизация будет проходить путем «посте­пенного всасывания» единоличников в колхозы. И снова осечка: единоличник не хотел «всасываться в колхозы», коллективизация застопорилась. В 1933 г. — первой половине 1934 г. показатели ее мало изменились, а некоторый рост происходил главным образом за счет сокращения общего числа крестьянских дворов. В центр шли донесения о том, что еди­ноличник живет лучше, чем колхозник, стал заниматься предпринимательством. 2 июля 1934 г. Сталин созвал в Кремле совещание партийной элиты, посвященное коллективиза­ции и положению единоличников. Он дал команду «наступать на единоличника», нажать на него «в порядке экономических и финансовых мероприятий... усилить налоговый пресс». По существу это была установка на экономическое удушение непокорного едино­личника, на долю которого приходилось около 40% всех крестьянских хозяйств страны. Однако заметный перелом произошел только в 1935 г. после принятия нового колхозного устава. Проблему завершения коллективизации и умиротворения деревни удалось решить главным образом на основе предоставления крестьянству уступок принципиального харак­тера, на которые вынуждена была пойти правящая элита.

Решающее слово в защиту своих прав крестьяне-колхозники сказали на II съезде кол­хозников (февраль 1935 г.). Делегаты съезда проявили огромную (и отнюдь не показную) активность при обсуждении Примерного устава сельхозартели, главным образом вопроса о размерах и условиях функционирования ЛИХ, от решения которого в решающей степени зависело благосостояние семьи крестьянина. Даже Сталин, вошедший в состав редакцион­ной комиссии съезда, должен был поступиться некоторыми своими принципами. Всего полгода назад, на июльском совещании 1934 г. он категорически возражал против того, что­бы колхозники держали в своем подворье двух коров, разъяснял, что надо увеличивать об­щественную долю хозяйства, а не индивидуальную.

Таким образом, между сталинским руководством и крестьянством был достигнут сво­его рода компромисс на базе предоставления последнему реального права для создания ус­ловий и ведения приусадебного («личного подсобного») хозяйства — по существу остаточ­ной формы частнособственнического производства. Именно на основе этого хозяйства, на клочке земли крестьянин-колхозник решал свои главные бытовые проблемы, трудился с полной отдачей сил, сохраняя подлинно крестьянские генетические черты в условиях поч­ти полного раскрестьянивания (юридического и фактического) в системе общественного хозяйства.

Имеются документы и (отнюдь не иллюстративного характера), свидетельствующие о том, что в августе—сентябре 1934 г. крестьянство ряда областей РСФСР, Украины и Молдавии решительно протестовало против навязывания дополнительных заданий («встречных планов») по хлебосдаче врпреки закону 1933 г. об обязательных хлебопостав­ках. По данным Политуправления МТС Наркомзема СССР, проходившие в селах собра­ния по своей многолюдности и активности «напоминали крестьянские собрания первых лет коллективизации», и правящая верхушка вынуждена была в той или иной мере реаги­ровать на эти выступления.

Словом, мои рассуждения сводятся к тому, что 1932—1933 гг. никак нельзя считать ни концом крестьянства, ни концом крестьянского движения. Таким рубежом не является и середина 60-х годов. На мой взгляд, хрущевские реформы в целом были направлены от­нюдь не на уничтожение, а на возрождение крестьянства, на повышение его правового и со­циального статуса.

400

 

Д.РЭНСЕЛ — Сегодня я услышал очень много поучительного, так же, как и вчера. Однако это очень мало связано с моим представлением о менталитете.

Все, что мы здесь услышали, это старый подход к истории и к историографии. Перед нами сцена истории, на которой мы вчера поставили пьесу о развитии государства, о дипло­матии и политике на вышем уровне, а сегодня мы ставим новую пьесу — пьесу щ -крестья­нах, и не только об их политических взглядах, но и об их повседневной жизни, даже о рож­даемости, о смертности и т. д. Это социальная история. Но, повторяю, это все еще старый подход к изучению истории, только на сцене новые персонажи, новые люди.

То, что меня интересует, это не только вопрос о том, кто занимает «сцену», меня боль­ше интересует, кто построил эту «сцену», как и из каких материалов была она построена, какими интересами это продиктовано и т. п.

Вчера Виктор Петрович сказал о том, что мы должны пользоваться верными данны­ми, которыми исследователи уже много раз пользовались. Но я считаю, что в каждом от­дельном случае мы должны проверять эти данные, мы должны задать также и другой во­прос: почему наши предшественники собрали именно эти данные, а не какие-то другие? Почему они собрали эти данные именно в таком порядке, а не в каком-то другом?

Если мы будем задавать такие вопросы, мы увидим «решетку» сквозь которую наши предшественники видели свой мир. Более того, мы сможем увидеть те «белые пятна», куда они не позволили себе смотреть. Мы можем это делать, пользуясь тонким анализом.

Я возьму пример из моей прежней работы о воспитательных домах в России и из ра­боты моей американской коллеги Лоры Энгельштайн. Врачи дореволюционного периода считали бичом русских городов сифилис. Причины были им ясны. Поскольку люди зара­жались сифилисом путем полового сношения, они считали город ненравственным про­странством. Но вдруг обнаружилось, что сифилис был широко распространен в русских де­ревнях. Как это объяснить? Врачи и не только врачи, но и интеллигенция вообще, особенно настроенная на идеи народничества, не могла допустить, что деревня — тоже ненравствен­ное пространство, где сифилис распространялся путем полового сношения. Но как? Когда объяснение нужно, мы его находим, и они нашли это желаемое объяснение: сифилис рас­пространялся в деревне не путем секса, а посредством деревянной ложки, которой все чле­ны семьи обедали. Или же врачи объясняли заражение крестьян сифилисом через питом­цев, взятых из воспитательных домов.

Что касается заражения путем деревянной ложки, этого научно не может быть, а если может, то в очень редких случаях. Что касается питомцев — это имеет более или менее ос­нование. Но сколько их было? И более того, больше половины этих питомцев родились в деревнях и вывозились в город комиссионерками или родились в городе у матерей-кресть­янок, которые недавно переселились в город, потому что они уже были беременными.

У интеллигентов была такая ментальная решетка, что они не могли позволить себе видеть то, что мы можем очень ясно видеть — это, что в нравственности город и село не очень отличались друг от друга. Крестьяне-люди, а не святые, только они меньше знали, как защищать себя от заражения и болезней.

В. П. ДАНИЛОВ — Очень важное выступление. Связано оно, конечно, и с проблемой ментальности, которую мы обсуждаем. Правда, если то, о чем говорилось раньше, это ста­рое, а нужно говорить вот о таком новом, то едва ли с этим можно будет согласиться просто потому, что не сопоставимы факторы социальной жизни в плане влияния на эту социаль­ную жизнь. Конечно, факторы, которые вызвали революцию в России, были и остаются и в рамках старой науки, и в рамках новой науки, которая, может быть, придет на смену старой. Расстановка сил на сцене истории настолько была ярко выражена, что при любом взгляде она остается все же такой, какой и была.

401

 

Я не могу согласиться с упреком в адрес русской интеллигенции в том, что она не зна­ла или замалчивала или как-то смешно объясняла распространение сифилиса в русской де­ревне. Извините, Л. Н. Толстой в 90-е годы прошлого века говорит о ситуации в деревне, о распространении болезней, в том числе сифилиса, связывает это с моральным разложени­ем, со сменой определенного социально-психологического, сейчас бы мы сказали менталь­ного строя. Но почему только Л. Н. Толстой? А возьмите Булгакова, у него есть рассказ на эту тему, написанный в годы первой мировой войны, и там есть разъяснение уже без всякой деревянной ложки, то самое, о котором Вы говорите. И, может быть, были среди врачей то­го времени такие чудаки, которые ломали голову в таком аспекте. Но все же у интеллиген­ции того времени было достаточно критическое отношение к действительности и крестьян­ству. А уж на тему деревенского хулиганства и многих других явлений, в том числе заболе­ваний, по-моему, в русской литературе начала века написано очень много. Но я могу согла­ситься с тем, что ограниченность исследования определенных аспектов, которая была свой­ственна нашей литературе, должна быть преодолена.

Я совершенно согласен с тем, что каждый факт, каждое утверждение в документах должно постоянно проверяться и перепроверяться, ибо критика есть движущая сила иссле-дования.Но если ты лично этот факт не исследуешь, если ты лично считаешь, что этот факт твоими предшественниками исследован достаточно, то ты имеешь право его использовать.

Я отнюдь не сторонник того, что есть факты, которые не надо исследовать. Ничего по­добного. Важна постановка вопроса о том, почему люди того времени собрали и отложили вот эти документы, а не другие. Самым крайним выражением этой позиции было такое: до­кументы, отложившиеся в русских архивах, в русских библиотеках надо было бы собрать и сжечь. И тогда все встанет на место. Я слышал это осенью 1991 года на одном из семинаров в Колумбийском университете. В силу русской ментальности откладывались такие доку­менты, которые в других архивах не откладывались, а это приводит к путанице.

ВЕЧЕРНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ

Обсуждение доклада Э. Вернера «Почему крестьяне подавали прошения

 и почему не следует воспринимать их буквально»

 

О. Г. БУХОВЕЦ — Вы имеете могучего союзника в том, что касается выводов. Лев Толстой полагал, что требования политические в период первой революции — это наносное, непрочное. Крестьянам нужна земля. Пути, которыми Вы пришли к этим выводам, разные, с таким количественным алгоритмом. Вы полагаете, что крестьяне как бы манипулировали адресатами. В какой степени, по Вашему мнению, результат есть продукт манипулирования крестьян и в какой степени это отражало сдвиги в сознании? Это один вопрос.

И второй вопрос: эпохи такого крайнего напряжения, как Первая русская революция, отличаются глобальной сменой мировоззренческих норм. Изменились ли мировоззренче­ские нормы для части крестьянства в этот период?

Э. ВЕРНЕР — Что касается второго вопроса, у меня нет сомнений, что изменились. Но это тоже зависит от местности. Поэтому мне кажется, что надо подробно изучать не кре­стьянство в целом, а крестьянство в отдельных не только губерниях, но даже в отдельных уездах и волостях и т. д. Я заметил, что некоторые и, монада сказать, многие из писавших

402

 

общин действительно локализованы во время революции. Но этого нельзя сказать о дру­гих. Это действительно зависит от отдельного случая.

Что касается вопроса о манипуляции, то здесь просто нет сомнения, что они манипу­лировали. И именно по тому, как они сочетали эти прошения. Это видно и в тексте, в форме текста.

Л.И.БОРОДКИН (МГУ) — На Ваш взгляд, это отражение каких-то местных стати­стических факторов, или отсутствие в принципе изменяемых факторов, которые Вы не. смогли применить в своем исследовании?

Э. ВЕРНЕР — Сейчас это трудно сказать, потому что я еще не закончил этот анализ. Может быть, там действительно есть еще другие статистические факторы, на которые я до сих пор не обращал внимания. Но мне кажется, другого соотношения не будет. Это, конеч­но, означало бы, что все можно объяснить подачей таких прошений, имея в виду остальные 65%, что связано только с индивидуальными факторами. Но должен сказать, что я не уве­рен в этом.

Л.И.БОРОДКИН — Вы упоминали о факторе, который оказался статистически зна­чимым. Это процент мужского населения 6—16 лет. Какая здесь интерпретация?

Э. ВЕРНЕР — Мне кажется, что большое количество мальчиков от 6 до 16 лет означа­ет, что там было довольно большое число семей, которые имели право на получение допол­нительного надела.Но так как там не было переделов в последнее время, то у них действи­тельно была нужда в земле. Именно поэтому они имели влияние на соседа (я не знаю — по­средством переговоров или еще как-то), с тем чтобы подать прошение.

Л.И.БОРОДКИН — Это можно расценивать как косвенный показатель избыточного населения?

Э. ВЕРНЕР - По-моему, да.

Д. ФИЛД — Учитывали ли Вы расстояние от железной дороги, от уездных городов?

Э. ВЕРНЕР — Я это сделал бы с удовольствием, но, к сожалению, я не располагаю та­кими данными. У меня только два источника, касающихся расстояния от уездного города, и то только от волостного центра.

Д. ФИЛД — А можете ли Вы достать такие данные?

Э. ВЕРНЕР — Да. По-моему, есть возможность.

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА — Мне показалось интересным то, что Вы нашли зависимость молодого поколения от старших.

Э. ВЕРНЕР — Мне это тоже интересно было увидеть, но кроме этого в настоящий мо­мент ничего не могу сказать.

В. П. ДАНИЛОВ — Это же была община! Молодое-то поколение должно было полу­чить землю. Те, кто без земли, должны были получить землю только при очередном переде­ле. А у общины нет земли, чтобы им ее дать. Поэтому вдруг возрастает значение этого поко­ления, которое только еще вступает в жизнь.

Л. В. МИЛОВ — У меня есть совершенно четкая характеристика уровня развития земледелия во всей Владимирской губернии для более раннего периода. Речь идет о том, что из 12 уездов только 3 уезда получали хлеб в таком размере, что они могли существовать в течение года, все остальные имели дефицит от 5 до 8 месяцев, т.е. не хватало хлеба на 5, 6, 7,8, месяцев.

И второй момент. Огромное количество населения здесь занималось ткачеством и ко­лоссальный доход имело именно от ткачества. Репрезентативен ли вообще этот район для такого рода модели?

Э. ВЕРНЕР — Отходничество не имело большого влияния на вероятность подачи или неподачи прошений. Это интересный момент, я сам ожидал другого.

403

Обсуждение доклада И. Н. Слепнева «Новые рыночные реалии и их преломление в менталитете крестьян {конец XIX — начало XX вв.)»

Э. ГУМП — Вы писали о том, что отношение к тем, кто имел деньги было другим, чем отношение к деньгам вообще. Вы считаете, что существовало что-то положительное в раз­витии рыночных отношений? Вы говорили, что здесь развивалось отходничество или бат­рачество. А была ли хорошая сторона в этом развития?

И. Н. СЛЕПНЕВ — Я думаю, что внедрение рыночных отношений в российскую де­ревню происходило очень сложными путями и необходим подход, который включал бы в себя региональный анализ. Если брать деревню российского центра, которая была переоб­ременена выкупными платежами, недоимками, превышавшими 2—3-кратный размер окла­да, то естественно, что внедрение рыночных отношений переживалось очень тяжело этой частью крестьянства. Если же брать южные регионы, где было казачество, имевшее значи­тельные земельные наделы и возможность торговать зерном, продавать его через южные порты на экспорт, получая от этого доход и богатея от такой деятельности, то в этом прояв­лялись положительные черты внедрения рыночных отношений. Но в целом я повторяю, что внедрение рыночных отношений в российскую деревню был мучительный и очень за­тяжной процесс.

В. П. ДАНИЛОВ — Есть ли возможность среди того фонда поговорок и пословиц на Вашу тему, которые Вы обобщали, выявить те именно, которые использовались в конце XIX — начале XX века?

И. Н. СЛЕПНЕВ — В начале выступления я сказал, что в этом слабая сторона моего доклада. Когда я приступал к его написанию, я пользовался для характеристики этих поня­тий словарем В.И.Даля. Основной массив этого словаря собирался как раз в период отмены крепостного права. Поэтому я посчитал возможным использовать те пословицы и поговор­ки, которые собрал Даль, в качестве исходного материала для характеристики менталитета этого времени.

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Почему крестьяне не считали землю товаром?

И. Н. СЛЕПНЕВ — Здесь тоже необходим региональный подход. В западных губер­ниях, где более развиты были рыночные отношения, богатство крестьянина зависело от то­го, сколько у него имелось земли: полный надел, четвертной, или он вообще безземельный бобыль. Естественно, что там земля ценилась, гораздо более широко было распространено отношение к земле как к товару. Тогда как в центральных губерниях, на окраинах России — в восточных, на Севере, где населенность была гораздо меньше, земля была ценна тем, что ее обрабатывали. Я привожу поговорку: «Не та земля дорога, где медведь живет, а та, где курица скребет».

Д. ИБРАГИМОВА — Земля — дар Божий, следовательно, нельзя расценивать ее как товар, который можно продавать и покупать. Как это расценивать в связи с мотивируемым региональными различиями отношением к земле как к товару?

И. Н. СЛЕПНЕВ — Я считаю, что это представление о земле было очень распростра­нено в среде крестьянства. Это основа всего их менталитета, но затем в связи с внедрением рыночных отношений все-таки происходило размывание, и именно здесь сказываются ре­гиональные различия.

Д.ИБРАГИМОВА — Но это размывание произошло позже. Вы с этим согласны?

И. Н. СЛЕПНЕВ — Я думаю, что позже. Это было связано со столыпинской рефор­мой, потому что правительство до начала XX века поддерживало общинное землевладение и сохраняло законодательство, препятствующее переходу надельной земли в чужие руки, то есть в руки помещиков, купцов, городских жителей и т. д.

404

АНТОНОВА — Когда Вы работаете с поговорками, Вы работаете с ними как с исто­рическими источниками, или же Вы считаете, что это в какой-то степени литературные, ху­дожественные произведения?

И. Н. СЛЕПНЕВ — Я использовал пословицы и поговорки именно как исторический источник для реконструкции крестьянского менталитета.

Е. И.НОВОСЕЛОВ — Кого из русских крестьянских поэтов XIX века Вы назвали бы первым выразителем, с точки зрения адекватности, крестьянского менталитета? На Ваш взгляд, безотносительно к существующему мнению.

И. Н. СЛЕПНЕВ — Знаете, с точки зрения историка, я предпочел бы ответить на во­прос о том, кто из писателей и публицистов, писавших о крестьянстве XIX века, мне более близок. Думаю, что это А. Н. Энгельгардт.

Обсуждение

доклада Н. Л. Рогалиной «Реформаторство XX века и крестьянский менталитет"

 

Н. Б. СЕЛУНСКАЯ — Каково влияние фактора ментальности на успех или неуспех реформы?

Н. Л. РОГАЛИНА — Оно огромно. Все зависит от того, насколько он учтен реформа­торами по тому же принципу «здесь и сейчас». Потому что общая модель определяется на­шей традицией реформы сверху. Так было со столыпинской, так и сейчас нижегородская прокатывается. Но важно, чтобы эта модель не была жесткой, чтобы она обязательно учи­тывала готовность и степень утилитаризма крестьянского населения. Применительно к на­шему опыту, самая большая промашка была сделана с крестьянством центральных регио­нов. Здесь нельзя было ломать общину в начале века. Надо было рассасывать аграрное пе­ренаселение различными способами: и переселением на колонизационные земли, и земле­устройством в общине, и материальной помощью маломощным слоям и т. д. Другое дело, что на это не было отведено исторического времени. Поэтому произошло худшее — черный передел. Вот классический пример недооценки ментальности, попытки слома наличной крестьянской ментальности.

Л. В. МИЛОВ — Я позволю себе реплику, поскольку Вы вышли на проблемы совре­менности, о состоянии крестьянской ментальности. Я в течение многих лет езжу мимо ги­гантского совхоза «Раменское», которое расположено возле самой железной дороги. Они собирают и дифференцированную ренту 1 и дифференцированную ренту 2 в самых выгод­ных условиях. Теперь все коровники разрушены, все телятники пусты, все силосные тран­шеи заросли, силосные башни порушены. Даже парниковое хозяйство разрушено. Что ка­сается самих работников, то, если раньше им выделяли покосы, то теперь покосов нет. Зем­ля дикая. Если крестьянин выгонит корову на какой-то луг, то у нее могут соски оборвать, что и было неоднократно. Если выгоняют телят, то телят травят. Крестьяне друг на друга лезут. «Ты не коси это сено. Это мое сено. А то я тебя опять потравлю». Вот вам менталь-ность, которая сейчас.

Н. Л. РОГАЛИНА — Я думаю, что это предельный случай потери крестьянской мен­тальности.

Л. В. МИЛОВ — Какой предельный? Это Подмосковье. Это самое благоприятное ме­сто. Это же не глухомань. Это даже не Ярославль.

С. Ф. ГРЕБЕННИЧЕНКО — Если менталитет — это определенная и достаточно ус­тойчивая открытая система, то как выглядит его рыночная компонента в современной де­ревне? Кто является ее носителем? Ведь нынешнее крестьянство неоднородно.

405

 

Н. Л. РОГАЛИНА — Конечно, сущностные свойства крестьянина остались, и они со­стоят в наличии крестьянского двора, семьи как производственной ячейки и хозяйствую­щего звена, откуда и произрастает натуральное потребительское хозяйство (как самый мас­совый сейчас тип) и, я надеюсь, в перспективе и товарное семейное хозяйство (коопериро­ванное фермерство). Сейчас самое главное — это сохранение заинтересованности сначала в нормальном воспроизводстве как необходимом первейшем условии выживания, а затем и создания излишков в запас и на рынок, и далее превращение их в капитал.

Т. И. СЕЛИНА — «Открытая система» — это некий образ у Вас? Можете ли Вы свой смысл придать традиционным категориям и понятиям?

Н. Л. РОГАЛИНА — Речь идет о том, что менталитет не есть раз и навсегда заданный монолит. Он изменяется, и я сказала, в каких масштабах. Он может меняться очень сильно в зависимости от среды, чрезвычайных факторов. Мы даже не знаем пока всех его возмож­ностей.

Т. И. СЕЛИНА — Вы имеете ввиду построение некой новой модели, когда говорите о соотношении менталитета крестьянства и интеллигенции?

Н. Л. РОГАЛИНА — Нет. Я назвала задачи будущих исследований с точки зрения то­го, как мы их обсуждали, что вытекает из содержания ряда докладов, всей нашей дискус­сии. Поэтому я и выделила несколько моментов: менталитет и среда, соотношение общин­ного и индивидуального в менталитете крестьянина и т. д. А в вопросе о соотношении кре­стьянского (или народного в более широком смысле) и интеллигентского (в том числе ре­волюционного, большевистского) моя точка зрения такова: их совпадение или несовпаде­ние были одинаково трагичными для России. Хорошо бы устроить «круглый стол»:"Кре­стьянство и интеллигенция: проблемы менталитета».

О. Ю. ЯХШИЯН — Из текста Вашего доклада можно понять, что успехи столыпин­ской реформы шли рука об руку с небывалым подъемом сельскохозяйственной коопера­ции. Может быть, эти явления хронологически совпали? А развитие кооперации было именно тем путем, который психологически более устраивал крестьян, чем мероприятия столыпинской реформы?

Н. Л. РОГАЛИНА — Вы правильно меня поняли. Я не считаю, что кооперативная ак­тивность крестьянства противостояла столыпинским мероприятиям. Я считаю, что рост кооперации, ее расцвет к 1915 г. явился выражением достижений самоорганизации дере­венской общественности на почве всяческих достижений капитализма в России. Меро­приятия же столыпинской реформы следует понимать широко, включая сюда не только разрушение общинного землепользования подворным землевладением, но и достижения участковой агрономии, землеустройство и переселенческую политику. Успехи последней были особенно заметны.

Обсуждение доклада Н. Л. Ивницкого «Сталинская "революция сверху" в крестьянском восприятии»

 

К. ЛЕОНАРД — Мне кажется, что это явление интересно во все времена. А что было с крестьянами, которые убегали?

Н. И. ИВНИЦКИЙ - Помимо того, что было раскулачено в течение двух лет более 600 тысяч крестьянских хозяйств, примерно 250 тыс. крестьянских хозяйств «самораскула-чились», то есть побросали или продали свои хозяйства и ушли из деревни в города и про­мышленные районы. Они растворились в общей массе промышленного и городского насе­ления. Что касается той части, которая была сослана в результате раскулачивания на Се­вер, Урал, в Сибирь и Казахстан, то труд ссыльных использовался в горнодобывающей

406

 

промышленности, на лесозаготовках и в сельском хозяйстве. Тяжелые материально-быто­вые и природно-климатические условия жизни, непосильный принудительный труд приве­ли к массовой гибели депортированных.

Крестьянские хозяйства, отнесенные к 3-й категории кулаков, расселялись в пределах тех регионов, где они проживали, однако, ни земли, ни инвентаря и рабочего скота они не имели, поэтому просто разбегались. На Украине, например, их вывозили в степь и бросали на произвол судьбы. Они также в большинстве своем уходили в города, на промышленные стройки. Таких было, по данным ОГПУ, в 1930 г. более 200 тыс. семей, т. е. не менее одного миллиона человек.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: