 |
Восточные и западные культуры: два типа ментальности
|
|
|
|
Проследим различие ценностных установок Востока и Запада, во-первых, во взаимоотношениях человека и природы; во-вторых, по отношению к развитию; в-третьих, в решении проблемы о положении женщины в семье, обществе.
2.1. Человек и природа в восточном и западном
мировосприятии
Для западной, а именно для западноевропейской ментальности характерно противопоставление человека и природы. Человек наделен разумом, душой. Природа – косная, неразумная материальность. Это противопоставление обусловлено, в частности, христианским представлением о человеке как царе природы, существе высшего порядка, наделенным разумом, т.е. созданным по образу и подобию своему богом. Поэтому уже в новоевропейском мировосприятии природа превращается в мастерскую, а человек в энергичного, предприимчивого хозяина, который черпает из природных кладовых все необходимое для жизни, перестраивает природные ландшафты, превращает среду своего обитания в хранилище промышленных и бытовых отходов. Столь бесцеремонное отношение к природе не могло не войти в фазу глобального экологического кризиса, когда уже природа мстит человеку за уничтожение среды обитания, грозит вымиранием человечеству как биологическому виду, напоминая ему, что он существо природное.
Современный экологический кризис, кризис техногенной цивилизации, созданный европейским отношением к природе – логическое завершение противопоставления человека и природы, свойственное западной ментальности. Пути выхода из этой ситуации западная культура предлагает, ориентируясь на специфическое для нее противопоставление человека и природы, т.е. уповая на человеческую разумность. Это и создание безотходных технологий, и подчинение своих потребностей разумно постигаемой необходимости беречь природу именно как среду обитания, экологическую нишу, это и включение человечества как преобразующей природу силы в систему природных сфер как особую отдельную ноосферу, сферу разума.
|
|
|
Восточной ментальности присуще единство человека и природы. Не существует неодухотворенной природы, все феномены есть воплощение единой сущности. В даосизме этой сущностью является Дао. Мир, человек, любой предмет представляются как цветок Дао. В брахманизме – это Брахман, Атман, который есть начало и конец мироздания, ибо он и выпускает из себя и вбирает в себя мироздание.
Единство человека и природы воплощается и в способности растворения в ней, слияния с ней. Примеры этому мы находим и в китайской, и в японской культуре. «Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, которая радуется, что достигла исполнения желаний, и которая не знает, что она Чжуан Чжоу. Внезапно он проснулся и тогда с испугом увидел, что он Чжуан Чжоу. Неизвестно. Чжуан Чжоу снилось, что он бабочка, или же бабочке снилось, что она Чжуан Чжоу». Японский поэт XVII века Басе писал: «Все, что ни видишь, - Цветок. Все, о чем ни думаешь, - Луна. Кто не видит во всем Цветка, тот дикарь. У кого в сердце нет Цветка, тот все равно, что зверь. Изгони дикаря, прогони зверя, следуй Творящей силе природы и вернешься в нее».
Прекрасным примером отсутствия дихотомии человека и природы является китайская и японская поэзия. Действительно, в ней, во-первых, природа – источник образов для выражения человеческих чувств и взаимоотношений, поскольку и жизнь людей и жизнь природы протекает одинаково. Писательница и поэтесса ХI века Митицуна – но хаха в своем произведении «Дневник эфемерной жизни» пишет о сложных отношениях с мужем, который надолго забывал о ней. Его визиты были настолько редки, что покинутая жена вынуждена была довольствоваться перепиской. До нас дошли ее жалобы, воплощенные в стихотворной форме:
|
|
|
«У моего жилища
На деревьях
От долгого дождя
На нижних листьях
Даже цвет переменился!»
И ответ мужа:
«Те листья, что поблекли не к сезону
Становятся
Красивее других,
Когда их время наступает».
Человеку Востока не надо объяснять, что несчастная женщина скорбит, плачет, что от слез у нее цвет лица изменился, а муж обнадеживает ее, говоря, что она для него всегда прекрасна и желанна.
Во-вторых, неслучайны такие свойства японской и китайской поэзии как незавершенность, многозначность. В природе все изменчиво, ничего нельзя считать завершенным. Не может быть завершенным и произведение искусства. Оно всегда недосказано, поэтому в нем всегда есть место для зрителя, читателя, что делает его многосмысленным, озадачивающим. Таково стихотворение певца луны Меэ (XIII век), смысл которого полностью зависит от интонации, взволнованности голоса.
«О, как светла, светла.
О, как светла, светла, светла.
О, как светла, светла.
О, как светла, светла, светла, светла.
Луна!»
В-третьих, единство человека и природы воплощается в синхронности изображаемых действий и образов. В китайской поэзии зачастую стихотворение – это аналогия между общемировыми процессами и глубокими личностными переживаниями, что подчеркивает тождество человека и природы. Таковым произведением является «Горный хрусталь»
«Если посмотришь на луну сквозь излом горного хрусталя, увидишь только воду. Кто же прислал нам этот прозрачный камень?
А тебе кто дал эти слезы, сквозь которые ты смотришь на меня и не видишь, как я растроган».
Восхищенный импрессионистичностью китайской поэзии, выраженным в ней утонченным чувством единения человека и природы американский поэт Паунд в 1912 году провозгласил новое направление в поэзии – имажинизм. Платформу последнего составили следующие принципы: а) непосредственно называть вещи, т.е. изображать их, не комментируя; б) не употреблять слов, не создающих зрительного образа; в) не вводить пустые слова ради ритма. Следует отметить, что ни в Европе, ни в Америке имажинизм не стал столь значительным явлением таким, как в России, более близкой по духу к Востоку, не дал имен уровня С. Есенина.
|
|
|
Не только поэзия, но и другие сферы, например, японской культуры демонстрируют нам глубокое единство человека и природы. Так, в Японии, когда про человека говорят, что он «умеет жить», то это означает, что он умеет видеть красоту в мимолетном, в мгновении природного потока, поскольку в вечно изменчивой природе человеку дано выхватить именно мгновение.
Прекрасная улыбка у девушки – цветоподобна, а кимоно со спины делает ее похожей на бабочку.
Японские сады тоже символизируют величие природы. Если в Европе сады разбиваются по принципу симметрии, то японские сады – асимметричны. Именно асимметрия олицетворяет многообразие форм и беспредельность природы. Само слово «ландшафт» – «сансуй» состоит из «сан» (гора) и «суй» (вода) и означает в равной степени горный пейзаж или сад, а также «одинокость», «заброшенность», свойственные и природе и человеку.
Столь хранимая японцами чайная церемония, в своей основе, призвана цепочкой ритуальных действий и строго рассчитанных жестов создавать то состояние, при котором человек особенно чутко отзывается на красоту природы.
Икебана, путь Цветка, своего рода японская скульптура, олицетворяет красоту природы, схваченную в ее мгновении. Поэтому это не букет, не охапка цветов, это один цветок или нераспустившийся бутон. Именно один цветок дает лучше почувствовать цветочность цветка. Чаще всего основу икебаны составляют три элемента – три цветка или три ветки. Первая ветка, обязательно самая длинная, по-японски «син», символ неба, вторая, средняя по величине, «соэ» – символ человека, третья – самая маленькая «хикаэ» – символ Земли.
В литературной традиции Японии превалирует не интеллектуальный портрет, когда важны знания, мысли, философские взгляды героя, а психологическое описание персонажа, сотканное из ощущений, чувств, форм, цветов и обязательно запахов. Детектив из романа Кобо Абэ, как бы внюхиваясь подобно зверю, составляя впечатление о своей клиентке, замечает отличие запаха тыльной стороны ладони от запаха ее внешней стороны, запах, цвет, поры мочки уха, запахи, возникающие при ее движении по комнате. Женщина из Романа Ясунари Кавабаты (1899 –1972) «Озеро» говорит при первом знакомстве: «Сколько лет я не нюхала мужчину…». Так выразить свои чувства возможно только человеку, не утерявшему природность.
|
|
|
2.2. Динамизм западных и традиционализм восточных культур
Западные и восточные культуры могут быть противопоставлены друг другу как динамические и традиционные. Динамизм, например, западноевропейской культуры как самого яркого воплощения западнической ментальности обусловлен христианским отношением к труду. Труд становится ценностью, необходимой составной частью жизни с благословения отцов церкви. Апостол Павел завещает трудиться, дабы было из чего уделить нуждающемуся. Однако человек должен обязательно и работать, и иметь свободное время для размышлений о боге, о своей душе. Поэтому актуализируется задача избавления христианина от изнурительно тяжелого физического труда, что побуждает к изобретательству, к развитию техники и науки, к накоплению материальных благ. Этот процесс начитается в средневековье. Григорий Турский пишет об аббате, который из жалости к монахам, размалывающим зерно в ручных мельницах, построил в монастыре водяную мельницу для облегчения труда монахам. В последующем со становлением протестантизма, в системе ценностей которого успехи в хозяйственной деятельности весьма значимы, эта тенденция к изменению, совершенствованию производственного комплекса усиливается, охватывает другие сферы культуры: науку, политическую сферу и другие. Это стремление к изменению природы, общества определяет западноевропейскую культуру как динамически развивающуюся.
Традиционализм восточных культур означает сохранение традиций (чайной церемонии в Японии, Китае и т.п.), неизменность национальных традиций, костюмов, существование одного национального стиля в искусстве, архитектуре. Традиционализм, присущий Востоку предопределил отрицательное отношение к изменениям вообще, в частности, долгое пренебрежительное отношение к научно-техническому прогрессу.
Примером подобного пренебрежения может служить буддистская тибетская культура. Четверть населения на Тибете была монахами-буддистами, 75% бюджета тратилось на образование духовенства и поддержание высочайшего уровня духовной религиозной культуры, буддистских ценностей, делающих бессмысленными материально-техническое развитие, удерживающих производство на примитивном уровне, достаточном для обеспечения минимальных физиологических потребностей в тепле, пище, которую даже в середине ХХ века готовили на кострах.
|
|
|
Воплощением традиционности, присущей Востоку, является китайская культура. Три тысячелетия тому назад китайцы были одним из образованнейших и культурных народов. Китайцы умели вырабатывать шелк, ткать бумажные и шерстяные материи, производить орудия труда и военные орудия, чеканили монету. При этом технологический уровень прядения, выработки шелка и т.д. оставался почти неизменным в течение трех тысячелетий, до времени экспансии европейской цивилизации на все мировое пространство, до эпохи, когда развитие цивилизационной составляющей стало необходимым условием выживания Китая.
Китай явился родиной значительных научно-технических открытий и изобретений. В летописях III в. до н.э. упоминается о применении компаса, который стал известен в Европе в XIII веке. В 105 году начинают изготавливать бумагу (в Европе бумага известна с XII века). В III-V веках появляются фарфоровые изделия. В V в. получено приближение числа, дающее семь верных знаков, вновь найденное в Европе в XVI веке. В VII веке появляются первые печатные тексты, в начале XI века изобретено книгопечатание подвижным шрифтом. В X веке стали применять порох сначала для фейерверков, потом для стрельбы.
Эти изобретения, попав на почву европейской ментальности кардинально изменили облик Европы, способствовали, наряду с внутренними причинами, взрыву средневекового уклада жизни и образа мышления, но они не затронули традиционных основ общественного устройства Китая, сложившегося уклада жизни, не изменили законов и техники классической китайской живописи тушью по шелку и бумаге, не привели к религиозным революциям, не способствовали быстрому прогрессу в области военной техники.
Причина в специфике древнекитайского мировосприятия, характерная черта которого, наряду с представлением о единстве человека и природы, – культ прошлого. Этой чертой объясняется и успех учения Конфуция (551-479 гг. до н.э.), который окончательно утвердил почитание предков, уважение к традициям, веру в незыблемость законов, установленных небом, закрепив все это системой ритуалов.
Согласно Конфуцию каждый человек должен знать предопределенные ему небом обязанности. Они просты: пусть отец будет отцом, сын – сыном, государь – государем, подданный – подданным. Каждый человек должен согласовывать свое поведение с законами природы и не вдаваться в крайности. Его задача – нравственное совершенствование, которое в своей основе предполагает все большую почтительность к родителям и уважительность к старшим и вышестоящим. Культ предков – характерная черта жизни китайского общества. Эталонные «24 рассказа о сыновней почтительности» перепечатывались бесконечное число раз. Один из них о Го Цзюайе. Живя в нищете, он не мог прокормить и сына, и мать и решил закопать в землю своего маленького сына, чтобы спасти жизнь матери, но небо оценило этот знак сыновней почтительности и, копая могилу для сына, Го Цзюай нашел горшок с золотом. Китайский крестьянин тратил далеко не лишние деньги, чтобы обучить своего ребенка грамоте, дабы он мог читать эти поучительные истории и заповеди Конфуция.
Почитание родителей, предков выливается в систему ритуалов. Например, уведомление предка (таблички с его именем) о предстоящей свадьбе. Ритуал, обряд становятся ценностями, необходимыми сами по себе. Строгое соблюдение обрядов консервирует общество, гарантирует незыблемость строя и существующего порядка. Беспрекословное подчинение старшим охраняет традиционное китайское общество от конфликта отцов и детей и от нововведений как спутников друг друга.
Свой вклад в консервацию китайской культуры и общества вносит и даосизм. Основателем его считают полулегендарную личность Лао-цзы (IV в. до н.э.). Главное понятие даосизма – Дао. Дао – первоначало и завершение всего существующего и происходящего, всеобъемлющий закон мироздания. Различают два Дао. Первое - безымянно, пусто, неисчерпаемо, бестелесно, оно повсюду. Второе – имеющее имя, содержит в себе образы всех вещей, т.е. выступает как мать всех вещей. Оба Дао переходят друг в друга. Естественно, смысл жизни в познании Дао, в растворении в нем, т.е. в пустоте, вечности, неподвижности. Поэтому идеал человека – совершенно мудрый человек, главное качество которого победоносное недеяние. Примером, образцом подобного недеяния является природа, легкое дыхание Дао. Поэтому каждый человек должен стремиться слиться с природой. Культурный и технический рост не имеют смысла, они отход от Дао.
В системе буддизма, третьего образующего ментальное ядро религиозного учения Китая, так же нет места идеалам прогресса, прогрессистским ценностям, желанию изменить внешний мир.
Основатель буддизма царевич Сиддхартха из рода Гаутама (VI в. до н.э.) по преданию в один день увидел немощного старца, потом больного проказой и, наконец, прощание с покойником. Трагизм человеческого существования настолько поразил царевича, что он оставил жену, ребенка и решил, во что бы то ни стало, найти выход с этой сцены жизни, на которой разыгрывается вечная трагедия. Сначала он морил себя голодом, потом понял, что существует серединный путь. Он стал предаваться аскезе более умеренно и ждал, когда наступит момент просветления. И он наступил, истина ему открылась. Он стал Буддой, т.е. просветленным. Какова эта истина?
Истина заключается в том, что жизнь – это страдание. Причина страдания в желаниях, в жажде жизни. Жажда жизни приводит к круговороту рождений, заставляет возрождаться душу в другом теле. Поскольку страдание имеет причину, то его можно прекратить, устранив причину. Для этого существует сложный путь: освободиться от всех желаний, от радости и печали, достичь состояния полной невозмутимости и покоя – нирваны. Поэтому буддизм разрабатывает технику медитации, мысленного бессодержательного созерцания, йогу как совокупность средств и методов освобождения от желаний, от жажды жизни. Существует много видов йоги. Йога познания учит, что для освобождения достаточно постигнуть иллюзорность мира. Царственная йога разрабатывает технику самоуглубления.
В буддистской школе дзэн, распространенной в Японии, в залах для медитации нет ни скульптурных, ни живописных изображений Будды. В течение длительного времени там сидят молча, неподвижно с закрытыми глазами, пока не приходит состояние полной отрешенности, когда исчезают всякие мысли и образы. Тогда исчезает «я» как конкретная форма единой и вечной Души, человек растворяется в бескрайней вселенной единой Души и переживает особое состояние просветления – сатори. Говорят, первый патриарх чань (дзэн) в Китае просидел девять лет лицом к стене и в высшем состоянии молчаливого сосредоточения пережил сатори.
Таким образом, совершенно очевидно, что среди культивируемых конфуцианством, даосизмом и буддизмом ценностей нет места идеалам прогресса, предприимчивости, изменяющим природу и общество. В современную эпоху эти мощные духовные факторы традиционности восточных культур все чаще сталкиваются в сознании людей и общества с европейскими цивилизационными ценностями комфорта, благосостояния, научно-технического прогресса, с пониманием необходимости научно-технического развития в целях выживания в современном мире. В современной, например, китайской культуре естественным образом сочетаются традиционализм как незыблемость культурных доминант, обеспечивающих самоидентификацию, отделенность культурно-исторического типа и динамическое развитие научно-технического комплекса. Последнее является следствием актуализации, реализации конфуцианских цивилизационных ценностей китайской культуры, направленных на благополучие отечества, на служение государству.
Экспансия европейских стандартов жизни настолько мощна, что в индивиде «человек цивилизованный», жаждущий удобств, теснит «человека культурного», носителя ценностей своей культуры, размышляющего, ищущего смысл жизни. Меняется соотношение культурного и цивилизованного аспектов в жизни человека и общества.
Цивилизованный аспект начинает доминировать. Вместе с тем цивилизация (см.: раздел 1) – это лишь аспект человеческого существования, связанный с определенными потребностями человека (в пище, крыше над головой, благополучии), которые не исчерпывают всю совокупность человеческих потребностей (в вере, в прекрасном, в познании и т.д.).
Неудивительно, что японцы свою культуру представляют как ветку бамбука, закованную в стальную оболочку, обернутую хрустящей, яркой целлофановой бумагой. Этот образ говорит о незыблемости классической японской (это можно отнести и к китайской) культуры с присущим ей единством человека и природы, глубоким почитанием культурных традиций, невозможности чужеродным влиянием проникнуть за крепкую стальную оболочку.
2.3. Положение женщины в восточных и западных
культурах
С точки зрения европейской ментальности женщины Востока, в частности женщины дальневосточных культур находятся в приниженном положении. Из «Дневника эфемерной жизни» Митицуны-но хаха мы узнаем, что мужчина кроме главной жены мог иметь несколько жен и наложниц. При этом только главная жена жила в усадьбе мужа, занимая отдельный дом, находящийся, как правило, в глубине усадьбы. Другие жены жили в собственных усадьбах, полученных, как правило, в наследство от родителей. С ними супруг поддерживал визитные отношения. Визиты делал он, жены не смели посещать его. Сама автор этого замечательного произведения, вошедшего в золотой фонд японской литературы, несмотря на свое знатное происхождение и близость к императорскому двору, осталась в памяти потомков как Митицуна-но хаха, что означает мать Митицуна. Так звали ее сына, к сожалению, не обремененного славными делами и талантами.
Конечно, в Японии ХХ века многое изменилось, но в повести Ясунари Кавабаты, лауреата Нобелевской премии, «Танцовщица из Идзу» есть несколько эпизодов, достаточно странных с позиций европейской культуры. Представьте, путешественники, утомленные долгой дорогой, жарой и жаждой, увидели источник. Долгожданная возможность утолить жажду. Женщины первые подбежали к источнику, но не смеют пить первыми и просят спутников – мужчин: «Пожалуйста, испейте первыми. Погрузишь руки, вода замутится, да к тому же после нас, женщин, источник станет нечистым». Еда тоже становится нечистой, если к ней прикоснулись палочки для еды, которые держат женские руки.
|
|
|
